h
Warning: mysql_num_rows() expects parameter 1 to be resource, bool given in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php on line 14
Точка . Зрения - Lito.ru. Станислав Севастьянов: Однажды в голове (Сборник рассказов).. Поэты, писатели, современная литература
О проекте | Правила | Help | Редакция | Авторы | Тексты


сделать стартовой | в закладки









Станислав Севастьянов: Однажды в голове.

Перед вами три короткие истории о жизни обыкновенных людей, проникнутые трепетом и печалью, страхом перед огромным миром и любовью к нему - чувствами, знакомыми в той или иной степени, наверно, каждому. Через будничные события, незначительные на первый взгляд детали здесь происходит поиск сути бытия маленького человека. Поиск света, поиск оправдания. Вероятно, это одна из основных задач малой формы - найти в деталях, мелочах то главное, что движет миром.

Редактор литературного журнала «Точка Зрения», 
Василиса Сатирская

Станислав Севастьянов

Однажды в голове

2009

К свету |Притворщик |Поздняя земляника


К свету

Он заметил их еще шагов за пятьдесят и на всякий случай замедлил шаг: кто их знает, чего от них можно ждать в этот знойный и до отчетливого скрипа на зубах пыльный полдень. Машины, как нарочно, разъездились по этой никуда не годной дороге, и он шел по тротуару, прижимаясь к домам и стараясь дышать одной ноздрей, именно той, что располагалась дальше всего от поднимаемых колесами машин клубов пыли.

К слову сказать, он направлялся в библиотеку, чтобы взять Блока, к которому питал уважение с прошлой недели, когда случайно натолкнулся в какой-то газетенке на рекламу люстр и светильников, сопровождаемую строчками этого самого Блока:

Я жить хочу, хоть здесь и счастья нет,
И нечем сердцу веселиться,
Но все вперед влечет какой-то свет,
И будто им могу светиться!

Люстра, хоть и старенькая и пожелтевшая, в доме у него имелась, но вот Блок его нешуточно потряс: как проникновенно и, главное, правдоподобно он ухватил его, Михаила Бутыкина, личное бытие, когда просыпаешься наутро черт знает где, весь помятый, со зверской головной болью и тоской во всю душу оттого, что - вот именно же! - нечем сердцу веселиться… «Да, сильно сказано!» - твердил себе всю неделю Бутыкин, то и дело доставая из внутреннего кармана пиджака неровно оторванный кусок той газетенки и красным, но вдохновенным взором вчитываясь в поэтическое творение. И так этот Блок основательно засел у него в мозгах, так прижился у него, что сделался как свой, и решил тогда Бутыкин познакомиться с ним поближе, ведь как-никак почти родственные души стали. Для этой благородной цели он выпытал у жены местоположение ближайшей библиотеки, проверил на всякий случай, на месте ли вырезка из газеты, и впервые за долгие годы (а может, и за всю жизнь) со светлыми помыслами вышел из дому.

Сначала все шло как по маслу; он даже поднял к небу лицо, чего отродясь никогда не делал, и по-приятельски прищурился на солнце: что, родимое, светишь? Ну-ну, а я вот тебе сейчас свою спину подставлю, чтоб ты не только светило, но и грело… Но потом ему сделалось вдруг жарко, а пыль, поднимаемая машинами, так и норовила забиться в нос, уши и рот, словно затем, чтобы он, Михаил Бутыкин, не вздумал стремиться к светлому, а продолжал жить прежней, забитой и темной своей жизнью. Он зажал одну ноздрю пальцем, сплюнул грязную слюну и тут увидел их, сидевших по обоим краям тротуара, так что ему предстояло пройти как раз между ними, и это не на шутку встревожило его. «А вдруг укусят? - подумал он. - Вдруг возьмут и вцепятся в икры, каждая со своей стороны, что же тогда будет?»

В этом месте следует остановиться, чтобы подчеркнуть одну очень существенную деталь: Михаил Бутыкин безумно боялся и вследствие этого до дрожи в коленках ненавидел всех на свете собак. Увы, но эти умные, симпатичные и по сути своей добрейшие существа были ахиллесовой пятой его бытия. В детстве одна из них укусила его за переносицу, когда он из чистого любопытства пытался залезть к ней в будку, в результате чего он едва не лишился зрения, что для него было равнозначным потере самой жизни. С той поры и закрепилась в его сознании эта странная и просто даже чудовищная связь между собакой и смертельной угрозой, и против этой связи он поделать ничего не мог, отчего только еще яростнее ненавидел своих меньших братьев и еще сильнее их боялся.

