Валерий Тарасов: Рассказ о попранной морали.
Сначала мне показалось, что в этом тексте слишком много предложений с неправильным порядком слов - ну да бог с ним, русский же язык, не английский, несколько раз мне померещились стилистические ошибки, но править не стала, решила посмотреть, что будет дальше. Дочитав до конца, поняла, что это черты индивидуального стиля, которые, естественно, рассказ только украшают.
Фабулу я могла бы пересказать в нескольких предложениях, она достаточно проста. Конечно, я не буду это делать, чтобы не лишить читателя удовольствия первооткрывателя.
А так - хороший текст, герой-рассказчик наблюдателен и остроумен, от его внимания не ускользают мелкие детали, которые порой важнее четко прописанной морали - ее здесь как раз трудно разглядеть, спрятана она между строками этого произведения, разбросана, ищите, кому не лень. По моему мнению, это позиция чисто эстетская, и это успокаивает, в то время как название рассказа заставляет тяжело вздохнуть.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Анна Болкисева
|
Рассказ о попранной морали
– Алло, – сказала трубка нарочито серьезным тоном.
– Да.
– Чего «да», узнаешь?
Пятнадцать человек из окруженья моего таким манером начинают разговоры и те как раз дружки, которые звонят нечасто, неожиданно, нежданно. Поэтому сообразить бывает сразу трудно. И каждый из них так делает, считая, что его-то не узнать нельзя. Что он единственный, он главный друг. И если его я не узнал, то вот стыдуха-то, вот казус, ай-яй-яй: «Да ладно, не переживай, Ероха, богатым буду, чудик».
Но этот голос трудно было спутать с чьим-то:
– Сергей Евгеньич? – потрафил я Сереге-Пилигриму (мы однокашники).
– Узнал, чертяка, то-то, слушай же сюда. Да, я приехал. Категорически прибыл недельки на две. Но ты щас прямо бери «Квинов» и дуй ко мне без промедлений.
Серега-Пилигрим любил не только уважение к себе со стороны меня, но чтобы это как-то подтверждалось наглядно. Чтоб щас я бросил все и дул к нему с «Квинами». Я сказал, что только что собрался идти на пляж с женою и детьми.
Любой иной в сто раз серьезней довод Серега посчитал бы отговоркой. Но институт семьи он чтил, как говорится, с пиететом. Сам женился рано и внезапно. Развелся через год. Неоднократно и с упорством пытался новую семью создать. Не получалось. То кандидатка вульгарность проявляла в гастрономе, у другой ребенок жестоко обращался с его любимым бультерьером Ботькой, двухмесячным тогда щенком. Сереге возможность (можность?) жить семьей казалась даром свыше, который распределяется случайно, как и все дары оттуда. И после каждого крушения надежд он этот дар ценил все больше.
Так вот, мы шли на пляж семьей.
– Давай и ты, Серега, с нами. «Квины» не денутся.
– На пляж? В жару такую…
– Так мы ж Старый пляж идем.
Настоящий пляж, с грибками и кабинкой-«выжималкой», находился далековато и местом был напыщенным. Прежний же был закрыт постановленьем уж полвека по причине несоответствия кой-каких стандартов. Но населенье не оставило его. И без покровительства властей там стало по-домашнему, порою чересчур. Нет, и там, конечно, можно было увидеть даму, достающую из ридикюля крем модный для загара, и импозантного мужчину с выправкой курфюрста. А так преобладал простецкий элемент. И, конечно, – дети. «Самостоятельные дети», как их именовала Галина Павловна Строчкова – женщина в полковничьих погонах.
– На Старый? – потухший было Пилигрим воспрянул. – Совсем другая разница, мон шер. Послушай, трубку не бросай. А если я с собой водчонки прихвачу… Это ничего?
Это было ничего.
