Алексей Караковский: Берингова земля.
Этот рассказ - сплошное запотевшее стекло, по которому стекает дождь. Сны неразличимы с явью, и всемирный потоп в рамках одного балансирующего на грани отраженных друг от друга реальностей сознания заставляет главного героя, - Я, - тонуть в самом себе. К нему приходят мечты и полузабытые фантазии, город, в котором он живет, стоит на грани апокалипсиса - но только потому, что он сам стоит на этом краю и широко раскрытыми глазами смотрит вниз. Неясно - автор ли или только квинтэссенция его пошатнувшихся мироощущений... Но старые мелодии играют, удерживая его на ногах, не позволяя утонуть в всемирном потопе его отчаяния и апатии окончательно, а странные мысли о почти несуществующей Беринговой земле всплывают то тут, то там.
Однажды один мой знакомый человек совершенно по-бытовому выразился "запутанность в собственном мозгу". Весь рассказ - это такая запутанность, но чем больше автор старется вникнуть в ее суть, тем только больше теряет точку опоры - точку отсчета. Берингия - это где-то в нас самих внутри, и порой не стоит туда заглядывать...Там могут оказаться духи и души прошлого, о которых мы даже не подозреваем.
Стиль повествования и сама форма рассказа - как прозрачный сосуд к этому неопределенного вкуса напитку. Сквозь его стеклянные стенки только намного ярче воспринимаешь всю радугу и меланхоличность цветов.
Некая художественная форма самоанализа и случайных ассоциаций, ведущих к пониманию катастрофически важного для героя смысла, ожидают читателя на странице ниже.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Кэндис Ясперс
|
Берингова земля
Наверное, это будет повторяться до конца моего пребывания по эту сторону небесной полусферы. Раннее утро как часть вчерашнего дня (сна как будто и не было), переполненный молчаливыми пассажирами автобус и навязчивая хроматика, старенький блюзик «Biding My Time», кружащийся вокруг сознания с потрясающим упорством уже какое утро… У меня не возникает ощущения того, что расписание утренней суеты когда-нибудь изменится, и даже ожидание этого (совершенно, впрочем, невольное) в последнее время выглядит уже каким-то внелогическим парадоксом.
Ночи, действительно, словно выпали из жизни. Пробуждение наступает сразу вслед за вечерним выпуском новостей. Сна — нет, есть только сновидения, но они днём и повсюду — да так, что не отвлечься. Занудство в голове тоже словно снится, и фантасмагорические подробности ночных галлюцинаций упоённо путаются с такой же неправдоподобной реальностью. А ведь «Biding My Time» играли «Pink Floyd»! Неужели они когда-нибудь исполняли блюз?…
На улице же, тем временем, уже многие сутки идёт дождь. Куда девается вода? Я не знаю… Но, говорят, и вместо Берингова пролива был когда-то Дежнёв перешеек, по которому в Америку попало несколько волн эмиграции американских индейцев. Не от Большой ли Воды Старого Света уходили они, бросая поселения и пастбища? Не вселенская ли печаль пришла на те места, откуда уходили они? Не монотонный ли шум воды звучит и по сей день в этой блюзовой хроматике, заставляя меня мотать головой из стороны в сторону, чтобы проснуться?…
Чего стоит неосторожное обращение со сном — тогда я этого просто не знал. Но именно начало дождя послужило мне самым главным свидетельством того, что равновесие мира сместилось.
Новый сон оказался почти безличным — когда ты не снишься сам себе, а только догадываешься, что всё снящееся имеет к тебе отношение.
…Вероятно, это был крупный заповедник в Центральной Африке, в какой-нибудь стране вроде Кении или Танзании. Научная группа уже заканчивала свои исследования, но вдруг сделала открытие, способное перевернуть все человеческие представления в области физики и биологии, из-за чего возвращение в Петербург отложилось на неопределённый срок.
На первый взгляд, ничего особенного не происходило. Просто ветки кустарника, сплетаясь, образовывали что-то вроде неглубокой сквозной норы, торжественно названной portas — «воротами». Революционное естественнонаучное наблюдение состояло в том, что любое живое существо, проходящее через «ворота», без каких-либо усилий или физико-химических процессов мгновенно становилось невидимым человеческому глазу.
