Кофейный блюз
Вначале было слово. А если кроме слова ничего больше не было бы? Для виртуальной жизни ничего не важно, кроме слов.
Пью кофе с коньяком. Горячо? Но холоднее, чем при мысли о тебе. Кофе холодит мне горло. Кнопки калвиатуры дымятся. Я дую на них. Чувствую, что сейчас они взорвутся. Лью кофе на клавиатуру. Теперь она сломана. Я достаю из шкафа другую.
Через десять минут кнопки снова почти воспламеняются. Надо же, думаю я. У меня прекрасная скорость печати. Надо держать поблизости огнетушитель.
Я вспоминаю слова. Получается плохо. Оказывается, я растеряла их где-то. И кофе не помогает. Кофе - это иллюзия по своей сути. Каждому дает тот эффект, который ожидаешь. Кого-то бодрит. кого-то успокаивает. Для кого-то это наркотик. Во мне он поддерживает ощущение, что я еще не обуглилась. Я жива, пока чувствую его вкус. Я жива, пока думаю о тебе. Мои пальцы обожжены. Я макаю их в кофе и наслаждаюсь блаженным облегчением. Пишу одно слово. Первое из понятых мною сегодня. Это твое имя. А понял ли ты мое?
Я смотрю на лист бумаги. Моя кровь - кипящая лава. Я поджигаю лист бумаги взглядом и спокойно наблюдаю, как он корчится на моем столе. Огонь перекидывается на клавиатуру. Выливаю остатки кофе. Мою чашку в кипятке под краном. Странно, в водопроводе никогда не было кипятка. Там и просто горячей воды-то часто не найдешь. Клавиатуры лежат на полу. Они почернели. Все карандаши тоже сгорели. Я собираю мусор в ведро и выношу из комнаты.
Возвращаюсь, глотнув на улице липкого старого воздуха. Он похож на дым костра. Сейчас весна, вокруг жгут костры.
Достаю из шкафа еще одну клавиатуру. Да сколько же их там?
Как жарко. Я раздеваюсь, медленно и псевдоэротично. Тебе бы понравилось. Но ты не видишь. От тебя осталось одно слово. Мне мешают волосы. Они падают на глаза. Я беру ножницы и зеркало. Через несколько минут новая прическа почти готова. Я заканчиваю ее с помощью опасной бритвы. Форма моего черепа изысканна. Кожа в нескольких местах надрезана. Стекает кровь, но тотчас же запекается. Я похожа на ёлочную игрушку. Или на экзотический фрукт. Бело-коричневый арбуз, слегка вытянутый. Или приплюснутый - смотря откуда его разглядывать. Я смотрю на него изнутри, поэтому мне он кажется вывернутым наизнанку.
Ох, до чего же я прекрасна. Я упиваюсь своей красотой. Она так оригинальна, что теперь никто не пройдет мимо. Меня это смущает. Старый вариант был, несомненно, лучше. Но зато это понравится тебе.
Что же за слово я пыталась вспомнить? Читаю словарь. Узнаю много полезного, но о тебе там ни слова. Интересно, почему так? Про парадигму и инфернальность написали, и про Крузенштерна, и про Вертинского. Даже про Антананариву. А про тебя нет. Может быть, про тебя что-нибудь есть в атласе?
Не похоже. Разглядываю острова Французской Полинезии. Мечтала о них с детства. А еще о Маврикии. Тебя и там нет. Меня охватывает паника. Как, неужели даже в Рио тебя нет? Хрустальная мечта детства бог весть скольки людей. Там карнавал. Ты прячешься под маской? Вряд ли. Ты виртуален, но вполне узнаваем. Хотя я и не знаю, как ты выглядишь. Скорее всего, не так нелепо, как я. Единственный в мире человек-арбуз.
Слушаю песню про бразильский крейсер. Ее герои похожи на нас. Кто-то из них столь же горяч, как я. Клавиатура опять начинает меня беспокоить. Я отправляюсь курить. Зажигалку забываю в ванной. Зачем в ванной зажигалка? Зачем она мне? Я включаю сигарету взглядом. Потом тушу. Меня пугают эти пиротехнические новшества во мне. Раньше я была девушкой. А кто теперь? Вдруг я спичка? Тогда я сожгу себя и не замечу этого.
