Сергей Зубарев: Старые песни о вздорном.
Поскольку данная статья Сергея Зубарева - продолжение уже вывешенной на нашем портале его же работы "Мы сами это пели!" (http://lito.ru/text/67833), то и многословно фонтанировать восторгом в редакторском "введении" абсолютно незачем. Единственно, на что хотелось бы заранее обратить внимание читателей - на то, что Сергей Зубарев непосредственно подходит к ответу на вопрос, с которого и начался проект, посвященный советским песням: использовались ли в них начатки НЛП? Судя по цитате, посвященной одной из главных песен СССР - "Широка страна моя родная" - мои подозрения не беспочвенны...
"В песне использован удачный психотехнический приём. До возникновения НЛП ещё полвека, но посмотрите, как просто автор связывает пространственные и временные перспективы (молодым – дорога, старикам – почёт) с вольным дыханием. В тексте легко обнаруживаются «якорьки», императивно изменяющие физическое состояние тех, кто слушает песню, тем более тех, кто её поёт. Подобный «желтый» - экстравертированный, эксцентрический импульс вызывает ощущения слияния с миром, с космосом. Отдельные находки случались в этой суррогатной поэзии..."
И так далее, следите за текстом.
Сергей Зубарев проделал огромную работу, "препарируя" песни, которые мы сами бездумно исполняли половину своей сознательной жизни (тех, кто моложе, не касаются тексты - но отнюдь не политика вокального зомбирования). В итоге прочтения его трудов праведных меня обуял такой ужас, что хочется просить психоаналитика написать третью часть исследования: может быть, в армаде советских песен найдется хоть две-три безобидных лирических песни, не означающих ничего, кроме названного предметного ряда?.. "Ночь была, был рассвет, словно взмах крыла", допустим... Или, скажем, "На тот большак..." Даже "Песня плывет, сердце зовет", временно запрещенная за элементы твиста в мелодии?.. Разумеется, это всего лишь предположение - а вдруг возможно отыскать "просто песни"?..
Что же касается выводов, которые Сергей Зубарев сделал в последнем абзаце своего крайне интересного текста, то они утешают - но не не более. Ибо в семи поколениях, учит Библия, исправляются ошибки отцов и искупаются их грехи. А значит, как бы мы, сорокалетние, и даже дерзкое
поколение миллениума, себе ни льстили ("Мы другие! Мы отреклись от старого мира! Отряхнули его прах с нашего всего!"), как бы ни выбирали себе формы личностной самоидентификации "от противного", назло советским постулатам, они витают над нами, нависают дамокловым мечом и дремлют в генах. Приглашение к дискуссии по этой статье - самое разумное решение, в котором могут родиться всходы новых, практически пригодных мыслей о самоидентификациии... Но могут и не родиться.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Елена Сафронова
|
Старые песни о вздорном
Завершая тему военной мобилизации – героизации, приведём ещё пару песен: Марш Буденного, или марш Первой конной на слова А. Д. Актиля (А.А.Френкеля) и музыку Д. Я. Покрасса. Есть свидетельства, что последний музыку не писал, а использовал старую хасидскую мелодию.
Очевидно, что жанр уже на излёте: мобилизация только обозначается, зато в избытке похвальба и лизоблюдство.
Мы – красные кавалеристы,
И про нас
Былинники речистые
Ведут рассказ:
О том, как в ночи ясные,
О том, как в дни ненастные
Мы гордо,
Мы смело в бой идем
Припев:
Веди, Буденный нас смелее в бой!
Пусть гром гремит,
Пускай пожар кругом:
Мы – беззаветные герои все,
И вся-то наша жизнь есть борьба!
Буденный – наш братишка,
С нами весь народ.
Приказ: «Голов не вешать
И глядеть вперед!»
Ведь с нами Ворошилов,
Первый красный офицер,
Сумеем кровь пролить
За СССР.
Припев:
Веди, Буденный нас смелее в бой!
Пусть гром гремит,
Пускай пожар кругом:
Мы – беззаветные герои все,
И вся-то наша жизнь есть борьба!
Высоко в небе ясном
Вьется алый стяг.
Мы мчимся на конях
Туда, где виден враг.
И в битве упоительной
Лавиною стремительной:
Даешь Варшаву! Дай Берлин!
Уж врезались мы в Крым!
Припев:
Веди, Буденный нас смелее в бой!
