Эдуард Абрамов: Елена Сафронова: "Откуда исключить – не уточнили". Заведующая отделом публицистики рассказывает о литературе в Рязани, в Интернете и во всём мире.
Начну редакторскую рецензию на интервью с Еленой Сафроновой цитатой из Лунь Юй.
"Учитель, войдя в великий храм, спрашивал обо всем, [что видел]. Кто-то сказал: "Разве сын человека из Цзоу знает ритуал? Войдя в храм, он спрашивает обо всем, [что видит]".
Услышав это, учитель сказал: "Это и есть ритуал"."
Именно такова Елена Сафронова - и не только потому, что она мастерски умеет брать интервью. Лена без ложной гордости интересуется всем, что оказалось ей неизвестно, прямо задавая вопросы носителю нового для неё знания. Лена, будучи заведующей отделом критики и публицистики "Точки Зрения", спрашивает у редакторов отдела, кто хочет взять на публикацию тот или иной материал. Наконец, Лена, как, пожалуй, никто другой из проинтервьюированных Эдуардом Абрамовым, задаёт ему встречные вопросы.
Даже когда Лена делает утверждения (например, в этом интервью и в повести "Жители ноосферы" она утверждает, что поэтам и журналистам нечего делить), она делает их так, что самому хочется найти на них ответы - так, будто это вопросы ("что и почему делят поэты и журналисты?").
Это и есть ритуал?
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Сергей Алхутов
|
Елена Сафронова: "Откуда исключить – не уточнили". Заведующая отделом публицистики рассказывает о литературе в Рязани, в Интернете и во всём мире
Два раза я пытался встретиться с Леной Сафроновой, и каждый раз неумолимые силы рока мешали нашей встрече. В первый раз, около часа ночи на площади трёх вокзалов, мне не дали проходу менты. Второй раз Лена уехала на моих глазах рязанским автобусом, и я долго махал бумажной салфеткой ей вслед («Придётся пить одному», ¬ думал я в адрес бутылки красненького, лежащей в сумке). Я даже хотел поехать в Рязань, но рассказы о предательском рельефе вокруг тамошнего кремля сделали своё чёрное дело: это тоже мне оказалось слабо.
В итоге, теперь мне даже нечем похвалиться. Вместо вина мы пьём кофе, а вместо интерьера рязанского автобуса перед нами интерьер самого банального места для подобных случаев ¬– ресторан ЦДЛ (и, по-моему, девушки справа пьют водку).
Эдуард Абрамов: Лена, до меня доходили упорные слухи, что в начале 2008 года ты непосредственно здесь, в этом самом ресторане, в присутствии Алхутова и Караковского, стала обладательницей премии литературного журнала «Кольцо А». Как это могло случиться с тобой?
Елена Сафронова: Отчасти – по вине упомянутых тобой Алхутова и Караковского. Точнее, Караковского и Алхутова – с Лешей я познакомилась примерно на полчаса раньше, чем с Сережей. В Минске в августе 2006 года. Эти два друга вовлекли меня в свою черную компанию, называемую «Точкой зрения», и пригласили на поэтический вечер Арбатской литературной мастерской в Малом зале ЦДЛ в апреле прошлого года, в том числе – как отменного журналиста, который прямо-таки притягивает к себе информацию и события… По итогам вечера я взяла блиц-интервью у заместителя редактора «Кольца А» Сергея Белорусца… Такая вот цепочка знакомств привела к тому, что мне вручили премию. Алхутов по этому поводу даже угостил меня водкой авансом – где-то за полчаса до вручения премии.
Эдуард Абрамов: Расскажи, пожалуйста, какой текст добился такого признания?
Елена Сафронова: Обзор четырех номеров журнала за конец 2006 – 2007 год. Подробный, обстоятельный (я коротко писать не умею в принципе), в меру хвалебный, без меры вдумчивый, на мой взгляд. Мне было приятно читать «Кольцо А», я взяла его в отпуск и не пожалела. За отпуск и продумала, сложила в уме «рыбу» статьи. Но ты не спеши злорадствовать: мол, толстые журналы премируют только те материалы, что касаются их непосредственно!.. За несколько дней до награждения главный редактор этого симпатичного журнала Татьяна Кузовлева позвонила мне и предложила впредь предлагать на их рассмотрение критические статьи.
Эдуард Абрамов: Помнится, в журнале «Урал» тебя опубликовали совсем в другом жанре…
Елена Сафронова: Тебе помнится правильно, но не всё: меня там публиковали и как критика, и как прозаика. Два текста – «Критика под местным наркозом» и «Людям этой профессии несколько ниже» - относятся, как я бы их скромно определила, к аналитической публицистике. Да и повесть «Жители ноосферы», в сущности, того же поля ягода.