Но курить хочется. Приходится действовать. Для меня это уже пустяки. Я легко зажигаю всю пачку сразу. Но курить могу только две сигареты. У моего брата нет зуба. Он вставляет сигарету в отверстие. Он говорит, что зуб иметь приятно. Но идти с сигаретой во рту, засунув руки в карманы и беседуя с подружкой куда лучше. Чувствуешь себя крутым.
Мне так не кажется. Без зубов трудно. Но без волос легко. Функциональная принадлежность их непонятна. Они, очевидно, служат сексуальным аттрактором. Но у меня великолепная грудь. И неплохие ягодицы. Хорошая талия. А шея моя вообще само совершенство. Зачем мне эти неудобные патлы?
Я иду навестить свой компьютер. Он в порядке. И новая чашка кофе стоит на столе. Я одна дома. Все это дико.
Я касаюсь своей головы. Все по-прежнему. Так, как было вчера. И клавиатура у меня одна. И курить я бросила давным-давно.
Я что-то упустила? Слово. Слово. Ты. Ищу тебя и не нахожу.
L air de la nuit.
Ночь. Мелодичная и молчаливая одновременно. Она благоухает букетом невидимых цветов и звучит сотнями чьих-то голосов, манящих и восхитительных. Она играет на моих нервах, как на лютне, заставляя меня то неожиданно вздрагивать, то столь же внезапно успокаиваться.
Мы с ним сидим на подоконнике. Окно приоткрыто чуть-чуть, и прохладный, по-ночному игривый ветерок проникает внутрь комнаты. Он приходит из тьмы и попадает во тьму, касаясь слегка обнаженных моих колен и вызывая легкую дрожь в предвкушении чего-то большего...
Огромная оранжевая луна нежно и зазывно глядит мне в лицо, а я пытаюсь отвести свой взгляд. Но она неумолима, эта медовая зловещая кошка, словно застывшая перед прыжком, пробуждающая во мне странные мысли и желания, о которых не принято говорить вслух.
Но звенящая мелодия ночи не просто говорит она настаивает на этом! Шорохи и ароматы, песни и мечты врываются в тишину моей полуспящей комнаты, и они напоминают мне, что я не одна.
Я поворачиваюсь к нему.
Мы давно влюблены друг в друга, хотя многие и твердят мне, что мы плохая пара, что отношения наши не приведут ни к чему хорошему, что конец уже виден, и будет он ужасающим. Это тебя погубит ,- только и слышу я со всех сторон... Что ж, посмотрим.
Пока мне очень хорошо с ним.
И сейчас сейчас произойдет что-то прекрасное я чувствую это. Я хочу его с такой силой, что не могу уже терпеть ни секунды. Сначала я чуть дотрагиваюсь до него рукой, внимательно следя за моментальной реакцией, напоминающей кипение. А затем страстно припадаю к нему губами и пью, пью, пью...
Ощущение это совершенно потрясающее, я растворяюсь в нем полностью... И все вдруг начинает кружиться, сверкая разноцветными искрами, а звуки ночной музыки становятся еще громче и отчетливее.
И вот мне кажется, что я умираю. Или нет? Да, пока еще рано, этого слишком мало для меня. Необходимо что-то другое, более грандиозное...
Но... Больше ничего не будет. Его теперь нет со мной. Лишь пустая банка из-под него рядом на подоконнике, и я грустно смотрю на нее, со слезами на глазах вспоминая о недавних моментах близости и блаженства с ним. О, повторится ли это снова?
Я так люблю пить пиво по ночам.
Обратно
Дождь. И они. Двое уходили куда-то в обратную сторону, скрываясь вместе под огромным одуванчиком-зонтом от проливного дождя.
В обратную сторону? Почему? Так казалось. Всего лишь ощущение наблюдателя.
Мимолетное чувство, быть может, ошибка: вперед они идти уже не могли, ибо путь их был окончен давным-давно. Пройден ими до последнего шага, исследован и записан в памяти до мелочей.