Пусть гром гремит,
Пускай пожар кругом:
Мы – беззаветные герои все,
И вся-то наша жизнь есть борьба!
1920
Безудержное самовосхваление автор ненавязчиво поручает каким-то речистым былинникам. А уж их устами легко назвать себя беззаветными героями, гордыми, смелыми. Но во главу, разумеется, ставится братишка Буденный. Да ещё упоминается Ворошилов (Несомненно, поздняя вставка, поскольку СССР образован в 1924 году, а песня датирована 1920г.). Итак, былинники воспевают красных кавалеристов, которые, в свою очередь, воспевают красных командиров. Цель этой песни –
откровенное ублажение начальства. Данное начальство, очевидно, не было способно оценить поэтическую убогость славословия.
Вторая песня, могущая служить «переходным мостом» от боевой к трудовой теме – «Наш паровоз» Авторство достоверно неизвестно. Киев. 1922г.
Мы дети тех, кто наступал
На белые отряды,
Кто паровозы оставлял
И шел на баррикады.
Припев:
Наш паровоз, вперед лети!
В Коммуне остановка,
Иного нет у нас пути,
В руках у нас винтовка.
Пойдем на бой мы, сыновья,
В рядах с отцами вместе,
Мы бьем врага – одна семья,
Горя единой местью.
Мы в недрах наших мастерских
Куем, строгаем, рубим
Не покладая рук своих,
Мы труд фабричный любим.
Наш паровоз мы пустим в ход,
Такой, какой нам нужно.
Когда прикажет нам народ,
Пойдем врага бить дружно.
Текст вполне органично соединяет войну и труд, но тема семейственности звучит ещё настоятельней. Коммуна, куда певцы собираются въехать на паровозе – это ведь не коммунизм, это локальная коллективная форма быта – то есть, новая форма семьи. Дань романтике двадцатых, вскоре полностью исчезнувшей. И здесь неожиданное звучание обретает тема Рода. Парадокс в том, что если дать ей развиться, возобладает аристократическая идея. Она существовала в советской идеологии – высокое пролетарское происхождение, трудовые династии, народ – хозяин, и тому подобные концепты. Исчерпывающей иллюстрацией является песня «Широка страна моя родная» или «Марш о Родине».Музыка И .Дунаевского, слова .В. Лебедева -Кумача
От Москвы до самых до окраин,
С южных гор до северных морей
Человек проходит как хозяин
Необъятной Родины своей.
Всюду жить привольно и широко,
Точно Волга полная течет.
Молодым везде у нас дорога,
Старикам везде у нас почет.
Припев:
Широка страна моя родная.
Много в ней лесов, полей и рек,
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.
Наши нивы глазом не обшаришь,
Не упомнишь наших городов,
Наше слово гордое "товарищ"
Нам дороже всех красивых слов.
С этим словом мы повсюду дома,
Нет для нас ни черных, ни цветных,
Это слово каждому знакомо,
С ним везде находим мы родных.
Припев.
За столом никто у нас не лишний,
По заслугам каждый награжден.
Золотыми буквами мы пишем
Всенародный Сталинский Закон.
Этих слов величие и славу
Никакие годы не сотрут:
Человек всегда имеет право
На ученье, отдых и на труд.
Припев.
Над страной весенний ветер веет,
С каждым днем все радостнее жить.
И никто на свете не умеет,
Лучше нас смеяться и любить…
Но сурово брови мы насупим,
Если враг захочет нас сломать.
Как невесту Родину мы любим
Бережем, как ласковую мать.
Припев 1936 г.
Эгалитарность на марше. Все равны, хоть некоторые равнее. За столом никто у нас не лишний! Дом – страна, население – семья, Родина – мать. Вначале даже выскакивает невеста, но, понятно, что до брака - ни-ни! Это примерно как церковь – христова невеста. Инцестуозность тут под полным контролем. У Родины уже объявился настоящий хозяин, и все об этом помнили.
В песне использован удачный психотехнический приём. До возникновения НЛП ещё полвека, но посмотрите, как просто автор связывает пространственные и временные перспективы (молодым – дорога, старикам – почёт) с вольным дыханием. В тексте легко обнаруживаются «якорьки», императивно изменяющие физическое состояние тех, кто слушает песню, тем более тех, кто её поёт. Подобный «желтый» - экстравертированный, эксцентрический импульс вызывает ощущения слияния с миром, с космосом. Отдельные находки случались в этой суррогатной поэзии.
