h
Warning: mysql_num_rows() expects parameter 1 to be resource, bool given in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php on line 14
Точка . Зрения - Lito.ru. Юрий Удовенко: Третий возраст (Сборник рассказов).. Поэты, писатели, современная литература
О проекте | Правила | Help | Редакция | Авторы | Тексты


сделать стартовой | в закладки









Юрий Удовенко: Третий возраст.

Юрий Георгиевич Удовенко умер почти год назад, в марте 14-го. Ему было 73 года.
Прошлым летом со мной связалась его внучка Мария. Писала, что они хотят издать книгу с рассказами дедушки - малым тиражом, только для своих. Я попросила считать меня своей - и в прошлом декабре, встретившись с Марией в Москве, действительно получила книгу, содержащую всё, что появлялось у нас. Книга названа "Мы из двадцатого" - по имени сборников, опубликованных на нашем сайте. Есть там и упоминание "Точки Зрения" вместе с нашей рецензией на один из сборников.
Но в книге нашлись три текста, которых не было на сайте: забавная "пенсионерская" миниатюра, воспоминания о юношеских занятиях и ещё один рассказ-воспоминание, по объёму приближающийся к повести - дописать который автор, увы, не успел.
Эти три текста и составили последний, посмертный сборник Юрия Удовенко, публикуемый сейчас на нашем сайте.
В заключение приведу слова автора, вынесенные составителями книги на её обложку:
"Не существует неинтересных людей или событий. Есть лень и равнодушие, что само по себе интересно".