Как будто больше ничего не ждало их впереди, а потому они взялись за руки и пошли обратно. И им не нужно было приспосабливаться к шагу друг друга, за годы пути туда их походка стала одинакова, а их жесты выверенно-точны и синхронны. Они были едины.
Но шли обратно.
И дождь шел вместе с ними, смывая моментально их следы и оберегая их хрупкое уединение. И шутливый ветер бежал за ними вприпрыжку, сплетая из их растрепанных длинных волос несмелые косы и обдавая их пеленой воды. Разноцветные брызги сопровождали их тихим, мерцающим шепотом, в котором, если вслушаться, звенела бубенчиками тайна этих двоих. Самая удивительная из всех тайн на свете.
Любой мог видеть эту тайну, слышать ее. Но этим двоим не было до того дела: они были счастливы. И люиди, озаренные их светом, смотрели им вслед сквозь заросли летнего дождя. Недоверчиво и восхищенно. Любуясь их непонятным счастьем.
Были ли они влюблены? Может быть.
Но все же они шли в обратную сторону.
Дождь угомонился вскоре, ветер где-то отстал от них по дороге. А они все шли и шли, не опуская своего веселого зонта.
Не всегда то, что кажется, - правда.
Диагноз: лифтофобия
Мелодрамка в будущем
Будет тёплый июньский вечер; неистовый ливень начнётся внезапно, заставляя многочисленных прогуливающихся на улицах людей лихорадочно разбегаться по каким-либо укрытиям или, на худой конец, доставать разноцветные зонтики из сумок. А она не станет прятаться. Напротив, она вдруг примется танцевать под дождём, подставляя своё пылающее лицо спасительным холодным каплям, вокруг неё родится изумительная мелодия, слышная, впрочем, лишь тем, кто внимательно посмотрит на прекрасную плясунью - ибо она будет поистине прекрасна в своём страстном отрешении от реального мира.
Рядом с ней остановится молодой человек с букетом ромашек.
-Девушка! - скажет он ей ласково, - Не плачьте, пожалуйста! Наверняка это не стоит того!
Она прервёт свой танец, поглядит на него с удивлением:
-Что именно?
Но прежде, чем он сумеет ответить, как будто спохватившись, она вскричит:
-Но я же вовсе не плачу! Я просто танцую! Обычная пошлость -под дождём! Не мешайте мне, - и снова закружится, огибая лужи, но тем не менее обдавая проходящих мимо морем брызг. И обратившегося к ней незнакомца тоже.
-Вы плачете. И зря Вы думаете, что из-за дождя этого не видно, - будет настаивать юноша, теребя в руках мокрый букет.
-Мне, во всяком случае, не видно, - нараспев ответит она, не переставая вальсировать.
-Ну, хорошо. А не хотите ли взять эти ромашки? - сменит он тему, а девушка вновь остановится, изумлённая.
-Конечно, хочу. Спасибо. Или, быть может, это неприлично? Тогда тем более хочу! Сегодня какой-нибудь праздник, наверное?
-Да! - весело отзовётся молодой человек, - хотя я ещё не придумал ему название. Вот, взгляните!
И он протянет ей на ладони мобильный телефон, ткнув пальцем в отображённое на экране SMS-сообщение. Она прочитает: "Милый! Извини, но у меня появился другой. Не жди меня сегодня - между нами всё кончено. Прощай. Не звони и не пытайся встретиться со мной. Вика." Некоторое время девушка будет напряженно всматриваться в эти строчки, а затем с восхищением скажет:
-Но так не бывает! Какой стиль! И что Вы собираетесь с этим делать?
-Ничего, - улыбнется он, - Что же тут поделаешь?
Она ещё раз пробежит глазами это лаконичное послание, а затем воскликнет:
-Какая высокая степень развития средств коммуникации, однако!
Последующие пять минут они будут хохотать, стоя под проливным дождем и приводя прохожих в умиление или в ужас - в зависимости от темперамента
В лунном сияньи, или еще раз о сублимации
Суббота. Сижу я дома, возбужденная донельзя. На периферии сознания мелькают обнаженные дама и кавалер. Они играют в эротические догонялки. Я наблюдаю, а присоединиться не могу. Они ж не настоящие. Фантазийно-виртуальные.