Через полчаса стоял он на пороге квартиры нашей: большой, загаром бронзов, с цепочкой толстой золотой на шее – как и положено вахтовику с Ямала. В руках пакет-авоська с торговым знаком «Golden Fish» или «Old Store», не помню – набита доверху бананами. Сквозь их упругие тела выглядывало горлышко «Сибирской». На дне пакета невидимо покоилась еще одна бутылка, добавочная. Таков Серега.
Впрочем, и это было ничего.
Народ на Старый пляж стекался струйками: из Центра, из Светлиц, из Верхних Кропачей. Мы среди этих струек благополучно достигли места нашего – возле нырялки. Ее устраивали из подручных средств, всегда примерно после середины лета, когда река мелела. А в этом месте омуток глубины сохранял.
Одежду сбросив, я с детьми пошел к воде, потом в нее, чтобы проверить дно и показать границы, за которыми уже небезопасно.
Тем временем Серега-Пилигрим с моей супругой Верой приступили к обустройству места, извлекая из сумок нехитрые аксессуары пикника. Минут через пятнадцать Серега стал выкликивать меня:
– Э! Але! Что ты как маленький, успеешь накупаться.
Когда я подошел к нему, делая подскоки на пятке правой, голову склоня, он зашептал, как заговорщик:
– Я ж не могу сынициировать начало. Ты главное открой сезон, разлей, скажи «за встречу». А потом иди, уж, бултыхайся, як тот порось. Гы-гы.
Мы с Пилигримом, в общем, оба не разделяли заблужденья, что на пляже водка плохо катит. Мудрые туркмены в жару кайфуют в байковых халатах, пьют горячий чай. Практически так же спасающее в зной действует и водка. Я открыл бутылку, стаканчики пластмассовые осторожно наполнил и один Сереге протянул.
– Подождите, – сказала Вера. – Я бутерброды сделаю.
– Бояре, будем здравы, – Серега запрокинул стаканчик, без лихости, без суеты. – Пора запомнить, Вера, я запиваю.
Я минералку подал.
– Во, знает человек.
Еще бы мне не знать. С годами мы предсказуемы все больше. Сейчас Серега оботрет усы, закурит сигарету и объяснит, откуда у него привычка запивать.
– Да будет вам известно, Вера, голубушка моя, пятнадцать лет служа Отечеству под портупеей, я исключительно спирт пользовал. Спирт можно только запивать. Привык. И язва у меня из-за того, что нынче перешел на водку. Традиций прежних здесь, на «гражданке», придерживаться стало невозможно.
Дети принесли две пригоршни мидий.
– Ну-ка, дайте их сюда.
Пилигрим одну из них раскрыл и тут же высосал нутро.
– Ого, – сказали дети.
– На, ешь, – Серега раскрыл еще одну ракушку и на ладони поднес ее к лицу ребенка.
– А можно?
– Есть можно все. Кроме печени медведя белого и кроме поганок бледных. Когда мы были на Таймыре, наш командир нас ознакомил с железным правилом питания. Окажешься ты в тундре, заблудился, или катапульта тебя закинула в торосы. Когда там доберешься до жилья, когда тебя найдут. А жрать-то надо! Так вот, наука говорит: есть можно все. Съешь какую гадость – ну вырвет, ну пронесет, и вся недолга. А вот печень медведя белого и бледную поганку есть никак нельзя. Нет никаких противоядий ни у науки, ни в природе. Умрешь в ужасных муках.
Сын Павлик посмотрел на мидию с большим сомнением:
– Не, я не буду.
– Ну и зря. Полезно и деликатес.
– Я вам тогда еще насобираю!
– Давай. И ты, Ероха, чего разлегся, давай, банкуй.