Редактор отдела прозы, 
Елена Мокрушина

Юрий Удовенко

Третий возраст

2015

Третий возраст |Типичный нетипичный человек |401-й уходит в историю


Третий возраст

Типичный нетипичный человек

401-й уходит в историю

Знойное марево гнездилось на капоте автомобиля, перекатывалось через полотно дороги, стелилось вокруг порыжевшим полем. Ровный гул мотора иногда нарушался скрипом и стуком железных частей агрегата, четыре колеса которого чутко ловили все огрехи районного шоссе. Нескончаемые вереницы телеграфных столбов навевали покой и тоску. Казалось, ни столбам, ни дороге, ни этому рыжему полю никогда не будет конца. Веки тяжелели, со стороны затылка наползала тьма, дремота все прочнее сковывала конечности. «Нельзя спать ни в коем случае! Нельзя спать – это опасно!» - встряхивал головой Жора. С ним соглашались зеленые ветви каких-то деревьев, сверкающее море в заходящих лучах солнца, белые дворцы на темных склонах холмов. Как хорошо идти босиком по мелководью! Только вот шея затекла и голова какая-то тяжелая. Положить бы её на что-нибудь мягкое, или хотя бы на грудь…
- Жорка! Жорка! Ты куда, ёханый Бабай, едешь? – в самое ухо кричит Генка.
Жора вскидывает голову, разлепляет веки и, видя надвигающийся кювет, резко дает руль влево. Выровняв машину, Жора оглядывается назад и видит сумасшедшее лицо Генки:
- Ты заснул, Данилыч! С ума сошел? Хорошо, что я …
Но Жора уже все понял. Вот, значит, как это бывает. Уговариваешь себя, что спать за рулем нельзя и в какой-то момент враз вырубаешься! Этого бывает достаточно, чтобы влететь в кювет, или выехать на «встречку». А там… Даже думать не хочется.
Жора сбрасывает скорость и, подыскав подходящую обочину, сворачивает с трассы. Выключив зажигание, горе-водитель объявляет:
- Всё. Сплю. Час меня не трогать!
- Вот это правильно, - радостно соглашается Генка. Его можно понять – он только что заново родился.
Замечательное это дело – студенческие каникулы. Сдана очередная сессия, позади производственная практика – тоже не без пользы и приключений, и вот студент, наконец, свободен. Делай что хочешь, распоряжайся собой как тебе вздумается - ты это заслужил.
Родной город Ставрополь встретил Жору приветливо, как и подобает встречать коренного жителя. В конце августа городской воздух был пропитан ароматом роз, в большом количестве благоухавших на многочисленных клумбах. Среди других цветов розы выделялись особенно нахально, их разнообразие и обилие затмевали красотой своих более скромных собратьев. Зеленые купы деревьев живописным шатром покрывали тротуары и аллеи просторных чистеньких улиц, так что продвигаться по ним было одно удовольствие. После сухого и пыльного Новочеркасска и степных рабочих поселков Придонья город показался Жоре особенно прекрасным. Нет, он не обманывал друзей в «общаге», когда рассказывал о своем городе как о «жемчужине Северного Кавказа». Он был в этом искренне убежден, и все, что видел до сих пор, только подтверждало его уверенность. Впрочем, Жора допускал, что для каждого человека место, где он родился и вырос, было самым лучшим на земле. Ну и пусть. А все-таки Ставрополь лучше. Где еще можно было, забравшись на крышу четырехэтажного дома, где жил Жора, увидеть двуглавую вершину Эльбруса, искрящуюся алмазными гранями над серой пеленой облаков? А где еще найдешь столько дворовых и школьных друзей, как не в родном городе? Да что там говорить, этот город будет тебе дорог, куда бы ни занесла тебя судьба в будущем. Но здесь и сейчас Жора не мог отказать себе в удовольствии пройтись по знакомым местам, навестить родственников и знакомых, поинтересоваться местными новостями. После отъезда Жоры в институт прошло уже несколько лет, и странно было не застать уже своей старой школы, ушедшей под слом ради какого-то безликого здания, а на месте верхнего рынка обнаружить шикарную гостиницу «Кавказ». Рядом с Жориным домом стал застраиваться знакомый пустырь, где столько связано с прошлой жизнью, когда мир умещался в границах этой странной и загадочной территории, и где происходили события, имевшие большое значение в мальчишеской жизни. Здесь на практике проверялись законы дружбы и ненависти, понятия о добре и зле, наличие в тебе смелости и трусости. Жора постоял около стройплощадки, перебирая в памяти самые яркие моменты тех, таких уже далеких дней. Было одно дело, забыть которое невозможно хотя бы потому, что, пойди оно по другому сценарию, стоять вот так сейчас около стройплощадки, он, скорее всего, не смог бы. «Хорошо, что спуск оказался таким тугим…» - с облегчением подумал Жора, и память услужливо подсказала все остальное…
Пацаны из соседнего двора – большого многоквартирного дома - конечно, были не подарок. По каким-то административным установкам они учились в другой школе, и это было решающим поводом для возникновения неприязни или даже вражды. Надо отметить, что ребята в этих двух дворах были из вполне приличных семей: в доме, где жил Жора, родители были в основном из числа руководителей крупной строительной организации, а соседнего дома – преподаватели пед, мед и сельхоз ВУЗ’ов. Да, были драки, на том самом пустыре и без видимых причин. Да, лупили друг друга, будучи пойманы на чужой территории. Но вражда эта не носила жестокого характера, скорее она была данью традиции, и мальчишки свято ей следовали. И все бы ничего, но среди «профессорского» двора завелся один тип, который никак не вписывался в их компанию. Был он значительно старше, уже где-то подрабатывал, наверное, так как курил дорогие папиросы. Высокий, худой, с неприятными чертами лица, выражавшими одновременно ехидство, презрение и алчность, он напоминал Мишку Квакина из фильма «Тимур и его команда». В некотором роде этому способствовала оттопыренная нижняя губа, за что, видимо, и носил кличку «Колька–Губошлеп». Так вот этот Колька люто невзлюбил Жоркин двор и буквально не давал проходу мальчишкам, всячески задирая их, требуя деньги, чтобы не получить по шее, ломал поделки, выгребал из карманов все, что находил. Короче, измывался, как хотел, и при этом получал удовольствие. Сговорились устроить ему «темную», но он оказался хитрой бестией, как-то вывернулся и пригрозил при этом ножом, который проворно выхватил из кармана. Особое впечатление на пацанов произвел нож, который открывался каким-то странным способом: лезвие у него с сухим щелчком выскочило из массивной ручки и оказалось таким большим, что все отпрянули и разбежались. После этого случая уже никто не мог перечить Губошлепу, и если попадался, молча терпел все издевательства.