А что со мной? Да так, влюбилась в одного бледного юношу. А может и не бледного. И не юношу. Да и какая разница, в сущности? Это еще не повод для него устраивать такие шоу в моем воспаленном воображении.
Главное - совершенно невероятный по яркости и интенсивности всплеск либидо. Хочу, хочу и хочу! Его. Причем традиционные способы борьбы с этой "проблемой" не помогают. Ну ни один! Начиная с самых естественных, и заканчивая прыжками по раздолбанному паркету в моей комнате. Удивительная, невероятная история! Голые коленки и пухлые губки... Даже сублимация не вызывает ни малейшего признака улучшения. Ничего себе! Вот это номер, думаю я.
Но нужно же что-то делать! Размышляю. Домашние дела лишь усугубляют все. Потому что физический труд занимает только руки, а центр наслаждения продолжает усиленно посылать прежние импульсы. Раньше мне становилось заметно лучше от болтовни по-французски. Но увы... Без практики язык давно зачах. Ничего не помню, кроме "les senses comme le source de connaissance". Наверняка и это неверно. А еще... Песенку одну, " Malbrough s'en va-t-en guerre." Может, спеть ее?
Пою:
Monsieur Malbrough est mort,
Mironton, mironton, mirontaine,
Monsieur Malbrough est mort,
Est mort et enterré.
Что-то не так. Трагично очень, но не хватает душевности. Нужно же переживать, милая дама! Француженки эти - бессердечные особы. То ли дело наши девчонки! И я вдруг понимаю, что путь к победе нащупан. Русские романсы - вот что меня спасет! Когда я была школьницей, иногда пользовалась этим методом для излечения от стрессов. Споешь пару десятков романсов, посочувствуешь - и порядок.
Приступаю. Начинаю с любимого, "В лунном сияньи..." Хорошо! Заметного эффекта не наблюдается, но я чувствую некоторые изменения. На девушке в моей грезе появляются трусики. Пою второй раз. Потом третий. Вижу, что моя героиня натянула носочки и кеды. Пытаюсь вызвать из заброшенных отделов памяти другие песни. Эх, старенькая я уже! Ладно, раз нет других, хватит пока этого. Продолжаю.
После десятикратного повтроения ко мне подкрадывается мама и интересуется, все ли у меня в порядке. Да, все нормально. Они уже вальсируют на балу. Глубина декольте красотки постепенно уменьшается. И потому я не могу отвечать. У меня процедура в разгаре. Не до пустяков. Мама пожимает плечами. Потом задает еще какой-то вопрос, бытового характера. Вроде того, что надо бы заняться обедом. Конечно, конечно! - киваю я головой, не прекращая пения. Посуду только домою. Мама высыпает в раковину кучу овощей, я беру нож.
Приплетается мрачный брат:
- Что, опять свихнулась? Дура-лошадь!
Остальные члены семьи безмолствуют. Муж понимает, что я натура тонкая, но горячая, противоречивая. Хотя по глазам читаю его мысли: "Ох, ну охота дурью маяться! Все нормальные бабы заводят любовников. А она динь-динем изводит всех."
Он у меня либерал, а если уж совсем честно - извращенец. Ему неприятно, что у меня нет хахаля. От этого мой благоверный давно испытывает комплекс неполноценности. И все предлагает:
- Ну давай, я найду тебе мужика?
Ага, сейчас. Вроде как я совсем ни на что не гожусь. Это я-то! "Помню, я еще молодушкой была..." Воображаемая плясунья радостно скидывает с плеч мантильку. Ее партнер рвет на себе рубашку. Полегче, милый! Ведь я пока не рядом! Нет, эта песня не годится. Вернемся к лунным путешественникам.
Папа звереет на своем обычном месте. На диване в зале. Дал бы мне затрещину, но боится, что тогда я стану танцевать румбу на кухонном столе. А это выключить на порядок сложнее.
Давно они не видели меня в таком экстазе. Несколько лет, пожалуй. А ведь пою я великолепно, признаюсь без ложной скромности. У меня замечательный грудной голос. Наверное. Я точно не знаю, что значит слово "грудной", но интуитивно понимаю, что это именно то самое, чем я всех поражаю. Ну не репертуаром же!