Начались физико-биологические эксперименты с деланием невидимыми тех или иных предметов, приносящие с каждым часом новые малые и большие революции в кабинетных теоретических построениях. Одновременно паковалось имущество для отправки на родину — приближался сезон дождей. Наконец, нехотя научная экспедиция покинула странную поляну.
Последним у «ворот» остался биолог, добровольно согласившийся ночевать возле уже оставленного лагеря, чтобы закончить свои исследования. Дождавшись вечера, он забрался ночевать на высокое дерево, надеясь, что там его ожидает меньше опасностей — тем более, что поначалу поляна возле дерева была пуста.
Ещё не стемнело, когда из-за кустов послышался шорох, и на поляну выскочил большой тигр. Животное делало шаг за шагом, медленно и осторожно, иногда отпрыгивая в сторону, иногда шарахаясь назад — словно танцуя, и это выглядело странновато пугающим даже для неспециалиста. Приближаясь в своём странном танце к дереву, тигр не замечал ни биолога, ни дерева, ничего…
Уже после того, как животное скрылось в зарослях, биолог внезапно понял смысл наблюдаемого явления. Тигр был просто напуган — настолько, что не мог даже убежать с проклятой поляны. Его окружали невидимые звери, десятки, сотни и тысячи невидимых зверей — словно духи мёртвых в архаичных верованиях аборигенов…
Очнувшись, я и впрямь услышал шум и тут действительно перепугался, поскольку точно знал, что в этой одинокой квартире некому находиться, кроме меня. Чем больше я просыпался, тем более явственно различал лёгкие женские шажки, доносившиеся, безусловно, из соседней комнаты. Но кто это мог быть? Разве кто-то мог проникнуть в запертую изнутри квартиру, пока я спал? Или, может быть, это тоже галлюцинации — как у запуганного духами мёртвых тигра?
«Если у Вас галлюцинации, попробуйте поговорить с ними», — с нервной усмешкой произнёс я негромко, но всё-таки вслух, и резко открыл дверь.
Она спокойно сидела на кухне — видимо, ожидая, когда я проснусь — с таким видом, словно всегда в это время дня сидит на этом месте и ждёт моего появления. Вынужденную скуку выдавала лишь пустая чайная чашка и три аккуратно обсосанные вишнёвые косточки — на блюдце возле розетки с вареньем. Но я всё ещё никак не мог понять, кто она и зачем — хотя и смутно догадывался, что мне знакомы черты её лица.
Не решаясь что-либо сказать, я замер — но тут девушка улыбнулась, и вдруг мне стало ясно, что она немая. «Ты мечтал обо мне», — говорили её глаза, — «Ты был совсем один, и тебе очень была нужна любящая тебя женщина. Ты не придумывал меня. Ты просто увидел меня во сне — и я появилась, чтобы ты, наконец, почувствовал себя немного счастливей…».
Прислонившись к дверному косяку, я задумчиво смотрел на неё. Она выглядела ужасно хрупкой и оказавшейся совсем не там, где ей было бы хорошо. «Может быть, это то, о чём я мечтал?», — подумал я, — «И то, что хорошо для меня, будет хорошо и ей?». «Да», — говорили её глаза, изо всех сил убеждая меня в том, что её появление в мире связано исключительно с необходимостью моей персоне.
Предчувствуя последующие угрызения совести, я подошёл поближе и всё-таки поцеловал её — так нежно, как только можно поцеловать влюблённую в тебя девушку, внезапно не оказавшуюся галлюцинацией.
Люди открывают и закрывают глаза — так начинаются и заканчиваются новые кадры. Об этом или чём-то подобном я всю жизнь и хотел сказать, но до сих пор просто как-то не доставало повода. Теперь повод, вроде бы, нашёлся; но я уже начинаю бояться, что не владею собой, и эти слова подбирает кто-то другой — тот, кто придумал всю эту историю без малейшего участия с моей стороны. «Бойся себя, ибо твоё будущее стало твоим настоящим…», — написал я, открыв тетрадь, и задумался.
Дождь шёл всю ночь и не собирался униматься. Но какое это имело значение, когда рядом со мной спала Она — воплощённая мечта моих сновидений…
«Посмотри объективно: ты надеешься на то, что когда-то, может, будет — и совершенно от тебя не зависит; а то, что в твоих руках, ты в упор не видишь…», — так я уговаривал себя смириться, ориентируясь на опыт прошедшей жизни. Но кто мне мог подсказать тогда, что люди должны создавать свою жизнь наиболее естественным путём — подчиняясь силам природы и космоса: ведь иначе небесные весы смещаются, и компенсация нарушения законов Вселенной может произойти где угодно!..