Вот тогда-то и зародилась мысль раз и навсегда покончить с этим беспредельщиком. Был в ту пору у Жоры дружок – Всеволод Молочников, в быту – просто Севка, большой выдумщик и мастер «на все руки», как говорят. Как-то однажды, разглядывая в городском тире плакат ДОСААФ, рассказывающий об устройстве пистолета Макарова, Севка задумчиво сказал:
- Если кое-что упростить, сделать самим такую штуку не проблема… Как думаешь, Жорик?
Жора опустил на прилавок духовое ружье и посмотрел на друга:
- А где взять патроны?
- Так я же сказал – упростить! Сделать под «мелкашку», и все дела.
Достать мелкокалиберные патроны действительно не составляло труда. Старшеклассники на занятиях по Военному делу часто практиковались в стрельбе из мелкокалиберной винтовки, и припрятать немного патронов было не трудно. Жора все еще внимательно смотрел на друга:
- Ты думаешь о том же, что и я?
- Конечно, - голос Севки был тверд. Он не мог простить недавнего унижения Губошлепу, когда тот в один из вечеров, подсев на скамейку, где сидели Севка и первая красавица нашего двора Инга, грубо обматерил парочку и полез щупать девчонку со словами «а что, всем можно, а мне нельзя?». Всеволод бросился на негодяя с кулаками, но тот с хохотом отшвырнул его на землю, да еще больно пнул ногой. Хотел добавить, но поспешно ретировался, увидев, как в ворота въезжала «Победа» начальника районной милиции, жившего в этом дворе. Инга, к которой Севка питал нежные чувства, призналась потом, что Губошлеп не дает ей прохода и пристает с всякими глупостями. Жорка к этому времени тоже не только был унижен, но и бит неоднократно Губошлепом, в частности за то, что молчал и с ненавистью смотрел в глаза мучителю. Требовались какие-то серьезные решения. И они были найдены.
Итак, решение принято. Сделать пистолет даже Севке с его способностями было не просто. Пришлось задействовать родственные связи. Его отец заведовал гаражом большой строительной организации со своими ремонтными мощностями и станочным парком. Севка был в гараже своим человеком, мог самостоятельно работать на разных станках, часто там что-то мастерил, вытачивал, строгал, и на это уже никто не обращал внимания. Поэтому Севка втихую сделал большую часть деталей, и только попросил дядю Васю-токаря проточить ствол под известный калибр, что вызвало у того нездоровый интерес. Севка объяснил ему, что это деталь паровой машины, и вопрос был замят. Жора озаботился снабженческими делами и внешним дизайном изделия. На изготовление оружия возмездия ушел почти месяц.
Собирали и испытывали агрегат в Жоркином сарае во дворе того же дома. Пистолет получился тяжеловатым, с виду неказистым, но первые испытания показали хорошие результаты: пули ложились кучно, шума было немного. Единственно, что смущало – это тяжелый спуск. Надо было изо всех сил давить на курок, чтобы произвести выстрел. Обильная смазка не помогала. Севка предлагал переделать спусковой механизм, но Жора уперся: для одного удачного выстрела достаточно того что есть, а потом пистолет они все равно уничтожат. Это было главным условием затеваемого дела, иначе могло быть плохо всем.
Жора пытался сейчас вспомнить – а были ли моральные терзания по поводу убийства Губошлепа? И ничего не мог вспомнить. Для них Губошлеп не был человеком, так глубока была ненависть к нему.
Друзья хорошо знали, где и когда можно встретить Губошлепа. Обычно после работы, часов в шесть, он проходил по пустырю мимо трансформаторной будки, замок на дверях которой для мальчишек давно не был помехой. Этого никто не знал, кроме Жорика и Севки. Здесь были припрятаны особо ценные вещи: жестяная банка с десятью рублями, полпачки патронов, сигареты, спички. Гудение трансформатора было как нельзя кстати, поскольку могло заглушить звук выстрела. Будка находилась в трех метрах от дорожки, имела удобную щель для наблюдения за проходящими мимо людьми. Промахнуться с такого расстояния было невозможно.
И вот настал день, вернее вечер, когда возмездие должно было свершиться. Мстители за пару часов до возвращения Губошлепа с работы засели в будке и дрожали не меньше, чем провода высокого напряжения в трансформаторе. Вот уже прошел, стуча костылями, одноногий дядька Тимофей, значит, закрылась на рынке керосиновая лавка, а она работает до шести. Пробежала стайка мальчишек-третьеклассников – в школе закончились занятия второй смены. Что-то сегодня людно на дорожке, обычно все побаиваются ходить через пустырь, когда дело идет к вечеру. Но вот Севка вцепился в Жоркину руку и приложил палец к губам. Жора, державший в руках пистолет, медленно поднял его и установил в щель. До сих пор противно вспоминать, как руки моментально стали мокрыми, а сердце забилось как сумасшедшее. Вот он идет, выпятив губу и что-то насвистывая. В руках черная дерматиновая сумка, кепка сдвинута на затылок. Глаза, ухо – вот они, так близко. Ну, давай, давай же! Почему никак не поддается этот проклятый курок? Скользит палец, время идет. Ну же! Жора подключает вторую руку и пытается поймать в прицел Губошлепа, но уже поздно. Тот заворачивает да угол и пропадает из виду. Жора потерянно смотрит на Севу и опускает руки:
- Какое же я дерьмо! Прости, Севка…
- Ничего, старик. Будем считать это генеральной репетицией. Завтра тоже будет день и моя очередь.
Однако ни на следующий день, ни потом друзья Губошлепа не увидели. Вскоре стало известно, что его с подельниками взяли за ограбление палатки и ближайшие несколько лет он проведет за решеткой. Ребята с облегчением вздохнули и посчитали, что возмездие все-таки свершилось, хотя и не их руками.
Да, вот такая история. Жора поискал глазами трансформаторную будку, не нашел её и, повернувшись, зашагал прочь. Жаль, что Севка сейчас далече. Подался в актеры, надо же! Неожиданно для всех поступил в театральную студию при местном драмтеатре и вот теперь где-то мотается с гастролями. Конечно, талантливый человек – он во всем талантлив, но что-то говорило Жоре, что Севка там долго не задержится. Не его это дело, не даст он удержать себя в жарких объятиях Мельпомены, не тот размах. Жора вспомнил его рисунки, не по-мальчишески зрелые, его стихи – то мягкие, лирические, то колкие и насмешливые. Вспомнил, как едва выучив ноты, Севка удивил всех игрой на фортепьяно в клубе строителей. И не просто каким–нибудь «Собачьим вальсом», а исполнением «Лунной сонаты» Бетховена. Были и еще какие-то занятия у Севки, о которых он только догадывался, но сути не знал. Однажды он принес листок с текстом, смысл которого уловить было невозможно, и долго потешался, глядя на Жоркины потуги найти хоть какую-то систему в этом наборе слов. Оказалось, что это зашифрованный отрывок из Пушкинского стихотворения «Уж небо осенью дышало…», причем шифр он придумал сам и очень этим гордился. «Ну, ладно, Севка, мы с тобой еще увидимся, а пока…».