Хотя, такие детали, как сурово насупленные брови, или похвальба насчёт лучшего в мире смеха создают неожиданный комический эффект.
В реальности же, новой аристократией страны становилось партийно-хозяйственное чиновничество. А пролетариат, прельщённый идеей своего аристократизма, уже не рвался к тяжёлому грязному труду. Поэтому, подлинным хозяевам требовалось сосредоточить массы на трудовой отдаче. А подыграть им хозяева готовы, могут даже назваться слугами народа, и самый главный хозяин – всего лишь секретарь.
Теме трудовой мобилизации посвящен следующий слой советских песен.
(Д.Д.Шостакович Б.П.Корнилов «Песня о встречном)
Нас утро встречает прохладой,
Нас ветром встречает река.
Кудрявая, что ж ты не рада
Весёлому пенью гудка?
Не спи, вставай, кудрявая!
В цехах звеня,
Страна встаёт со славою
На встречу дня.
Бросается в глаза изобилие субъектов: утро встречает, река встречает, тут же обращение к кудрявой. Кто она такая: Возможно, любовница лирического героя? Он уже встал и, похоже, вышел из дому, а она всё не встаёт и даже не радуется. Но есть основания полагать, что кудрявая – не совсем та, кем прикидывается. Об этом чуть позже.
Страна, похоже, заночевала в цехах и до того металлизировалась, что звенит при каждом движении. Так она будет встречать день. (напрашивается парафраз: В ЦЕПЯХ, звеня, страна встаёт со славою на встречу дня).
И радость поёт, не скончая,
И песня навстречу идёт,
И люди смеются, встречая,
И встречное солнце встаёт.
Горячее и бравое,
Бодрит меня.
Страна встаёт со славою
На встречу дня.
Хаос субъектов усугубляется: радость поёт, а песня навстречу идёт. Не удивительно, что люди смеются, встречая. Вот только, кого – радость или песню? А тут ещё солнце встаёт, почему-то встречное. Хорошо что не поперечное. Да ещё бравое(?) Оно бодрит героя, который, на самом деле, заспанный. Эмоциональная накачка призвана украсить обыденную унылую картину подтягивания утренней смены к проходной (той самой, что в люди вывела его) родного завода. Сами заводчане бормотали про себя несколько иные тексты:
Гудит как улей
Родной завод
А мне-то х..ли
Е…он в рот.
Множественность субъектов, которыми насыщен мир советских песен, наводит на мысль об анимизме – наивном проторелигиозном восприятии мира, в котором каждому предмету приписывался свой дух. Скучать в таком мире действительно было некогда – забудешь кого-нибудь умилостивить – потом боком выйдет. Общество тотального атеизма от монотеистических конфессий просто регрессировало к практическому первобытному анимизму. Поэтому столь легко и часто одушевляются и природа, и страна и даже абстрактные понятия. Вставание страны рассматривалось в предыдущей части, и здесь специально останавливаться не будем.
Бригада нас встретит работой,
И ты улыбнёшься друзьям,
С которыми труд и забота,
И встречный, и жизнь — пополам.
За нарвскою заставою
В громах, в огнях,
Страна встаёт со славою
На встречу дня.
Бригада встретит работой – можно понять двояко: бригада погружена в работу и не обращает внимания на твоё появление. Или, как только ты пришёл, бригада тут же подвалила работы. Второе правдоподобнее Улыбка понятна. Можно поменять индивидуальный невроз на коллективный и, конечно же, полегчает.
Вот только какого встречного они с бригадой пользуют совместно? Возможно, в кинофильме это и объясняется, но корявость строки не отменяет. А дальше – очаровательная оговорка – двусмысленность: «и жизнь – пополам». Буквально читается – жизнь сломалась, не склеить. С такими друзьями жизнь будет поломатой. Следующий куплет, впрочем, кое-что проясняет.
И с ней до победного края
Ты, молодость наша, пройдёшь,
Покуда не выйдет вторая
Навстречу тебе молодёжь.
И в жизнь вбежит оравою,
Отцов сменя.
Страна встаёт со славою
На встречу дня.
Герой обращается к молодости. Причём не своей индивидуальной. А коллективной, поколенческой. Но не совсем понятно, с кем «с ней» молодость будет идти: с бригадой, со страной, со славой, или с нарвской заставой. Но это не принципиально. Тут все члены взаимозаменяемы. А вот крайне важные строки – про победный край. Что это за край? Почему он победный? Почему следующая молодёжь – вторая, и откуда именно она выйдет навстречу?