- Смени пластинку! - очень кстати просит мама. Да легко! Мне и самой уже надоела чужая невеста с белой фатою. Унылая она какая-то.
- Не уходи, побудь со мною! Пылает страсть в моей груди! - завожу я еще громче, при этом заканчиваю чистить картошку с моркошкой. Перехожу к лучку. Мои мучители оживляются, начинают увлеченно обниматься возле меня.
Вскоре суп готов. К тому времени я множество раз порадовала домашних хризантемами, которые отцвели в саду, и еще одной трогательной историей про персидскую княжну и Стеньку. Оказалось, что в процессе пения многое можно кое-что вспомнить. В результате мужчина моей мечты остался один. Меня ждет. Хорошо хоть, что я плавать умею!
Наступает обеденный перерыв. Ладно, ладно, родные. Я помолчу немного, уговорили. "Сгорю ли я в горниле страсти?" Ан, нет. Это другое. Но уж коль сгорю - сама виновата. Нужно было держать себя в руках.
Я нахожу в комодике сборник песен из фильма "Азазель". С автографом Акунина, между прочим. О! Вот где золотое дно. Внимательно слушаю, накапливаю материал.
- Смейся, смейся, громче всех, милое создание! Для тебя веселый смех, для меня страдания!
Девушка появляется из-за занавески, показывает ножку в ажурном розовом чулочке, хохочет, ее воздыхатель заметно расстраивается. Плачет.
Мама жарит блинчики, а я начиняю их мясом. По телевизору идет умилительный фильм о любви простой американской учительницы к обыкновенному американскому владельцу магазина грампластинок. По Даниеле Стил. Мама с любопытством следит за приключениями героев, а я опять напеваю про лунное сиянье. Все-таки самое первое увлечение. Еще со времен разбитых локтей и грязноволосых мальчишек.
- Ты не могла бы прекратить? - язвительно спрашивает мама.
- Бездушны Вы, в том нет сомненья! Но я Вас все-таки люблю! - весомо отзываюсь я.
Показывают красивую американскую свадьбу. Герои целуюся. Обмениваются колечками. Некоторые утирают слезы. Тоже действенное лекарство от вожделения. Но у меня есть и для них куплетик:
Горели венчальные свечи.
Невеста стояла бледна.
Священнику свадебной речи
Сказать не хотела она...
Удачи Вам, дорогие молодожены! Куксятся, исчезают за пеленой дождя. Зато снова возникает парочка в моем подсознании. Дама синеватого отттенка. Кавалер в полной боевой готовности.
Как прекрасны, как прекрасны русские романсы! К вечеру я пропела все, что отыскала в книжечке "Песни для друзей", в разделе "Наша старина".
Вокруг всхлипывали от неизбывной печали, вызванной моим чарующим голосом. Да, надо почаще доставлять им такое удовольствие. Я стала слишком предсказуемой и скучной, они расслабились.
А ведь никогда нельзя давать окружающим повод позабыть, что они живут с гением!
Да здравствует пение! И не говорите мне, что это разновидность сублимации! Пение - это сакральный ритуал очищения. Или нет? Все-таки сублимация? Я не очень сильна в теории. Я практик, именно так.
А либидо... Нет, не прошло. Только усилилось. Превратилось в наважденье. Кто бы сомневался. Завтра попробую поиграть на гитаре. Вот только я не умею...
- Как, золотце? Ты отвез гитару к своим родителям? Это плохо. Пойдем купим новую?
Он хватет меня за ноги и переворачивает вниз головой. Почему, хотела бы я знать? Никто, никто меня не понимает!
Разговор с незнакомцем
Штампы-штампы-штампы... Бесконечный конвейер. Я не могу с этим справиться, захлебываюсь в мутной жиже, потому вылью часть на вас, повеселимся вместе. Вы ведь не против? Вы необычайно добры! Сыграем в откровенность, хоть нам, роковым женщинам, это не пристало. Но кто сейчас придерживается правил хорошего тона?