***
Прежде всего нужно было навестить приятеля, о котором сладко мечталось вдали от дома в редкие часы безделья, в блаженные минуты перед сном, в ужасные моменты сомнений, что все это не сон, ибо так здорово быть не может. Приятель терпеливо ждал Жорика, был предан ему до последней возможности и безоговорочно послушен. Почти. Если был в полном порядке. Вот в этом все дело. Это ключевое условие – быть в полном порядке. Если оно не соблюдалось – все летело к черту. Тогда начинались мучения, причем взаимные.
Жора позвенел ключами в кармане и направился к небольшим кирпичным строениям в глубине двора. Еще пару лет назад Жора даже представить себе не мог, что их неказистый сараюшка превратится в нечто другое, и что это место станет для него вторым домом. Несмотря на его долгое отсутствие, дверь, встроенная в ворота, открылась легко, что впрочем, было понятно – родители держали здесь всякую всячину, не говоря уже о консервированных солениях и варениях. Нащупав в привычном месте выключатель, Жора щелкнул рычажком, и бледный свет озарил горбатое чудовище в центре помещения, со всех сторон окруженное полками с хозяйским добром. Передернув затворы внутренних задвижек, Жора с усилием, под скрип давно не смазанных петель, открыл ворота настежь.
Хлынувший в сарай дневной свет сорвал покров таинственности с предметов, его населявших. Но Жора ничего не видел, кроме горбатого монстра в центре, заботливо укрытого пыльным брезентом. Бешено заколотилось сердце, и какое-то время он даже не мог вдохнуть полной грудью. Как пишут в сентиментальных романах – « …от счастья у него перехватило дыхание». Чушь, конечно, полная, но Жора не стал бы отрицать наличия возбужденного состояния, ибо это была бы постыдная ложь. Аккуратно свернув брезент, студент зажмурился, не в силах вынести сияние солнечных бликов на полированных боках агрегата, похожего на небольшой автомобиль. Да, это был автомобиль «Москвич–401», гордость советского автомобилестроения середины пятидесятых годов двадцатого столетия. Да, на дворе уже вовсю шагали шестидесятые, и по дорогам страны бегали наглые и вычурные новые модели «Москвичей», но 401-й оставался для Жоры дорогим и преданным другом, на которого он мог всегда положиться.
Два года назад отец притащил из какого-то колхоза списанный автомобиль, приобретенный им за символичную цену, потому что без слез на этот агрегат смотреть было невозможно. В общем-то еще не старый автомобиль так был ухандокан колхозным начальством ездой по сельскому бездорожью, да еще наверняка в нетрезвом состоянии, что это самое начальство решило не заморачиваться с его ремонтом в условиях дефицита запчастей и перспектив неоправданных расходов. И вот с помощью родственников, знакомых и малознакомых людей, из тех, кто как-то был связан с автотехникой, пошел процесс восстановления полуживого агрегата. Кто-то наладил ходовую часть, кто-то перебрал двигатель, двоюродный брат Васька, ученик слесаря на местном автокомбинате, покрасил авто в «мокрый асфальт» так, что водитель исполкомовской «Победы», живший в Жоркином дворе, чуть не заплакал от зависти. Теперь отец, возвращаясь из командировки в Москву, тащил с собой тяжелый чемодан запчастей к «Москвичу» вместо заказанных матерью вещей, что её очень расстраивало. Конечно, во всем этом увлекательном деле Жора принимал самое активное участие, и не было, наверное, ни одного узла или агрегата, куда бы он не сунул свой нос. Как это было кстати, что в десятом классе учитель труда Михеев создал автокружок, и ребята с энтузиазмом занимались восстановлением «полуторки», неизвестно откуда взявшейся, и потом на ней же учились водить машину. Самое любопытное было в том, что Михеев организовал сдачу экзаменов в ГАИ, и вместе с аттестатом зрелости семеро выпускников (в том числе и Жора) получили водительские удостоверения. На зеленых «корочках» любительского удостоверения красовалось тиснение «Москвича 401», что для Жоры оказалось удивительным пророчеством.
Наконец грандиозная работа по приведению в божеский вид автомобиля была в целом закончена. Оставались еще кое-какие проблемы: в салоне сидения надо было бы перетянуть заново; отсутствовали сигналы поворота, в результате чего приходилось высовывать из окна левую руку для обозначения маневра; на капоте отсутствовала никелированная планка, потерянная черт знает в каком колхозном буераке. Но самое главное – он был на ходу! Можно было сесть в кабину, повернуть ключ в заме зажигания и нажать на кнопку стартера. Восхитительная музыка работающего двигателя сравнима с произведениями великих композиторов! Выжимаешь сцепление левой ногой, переводишь рычаг кулисы в положение первой передачи и медленно трогаешься с места. Это что-то! Ни с чем несравнимое ощущение полета души и тела… Вначале с некоторой робостью осваивались близлежащие улицы, затем кварталы, а потом и весь город лежал у ног счастливого водителя. Отец с завистью косился на уверенные действия сына за рулем и все чаще просился поучиться водить машину. Жора снисходительно объяснял отцу премудрости вождения, но никак не ожидал, что однажды, вернувшись в город на каникулы, он увидит в руках отца такую же, как и у него, заветную книжицу с тиснением 401-го Москвича на обложке.
Каким образом отец получил права на вождение, Жора примерно себе представлял. Для главного инженера краевого Управления водного хозяйства это была не проблема – в нужных друзьях недостатка не было. А вот в практике вождения при постоянной занятости и персональном водителе – проблемы оставались. В этом Жора убедился в первый же день, когда отец захотел продемонстрировать виртуозность вождения и въехал в забор соседнего дома. Хорошо, что забор был деревянный, а удар не сильный, но все равно - на правом переднем крыле образовалась небольшая вмятина, почти незаметная, если не очень приглядываться. Это, конечно расстроило отца и сына, но ненадолго. Вскоре все эти пустяки, вроде отсутствующей планки на капоте и легкой вмятины на крыле забылись в череде разнообразных житейских событий. И, конечно, тогда Жора никак не мог предполагать, что пройдет немного времени - и эти «пустяки» сыграют с ним злую шутку, такую, что запомнится на всю жизнь. Но об этом потом.

