Наташа Северная: Мыло.
Зачем нужны традиционные музеи - в наш-то интерактивный век?
Помню, как ходила в Эрмитаж с десятилетним сыном - он тут же зацепился за компьютерный зал у входа на лестницу, битком набитый его сверстниками. Наверх мне пришлось идти одной. Через пару часов он всё-таки оторвался от монитора, быстро, почти не глядя, пробежал по залам - зачем, если одно нажатие кнопки вызывает на экран любую картину, да ещё с подробным описанием?
Оказывается, всё не так просто. И можно, подобно герою набоковского рассказа, выйти из музея совсем в другое место. Или хотя бы - другим человеком.
То, что из человеческих тел когда-то (не так уж давно - всего два поколения назад) делали мыло - факт общеизвестный. Об этом говорят в школе - по крайней мере, говорили мне и моим детям.
Но нужно было - на неприметном стенде, у самого выхода из музея - своими глазами увидеть это мыло, чтобы ощутить своё живое, бесконечно-сложное тело - вместе с мозгом, душой и памятью - просто сырьём. Для чего-то невзрачно-элементарного.
Ключевая фраза эссе Наташи Северной - в самом конце: "...быть может мне... ещё предстоит стать куском мыла?"
А вы уверены, что это - только прошлое?
Я - не уверена.
Редактор отдела прозы,
Елена Мокрушина
|
Мыло
Крымский краеведческий музей в Симферополе наделен уникальной особенностью: когда я в городе (что бывает не часто), с ним всегда что-то не так. То санитарный день, то выходной (теперь меня можно среди ночи разбудить и я точно скажу, что выходной в музее - вторник), то просто закрыт. Потребовалось два года, чтобы я, наконец-то, смогла переступить его порог. И…сразу же наткнулась на каменную бабу. Эх, каменные бабы, родные вы мои! Хотите – верьте, хотите - нет, но красоты и грации в них ничуть не меньше, чем в эллинских скульптурах. Круглые лица, маленькие руки, широкие бедра. Мужчины всегда с мечом, а женщины - в великолепных головных уборах. Гордая молчаливая красота. Смотришь на фигуры – и видишь степь, свобода, а еще – ту гармонию с природой, в которой находились наши предки. Конечно, когда в музее всего лишь две половецкие бабы, это почувствовать сложнее. То ли дело - двор Днепропетровского исторического музея – там целая россыпь каменных баб и на любой вкус, самая большая коллекция на Украине. Всматривайся и вслушивайся, сколько душе влезет. В этом плане, симферопольский музей «подкачал». Не самим же им ваять каменных баб - половцы сколько смогли, столько и сделали! Кстати, а что останется от нас, их потомков, через двести, пятьсот, тысячу лет? Что будет вызывать восхищение и храниться в музее?
Многие люди проходят музеи за полчаса. Зашли и вышли, так ничего не увидев, не поняв, не почувствовав, лишь для того, чтобы где-то в сознании поставить для себя галочку: «я здесь был». Вы резонно заметите, что музеи очень похожи друг на друга. Везде одни и те же зубила, топоры, мечи, часы, посуда, домашняя утварь. Да, вещи похожи, но ведь история одна на всех. Это только кажется, что топор, которому пять тысяч лет, один и тот же что в Москве, что в Симферополе. Ан нет, его делали разные мастера, пользовались им разные люди: одним, быть может, совершили убийство, а другим - рубили деревья. В каждом музее есть своя изюминка, есть нечто настолько особенное, что навсегда впечатывается в память (даже нищета музея - и та способна поразить). Мы не просто переходим из зала в зал: мы переходим из эпохи в эпоху, из века в век, из старой жизни - в новую, из дальних рубежей истории - к современности.
