Сон в летний дождь
Сон в летний дождь —
сон в руку,
осязаемый, словно пение
сумасшедших вечерних птиц,
округлый,
как звук воды,
принимающей каплю
из божьих пустых глазниц.
Сонное половодье
в ночном чудо-городе,
снишься — ступай по воде.
Птицы, сидя на проводе,
справят тризну,
устроят проводы.
День начинается с голода
по тебе.
Осязай песни птиц ладонями,
воду — ступнями,
сон — изнанкой бессильных век.
Сны в летний дождь —
огромные — в жизнь! —
многотонные,
глубоководные,
донные.
И ничего — взамен.
Стишок про рыбу
Рыба бьётся об лёд. Изнутри.
Ей снилось, что прямоходящим — райски.
«Есть цель»,— подумала рыба. И вся обратилась в крик.
И вся обратилась в звук.
И всем телом звука — бьёт.
Лёд подумал: «Своеобразные ласки».
И трещинки
не дал
лёд.
Рыба бьётся об лёд.
Брюхом и как-то безвольно.
Ей снится беззвучие,
утро
первого дня.
Тишина ничего не имеет общего с болью.
Боль — после звука.
Больно — когда говорят.
Мёртвая рыба звучит тишиной,
заразной такой тишиной.
И лёд не подумал совсем ничего.
Но треснул.
Лёд тает, и быть бы рыбе живой,
звучать бы рыбе тугой струной.
Но ходила бы рыба с прямой спиной —
по-прежнему неизвестно.
а — э — ы
А ведь жизнь из тебя —
во все стороны
ты центр нейронной сети
ты сердце небесного невода
так не разгневай их
вся распоротая
в отметинах
Зашивай себя
и лови свою рыбу
лови свои звуки
не а — э — ы
а прекрасные
зычные
дымные
миро-точные
нерукотворные
звуки
ёмкие
гулкие
чистые
Загребай прямо внутрь
неводом
и звучи ими
и звучи
Сон в зубах донной рыбы
Ты беда моя:
дождь в Макондо,
жара в Москве,
астероид,
потоп.
Стихийная, в общем, штука.
Я зачем-то в тебя бросаюсь
солдатом, вытянувшись по струнке,
погружаюсь,
сужаюсь.
Жалится в горле смерть.
Я ползу по дну.
Мои рёбра сжимает глыба
океана. Темно, беззвучно
и не вздохнуть.
И когда брезжит свет
— увидеть бы только путь —
то за ним непременно
зубы огромной рыбы,
и она жуёт,
жуёт меня,
как корова жуёт траву.
И в зубах её
снится мне
дождь в Макондо,
жара в Москве,
океан,
глыба мрака,
рыба жуёт траву,
как меня.
И мне снится…
Снится мне…
Снишься мне.
— я никогда не проснусь.
Медея
мир рухнул
за что за какие грехи боль
такая как колесница солнца
в галоп по рёбрам
тишь внутри сжимается в крик
горе
горе глядите мёртвый ребёнок
горе вытянулось в клинок
глядите мёртвый ребёнок
боль обратилась в смерть глядите
мёртвая женщина
обращает живых детей в мёртвых тлеет
тлеет сама по крупицам звука
из самого своего нутра
из стержня того ребра
из которого выросла для того
кто ей враг
горе
горе крик
я спасла тебя
я любила тебя
я всё тебе
я вся из тебя
из-за тебя
для тебя
мёртвая женщина мясо кости и горе
горе и море боли и в сердце торчит ребро его
боль немеет
я родил тебя
я убью тебя
твоею рукой
Медея
Новая песенка Гретхен
Беспокоен внутренний фьорд —
перекати-снег да смола
исщерблённого звёздами неба
течёт.
— Стекла.
Под горячею пяткой слюда
всё тончает
— в треск —
только дунь.
По другую сторону льда
начинается путь ко дну.
Я больше
туда
не пойду.
Золотой паук в янтаре —
молотком — только тронул — чуть.
И за звуком вслед
— перекати-свет —
я лечу.
Я лечу.
Стишок про индейцев
как орут эти птицы
клич боевой краснокожих
дробью
дрожью
трепещи, бледнолицый
и слушай
как рифмуется этот мир
как ревёт этот город
древней своей сердцевиной
пружиной дивной
скрипит
и смех мирового ворона
в этом скрипе
но что за тишь у тебя внутри
как стучит этот поезд
томагавками дятлов по рельсам
не просто сменить обстоятельство места
но обрести наконец-то голос
быть принятым в стан краснокожих
и стать
наконец-то
одной из рифм
Евгения Ульянкина: а — э — ы.