***
А пока пора было навестить школьных друзей, из тех, кто еще остался в городе. Вот этот двор на соседней улице. Здесь Жора частенько бывал у своего школьного приятеля Генки Захарова, с которым его связывала любовь к искусству. Если говорить проще, то Генка обожал музыку, кино, не пропускал ни одной премьеры в местном драмтеатре, был первым на всяческих выставках, литературных чтениях в городской библиотеке, активистом в краеведческом музее. Жора симпатизировал Генке, разделял его увлечения и, как мог, старался быть ближе ко всем этим событиям. В школе Генка хорошо учился, слыл «энциклопедистом», и даже учителя не считали зазорным иногда справиться у него по некоторым спорным вопросам истории или литературы. Был у Генки один недостаток, который мешал ему развернуться как следует, особенно в части публичных выступлений. Захаров забавно картавил и ужасно этого стеснялся. Из-за этого у него были проблемы с противоположным полом – ему казалось, что девчонки обязательно будут над ним смеяться. Эта фобия появилась у него с ранних лет, когда детская жестокость сверстников часто доводила его до слез. Бедные родители таскали Генку по разным врачам, знахарям и столичным специалистам, но те только разводили руками: случай редкий, и без операционного вмешательства, видимо, не обойтись. Дело было рискованное – можно было вообще остаться без голоса, и на Генкину картавость махнули рукой. После окончания школы Генка поступил в местный Сельхозинститут и, должно быть, был уже где-то на старших курсах.
Задрав голову, Жора посмотрел на окна Генкиной квартиры и к своей радости увидел, что одно из них приоткрыто. Значит, дома кто-то есть. Радостное настроение еще больше увеличилось, когда дверь ему открыл сам Генка, тут же засиявший от приятного удивления.
- Ёханый Бабай! Жорка, ты? – запричитал Генка. – А я тут сдыхаю от скуки! Представляешь – никого нет из наших. Все поразъехались кто куда. Ну, что ты встал, как бедный родственник? Проходи, не стой на пороге. Жора, ты слышишь, что я сказал?
Жора стоял с раскрытым ртом, не в силах подавить удивление и растерянность. Вроде бы Генка был очень похож на старого школьного приятеля, но говорил он каким-то странным голосом и, что самое главное, не картавил. Что-то поменялось и в его облике: он держался раскованно, одет был франтовато, в руке дымилась сигарета.
- Гена, что случилось? – начал приходить в себя Жора. – Что произошло с тобой за время моего отсутствия? Тебя все-таки оперировали?
- Ах, вот в чем дело! Вижу - ты не в курсе. Заходи, я все расскажу.
Знакомая Генкина комната тоже неузнаваемо изменилась. Вместо испещренной всяческими пометками географической карты мира на стене висели плакат с плохой копией Ливерпульской четверки «Битлз», портрет Галича, вырезанный из какого-то заграничного журнала, гитара отечественного производства со следами насилия начинающего музыканта. Слава Богу, книжный шкаф, предмет Жориной зависти, был на месте и даже зримо пополнился новыми экземплярами потрепанных томиков. Возле знакомого продавленного дивана, застеленного в настоящий момент элегантным покрывалом, расположился журнальный столик – модная новинка для тех лет. На столике - стопка журналов «Советский экран», пепельница с горой окурков и открытая пачка болгарских сигарет с фильтром – тоже модная новинка.
- Да-а-а, - протянул Жора, вглядываясь все в новые и новые детали интерьера Генкиной каморки. – Ну, рассказывай, что с тобой приключилось, и как ты дошел до жизни такой, - Жора нарочно зафиксировал взгляд на коконе, сооруженном на Генкиной голове.
- Вижу, ты меня уже определил в стиляги. Не торопись, дружище! Между прочим, перед тобой активный член БСМ . А все, что видишь вокруг – результат работы ума и тела в конкретных исторических условиях.
- Ладно, работник «ума и тела», расскажи, что у тебя с голосом.
- Ты не поверишь, Жорик! Прошлой осенью мы с чуваками нашего курса решили продолжить отмечать 7 ноября в лесочке около Комсомольских прудов. После демонстрации кто-то высказал эту идею, и мы, затарившись «огнетушителями» с «Солнцедаром» и плавлеными сырочками, отправились в лес искать приключений на свою задницу. С утра погода была хорошая - солнце, и все такое, а после обеда здорово похолодало и пошел дождь. Но нам было уже все равно, как ты понимаешь. Одет я был легко, не по погоде, хотелось как-то соответствовать, произвести впечатление на девочек… На спор я полез в пруд купаться, хотя, как всякий степной житель, всегда боялся воды. Как я попал домой - не помню, «Солнцедар» сделали свое дело. Но самое ужасное, что я здорово простыл. Жуткая ангина, высокая температура и все такое. Думал, помру. Сильно болело горло, говорить не мог две недели. Наш районный эскулап по этим делам сильно был озабочен – смогу ли я говорить вообще. Но вот настал день, и я стал извлекать какие-то звуки. Процесс шел как-то вяло, но голос креп. Тембр стал каким-то новым – ты это слышишь, но самое главное – пропала картавость. Я даже не могу ее воспроизвести, представляешь? Это какое-то чудо, которое медики объяснить не могут, и только наш дворник дядя Миша определил окончательный диагноз: «Велики чудеса твои, Господи!» и попросил на бутылку. Мать поставила в церкви здоровенную свечку, и у меня началась другая жизнь.
Жора внимал другу с удивлением, смешанным с недоверием – уж не разыгрывает ли его тот? Но факт налицо, картавости как не бывало. Гена тем временем продолжал:
- Не знаю как у вас, а мы, помимо лекций и семинаров, успеваем еще и развлекаться с пользой и без. Втянулся я в студенческую самодеятельность. Особенно мне нравился СТЭМ - весело, остроумно, демократично. И своих развлекали, и соревновались в остроумии с медиками и инъязовцами. Я, естественно, со своей дикцией, вначале был в авторском составе, причем довольно успешно трудился, как некоторые считают, а затем, когда прорезался голос и пропала картавость, влился и в актерский ансамбль.
Ты не представляешь, сколько талантливых и остроумных ребят у нас в институте. Ну, например, как тебе такое? Сижу около дверей на кафедре Земледелия и жду очереди на сдачу зачета. Нервничаю, конечно. И вдруг вижу у косяка двери мелким девичьим почерком надпись: «О, Святая Дева Мария, зачавшая без греха, помоги же мне согрешить без зачатия!». Да, старый анекдот, но настроение поднимает. Или, вот еще…
Генка еще какое-то время расписывал в красках свою теперешнюю жизнь: как неловко одеваться заурядно в их студенческой компании – лучше попроще, но оригинально, с некоторым вызовом; если уж куришь, то желательно сигареты с фильтром, если не бреешься наголо, то имей прическу не такую, как у диктора телевидения, если заводишь разговор о музыке – то это Битлз, Синатра или что-то в этом духе.
- Честно говоря, - грустно добавил Гена, - эти ребята из Битлз поют не лучше нашего студенческого ансамбля, или примерно так же. Почему такой ажиотаж вокруг этих задрипанных англичан, я до сих пор не могу понять. Текст с нашим знанием английского все равно не разберешь. Какое-то стадное помешательство. Ты как к этому относишься?
- Так же примерно, как и ты. Что мы с тобой за уроды? Помнишь, в десятом классе, когда нас из Дома пионеров поперли по возрасту, мы повадились таскаться в Дом Учителя на всякие там мероприятия? Спасибо Леньке Когану - у него там мать в буфете работала. Так вот, на одном из конкурсов художественной самодеятельности выступал какой-то ансамбль из Музыкального Училища. Вышли на сцену человек пять лохматых чуваков, одетых как типичные стиляги, долго устанавливали какую-то сложную ударную установку, самодельный усилитель, и один из них объявил: «Закоханэ Перкусита. Скерцо. Посвящается Додику, ушедшему ноне в армию». И ломанули такой музон, что дрожали стекла в окнах и лопались лампочки. Нам с тобой понравилось. Но что началось потом? Свист, топанье ногами и негодующие крики! Людям это было не в кайф. Они еще не были готовы к новым веяниям в искусстве после маршей, вальсов и танго. Помнишь, мы шли потом домой, осуждали их и спорили: есть будущее у этой музыки, или нет? Ну не заложили в нас тяги к творчеству, открытости к новому!
- Да, но время все равно ставит все на свои места. Вот если бы не били своих, то не приходилось бы восторгаться «забугорными». И заметь, так почти во всем. Зачем далеко ходить? На нашей кафедре механизации, например, есть разработки…
Чтобы не увязнуть в модных в то время разборках на тему внутренних недостатков в экономических и политических вопросах нашей страны, порожденных Хрущевской «оттепелью», Жора решительно поменял тему:
- Подожди, Гена. Ты мне все это еще успеешь рассказать. Мне сейчас интересно другое. Скажи, что ты собираешься делать в ближайшую неделю?
- Честно говоря, не знаю. Была одна мысль, но не уверен - стоит ли она того, чтобы тратить время.
- Ага, значит у тебя нет твердого плана,- Жора бросил на стол журнал и закинул ногу за ногу. – У меня есть предложение, даже не одно, а несколько на выбор: рыбалка на любом водоеме края – раз, Кисловодск, Домбайская Поляна – два, все, что придумаем кроме означенного – три. Транспорт я обеспечиваю – «Москвич» на ходу и ждет наших приказаний. Ну, как?
Генка как-то странно посмотрел на Жору, задумчиво повертел в руках карандаш и заговорил своим странным голосом, похожим на голос актера Ливанова:
- Это все заманчиво – рыбалка там, Домбайская Поляна, Кисловодск с Пятигорском. Но это уже все было, старик. У меня есть идея позабористее. Если ты помнишь, у нас с тобой в сентябре дни рождения. Ну, там с разницей в пару дней. Ладно, не дергайся. Знаю, что у тебя куча предложений на этот счет, но послушай меня в этот раз. Я предлагаю обеспечить мероприятие классной выпивкой. Подожди, не перебивай меня. Ты знаешь, моя старшую сестру Катерину?
- Конечно, Катя работала на городском пищекомбинате. Я помню пирожные, которыми она нас угощала…
- Это было давно. Теперь она вышла замуж и уехала с мужем в Прасковею, что не далеко от Прикумска. Он там работает директором совхоза, а Катька – главным технологом. А ты знаешь, чем занимается совхоз? Производит вина! В том числе знаменитый «Мускат Прасковейский» и ещё кучу всяких вин. А вокруг виноградные поля, яблоневые сады, малина-клубника, представляешь? Зовет меня в гости каждый год. У них там дом приличный, хозяйство. Добираться туда сложно, да и некогда. Вот я и подумал сейчас – а не махнуть нам в гости к сестрице? Уж чего-чего, а вина и фруктов привезем столько, сколько сможет осилить твой «Москвич».
- А что за сомнительная мысль была у тебя перед этим?
- Вот это я и собирался сделать, но боялся трудностей.
- «Мускат Прасковейский», - мечтательно произнес Жора, закатывая глаза, Это тебе не «Солнцедар» и даже не портвейн «Три семерки»…
- Уж будь спокоен, - сказал Гена и вышел из комнаты с загадочным видом.
Около кинотеатра «Родина» толпился народ, спрашивали лишние билетики на вечерний сеанс. С огромной афиши на публику взирал улыбающийся Андрей Миронов в шутовской чалме на фоне тропической зелени и синеющего вдали моря. Фильм «Три плюс Два» пользовался у ставропольского зрителя большим успехом. Слегка захмелевшие после принятия мускатного напитка, приятели удобно устроились на длинной и широкой скамейке в скверике перед кинотеатром. Сидевшие рядом люди ели мороженое, читали газеты, смеялись и ссорились, но нисколько не мешали друзьям наслаждаться чудесным теплым вечером и неспешной беседой.