Похоже, молодость сопровождает героя со товарищи до рокового края, а победа тут будет не за ними. Если не считать за победу, например, утрату с возрастом, репродуктивных функций.
Внимательно проверим топику: молодость идет с поколением героя (бригадой, страной, нарвской заставою) до некого края, а навстречу выходит вторая молодёжь. Догадываетесь, что это за край? Это край вагины Великой и Ужасной коллективной матери. Оттуда выходят поколения, и туда же уходят. Понятней становится, почему в тексте упоминается кудрявая. Трудно вообразить Великую и Ужасную мать за эпиляцией «зоны бикини».
Отметим, что новая молодёжь вбежит оравою, отцов сменя. (На слух воспринимается: отцов сменя, страна встаёт со славою…) Это абсолютно логично ложится на тезис, приведённый ещё в первой части статьи: в советском материнском обществе отцы должны регулярно уничтожаться. Допустима только память об отцах – героях. (Поэтому рубеж заклания называется победным(!) В реальности – это жертвенный рубеж) За край уходят те, кто наработался досыта, разочаровался, и уже не так легко поддаётся манипуляциям, те, которых просто необходимо списать. А им на смену выпустить тех, кем рулить легко.
А дальше в песне вообще чёрт-те что!
И радость никак не запрятать,
Когда барабанщики бьют:
За нами идут октябрята,
Картавые песни поют.
Отважные, картавые,
Идут, звеня.
Страна встаёт со славою
На встречу дня.
Какую там радость прячут под барабанный бой? Прячут смертный ужас, пытаясь выдать его за радость. Маниакальная защита - называется. Ещё бы: за ними пришли октябрята! Павлики Морозовы.
Дополнительную кошмаринку придаёт то, что дети-убийцы поют картавые(!) песни. «На горе Арарат растёт крупный виноград!» Поэт, очевидно, имел ввиду, что детки сами картавят, но, что правда, то правда: из советской песни картавость не выкинешь. А зачем картавят дети? Каждый, кто был октябрёнком, знает: они так воплощаются в дедушку Ленина. В семь – восемь лет картавить, конечно, уже неприлично, как и писаться в штаны. Но в данном случае это – священная картавость. Интересно, чем именно они звенят, шагая. Очевидно, тем же, чем и страна: кудрями.
Такою прекрасною речью
О правде своей заяви.
Мы жизни выходим навстречу,
Навстречу труду и любви!
Любить грешно ль, кудрявая,
Когда, звеня,
Страна встаёт со славою
На встречу дня.
Труд, любовь и сама жизнь отдельны от поющего субъекта. Они для него – отчуждённые сущности. Поэтому встреча возможна только на противоходе. Показательно, сколь робко герой вопрошает у кудрявой дозволения любви. Грешность этого дела изначально звучит в вопросе.
Только работая над статьёй, я первый раз целиком прочёл этот текст неплохого, в общем-то, поэта Б.П.Корнилова, и был охвачен тоской и ужасом. А потом взглянул на дату создания сего шедевра. И многое стало ясно: 1931 год. Кудрявая тень уже наползала на страну. Скоро все ею накроются.
Подобные «трудовые» песни общеизвестны: «Заводская проходная», «Спят курганы тёмные», «Мы с железным конём». Никаких новых идей, относительно рассмотренных, там не содержится, поэтому нет нужды обращаться к каждой. Отметим только заклинание, которое будет в том или ином виде повторяться во многих других песнях: «Я не хочу судьбу иную, и ни на что б не променял ту заводскую проходную, что в люди вывела меня.» Заводская проходная здесь – стандартный образ Великой вагины, которая ежедневно вбирает в себя и выдавливает обратно массы людей, которая рождает самого героя. Но не в ней суть завершающих строк, а в том, чтобы не хотеть судьбы иной. Песенная лирика тех лет очень активно работает на создание ИДЕНТИЧНОСТИ советского человека. Она (лирика) привязывает человека к конкретной судьбе – тяжёлой, жертвенной, и не оставляет ему вариантов.
После Великой отечественной войны, в ходе которой солдаты-победители повидали иные страны и начали делать кое-какие выводы, актуальной становится тема фиксации на Родине. Вот один из многочисленных примеров:
(М.Исаковский. М.Блантер.)