Тем же утром я позвонил на работу и взял отпуск за свой счёт, после чего отключил телефон и перестал реагировать на дверные звонки. Мы занимались любовью с утра до ночи…
«У меня есть только два мира — окружающий и мой. Причём второй — заведомо лучше, поскольку он создавался с учётом ошибок первого — как идеал. В этом и есть моя новая романтика», — так убеждал я себя в минуты страха от невозможности объяснить самому себе такое странное искривление реальности. Ведь, согласитесь, невозможно объяснить ни материализацию в одной отдельно взятой квартире юной и совершенно немой девушки, ни этот чёртов дождь, который, раз начавшись, никак не хочет униматься!.. Особенно тревога нарастала перед тем, как я собирался заснуть — после чего эти сумасшедшие, безумные сны подтверждали мои наихудшие дневные страхи…
По большому счёту, не было ничего удивительного, что каждое новое сновидение доказывало ошибочность моей «новой романтики». Я по-прежнему был несчастлив, но всё ещё не знал в точности, от чего. А дождь продолжал идти, и это не казалось мне достаточным предостережением.
В моём сне горело стекло. Горело как-то странно (да и горит ли оно вообще?) — набухало посередине, мутнело и вдруг вываливалось наружу, образуя неровное, заходящееся пламенем отверстие. При этом, что интересно, находящееся за стеклом пространство видно не было — поскольку, в плоскости ограниченной им, просто-напросто ничего и не находилось, кроме огня. Странный сон, очень странный. Впрочем, я не помню, чтобы мне снились не странные сны, но теперь это всё откровенно попахивает безумием — если я, конечно, правильно знаю, что это такое.
Она сидит у окна и следит за дождём. У неё, похоже, здорово болит голова, и от этого её большие грустные глаза кажутся ещё грустнее. Так проходит минута за минутой, потом час, потом по изменению освещённости становится ясно, что минули сутки. По прошествию недели сутки считать нет смысла.
Дождь не стихает и не усиливается; только ночь мягко сменяется днём. Я лежу на кровати, и меня постепенно начинает тошнить — я пытаюсь понять, почему. Может быть, от бессилия? Или просто оттого, что дождь идёт уже столько дней, что незачем считать уже и недели? Лёжа на кровати, я считаю наиболее вероятные причины, от которых может тошнить…
На стене расположенного напротив дома от сырости проступили какие-то странные знаки, очерчивающие целые этажи, прерываясь и снова начинаясь трещинами, пятнами и швами. И хотя она по-прежнему сидит у окна, она не может понять их смысл, отчего ей становится ещё больнее; а я-то давно разгадал, что они образуют бессмысленно огромную, едва различимую надпись «СПАРТАК-МОСКВА»…
Если я не сойду с ума, пожалуйста, приклейте на стекло хотя бы расписание поездов. Я не хочу видеть никаких надписей за моим окном.
Дождь, опять дождь. Он даже не прекратился ни на минуту — верно, издевается надо мной, иуда. А ведь надо продолжать жить: если не ходить на работу, так хотя бы покупать продукты, газету «Спорт-Экспресс» и стиральный порошок… ужасно, но пока идёт этот проклятый дождь, я не могу ничего делать. Не могу даже дышать.
Хорошо, когда зонт может служить последней границей между небом и землёй. А если он уже почти стёрся, растворился в этой бесконечной непогоде? Раскрываю зонт и выхожу из дома. Мне надо хотя бы купить продуктов — раз уж я всё ещё жив на этом свете.
…В магазине, как обычно, никого нет. Никто не любит ходить за хлебом под дождём. Я покупаю всё необходимое и выхожу наружу. Надо скорее возвращаться туда, где нет дождя, где сухо и тепло.
Стремясь срезать дорогу, я бегу к детской площадке, скрываемой от меня торцом дома. «Зыыык-зыык… зыыык-зыык… зыыык-зыык…», — доносятся монотонные звуки. «Наверное, какие-нибудь старые качели скрипят… только вот кому придёт в голову качаться на них под дождём», — думаю я.