Мы едем по вечерней Москве, по центру, я слушаю плейер, откинув голову назад. Завораживающая "Memory" заглушает шелест шин и другие мрачные звуки мегаполиса. Дамская трогательная штука, нельзя даже дышать, когда поют так пронзительно. Возьмите один наушник! Вас не вдохновляет? Я заберу обратно, как Вам угодно.
Огни Москвы вливаются в мои глаза и заставляют сердце стучать быстрее. Этих искусственных звезд больше, чем их сестренок на небе, но только я могу объяснить, почему это так. Неужели я не рассказывала еще? В таких огромных городах звезд вообще не видно, даже если смотреть ввысь до боли в глазах. Как, Вы не знали? Ах, оставьте ваш сарказм. Я отлично понимаю, насколько смешна.
Я делаю двумя пальцами крест, мизинцем и безымянным, это охранительный знак. Руки заледенели и дрожат: я боюсь скорости и машин. Громадные гулкие железяки летят, летят, летят, и для каждого водителя приготовлена в аду раскаленная сковорода, думается мне. Нам туда рано, Вы не согласны?
О, эта Москва... Я чувствую, как она страстно ласкает меня, это это почти физическое ощущение: похоже на объятия того, чья несуществующая любовь гостит на моих трепетных ресницах. Я оглядываюсь по сторонам, он отовсюду улыбается мне, из каждой яркой витрины, с любого рекламного воззвания, из окон и с тротуаров, он неумолим и всеведущ.
ЗАЧЕМ?
ЕМУ?
ЭТО?
Ах, Вы снова иронизируете? Да, восторженная, наивная, во многом даже инфантильная особа, а чего вы ожидали? Разве я не призналась в самом начале, что меня захлестывает волна вопиющей банальности окружающего мира? А если так, могу ли я быть иной? Я - штамп на теле этого фантастического, сверкающего, пожирающего меня города.
А тот, кто заставляет меня писать стихи, эти безжизненные, скучные строчки, сухие, как опавшая листва, не нужные никому, зачем, зачем он превращает меня в слова? Потом рассыпает эти слова на буквы, перемешивает их и тихонько дует, вынуждая меня забыть все, что было до этого. До нашей встречи. Хочу оказаться с ним рядом, припасть лицом к его ладоням, и остаться надолго, надолго, надолго, навсегда: возьми же меня, я твоя.
Он вряд ли ждет такого подарка судьбы. Он вечный искатель, а я - слишком очевидный приз, чтобы он мог поверить в меня. Мечта поэта, златокрылая фея волшебного леса. Так не бывает? Вы угадали, это пустые выдумки. Я просто маленькая фантазия, которая сидит в шкафу и кукарекает. А он - мой временно недоступный сон. Поменяемся, милый?
Я растворяюсь в сизом и плотном московском воздухе, в запахе бензина, от которого слегка мутит, в слепящих гирляндах бесконечных магистралей, в музыке из заокеанского блистательного шоу, в своих игрушечных мечтах.
В мечтах о нем.
Да, тысяча чертей! Ваши циничные замечания меня взбодрили, но теперь хватит. Замолчите!
А спорим, он не станет реагировать так, как Вы? Издевательски хмыкать и с любопытством разглядывать меня, будто я диковинное животное? Нет, он нежно погладит меня по длинным, мягким волосам и скажет: девочка моя, я тронут до слез. Ты прекрасна и удивительна. Весь снег вмиг растает, и по асфальту побегут разноцветные болтливые ручейки, воспевая мою простодушную радость. Придет весна: бледные таинственные цветы, коварные сквозняки, поцелуи солнца в девичьи носики и щечки, танцующие зонтики.
Все почти правильно.
Но мои волосы теперь короткие и жесткие, как у мальчишки-хулигана. Я всякий раз их подстригаю, когда стою у рубежа, в этом есть сакральный смысл. А в Москве уже так мало снега... Я сильная, но заплачу навзрыд, ведь иногда это необходимо.
Вы мне посочувствуете, мой друг, нальете абсента и предложите сигару с ароматом карибской вишни. Спасибо, с удовольствием.
Я больше не буду поэтом,
Я в море хочу уплыть.
Элла Дерзай: Наваждения.