Эдуард Абрамов: «Помнится, но не всё»! Какая ты ядовитая, Ленка! Вот вы все, журналисты, такие! Хотя… бывают такие поэты, что перед ними меркнут даже журналисты. Или… как ты думаешь?
Елена Сафронова: Как я думаю, Эдик, про поэтов, изложено в статье «Людям этой профессии несколько ниже». Подробно. Намного подробнее, честно говоря, чем предполагал ответ твой вопрос. «Бывают такие поэты, что перед ними меркнут даже журналисты» - прости, но что ты имел в виду?
Эдуард Абрамов: Что конкретно я имела в виду? М-м-м… Я уже чувствую себя интервьюируемым, а хотелось бы наоборот. Сформулируем так: все поэты изобретательны в русском языке настолько же, насколько журналисты, и все ли журналисты настолько же адски расчётливы, как производители поэтического слэма ¬- чуть не сказал спама?
Елена Сафронова: М-да… Эдик, мой любимый поэт современности Бахыт Кенжеев однажды публично на вопрос некоей журналистки, изобилующий набором литературоведческих терминов, ответил: «Я не понимаю, что вы хотите спросить. Пожалуйста, говорите по-русски!» Дальше у них завязался импульсивный и продолжительный диалог, но я уж его пересказывать не буду. Я просто вспомнила этот эпизод, потому что… ну, ты и загнул!.. Я-то просто хотела сказать, что сравнивать поэтов и журналистов некорректно. Вот как кого мы их сравним? Как творческих людей? Так их занятия разновекторны! Как носителей интеллектуального «заряда»? Невежливо как-то… Еще когда подмечено: «Сколько голов – столько умов». Как ремесленников от слова? Так на этом поприще сколько копий сломано – поэты и журналисты взаимно упрекают друг друга в неумении владеть словом, девальвации родной речи, деградации художественного стиля… А на деле – этим двум типовым и, я бы сказала, разнополярным представителям литературной среды нечего делить! Они нигде и ни в чем не пересекаются и не должны, по идее, друг другу мешать! Однако же в представителях той или иной «расы» периодически вспыхивает ревность к «противникам». Ибо делить им нечего, кроме разве что внимания публики, и за эту-то невещественную материю, за право влиять на умы и сердца, поэты и журналисты воюют… Не всегда этичными средствами. В общем, прости, Эдик, я на эту тему уже рассуждала в вышеперечисленных статьях и особенно в повести «Жители ноосферы». Боюсь, эту повесть, особенно в ее журнальном варианте, тоже можно назвать «ударом ниже пояса» в классической борьбе поэзии и «прозы жизни».
Эдуард Абрамов: Насколько я понимаю, тебе регулярно доводится писать и особом аспекте противостояний видов искусства – региональном? Я думаю, многие читатели знают, что ты живёшь в Рязани, но гораздо меньшее количество людей хотя бы раз там были, и ещё меньше народу там хотя бы недолго жило. Думаю, там накладывается особая специфика?
Елена Сафронова: Накладывается. Она мне, честно говоря, весьма поднадоела. Я езжу по всей России, тратя собственные деньги, если меня приглашают на литературные фестивали друзья и «отпускают» дела. Все потому, что нет в Рязани тусовки, где можно было бы человеку с моим мировоззрением провести время на поэтическом вечере не как ядовитому критику, пугалу местных поэтов, а как культурному зрителю-слушателю, потребителю нормальной современной поэзии. Рязанской специфике посвящена была моя первая «громкая» статья – в журнале «Знамя», в рубрике «Провинциальный пейзаж», в 2004 году. Найди, не поленись – там было все про рязанскую литературу с ее странной спецификой. Тебе о специфике расскажу вот что: после появления той статьи «Проездом через Рязань» в «Знамени» рязанские литераторы ее отксерокопировали и обсуждали на своих собраниях: что со мной делать? Постановили – исключить! Откуда исключить – не уточнили! И вот что: Рязань – это тот самый город Глупов, описанный у Салтыкова-Щедрина. Он не изменился нисколько. И вот что: плохо, когда тебя знают, как «многообещающего критика из провинции». Это диктует задания некоторых редакторов журналов: «Напишите про рязанскую культуру, вам же это близко…» Трудно объяснить «заказчикам», что от меня это как раз очень далеко. Мне ближе литературные эксперименты, которыми изобилует наша эпоха! Мне интереснее самые сомнительные комбинации слов и эмоций, чем провинциальная стагнация! Но как это все передать, чтобы не показалось, что я, в худшей периферийной манере, плюю на свои «корни» и хаю то, от чего только что оторвалась? Да и не оторвалась еще, судя по прописке…
Эдуард Абрамов: Кошмар на улице Вязов. Не хватает только какой-нибудь особо кровавой истории с поучительной моралью.