Летят перелетные птицы
в осенней дали голубой
Летят они в жаркие страны
А я остаюся с тобой
А я остаюся с тобою
родная навеки страна
Не нужен мне берег турецкий
И Африка мне не нужна
Немало я стран перевидел
Шагая с винтовкой в руке
Но не было большей печали
Чем жить от тебя вдалеке
Немало я дум передумал
С друзьями в далеком краю
Но не было большего долга
Чем выполнить волю твою
Пускай утопал я в болотах
Пускай замерзал я на льду
Но если ты скажешь мне слово
Я снова все это пройду
Надежды свои и желанья
связал я навеки с тобой
С твоею суровой и ясной
С твоею завидной судьбой
Летят перелетные птицы
ушедшее лето искать
Летят они в жаркие страны
А я не хочу улетать
А я остаюся с тобою
родная моя сторона
Не нужно мне солнце чужое
Чужая земля не нужна
Не нужен нам берег турецкий и Африка нам не нужна (авторская орфография и стилистика сохранены)
Сегодня эту безыскусную песню поют те, кто для отдыха предпочитает Таиланд или Багамы.
Интерпретировать текст подробно незачем – это гомогенное излияние сепарационной тревоги. Есть только одно «углублённое» место - «Надежды свои и желанья связал я навеки с тобой» - такой эффект привязки надежд и желаний к одному объекту достигается в том случае, если мать воспитывает ребёнка с позиции «Я лучше знаю, чего ты хочешь, я лучше представляю, чего тебе надо». Собственные индивидуальные желания и устремления личности оказываются изолированы. Вместо «я хочу» остаётся дырка, в которую вкладываются любые суррогаты. Да, с глубинным ущербом было воспитано целое поколение. Но гордиться таким ребёнком – всё равно, что гордиться уродом, выращенным на потеху в китайском сосуде.
Впрочем, наш герой готов покинуть родину, но только по приказу самой родины.
Зачем нам, поручик, чужая земля?
Символика птицы в глубинной психологии тесно связана с травмой рождения. Советские поэты-песенники этого, разумеется, не знали, но архетипическая символика на то и существует, чтобы посещать каждого.
«Журавлёнок» Музыка: Э. Колмановский Слова: И. Шаферан
Ушло тепло с полей, и стаю журавлей
Ведет вожак в заморский край зеленый.
Летит печально клин, и весел лишь один,
Один какой-то журавленок несмышленый.
Он рвется в облака, торопит вожака,
Но говорит ему вожак сурово:
«Пусть та земля теплей, а родина милей,
Милей – запомни, журавленок, это слово.
Запомни шум берез и тот крутой откос,
Где мать тебя увидела летящим,
Запомни навсегда, иначе никогда,
Дружок, не станешь журавлем ты настоящим».
У нас лежат снега, у нас гудит пурга,
И голосов совсем не слышно птичьих,
Но где-то там, вдали, курлычут журавли,
Они о родине заснеженной курлычут.
Ещё хороший проникновенный пример, в котором у певцов и слушателей песни намеренно актуализируется сепарационная тревога, под которую потом подставляется вместо реальной матери абстрактный объект – родина.
Сегодня эти журавли незаметно мутировали в глистов из анекдота, твёрдо знающих, где их родина.
Впрочем, есть и другие журавли, в песне о которых нет этой слащавости и выспренности, а есть горечь и ясность. Кто-то пытается найти в ней буддистскую идею о переселении душ, хотя там очевидна классическая героика с посмертным перевоплощением. Мутабор.
Песни, содержащие обращения и призывы к массе, к большим общностям, таким как страна, класс, народ, или хотя бы – трудовой коллектив, эффективно выполняли свои задачи.
Но приходит время, появляются песни, ориентированные на индивида. В некоторых даже звучит экзистенциальная проблематика. Вот например, образцовый советский человек обращается к Жизни, то есть, к фантазийной Великой матери.
(К.Ваншенкин, Э. Колмановский)
Я люблю тебя, жизнь,
Что само по себе и не ново,
Я люблю тебя, жизнь,
Я люблю тебя снова и снова.
Вот уж окна зажглись,
Я шагаю с работы устало,
Я люблю тебя, жизнь,
И хочу чтобы лучше ты стала.
Мне немало дано -
Ширь земли и равнина морская,
Мне известна давно
Бескорыстная дружба мужская.
В звоне каждого дня,
Как я счастлив, что нет мне покоя,
Есть любовь у меня,
Жизнь, ты знаешь, что это такое,
Как поют соловьи,
Полумрак, поцелуй на рассвете,
И вершина любви -
Это чудо великое - дети.