В небольшой комнате лежат бивни мамонта, челюсти и зубы ископаемых животных, которые про этот мир знают гораздо больше, чем я, просто потому, что они были ближе к его началу. За двадцать минут передо мной проносятся миллионы лет. Пытаюсь осознать, понять, прочувствовать, представить – этому бивню миллионы лет!? Как такое огромное число, такой непостижимый срок уложить в голове. Или человеческий скелет. Кто вам сказал, что это скелет? Это же человек! Только живший двадцать пять тысяч лет назад. И, в отличие от меня, он был ближе к истокам мира и гармонии, а я - ближе к его концу, разрушению, катастрофе. Он, как и я, был осью своей планеты. Потому что отсчет жизни мы ведем с самих себя и все соизмеряем и сравниваем только с собой. И другого понимаем только тогда, когда начинаем понимать себя. Ни секундой позже и ни секундой раньше.
Я иду дальше.
Маленькие залы с высокими потолками, - какие эпохи и века они вмещают в себя. Cколько людей, судеб.
А ведь не у каждого есть судьба, зато каждому дается жизнь. Бери и делай с ней, что хочешь.
Музей - огромное вместилище мертвецов: ведь у всех вещей, картин, посуды, одежды когда-то были хозяева. А теперь они - ничьи, с безликими инвентарными номерами. Как узнать, кто был их хозяин, с судьбой или случайный человек? Ведь вон, сколько случайных шатается по музеям. Разве мало их в жизни? А фотографии… О-о-о, это отдельный рассказ. Всего лишь миг, яркая вспышка и кусочек твоей личной истории навсегда запечатлен. Фото со временем пожелтеет, покорежится, но всегда найдется тот, кто разглядит, рассмотрит, угадает, прочувствует. Для меня музей - машина времени. В таких эпохах можно побывать, столького насмотреться, о стольком передумать. Многочасовые вояжи во времени даются нелегко. Эмоции, мысли, переживания... Мне нравится выходить из музея потрясенной, ошарашенной, удивленной. И мир, который я оставила несколько часов назад, тоже начинает меняться - медленно, подспудно, неотвратимо, словно сдвинулся с места некий ледник.
Уже на выходе из музея я заметила небольшой стенд, как потом оказалось, приуроченный к 9 мая. Скажу честно, я так устала, что поначалу отмахнулась от него. Боковым зрением успела схватить слово «фашизм». Облегченно вздохнув, предвкушая свежий ветер и меню в кафе, я поставила ногу на ступеньку…и…
Стоп!
Ну, что еще такое?
Нехотя вернулась к стенду. Что же необычного заметило мое сознание, заставив вернуться? Стенд, как стенд. Фотографии, фашисты, надписи… Что? Производство мыла? Из чего? Из человеческого жира?!
Такого я еще не видела. Да и сложно предположить, что процесс изготовления мыла из человеческого жира можно так наглядно и доступно представить.
Мыло… Вот оно… Бело-желтый кусок, только из человеческого жира и жизней.
Я вижу лица людей. Изможденные лица за колючей проволокой. Точнее это уже не лица: пустые запавшие глаза, съеденные голодом черты лица. Там нет больше личностей, у всех одна судьба. Они все на одно лицо - заключенные концлагеря. Каждому из них присвоен личный номер, как и музейным экспонатам. Этот номер стирает не только имя и фамилию - он стирает все, что отличает человека от биологического материала.
Вот дети за проволокой. В их глазах фотовспышка высвечивает слабый интерес. Новое всегда интересно: новый фотоаппарат, новый человек. Такой сытый, умытый, хорошо одетый дядя - фотограф. У каждого концлагеря есть свой архив. Это сейчас мы воспринимаем страшные фотографии, как хронику ужаса. А ведь цель была иной – запечатлеть процесс изменения «биологического материала» и полученные от него результаты. Кто-то шел на опыты, кто-то в печь, а кто и на мыло. Все это надо было сфотографировать и ничего не упустить. Дядя - фотограф с задачей справился успешно.
Газовая камера. Серые неприметные стены. А внутри…
Что, казалось бы, можно взять с человека, у которого от всей его прошлой жизни остались обтянутые высохшей кожей кости? Но…
Возле открытых дверей газовой камеры – тела.
Сотни тел.