К нырялке стайкой подошли четыре мальчугана и девчонка с ними, лет по двенадцать всем. Их объединяла неуловимая дегенеративность в лицах, вихрастость, оттопыренность ушей. Самостоятельные дети добыли, видимо, самостоятельно себе одежду – по фасону она была не хуже, чем у детей домашних, не блеклой и не рваной, по размеру. Но не той. Никто не выбирал рубашек с придирчивостью и не говорил «нет, это моему не подойдет, еще поищем». Это было видно сразу и любому. Но у них была свобода. И хоть в чем-то они были счастливее домашних. На пляже – точно.
Четверо стали нырять с упорством. Как будто завтра лето кончится. Или сегодня день последний жизни на планете.
Девочка с фигурой акробатки ныряла лучше всех. Прыгая с доски, она пыталась перекувыркнуться, и через раз ей сальто удавалось. Один из мальчуганов забрался под доску и дергал ее снизу, мешая приготовившимся прыгнуть. Видимо, он не умел нырять и таким образом пытался восстановить хоть как-то справедливость. Его шпыняли, и без перерыва звучала фраза «задолбал ты, Картатыгин!» Звучала она в разных вариантах, часто нецензурных.
– А ну-ка, перестаньте материться!
Грозный голос Пилигрима, его рельефный торс заставили ныряльщиков притихнуть.
– Ведь что такое деется, – он обращался уже к нам. – В их возрасте я слов таких не знал.
– Вырождение нации, – прокомментировал я.
– Какое к черту вырождение, драть их надо, да видно некому.
Спокойствия подростков хватило не надолго. Разгорячившись, они опять взялись кричать и вскоре перешли на мат. Пилигрим отставил стаканчик с водкой, подошел к кромке воды и предупредил уж более сурово:
– Еще матек услышу, пеняйте на себя. Вы поняли меня? Не слышу. Поняли?
Подростки смотрели на дядю рты полуоткрыв.
– Ну?
– Поняли.
– Купайтесь дальше.
Большой Серега вернулся к очажку, довольный выполненным долгом.
– Нет, я все, конечно, понимаю. Сам в детстве был не сахар. Толик не даст соврать. Так, Ероха?
– Да уж. – Я вспомнил времена, когда он, позднее ставший Пилигримом, после занятий в музыкальной школе, примыкал к соседским шалопаям и шерстил сараи, забыв снять галстук-бабочку. Да, наш Пилигрим когда-то занимался по классу фортепьяно. Он очень докучал своим родителям безбашенностью, и они пристроили его в кадеты. Что странно: их сынок, антоним дисциплины, прижился в армии. Он там нащупал нишу гусара. Ходил по грани, и за год до почетных проводов в запас его списали. О причинах скандала Серега не любил распространяться. Я и не спрашивал. Мне было лишь неловко за Родину: ее герои, поскользнувшиеся в конце пути, вычеркивались и не получали пенсий. Но и это обстоятельство Серега тщательно скрывал. Гусары по деньгам не плачут.
– Да уж.
– Но были рамки. Да, мы курили, но тайком. И матерились тоже, но в укромных уголках.
Я попытался высказать соображение:
– Мы матерились, чтобы только изведать запрещенного. А нынешнее поколение воспринимает мат как норму. Знают, что это грязновато, не совсем культурно. Ну, как с соплями ходить под носом. Неопрятно, но, в общем, по башке не стукнут.
– Умничать кончай, да? Мат он и в Уганде мат. Ну, здравы будем. – Хлоп, минералка, вытирание усов и сигарета. – О чем бишь я? А, слушай, Вера, вдруг вспомнил в связи с детством как этот умник однажды устроил географу деструкцию. Кстати, ты знаешь, что в школе у Толика была кликуха «профессор».
– Догадываюсь.
– Географ у нас был мама не горюй. – Серега смачно затянулся и начал историю, которую рассказывал Вере раз пять. С годами, как я говорил, ждать нового от нас приходится все меньше. И Вера слушала, и я. Он не любил, когда его перебивали. Ныряльщики же этого не знали, и в самый захватывающий момент рассказа один из них как крикнет: $$$***
– Я сейчас, – в легком раздражении направился он к стайке, поймал кто под руку попался и исполнил подзатыльник крепкий. Так что мальчуган присел и схватился за ушибленное место на голове. – Я предупреждал вас? Все, сеанс закончен, уходим строем. Кому сказал!