Вновь мы с ними пройдем,
Детство, юность, вокзалы, причалы,
Будут внуки потом,
Всё опять повторится сначала.
Ах, как годы летят,
Мы грустим, седину замечая,
Жизнь, ты помнишь солдат,
Что погибли тебя защищая?
Так ликуй и вершись
В трубных звуках весеннего гимна,
Я люблю тебя, жизнь,
И надеюсь, что это взаимно.
Очевидно, что герой диссоциирован, разъединён с собственной жизнью. Она предстаёт перед ним как отдельный внешний объект, якобы сконцентрировавший в себе «общие» закономерности всех иных жизней.
Герой «любит её снова и снова», то есть, занимается любовью с собственной жизнью. Поистине неиссякаемый аутоэротический источник. По логике изложения получается, что работа героя, с которой он шагает устало, и заключается в том, чтобы «любить жизнь, чтобы лучше она стала». Любовь у него тоже есть. Он не любит, он имеет любовь.
У этой любви есть "вершина" - дети, упоминаются в перспективе и внуки, но жены, хотя бы "гражданской" - реальной женщины - матери этих детей нет. Дети берутся непосредственно от жизни.
«Есть любовь у меня, жизнь, ты знаешь, что это такое» Стыдливо-интригующее признание с фигурой умолчания и инфантильно – сумеречными намёками…
"У моей девочки есть одна маленькая штучка". Инцестуозный эротизм песни рвётся наружу, приближается оргазм. Он будет, только нужно немного дежурно взгрустнуть насчёт годов, седины и павших солдат, но обратный переход до неприличия резок:
«Жизнь, ты помнишь солдат, что погибли, тебя защищая? Так ликуй!»
Почему, вспомнив о павших солдатах, надо ликовать?
Заметьте, в этой песне тоже ширь, и тоже звон, каждого дня, причём, и тема мужской дружбы. И птицы, как без них, без соловушек? И весна на месте. Но что понимается под «вершением жизни в трубных звуках весеннего гимна»? Более всего это похоже на маралью свадьбу. Очень сексуальная песня.
Последняя строка несколько портит картину: «Я люблю тебя, жизнь. и надеюсь, что это взаимно!»
Приехали: он не уверен, что жизнь (его жизнь) его любит. Он только надеется на это. Откуда бы такая неуверенность.?
А просто он не забывает, кто на самом деле управляет той жизнью, которую он любит снова и снова, и хочет, чтоб лучше она стала.
То есть, не так уж она хороша, как это декларируется. Что-то вроде стокгольмского синдрома случилось с песенным героем.
Вот ещё песня не о массовой ярости или "гордости", а об индивидуальных переживаниях:
«Годы летят» Музыка: М. Фрадкин Слова: Е. Долматовский
Вот так и живем не ждем тишины
Мы юности нашей как прежде верны
А сердце как прежде горит от того
Горит от того что дружба превыше всего
А годы летят наши годы как птицы летят
И некогда нам оглянуться назад
И радости встреч и горечь разлук
Мы все испытали товарищ и друг
А там где когда-то влюбленными шли
Влюбленными шли деревья теперь подросли
Не созданы мы для легких путей
И эта повадка у наших детей
Мы с ними выходим навстречу ветрам
Навстречу ветрам вовек не состариться нам
А годы летят наши годы как птицы летят
И некогда нам оглянуться назад
Юность, дружба, птицы, влюблённость, дети с патологической повадкой, категорическое отрицание рефлексии – некогда им оглянуться назад. Некогда – в данном случае, следует читать, - страшно. Взросление понимается как измена юности. Родина тут впрямую не упоминается, но она ощутимо присутствует. Она уже высосала почти все силы из этих героев и принялась за их детей. А эти старпёры лгут себе в каждой строчке. Если ты не старишься, так зачем акцентировано упоминать лёт лет? А если бег времени неудержим, стоит ли хвастаться своей неувядаемостью. Юность давно превратилась в фетиш, которому герои песни поклоняются в надежде, что она защитит их от старости. Это тоже вариант маниакальной защиты. Она сильна, но имеет свои пределы, а когда иссякнет – неминуема трагедия. Можно вспомнить «комсомольцев-добровольцев» и ещё массу подобных песен, в которых постаревшие герои панически, маниакально не желают признавать реальность.