«Зыыык-зыык…». Я огибаю угол и первым делом вижу единственные бывшие здесь когда-то в наличии качели — сломанные и лежащие на земле. Но звук продолжается — «зыыык-зыык…». Я оглядываюсь на звук и тотчас закрываю глаза от ужаса.
На скамейке рядом сидят две алкоголички — молодая и старая, одетые в вычурное тряпьё, давно отслужившее свой срок. Оплывшие, бесформенные лица сосредоточенны и бессмысленны. В руках у молодой — огромная треснувшая виолончель, по которой она ритмично водит смычком. Старая алкоголичка, сидя рядом, монотонно раскачивается в разные стороны и закрывает глаза от удовольствия. «Зыыык-зыык…».
Я осторожно делаю несколько шагов назад и отправляюсь домой обычной, более длинной дорогой.
В ту ночь, очевидно, окончательно сойдя с ума, я видел во сне то, что бы назвал «корейской смертью» (даже и не знаю, как сказать это иначе — здесь слова сами приходят, без каких-либо альтернативных вариантов). «Нервы, нервы — мой изысканный формат жизни, жизни», — шепталось кем-то мне, и эти слова гулко разносились эхом в голове так, словно я шёл по недавно и плохо уложенному кровельному железу. Корейцы с далёкими неразличимыми лицами тихо умирали и мягко шлёпались с большой высоты во что-то жирное и глухое, отчего становилось жарко, и почему-то нарастало ощущение торжественности. И, всё же, это был только сон, обычный сон — так думал я, пока не проснулся окончательно.
Но, проснувшись, я понял, что жестоко ошибался; и пока я спал, сумасшедшая реальность устроила ещё один эксперимент над моим существованием.
Вероятно, я начал пьянеть ещё во сне. Шатаясь, я добрёл до ванной и увидел в зеркале усталые красные глаза. Гудела и плыла тяжёлая голова, во рту было сухо. Я напоминал себе человека, проведшего несколько дней в кромешном запое и пьяного вдрызг до сих пор.
Вид в окне был странно повёрнут в сторону. Приложив лоб к стеклу, я всё понял: мой дом начал медленно сползать в сторону, словно Пизанская Башня. В панике я выскочил из дома и, едва устояв на ногах от приступа головокружения, убедился, что догадка моя верна.
Дом словно пытался отклониться от падающей с неба воды. И клониться ему было некуда.
Едва передвигая пьяными ногами, я залез на гаражи и побежал по ним в сторону соседней улицы (отчего-то казалось, что необходимо преодолеть этот путь практически по прямой) — но преклонённый дом по-прежнему высился за моей спиной смертельно раненым зверем. Добежав до вожделенной улицы, я влетел в подъезд ближайшей сталинской пятиэтажки, переполненной жилыми квартирами и какими-то учреждениями, и только тогда почувствовал себя в относительной безопасности.
На первом этаже, как я знал, находилась прачечная, у неё уже заканчивался обеденный перерыв. Тем временем, в тепле я пьянел всё больше и больше, но у окошечка постепенно образовалась очередь граждан, и надо было куда-нибудь отойти, чтобы не мешать им вести хозяйство. Опираясь на поручень, я поднялся на один этаж вверх и присел на лестницу.
Около открытого окошечка следующего учреждения не было ни очереди, ни вообще кого-либо. «Учёт», — гласила маленькая табличка. «ЗАГС, регистрация смерти», — сообщала табличка побольше. Проходя мимо, я увидел за окошком женщину в белом халате, торопливо откатывающую каталку с неподвижным человеческим телом. «Боже, а я думал, что они там просто бумажки перебирают», — подумал я.
Сверху послышался грохот закрываемой двери и лёгкие частые шаги. «Неужели это дети?… а я пьяный… стыдно… надо хотя бы встать с лестницы», — пронеслось в голове. Из кармана сыпались мелкие деньги и какие-то бумажки. «Чёрт с ними… главное, встать», — решил я и всё-таки поднялся.
Шаги замедлились и вдруг окончательно остановились. Я поднял глаза и разглядел на лестнице свою любимую. Вероятно, она смотрела на меня с такой же удивлённой улыбкой, что и я на неё. «О», — говорили её напомаженные алым губы.
Я впервые видел её в уличной одежде, фасон которой был заимствован, вероятно, из моды пятидесятых годов — короткое пальто, перехваченное поясом с замысловатой пряжкой, вычурная шляпка, из-под которой выбивались во все стороны каштановые пряди.