Елена Сафронова: О! Я тебе расскажу «кровавую» местную историю. В Рязани с 1989 года существует «Газета рязанских писателей «Рязанское узорочье». Кстати, несмотря на подзаголовок газеты, я не спрашиваю у ее редакции, как отличить рязанского писателя от просто писателя. Не надеюсь ни на честный, ни на правильный ответ. Ныне покойный Валентин Сафонов, выпускник Литинститута им. Горького и один из наиболее известных за пределами Рязани ее пишущих уроженцев, говорят, приходил в ярость от такого вопроса и говорил, что есть лишь «писатели, живущие в Рязани», но не «рязанские писатели». Но Валентин Иванович скончался в 1995 году, а его преемники званием «рязписов», похоже, гордятся. Так вот, эта газета в ноябре прошлого года опубликовала статью «Один ход вниз тормашками» соавторов Марины Цветковой и Валентины Бондаренко. Она была посвящена только что вышедшей из печати на тот момент книги молодого прозаика Ларисы Комраковой «Всего один ход» - и не оставляла от этой книги рассказов и одной повести камня на камне! В особенности прозаику, ученице Литинститута, доставалось за ее стиль – якобы, она просто не умеет говорить по-русски. Это утверждение трудолюбиво доказывалось. Оно было во многом справедливо. Превосходно, да? Да, особенно если учесть, что литературная критика в Рязани в зачаточном состоянии. Такая объемная и серьезная по замыслу статья словно символизировала собой пробуждение критической мысли в Рязани. Но – ларчик просто открывался. Никто из читавших статью «Один ход вниз тормашками» не усомнился, что подлинной причиной ее появления была… чисто женская неприязнь критиков к начинающему писателю. Во-первых, в тесном рязанском мирке межличностных отношений не скроешь. Во-вторых, в Рязани периодически издают за свой или спонсорский счет ТАКОЕ, что волосы дыбом встают. Но ни разу Марина Цветкова и Валентина Бондаренко не выступили с критикой других рязанских «жемчужин». Даже издание весной 2006 года книги некоего Дмитрия Фокина, состоящей из плагиата приключенческих романов и стихов русских классиков, включая Пастернака и Есенина, осталось не замечено критиками под родными осинами. Об этом явлении я писала в эссе «Маленький плагиатор». Так что догадка о «нелитературной» мотивации газетной критики настолько «лежала на поверхности», что в помещении рязанской писательской организации даже состоялось обсуждение статьи, на котором сторонники творчества Комраковой (или просто противники подобных методов воздействия) хотели открыто подискутировать с первыми рязанскими критиками. Но диспут не получился, так как критики на обсуждение не явились, а ответственный секретарь Рязанского регионального отделения СП России Николай Молотков весомо заметил: «Все, что девочки хотели сказать, они сказали в статье!» Надо отдельно отметить, что в этом диспуте «просклоняли» и твою, Эдуард, собеседницу. Мол, Сафронова пишет гораздо более ядовитые статьи, почему же ее никто не призывает к ответу и не вызывает на дуэль? У нас, мол, свободомыслие! На самом деле, боюсь, это не свободомыслие, а своего рода духовная лень… и еще невозможность что-либо сделать с моими статьями. Все же они выходят чаще всего не в рязанских, а во всероссийских изданиях. Так знаешь, что додумался сказать в мою защиту один из местных писателей, кстати, человек одаренный и образованный, Владимир Воронов? «Сафронова публикуется в «Знамени», а ваша подлая статья вышла в «Рязанском узорочье»!» Подтекст был однозначен: что нам «Знамя», когда у нас есть «Узорочье»! Если так думает аспирант Литинститута, остается только высоко поднять правую руку и резко опустить ее со словами: «… … … …!». Вот эта локализация культурной жизни и странный культурный вектор, нацеленный на доминанту местного и «рецессив» общероссийского, и есть признак провинциальной ментальности, и от этого объективного явления я уже волком вою! На луну.