Вот и добрались до произведения, вызвавшего в одной из дискуссий ТЗ ряд вопросов, поиск ответов на которые и породил сей песенный экскурс. «С чего начинается Родина?» музыка В. Баснера, слова М. Матуссовского
С чего начинается Родина?
С картинки в твоем букваре
С хороших и верных товарищей
Живущих в соседнем дворе
А может, она начинается
С той песни, что пела нам мать
С того что в любых испытаниях
У нас никому не отнять
С чего начинается Родина?
С заветной скамьи у ворот,
С той самой березки, что во поле,
Под ветром склоняясь, растет
А может она начинается
С весенней запевки скворца
И с этой дороги проселочной
Которой не видно конца?
С чего начинается Родина?
С окошек горящих вдали,
Со старой отцовской буденовки
Что где-то в шкафу мы нашли.
А может, она начинается
Со стука вагонных колес
И с клятвы которую в юности
Ты ей в своем сердце принес?
С чего начинается Родина...
Родина - это и есть образ матери. Но если их отождествить буквально, то начало родины следует отнести ко времени внедрения отцовского сперматозоида в материнскую яйцеклетку и образованию зиготы. То есть, к событиям, очевидно находящимся вне осознания субъекта. Речь может идти, как минимум, о сроке проявления самосознания - около трех лет. Но и тут об отдельном объекте – Родине говорить не приходится – мать пока представляет практически весь мир, во всяком случае, большую и важнейшую его часть. Ребёнку предстоит пройти (или не пройти) триангуляцию – включить в дуальные отношения с матерью третьего участника (отца), а с ним множество других отдельных лиц. Собственно образ Родины появляется только после завершения эдипова конфликта и наступления латентной фазы психосексуального развития, в которой ребёнок ощущает себя изгнанным из родительских объятий. Именно тогда он открывает для себя большой мир, и обнаруживает готовность его постигать. Это младший школьный возраст, обобщённо - 7 лет. Поэтому совсем не случайна в начале песни «картинка в твоём букваре».
Другой вопрос: что это за картинка? Мама мыла Раму (Кришну) или кто-то из вождей? Первый же образ родины обозначается, но остаётся закрытым. Хорошие и верные товарищи становятся актуальны чуть раньше школьного возраста, но, в грубом приближении, можно указать тот же постэдипов возраст. Правда, товарищи нужны для формирования образа самого себя, во-первых, а вовсе не родины.
«С той песни, что пела нам мать - это какая именно песня имеется виду? «Придёт серенький волчок и ухватит за бочок» - один вариант, "Ле-е-ето пришло и жить стало легче» - совсем другой.
Текст песни изобилует лакунами, предполагающими использование индивидуального опыта каждого слушателя. Да, создатели этой песни уже исходили из понимания того, что индивидуальный опыт возможен, пусть и в рамках советской стандартизации. Далее следует совсем загадочный образ: «С того, что в любых испытаниях у нас никому не отнять». Что бы это могло быть? Что невозможно отнять? Душу, как было предположено? Увы, утрата души – не столь уж редкое явление. Очевидно, отнять нельзя только то, что при изъятии настолько изменит субъекта, что он перестанет быть собой. Тогда изменённый субъект не сможет почувствовать себя ущербным, обобранным. Что делает субъекта самим собой? Что даёт ощущение несомненного соответствия себе? Вспомним ещё раз пресловутую борьбу за «Это». Речь, конечно же, идёт об идентичности, точнее, о задаваемых государственных и квазиэтнических (советский народ – новая историческая общность) параметрах идентичности. При дефиците или инфляции личных смыслов государственная и национальная идентичность смещает акценты на историю, на славное прошлое и на территорию. То есть, регрессирует в архаику. Так происходит не только в России, но именно в советский период нашей родины эти тенденции проявились наиболее ярко.
Далее следует тоже вполне загадочный образ: «заветная скамья у ворот». Почему заветная? Скамьи бывают школьные, студенческие, подсудимых, штрафная и скамья запасных в спорте. На скамье у ворот (в песне подаётся деревенская натура) могут сидеть старушки и судачить о своём и чужом. Но ни одна из названных не годится на роль. Ещё на скамьях пороли. Так может именно этим объясняется её заветность?
"Той самой" берёзке, что во поле… - сколько уже сотен лет? Она, если не упала, давно превратилась в здоровенную сухару. К тому же, "заламывание берёзки", которой посвящена известная народная песня - традиционный символ потери девственности. Шире - преодоление начальной девической фалличности. Возможно, для кого-то родина начинается именно с этого.