Дети с опаской вышли из воды, подхватили одежонку и пошлепали, оглядываясь, вдоль по прибрежной полосе.
– Ну что ты будешь делать. По-другому, видимо, нельзя.
Павлик, пристально следивший за инцидентом, спросил:
– А если они пожалуются родителям или в милицию, за рукоприкладство?
– Не дрейфь, эти жаловаться не пойдут.
Мы выпили, чтобы вернуться в состояние отдыха на пляже. И после этого, минут через пятнадцать, Пилигрим закончил с географом. Но тут же вдруг захохотал:
– А помнишь, как мы тогда в столовой номер отчебучили!
Из общих воспоминаний у нас была лишь школа. А все, что было после – только встречи за столом, на пикниках и эти пять-шесть историй школьных, обкатанных на нас же с Верой.
Еще вторая (про столовку) история не подошла к финалу, дочь-малышка принялась тянуть меня за руку. Ей надоело бултыхаться с братом, ей хотелось, чтобы я с нею поиграл в «горох», «торпеду» и прочие купальные забавы.
– Ладно, я с вами. – Без большой охоты согласился лезть в воду Пилигрим. – Но когда вернемся, Вера, не забудь напомнить, чтоб про столовку я дорассказал.
С детьми на спинах мы переплыли омуток, а там, после косы, уж было мелко. Рассекая рябь блистающей воды брели, брели и наконец достигли середины Вятки. Детей объял восторг:
– Ого! Так далеко от берега! Ма-а-ма! Сма-а-три! Мы на середине!
Вера помахала нам рукой, и повернулась ниц, лицом уткнувшись в мягкий переплет Донцовой.
Мы вернулись. Славно было чувствовать и бодрость, и аппетит, и ветерка порывы. Но нырялка не могла простаивать – одна на целый пляж. К ней подошла компания подростков, чуть старше прежней стайки и числом поболе. И конечно оттуда, сквозь водопадный шум и гомон, понеслось.
Серега глубоко вздохнул.
– Так, слушать всем сюда. Але!
Не сразу, но на него внимание обратили.
– По-хорошему сейчас все объясню. Видите, мы отдыхаем здесь с семьей, здесь дети маленькие. Чтоб мата я не слышал. Я не педагог. И кто не понял – я не виноват. Вам ясно?
Подростки смотрели удивленно, но, что требовалось, увидали – фактуру мышц и золотую цепь.
– Я спрашиваю: ясно? Надо отвечать.
Подростки закивали головами.
Официальная бутылка водки закончилась. Пилигрим, нахмурив брови, вынул из своего пакета вторую. И зрением боковым проверил реакцию моей жены. Та обычной женской панике не поддалась. Но Серега для перестраховки заявил:
– Ты, ведь, знаешь, Вера, я стоек к алкоголю.
Отчасти он был прав, но скользкость вопроса заключалась в том, что опьянение его шло скрытными путями. Потом же разом накрывало Пилигрима. Ни я, ни Вера не знали, где это время «ч». Когда он появился на пороге квартиры нашей два часа назад, – он трезв был или граммов четыреста уже блуждали в его крови среди эритроцитов, – за это не ручался я.
Да и что значит – накрывало? Он был адекватен до конца, не засыпал (как я), не проникался злобой к миру, не бил посуду и с мостов не прыгал. Разве что реагировал на все довольно медленно и говорил уже (по слову в час) с кем-то, кого не обнаруживали мы.
– Ероха, что ты, как лектор, уставился на чаек. Давай, чудило, наливай. И потом я расскажу, какие парни мы не промах были.