Я неловко облокотился на поручень и вдруг почувствовал себя почти таким же немым, как она.
— Прости… мне так неловко… ужасно пьян… — пробормотал я, чувствуя, что теряю сознание.
Своевременное касание её рук вернуло меня обратно. Я всё так же стоял на лестнице — или, точнее, висел на поручнях.
— Не могу… пошли… — сказал я и начал осторожно спускаться вниз.
Когда мы подошли к дому, он снова стоял прямо и гордо, словно не боялся дождя. Зайдя в квартиру, я неизбежно почувствовал тошноту и заперся в туалете. Этого утра было слишком много для нас двоих…
«Я хочу умереть», — думал я. «Я просто хочу умереть — не потому, что не хочу жить, а потому что не могу больше бороться за существование».
Но это было лукавством. Я хотел выжить, но всё ещё не знал, как.
Вода, наконец, стала затапливать город (просто поразительно, что это произошло так поздно). Я сидел у окна и наблюдал за потоками воды, мертвенно перекатывающимися по улице вместе с сорванными вывесками, мусором, снятыми с тормозов автомобилями.
В комнате было тихо. Моей любви больше не было: она исчезла так же неожиданно и мягко, как и появилась, и я не знал, как это понимать. Я даже никак не мог решить для себя, что для меня изменилось от этого и что произошло на самом деле, если она действительно была галлюцинацией.
«Что случилось?», — мучительно думал я, — «Что же случилось?». Эта мысль упорно возвращалась к самому своему основанию, образуя неровное логическое кольцо. «Надо разорвать все логические цепи. Абсолютно все!», — отважно убеждал я себя, ещё не зная, что нужно для этого сделать — и тут в окно кухни постучали.
Я ринулся к стеклу, но не увидел ничего, кроме грязной воды, тяжеловесно и мертвенно плещущейся на уровне, приблизительно равном подоконнику. «Наверное, это стучится вода», — флегматично усмехнулся я и собрался уже уходить из кухни, как вдруг услышал повторный стук. Это действительно была вода. И пришла она за мной!
Я сел за кухонный стол и обхватил голову руками. Моё одиночество вместе с дождливым безумием заканчивалось — это было очевидно. Но что сулило мне освобождение? Смерть? Новое безумие?… Будучи не в силах что-либо понять в окружающем меня мире, я никак не мог решить, что мне делать. Ясно было одно: как бы хуже мне ни было, продолжать заточение в своём утомлённом сознании не было никакой возможности.
«Это виновата моя квартира», — подумал я, — «Я же в ней заперся и только по своим снам судил о том, что происходит с землёй — как её там — ну да, с Беринговой землёй…». Стук повторился в третий раз — времени на размышление больше не оставалось.
— К чёрту!!! — заорал я во всю глотку, уже зная, что ошибаюсь, и что всё-таки имею право на ошибку…
Под открытым окном равнодушно плескалась грязная вода. Не оставив ни малейшей возможности сомневаться, я сделал шаг вперёд и мгновенно провалился до самого дна пролива Дежнёва своего сознания.
…Я очнулся, лёжа на газоне возле своего окна. Ничего не напоминало ни о наводнении, ни о странных снах, ни о женщине, которая провела столько времени в моей одинокой квартире. Светило солнце, где-то в отдалении играла попсовая радиостанция…
Увы, достоверность моего прошлого всегда вызывала у меня большие сомнения — так чего же говорить обо всех теперешних событиях. Я так и не понял, что произошло в те дни. Возможно, мне просто продемонстрировали, как реальность способна меняться в лице, когда нам до неё нет дела. Всё может быть…
Но я до сих пор не осознаю тайных механизмов начала и конца этой постановки, и потому не имею права судить о смысле тех или иных явлений, от которых не осталось уже больше ничего… да, ничего — кроме, пожалуй, этой навязчивой хроматики, старенького блюзика «Biding My Time».
Когда я слышу эту мелодию, я сразу вспоминаю происшедшее и успокаиваюсь. Я знаю: больше со мной такого не повторится.
Wasting my time, resting my mind
And I'll never pine
For the sad days and the bad days
When we was workin' from nine to five
And if you don't mind
I'll spend my time
Here by the fire side
In the warm light of her eyes…
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Алексей Караковский: Берингова земля. Рассказ.
11.07.05 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(112): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|