Эдуард Абрамов: Да уж…
Елена Сафронова: Кстати, если уж углублять эту тему – географической принадлежности литератора - когда мне журнал «Литературная учеба» предложил написать статью о рязанской литературе, я начала довольно бойко, а потом застопорилась на простом факте – как определить «рязанскость» оной? Кто такой «рязанский писатель»? Тот, кто пишет, живя в Рязани? Или тот, кто был заброшен в нее волею обстоятельств и прославил этот город своим творчеством, как Салтыков-Щедрин и Солженицын? Или тот, кто родился в Рязани, хоть потом и переехал? И до сих пор я размышляю над этим вопросом… А статья стоит. Если довести до абсурда почтение перед постоянной регистрацией в паспорте, то я могу называться рязанским писателем. Но мне кажется, «рязанским» (или там тамбовским, курским, воронежским) писателем делают его здешние корни, преданность этому краю, стремление связать с ним свою судьбу, в том числе и творческую, посвящение своей лиры «народу своему», в смысле – соседям по городу, обращение к местным проблемам в стихах и прозе… А как быть людям, кого в силу советской внутренней политики носило по стране, так, что они не знают, какой город назвать своей родиной? У нашей семьи именно такая история. И когда я слышу, что меня словно бы снисходительно называют «рязанским писателем», мне хочется рассказать, что я прописана в Рязани потому, что мой прадед, работник Тимирязевской сельхозакадемии в Москве, в 1939 году был посажен в тюрьму в силу действия так называемого Указа «7-8», а в 1941 году расстрелян по «58-10». Понятно, что после таких роковых цифр его семья лишилась ведомственного жилья в Тимирязевке и права жить в столице. И Рязань вошла в историю рода по цепочке причин и следствий. Для меня этот город – скорее, историческая случайность… Но кому интересно слушать мои сетования?
Эдуард Абрамов: Лена, а теперь традиционный вопрос: как ты попала на "Точку Зрения"?
Елена Сафронова: Наверное, как и все туда попадают - послала на портал несколько материалов, увидела публикации с хвалебными рецензиями, растрогалась, лично познакомилась с Караковским и Алхутовым, благодарно приняла предложение войти в состав редакции. И ни разу еще об этом не пожалела!
Эдуард Абрамов: По-моему, никто не удивился, когда ты стала заведующей отдела публицистики. Скажи, тяжела ли эта ноша?
Елена Сафронова: Никто, кроме разве меня самой. Для меня был неожиданностью, не стыжусь признаться, внезапный и резкий уход с этого поста Арсения Гончукова. Мне лично с ним в качестве зава публицистики было работать легко. Потом я свыклась с этой мыслью. Для меня лично ноша не кажется тяжелой. Я считаю, что быть заведующим региональным лито "ТЗ" намного сложнее - ведь тут вступают в действие все те "рычаги", о которых сказано мной раньше. А в моем разделе сотрудничают взрослые, вменяемые, образованные люди, с которыми, тьфу-тьфу, пока мне удается находить общий язык. Я даже - похвалюсь! - удостоилась решпекта от Сергея Алхутова за то, что придумала демократичную форму распределения рецензируемых произведений между редакторами: заявляю тему вновь поступившей статьи в форуме, чтобы люди могли решить, кому это наиболее интересно. И взять на рецензию текст осознанно, а не в порядке обязаловки. Эта форма работает, пока нагрузка на рубрику "критика" невелика. К сожалению, это так. Да почему - к сожалению? Объективно, публицистика несколько сложнее прозы и даже поэзии, ибо в ней действуют определенные законы жанра, выходящие за рамки чисто литературной одаренности. Поэтому важно, чтобы редактор не только хотел, но и мог высказаться на социально значимую тему. Обладал знания по данному вопросу, умел четко построить свои мысль на бумаге, сделать из нее выводы, подкрепить, если нужно, статистикой и другими внешними сведениями… Нет, Эдик, мне не трудно пока быть завом критики-публицистики. А вот трудно ли под моим началом другим редакторам, надо спрашивать у них. Там сложилось забавное положение: все постоянные редакторы публицистики - мужчины, женщина - я одна. Но пока явного сексизма со стороны своей "команды" я не замечала. А был случай, когда мой пол помог остановить классический мужской, пардон, срач под статьей Валерия Тарасова… Ты, наверное, в курсе. Когда они с нашим новым оригинальным автором психоаналитиком Сергеем Зубаревым стали выяснять, кто кому редиска, короче. Пришлось выйти в ленту камментов и прикрикнуть на мужчин - притихли, вроде.
Эдуард Абрамов: Здорово ты с ними обращаешься, однако. Вообще, да, не поспоришь, что в последнее время публицистика на "Точке Зрения" стала гораздо разнообразнее и интереснее. Скажи, что нам ждать ещё от этого раздела в ближайшее время?