- А помнишь Светку Князеву из 10-го «Б»? – Генка смотрел куда-то в глубь сквера и толкал плечом Жору. – Вон та дама с коляской и авоськой в руке и есть наша красавица. Это уже второй ребенок, а первый чуть сбоку с собакой, видишь? Уже года три. А посмотри какая стала - «рухнула» по всем параметрам!
Жора посмотрел на дородную женщину, пытаясь уловить в ней милые черты той самой Светки, которая ему нравилась в десятом классе, он даже написал в стихах какую-то лирическую муру, но так и не решился передать ей. «Интересно, а что было бы, будь я настойчивей и смелее?» - подумал Жора, но не успел развить эту мысль. Чьи-то мягкие ладони закрыли ему глаза, и сзади раздался сдавленный смешок. Глупо было бы перебирать вслух имена знакомых девиц, ибо это было верхом бестактности. Однако в голову ничего не приходило, и тогда Жора пошел на хитрость:
- Девушка, а вы не обознались? – нарочито сердито проговорил он, снимая с глаз податливые руки, пахнущие резедой.
- Нет, не обозналась! – обижено сказала рыжеволосая девушка, обходя скамейку и усаживаясь рядом. – Здравствуй, Жорик! С приездом! Забываешь старых друзей?
Зеленоватые глаза смотрели на Жору осуждающе и, в то же время, чувствовалось, что ей приятна эта встреча. Рядом обозначилась еще одна молодая особа, видимо подруга. Казалось, они только что сошли с обложки модного немецкого журнала «Бурда» - так элегантно и со вкусом они были одеты и накрашены. Все это выгодно отличало их от других горожанок , обретавшихся рядом и не столь искушенных в вопросах моды.
- Таечка, - ахнул Жора, - Геннадий Андреевич, ущипни меня, если это не сон! Неужели это та самая девочка из культпросвет училища, что мы знали два года назад? - запричитал он, решив держаться шуточного тона. Жора всегда прибегал к этому приему, когда попадал в щекотливую ситуацию. Дело в том, что отношения с этой девчонкой были не простыми. До поступления в институт Жора вместе с Генкой наладились посещать драматический кружок в Доме Учителя, после того, как их выперли из Дома Пионеров по возрасту. Собственно, вся «богема» перекочевала туда, потому что в Доме Офицеров их чуть не побили – там обретались в основном курсанты летного училища и младший командный состав местного гарнизона, народ грубый и плечистый. «Богема» же представляла собой разношерстный народ, состоящий в основном из старшеклассников разной степени воспитанности и образования, но все с большими амбициями непризнанных гениев и талантов. Там-то они с Генкой и познакомились с девушками из культпросвет Училища и даже играли вместе в каких-то спектаклях. Тая только что поступила в Училище на курс массовиков-затейников и уже пробовала быстро находить контакт с незнакомыми людьми, устанавливать как бы ни к чему не обязывающие доверительные отношения. В круг её профессиональных упражнений попали и Жорик с Генкой, которые не были искушены в правилах игры местных курсисток и принимали все за чистую монету. Им льстило, что симпатичные девчонки проявили к ним живой интерес и строили планы развития отношений в сторону дальнейшего сближения с ними. Жорику нравилась Таечка своей естественностью, манерой раскованного общения, никогда, впрочем, не переходящего рамок приличия, острым язычком. Вдобавок ко всему она казалась Жорику весьма симпатичной, чему способствовало её умение одеваться со вкусом, едва заметно пользоваться косметикой, всегда быть веселой и деятельной. Таечка была несколько старше Жорика, и это ощущалось во взглядах на простые житейские дела, в оценках различных событий, смысл которых Жора не всегда улавливал и осознавал только после её острых замечаний. Впрочем, Жора все это считал пустяками и каждый раз, когда удавалось остаться с Таей наедине, как мог развивал наступление на любовном фронте, мечтая хотя бы сорвать невинный поцелуй. Тая заразительно смеялась над его неумелыми попытками построить любовные отношения, считала все это глупостями и настаивала на дружбе. Жора вначале обижался, искал вокруг соперников, ревновал, когда она кокетничала с другими. Потом винил во всем себя: не достаточно, мол, интересен для неё; не «вышел ростом и лицом», как пел Высоцкий; не мог повести в приличное кафе, или там еще что-то. Тем временем закончилась школа, прошли экзамены на аттестат зрелости, и стал вопрос о дальнейшей учебе. На семейном совете Жору уговорили поступать в институт в другом городе (где когда-то учился отец), и лето прошло в заботах и трудах, не совместимых с сердечными муками. Однако по осени, когда Жора собирался отбыть по месту учебы (он был принят в институт), встречи с Таечкой неожиданно стали носить настолько теплый характер, что новоиспеченный студент вновь воспрял духом, и угасший было интерес к предмету обожания воспылал с новой силой. «Я буду писать тебе…» - томно сказала на прощание Таисия и нежно поцеловала его в щечку.