Чайки тут были ни при чем. Ко мне подкрадывалось чувство тревоги. И я бы не сказал – необъяснимой.
Разумеется, мы выпили еще. Пошел рассказ под цифрой номер три. Мы как бы слушали. Пилигрим закончил фразой: «А славные, однако, были времена!» Да, в те времена с Серегой было проще. С тех пор я поменялся десять раз. Он – два. К тому же, армия давала знать. Силу Пилигрима обарывало фанфаронство. А, может, и не так. Может, фанфаронство я понимаю в своем каком-то смысле.
В кутерьме возле нырялки завязалась склока, и опять понесся мат. Без энтузиазма двинулся в ту сторону Серега. Поймал одного из нарушителей, влепил ему армейского «боба» и продолжал держать его, давая знать подростку, что все серьезней, чем может показаться. Пацан сообразил это и принялся орать:
– Я не матерился, это Колька!
– Который?
– Вон.
– Ты че, Беляш, я только «нафиг» говорил.
– Это, кажися, я, – сказал один из них, любивший, видимо, судьбу подергать за хвост.
– А мне какая разница, за всех ответит кто попался, – Серега отвесил Беляшу на голову еще три штуки. И в возникшей тишине был слышен три раза характерный звук. В армии одним из главных считается искусство «лепить бобы». И после долгих тренировок «боб» в исполнении становится достойным, настоящим, когда такой вот слышен при ударе звук.
Подростки поняли все, и компания поковыляла в ту же сторону, что стайка час назад.
– Сергей, отстань от них, чего ты к детям привязался, – пыталась Пилигрима успокоить Вера. – Чего ты хочешь добиться? Чтоб сегодня, с этой минуты дети стали плакать над стихами Фета?
Вера думала сказать: «Ты хочешь их построить?», но смысл смягчила.
– Я не могу позволить, чтоб при мне слух женщины был грязными словами оскорблен.
– Тогда давайте сменим место.
– И этого я не могу позволить. Еще чего. Да брось ты, Вера, все нормально. Все нормалек. Ероха, у меня в стакане песчинки плавают. Дай минералки, я сполосну.
Он сполоснул, и я наполнил.
– Ну что ж, бояре, будем здравы.
– Сергей, ты не закусываешь – это пусть. Но есть-то надо. Вот колбаса, вот рулька.
– Ох, матушка. Я на Ямале мяса скушал столько, что вам не снилось.
– Ешь тогда огурчики, лучок.
– Это буду, это витамины.
Он взял три луковых пера и обмакнул их в соль (которая белела в полуоткрытой коробке из-под спичек), но так и не донес их до рта – захохотал:
– А помнишь, Толик, как мы справки от физкультуры брали?
История под номером четыре. Рассказчик не успел завязку толком объяснить сюжета, а уж к нырялке подошла ватага, пацаны лет по пятнадцать, со скрипом в голосах, перетекающим в басы. К ватаге присоединились и те, из предыдущей партии, с Вовчиком и Беляшом. Вовчик осторожно показал на нас, видимо, предупреждая, что тут имеются проблемы.
Я все это видел и понял, что мы уже внутри событий, а ведь можно было все предусмотреть, ведь Серега-Пилигрим так предсказуем.
Ватага на первых же секундах матча, как сказал бы комментатор, показала грубую игру. Павлик успел напомнить шагающему в сторону нырялки Пилигриму, что это «новенькие», и что их не стоит сразу колошматить, что они имеют право узнать условия их пребыванья здесь.
– Хорошо, – сказал Серега.
На этот раз при приближении Пилигрима среди купающихся раздался крик «атас!». Все были наготове. Закончил речь Серега как всегда вопросом: «Ясно?» Но в ответ раздались гоготки.
– Короче, я вас предупредил.
Вера заметно нервничала.
– Оставь ты их в покое. Ты не представляешь, как эти подростки могут быть опасны.
– Я бывал в местах и более опасных.