«Что же со мной будет, если они вцепятся в икры, а?» - снова подумал он, чувствуя, что начинает раздваиваться между охватившим его страхом за собственную жизнь и непреодолимой тягой к Блоку. Он достал из кармана замусоленный газетный обрывок и, словно по заклятию, пробежал по нему глазами:

Но все вперед влечет какой-то свет,
И будто им могу светиться!

Мимо прогромыхал пустой автобус с большой черной надписью на красном боку: «РИТУАЛ», и Бутыкин, от которого это обстоятельство не ускользнуло, вздрогнул и едва не выпустил газетку из пальцев. Между тем он, хотя и замедлил шаг, все еще продолжал движение, и до собак было теперь уже совсем рукой подать. Он взглянул на них испытующим взглядом и подметил, что одна из них была средних размеров, жилистая, с гладкой черной шерстью и отвислыми ушами; другая была поменьше, но чрезвычайно лохматая и, скорее всего, очень злобная. Обе лежали, повернув друг к другу морды и лопатами высунув языки. Обе выглядели изможденными жарой и ни до чего не проявлявшими интереса, но Бутыкин не сомневался, что это они так отводят ему глаза, а сами, стоит ему выложить перед ними, как на блюдечке, свои икры, тотчас же оживут и со зверским оскалом накинутся на них, чтобы проткнуть их своими острыми белыми зубами. Он уже видел, как невыносимая боль пронзает его ноги, как у него от боли чернеет в глазах, как он вопит благим матом, матеря себя за то, что вот ведь знал все и предвидел, но не послушался внутреннего голоса, который с самого утра нашептывал ему, чтобы он плюнул на этого Блока, а наведался лучше к своему закадычному приятелю Гришке Голодняку, который за один намек на горькую способен был голыми руками всех собак в городе удавить. Но Гришка был люмпен и грубиян, он и самого Бутыкина мог удавить голыми руками, если бы тот сунулся к нему с сокровенным «и нечем сердцу веселиться». А сунуться к кому-нибудь Бутыкину очень хотелось, в особенности же ему хотелось к Блоку, поэтому он зажмурил покрепче глаза, затаил дыхание и, мысленно призвав к содействию Бога и, на всякий случай, собственного отца, который умер, когда Бутыкин еще пребывал в младенчестве, безрассудно шагнул навстречу своей судьбе.

Сделав шаг, он подумал, что «вот сейчас, сейчас», потом сделал еще шаг, снова подумал, что «вот сейчас уж, сейчас», и снова шаг, и снова - и наконец, не веря в чудо, открыл глаза и оглянулся. Собаки как ни в чем не бывало лежали на земле, распластав языки и изнемогая от жары, и, казалось, они даже не заметили, что мимо них только что проследовали чьи-то икры. Бутыкин тихонько свистнул, но собаки и ухом не повели. Тогда он свистнул громко, засунув пальцы в рот, но и в этом случае они остались к нему равнодушными. И тут он обиделся. «Что ж, выходит, я напрасно жизнью рисковал? А мое стремление к свету? Разве это не требовало жертв с моей стороны?» - спросил он неизвестно кого, и его оскорбленная душа взбунтовалась. Получалось, что все было проще простого: ему, оказывается, ровным счетом ничего не стоило взять и пойти в библиотеку как-нибудь раньше, лет этак на десять, а то и все двадцать, и спокойненько взять себе книжку Блока или еще какого-нибудь писателя, и никаких преград, внутренних или внешних, для этого его шага не существовало! Да мыслимо ли такое! Неужели он, Михаил Бутыкин, настолько дурак, что по незнанию и слепоте своей сам не додумался до этого, без намека какой-то бог знает какой идиотской рекламы люстр и светильников? Нет, это не могло быть так просто, а он далеко не дурак, хотя здесь его жена и поспорила бы с ним. Но жену все же можно было понять и простить, она бранилась, не имея в виду как-нибудь задеть его или оскорбить, она, главное, делала это чистосердечно, то есть без насмешки и тыканья в лицо пальцем: вот, мол, какой ты, Михаил Бутыкин, тупица, раз не можешь наклониться и взять себе то, что под твоими ногами лежит!

Но собаки не жена, у них не было права унижать его и указывать ему на то, что его замутненная и темная душа не очищена до сих пор исключительно по его собственной глупости и вине, а не вследствие неотвратимого рока и злого стечения обстоятельств. Собакам, которых он ненавидел теперь сильнее прежнего, не могло быть от него никакого понимания и прощения!