Запевка скворца – лаконичное соединение весенней и птичьей тем, обязательных для советской песни. Они безотказно актуализируют инфантильный оптимизм.
Далее - дорога просёлочная, которой не видно конца. Вспомним: «Нет у революции конца». Эта бесконечность должна намекать на бескрайность русской души. На деле она означает навязчивую процессность – движение ради движения, действие ради действия, и панический страх результата. Закономерно ведь, что мощная советская экономика производила электроэнергию, добывала уголь, выплавляла сталь не для людей, а для того, чтобы наделать машин и станков, чтобы больше добывать энергии, угля, плавить стали, чтобы больше построить заводов, на которых будут создаваться приспособления для ещё большей добычи ископаемых.
Впрочем, скоро станет понятно, что ведёт дорога к железнодорожной станции. Окошки, горящие вдали, лишь дублируют ложную перспективу.
Очень важный момент: отца нет - но есть будёновка. Старая, лежащая где-то в глубине шкафа. (Её надо было искать) Она, конечно, не милитаристический символ, а героический -
«старый доспех». Для массовой идентичности важна историческая перспектива. В то же время, это хорошая иллюстрация ранее высказанной мысли о том, что в материнском обществе достойный отец может быть только умершим (погибшим) героем. Головной убор в психоаналитической традиции - фаллический символ. Шляпа, шлем, каска, папаха, - все эти уборы держат форму, а тут будёновка - плоская, сплющенная под кипой других вещей.
Зримый образ смятой и засунутой в шкаф отцовской фалличности.
Стук вагонных колёс, конечно, - российский саунд-трек. Он воспроизводит и сердечный ритм, и коитальный ритм. Это музыка сепарации и, одновременно, бездомности и потерянности на гигантских просторах. Для многих слушателей песни это – атрибут романтики, встреч, путешествий и, действительно, зримого образа огромной родины.
В завершающих строках обнаруживаем «клятву, которую в юности ты ей в своем сердце принёс». Опять вопрос - что за клятва? «К борьбе за дело коммунистической партии» быть готовым - уже поздно, "пусть меня постигнет суровая кара советского закона и всеобщая ненависть и презрение трудящихся товарищей советского народа» - вроде, ещё рано. Тут в песне фальшь. Каковы могут быть обстоятельства, в которых юный человек клянётся в своём сердце? Пепел Клааса должен стучать в него.
Клятва приносится для усиления волевого импульса, когда клянущийся не уверен в своих силах и ищет дополнительные резервы. Проще говоря, готовится выйти за пределы человеческих возможностей. Думается, что поэт в данном случае и сам не представлял, что это за таинственная клятва, а вставил её для красного словца. Рассудите логически: может ли родина начинаться с клятвы, принесённой этой самой родине? Прежде чем клясться ей, родина уже должна быть. Думается, что под этой «клятвой» понимается созданная у юного существа готовность умереть, принести себя в жертву «высшим интересам».
Парадоксальным образом в данной песне искренние эмоциональные строки перемежаются искусственными манипулятивными. Поэтому и впечатление на современных слушателей производит неоднозначное –от привычно-сентиментального, до острого неприятия.
Множеством открытых вопросов песня обозначает ещё одну важную тему - тему размытой инициации в отсутствии отцовской фигуры. И связанную с ней размытость идентичности. (Ущербная идентичность - одна из болевых точек современности. Недавний спор с американскими друзьями основывался, конечно же, не на культурологических или философских основаниях. Эмоциональность спора была вызвана перекрёстными атаками на идентичность). Все предлагаемые советскими песнями формы идентичности современным россиянам уже не подходят. Мало кто желает ощущать себя «пушечным мясом», «тягловым скотом», жертвенным резервом, кадавром без индивидуальных желаний, затычкой для всякой дыры, холопом, наслаждающимся своим холопством. Ещё встречаются, конечно, кое-где у нас, порой, и такие персонажи, но, хочется верить, их век прошёл и никогда не вернётся. А хозяевам своей судьбы требуется идентичность другого рода.
Возможно, её параметры станут предметом обсуждения на ТЗ.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Сергей Зубарев: Старые песни о вздорном. Критические статьи.
Старые песни о том же. Сергей Зубарев препарирует советских песенников!
03.12.08 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(112): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|