Елена Сафронова: Ну, это не моя заслуга, буду скромной. Редакционная коллегия (читай - все редакторы ТЗ) после оживленного диспута решила, что мы можем расширить рамки раздела "публицистика", вовлекая в его орбиту не только литературоведение и критику, но и актуальные статьи о социалке. Вот сейчас и пожинаем плоды этого решения - в частности, на примере того же Сергея Зубарева. Мне лично его статьи очень нравятся, даже если некоторые постулаты Зубарева кажутся парадоксальными и даже обидными. Это, кстати, нормально, в ходе психотерапевтического лечения пациенты часто начинают испытывать раздражение в адрес психолога. Это элемент лечения, правила игры. По мне, что-то подобное у нас в разделе сейчас и происходит. Многие редакторы никак не свыкнутся со взглядом на литературу с "бугра" психоанализа. Раздел бурлит. Но это же здорово! Он перестал быть "задворками" портала, каковым, увы, мог представиться ранее из-за своих редких обновлений и уравновешенного поведения оппонентов. Думаю, в ближайшее время нам следует ожидать долгой и, возможно, болезненной ломки стереотипов представлений о литературном портале как о башне из слоновой кости, куда закрыт ход всем проявлениям человеческой натуры. А потом - нормального функционирования раздела в новом виде, с обновленным наполнением. А потом… редакция еще что-нибудь придумает, чтобы не скучно было читать публицистику!
Эдуард Абрамов: Ну что, разговор превратился в нечто непроходимо серьёзное. Единственный способ перевести его в человеческое русло – поистязать тебя нашим традиционным блоком вопросов от поклонников. Отвечай быстро и не задумываясь. Рост, цвет глаз.
Елена Сафронова: Рост пыльный, глаза высокие. Что тебя не устраивает?
Эдуард Абрамов: Ле-ена!!! Вопросы здесь задаю я!!! Вопрос второй: откуда дровишки?
Елена Сафронова: Откуда же им быть, родимым? С кудыкиных гор.
Эдуард Абрамов: Бывают ли честные журналисты (как мы с тобой)?
Елена Сафронова: Я знаю ещё двух с половиной.
Эдуард Абрамов: И чья это половина?
Елена Сафронова: Та половина Майгеля, которая взяла интервью у Карапетьяна в первом номере «Контрабанды».
Эдуард Абрамов: Вопрос как руководителю отдела публицистики. Существуют ли стихи?
Елена Сафронова: Спроси меня лучше, существует ли публицистика.
Эдуард Абрамов: Существует?
Елена Сафронова: Куда ж ей деваться.
Эдуард Абрамов: Ты существо путешествующее. Перелётное ли?
Елена Сафронова: Переплётное!
Эдуард Абрамов: Лена, я в тебя сейчас влюблюсь (это угроза).
Елена Сафронова: Опять?
Эдуард Абрамов: Лена, я уже примерно двадцать раз сказал, кто здесь задаёт вопросы!
Елена Сафронова: А кто тебе мешает?
Эдуард Абрамов: Влюблён дважды. Теперь концептуальный вопрос. Если русская культура материальна, то она должна отбрасывать тень. Какой формы могла бы быть эта тень?
Елена Сафронова: Не знаю, какой она была формы, но, видимо, тень была довольно тяжёлой: упала и убила остатки культуры.
Эдуард Абрамов: Ты родом не из Одессы, что отвечаешь вопросом на вопрос?
Елена Сафронова: Да нет, из Ростова.
Эдуард Абрамов: Можешь ли ты сказать «дорогая моя столица»?
Елена Сафронова: Ещё бы. Если бы ты знал, во сколько мне обходится каждый приезд.
Эдуард Абрамов: Знаю, я жил в Риге. А поезд оттуда стоит дороже рязанского автобуса примерно в пять раз. Кстати, что ты думаешь о Прибалтике?
Елена Сафронова: Про неё не хочется говорить «дорогая моя Прибалтика».
Эдуард Абрамов: Поймал себя на том, что в блоке вопросов от поклонников все вопросы придуманы мной. С чего бы это?
Елена Сафронова: Помнишь эвристическую машину у Стругацких для отвечания на вопросы? Вот ей и задай этот глупый вопрос.
Эдуард Абрамов: Коварная Ленка. Последний вопрос: мы победим?
Елена Сафронова: Конечно, а кого?
Эдуард Абрамов: Ты в своём духе. Сдаюсь.
Код для вставки анонса в Ваш блог
|