Первые месяцы действительно шла оживленная переписка. Да и было о чем. Жора писал ей об особенностях студенческой жизни, соседях по общежитию, незнакомом городе, который приходилось осваивать с помощью новых друзей. Подпускал он и слезливые строчки о вынужденной разлуке «двух сердец, бьющихся в унисон». Таечка отвечала полными лиризма описаниями ставропольской осени, прогулок по знакомым улицам, личными переживаниями по случаю прихода холодов и наступления зимы. Жора силился рассмотреть в этих письмах хотя бы какой-то намек на муки расставания с любимым человеком, но напрасно. От её писем веяло приходом зимы и наступлением холодов. И вот однажды, перед самым новым годом, наряду с пожеланиями всего мыслимого и немыслимого было высказано такое предложение: «Милый друг! Скоро праздник, и я очень бы хотела, чтобы к моим поздравлениям был добавлен подарок. Это легко устроить. Сходи на рынок, купи букетик фиалок и поставь в стаканчике около своей кровати. Любуйся и вспоминай меня».
Жора представил себе букетик цветов на своей тумбочке, реакцию соседей по комнате и сначала загрустил, а потом долго смеялся. Здоровый цинизм уже поселился в душе студента. В ответном письме Жора, не колеблясь, написал: «Милая Таечка! Скоро у тебя день рождения, и я не хочу отделаться только банальными поздравлениями. Я решил сделать тебе подарок. Это легко устроить. Сходи в комиссионку на углу Ворошилова и Соборной, выбери самую дорогую шубу, купи её и носи на здоровье. Носи и вспоминай меня. Твой щедрый друг – Георгий».
Ответа на письмо, как и следовало ожидать, не последовало, и роман в письмах благополучно закончился. Это уже потом Жора осознал, что поступил по хамски, но тогда шутка ему казалась верхом остроумия, и он искренне недоумевал, что она оказалась не оцененной по достоинству.
- Как можно было забыть таких молодых и красивых старых друзей! Это невозможно! – держался Жора избранной манере общения, - Таечка, это ты забыла бедного студента. Как я страдал на чужбине!..
- Хватит паясничать, бедный студент! Уверена, что донские казачки не давали тебе скучать, не так ли? Кристина,- обратилась она к своей подруге, - Вот человек, который украл у меня веру в бескорыстную дружбу между мужчиной и женщиной. Тебе не стыдно, Георгий?
- Геннадий,- обратился Жора к своему другу, с интересом наблюдавшим за происходящим, - Вот эта девушка три года назад забрала у меня сердце и до сих пор не хочет отдать! Куда ты его дела, бесстыдница?
- Может, мы спросим у моего мужа? – ответила Тая, показывая на двух офицеров в лётной форме, пробирающихся к скамейке с мороженым в руках – Ну как, Николай, билеты достали? – обратилась она к одному из них.
- Так точно, дорогая. Через двадцать минут начало, надо торопиться, - сказал Николай, с подозрением глядя на двух штатских, стремительно теряющих гусарский вид.
- Рада была увидеться, - почти пропела Таисия, беря под руку красавца офицера и что-то объясняя ему на ходу. – Еще увидимся. Пока, пока! – сделала она прощальный жест в сторону скисших кавалеров.
- Ну, не очень-то и хотелось, - в задумчивости соврал Жора. – Все-таки Дом Офицеров свое взял. А что же ты молчал, Гена?
- Да я ничего не успел тебе сказать. Кстати, ты ничего и не спрашивал. Тайка окончила в прошлом году училище и теперь работает в библиотеке Дома Офицеров. Мужа ты видел, так что – всё! Чао бомбино, чао!
- Ладно, проехали. Давай по «Броду» прошвырнемся, что ли?
«Бродом», или «Бродвеем» в городе называли часть проспекта в центре, где были сосредоточены магазинчики, кафешки, несколько кинотеатров, главные входы в центральный парк и стадион. По вечерам здесь прогуливалась молодежь, назначались свидания и деловые встречи, шел интенсивный обмен новостями. Здесь же бригады милиции охотились за стилягами и фарцовщиками. Найти любого человека здесь не составляло никакого труда. Встретив первого знакомого чувака, можно было сориентироваться, где только что видели искомого друга.
Надо сказать, что существовало негласное правило не устраивать на «Броде» никаких разборок и драк, и правило это строго соблюдалось.
Друзья вышли на «боевую тропу» Бродвея и двинулись навстречу прошлому. Так думал Жора. Однако пройдено уже половина пути и ни одного знакомого лица! Вот маленький и уютный кинотеатр «Гигант», рядом знакомый до боли книжный магазин, а там, немного подалее – вход в городской парк. А вот аптека №1, возле которой всегда стоял лоток с изумительно вкусными слойками и пирожками с повидлом. Прежней компанией они никогда не пропускали это злачное место. Чуть позже ребят уже больше интересовала сама аптека, где можно было прикупить пару пузырьков сливовой эссенции. При разведении водой из автомата эссенция превращалась в «сливовицу», которая хорошо била по мозгам и заряжала необходимой отвагой для похода на танцплощадку в городском парке. Где теперь все это? Впрочем, аптека осталась… Куда подевались знакомые рожи? Большинство из них назвать друзьями было бы глупо, но хорошими знакомыми – почему бы нет?
Гена похлопал Жорика по плечу и с наигранным пафосом изрек:
- Не удивляйся, старик. Река времени уносит не только мелкую гальку, вроде человеческого материала. Рушатся государства, скалы, планеты, вместо них возникает что-то новое. Это закон жизни, и ты об этом знаешь не хуже меня. Так что, давай радоваться текущему моменту.
Радоваться было особенно нечему. Молодые ребята и девчонки, проходившие мимо, были заняты какими-то своими делами и совсем не походили на тех, исчезнувших куда-то ребят их поколения. Эти были раскованы, пестро одеты и даже, кажется, выше ростом. Девчонки, казалось, просто выпрыгивали из своих и без того коротких платьев. А ведь прошло-то всего несколько лет!

Код для вставки анонса в Ваш блог

Точка Зрения - Lito.Ru
Юрий Удовенко
: Третий возраст. Сборник рассказов.
Последний, посмертный сборник нашего давнего автора.
02.02.15

Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275 Stack trace: #0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...') #1 {main} thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275