Все, что оставалось нам, так только отвлекать внимание Пилигрима. И Павлик пришел на помощь:
– Дядя Сергей, если я в тундре заблужусь, где я могу там на печень белого медведя наткнуться?
– Умник, весь в папашу. Дядя Сергей сейчас тебе все объяснит, спокуха. – Пилигрим смял пустую пачку «Балканки» и потянулся к своей рубашке, которая висела на ветке ивы, над ним, из кармана рубашки вынул новую. Неспешно распечатал. Закурил и смачно затянулся. Он паузу держал, чтоб публика дозрела до его ответа. Чтобы слова запомнились и в памяти навек слились с портретом Пилигрима.
И тут со стороны реки.
Пилигрим вскипел. Он ринулся к нырялке. Настиг кого-то в водном вихре и задал попавшемуся серьезной трепки. Остальные на сушу выскочили и на безопасном расстоянии стали кричать:
– Мужик, ты даун? Ты че – дурак?
Пилигрим рванул на берег, ватага отбежала дальше, не переставая дразнить его. Я еле уговорил Серегу вернуться к нам. У Веры лопнуло терпение, и вещи стали собираться в сумки:
– Все, мы уходим, и ты, конечно, с нами.
Большой Серега стоял в растерянности. Он понял, что с порядком идея провалилась, но не знал, как выйти из роли, которая так по душе. Вернее знал, что выйти из нее ему, Последнему Герою, никак нельзя. Таков Серега. И это было плохо.
Вера тем временем упаковала весь пляжный скарб.
– Павлик! Женя! Все, идем. Туфли потом наденете.
Мы находились под наблюдением ватаги. Заметив сборы в нашем стане, пацаны приблизились:
– Мужик, вали, вали отсюда, мужик, ты – даун!
Опьянение Пилигрима всплыло из потаенных скважин, глаза остекленели, он бросился вдогонку наглецам. Но пьяный вахтовик не мог сравниться в координации движений с подростками. Они затягивали его в луга. И там ватага окружила Пилигрима. На шум сбегались и другие малолетки – их на Старом пляже сотни. Они с задором примкнули к забаве. Подростки превратились в свору, которая сужала свой круг. На счастье Пилигрим нашел кусок автомобильной рессоры и стал раскручивать ее вокруг своей оси, словно античный метатель молота:
– Убью! Урою всех!
– А!-А!-А! – вопила свора в восторге. Опасность приключения их только разжигала. – Мужик конкретно чиканулся! Ого! Угу!
Развязка быть могла ужасной. С меня слетел весь хмель. Быстро определив, кто в своре главный, я с деланным спокойствием пошел ему навстречу:
– Слушай, ты вроде пацан-то взрослый. Ты че, не видишь – он же контуженный. Мужик в Афгане хлебнул – пятнадцать месяцев была командировка – с моджахедами нос к носу, вот крыша и поехала. Вы прекращайте, вы не по понятиям.
– А че он Банчику зафиг ли врезал?
– Говорю, как перепьет, так крыша едет. Не досмотрели мы. Ну, пусть твой Банчик врежет мне.
Вожак подумал, потом негромко крикнул:
– Леха, Желтый, Банчик! Харэ!
Четверо ушли, и свора стала рассыпаться.
Серега с куском рессоры побежал за кем-то, но запнулся за корягу и растянулся на траве. Когда поднялся – никого уж не было. Бубня вполголоса «подонки, сволочи, уроды», пошел он к берегу, забрать одежду. Мы кричали ему, что одежда у нас, и ждали его долго. Потом заметили фигуру Пилигрима, двигавшуюся в сторону города по окольной дороге. Он не хотел с нами встречаться. Мы попросили Павлика сбегать и отдать дяде Сергею его джинсы и рубашку.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Валерий Тарасов: Рассказ о попранной морали. Рассказ.
27.03.06 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(112): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|