Бутыкин с решительным, вдохновенным видом приблизился к гладкошерстой и жилистой и пнул ее в брюхо, вложив в удар всю силу своего презрения и всю боль поруганной души. Гладкошерстая дико взвыла, вскочила на лапы и понеслась прочь, визжа и прижимаясь к земле. Бутыкин повернулся к другой, маленькой и лохматой, чтобы и ей воздать должное, но ее уже и след простыл. Он грустно вздохнул, потому что остался удовлетворенным лишь наполовину, и, почесав в затылке, направился к Гришке Голодняку, рассчитывая у того найти удовлетворение для второй половины.

Блока же он решил приберечь на потом, на более позднее время, когда он как-нибудь свыкнется с мыслью о том, что путь к свету вовсе не является неторной, непроходимой тропой, на которую ступают избранные, но что путь этот открыт каждому, в том числе и ему, Михаилу Бутыкину, который может запросто встать на него и не останавливаясь пойти по нему туда, куда он ведет.

Притворщик

Поздняя земляника

Господи ты мой Боженька, родненький мой, как же мне теперь быть-то, как же я одна со всем справлюсь, когда ни силенок во мне, ни веселья, одно унынье смертное…

Старуха Мария снимала белье с веревок на балконе и, правдиво причитая, думала против своей воли, что стирать ей теперь в два раза меньше придется, потому как и грязниться одежи будет в два раза меньше. А то и совсем ничего. Старик ее, Иван Тимофеевич, полковник в отставке, тридцать лет садом одним только и жил. Все что-то строил, разводил, выращивал, и как тут без грязи-то. Сколько она рученек своих за все эти годы поизнашивала…

Сам говорил: жара стоит, без поливки сгорит ягодка. И зачем нам столько? Не осилить мне теперь, загнется сладкая. А сколько не загнется, все одно не снести к рынку, тяжело, поди, ведра одной тягать.

Она горестно всхлипнула и принялась складывать белье в шкаф. Шумно повдыхала носом, радуясь получившемуся запаху от импортного порошка, поправила складочку на простыне и прикрыла дверцу. Потом подошла к кровати и села рядышком на стул.

Старик лежал так, будто еще спал. Как ему нравилось: бочком, подобрав ноги и засунув руку под подушку. Все как обычно, разве что не похрапывал. Мария взяла другую руку в свою и стала осторожно поглаживать его пальцы. Вчера он вернулся поздно, долго не мог сесть на автобус из-за воскресной толчеи. Зато радовался, как дитя, что вырвал весь сорняк. Ну вот, руки не отмыл как следует. Надо было щеточкой потереть, как она ему говорит, да ведь никогда ее не слушает. Она нагнулась, чтобы поцеловать ему кисть, и заметила свежий порез на большом пальце. Спохватилась, хотела тут же обработать йодом, но, уже поднявшись, села обратно и заплакала.

Дверь на балкон осталась открытой. С улицы доносилась птичья канитель, чьи-то голоса, шум мусороуборочной машины. И шелест листвы на березе, которая росла под окном. Ветерок пробрался внутрь, потревожив занавески.

Старуха достала из комода чистенькую клеенчатую скатерть, расстелила ее на полу посреди комнаты, принесла из ванной тазик с теплой водой и новый кусок мыла. Кое-как стянула Ивана Тимофеевича с кровати, раздела догола и принялась обмывать, беспрестанно охая и плача. Тщательно обмыв все тело, сходила за щеточкой и особо потерла пятки и пальцы на руках.

Малость передохнула. Достала из шкафа только что уложенную туда постель и застелила кровать. Подняла Ивана Тимофеевича и уложила обратно с такой легкостью, словно он был младенцем, в хлопотах даже не заметив этого.

Прибравшись в комнате, Мария облачила мужа в парадную форму полковника. Застегнув последнюю пуговицу, поправила галстук, медали на груди, одернула штанины. Отошла, полюбовалась. Затем торопливо умылась сама, надела лучшее платье, какое у нее было, перекрестила мужа и себя, легла рядом с ним и ласково обняла его.

Через три с небольшим часа, когда ветер, вернувшись из сада, ворвался в комнату и наполнил ее ароматом поздней земляники, сердце старухи остановилось.

Код для вставки анонса в Ваш блог

Точка Зрения - Lito.Ru
Станислав Севастьянов
: Однажды в голове. Сборник рассказов.
Трилогия о маленьком человеке в лучших традициях психологической прозы. Рекомендую.
28.07.09

Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275 Stack trace: #0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...') #1 {main} thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275