У кого-то открыты глаза, у кого-то рот…
Рядом улыбающийся заключенный. Он рад. Рад ответственной работе, рад тому, что лично его в газовой камере нет. А работа у него и впрямь серьезная. Осмотреть каждое тело, не пропустить ни одного золотого зуба. Зубы на переплавку, трупы в отдельное место.
Следующий снимок - натюрморт. Крупным планом – пустое ведро, а за ним куча-мала из мертвых тел. Мужчины, женщины, дети - все вперемешку. И вновь наш знакомый улыбающийся заключенный. Вобщем, все понятно.
Затем тела разделывают, соскабливают жир.
Последнее фото. Тела лежат вповалку, их уже немного. Жир переливается через край ведра, медленно сползает на землю. Нет, это не жир, это сползает и пытается спастись чья-то жизнь. Судьбы людей: измученных, обездоленных, преданных, одиноких. Нацизм нашел им применение. Казалось бы, голодные, кости да кожа, без гроша за душой - и отобрать то уже нечего. Оказывается есть что. Жир. Это мыло, качественное и дешевое, поставлялось в армию. Голубоглазые солдаты арийской расы смывали с себя грязь и кровь мылом, в куске которого были десятки жизней. Как бы кощунственно это ни звучало, но с экономической точки зрения нацизм – продуманный бизнес-проект. Каждый человек переведен в экономическую единицу, за каждой жизнью и судьбой стояли точные расчеты и цифры.
Я возвращаюсь к первой фотографии. Всматриваюсь в пустые глаза, в них - бездна и ужас. Ловлю себя на мысли, что про себя я глупо улыбаюсь - так же глупо, как тот заключенный. Во мне глупая радость от того, что в том железном ведре нет моего жира и мыла из меня никто не сделал. И вообще: как хорошо, что эта война была давно и без меня.
Без меня…
Зачем же я себя обманываю? Я, следствие той войны. Какая-то часть моего тела, моего гена будет всегда принадлежать войне. Вечному ужасу, концлагерям и мылу. Я тоже часть биологического материала.
Я смотрю в пустые глаза пока еще живого человека. В глаза человека, который не знает, что через пять фотографий он станет куском мыла, и вижу своего деда. Голодный, кожа да кости, без имени и фамилии. Жизнь - четыре стороны света обнесенные колючей проволокой. Он так и не успел рассказать мне о своей беде, о своем горе, когда тебя-человека превращают в тебя-животное. Ему повезло: он не стал куском мыла. Он совершил невозможное – выжил. Выжил, чтобы из немецкого концлагеря перейти в советский. Его сердце остановилось, когда мне было семь лет. Я до сих пор спрашиваю себя, какой была бы моя жизнь, доживи он до глубокой старости.
Я отхожу от фотографий, от ужаса и отчаяния. Ловлю на себе странный взгляд вахтера. Понимаю, что с моим лицом сейчас, что-то не так, что я какая-то странная…
Кто бы мог подумать, что самое главное в музее находится на стенде, который стоит в коридоре возле дверей. И нашли же куда поставить.
Правильно поставили. Слишком давно все это было… Пока я рассматривала фотографии, мимо стенда прошло три человека и ни один не обратил внимания, не подошел. Да и я готова была пройти мимо… В какую клоаку мы опять попадем? Какую войну придумаем?
Я закрываю за собой дверь. Шум улицы накрывает с головой, мелькают лица прохожих. У меня нет права осуждать их за безразличие. Да и что такое безразличие? Жить, не различая плохое от доброго? Все когда-нибудь повторится. Это только кажется, что прошлое в прошлом. Будущее определяется именно прошлым. Кто знает, быть может мне или этим случайным прохожим еще предстоит стать куском мыла? Ведь не всегда человек способен удержать судьбу в своих руках. Иногда она выпадает и, словно хрусталь, разбивается на сотни осколков.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Наташа Северная: Мыло. Эссе.
Каждый, подобно герою набоковского рассказа, может выйти из музея совсем в другое место. Или хотя бы - другим человеком.
24.10.12 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(112): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|