Нищета.
Мелочь в кармане. Месяц с ведром.
Скованный холодом наст. И шаги
Медленные. Полуспрятанный дом
В двух фонарях, и ни признака зги.
Словно лазутчик, с другой стороны,
В доме – он быстр, на воле – уныл,
Вороном чёрным, с придыхом зимы
Вечер чердак голубям посулил.
Наглость увенчана сотнями звёзд.
Мой часовой пропустил, оплошал.
Ветка ж, согнулась под тяжестью слёз
В студном поклоне, исправно служа.
Жизнь не даёт беспроцентный заём.
Солнце – чуть свет, на покой. И ищу
Счастья монетку, уже подо льдом,
Как в наказанье любя нищету.
Свеча.
Забрезжит день невыпитою стопкой
В крестах, заплаканных дождём, окон.
Лучи, в своих проникновеньях робких
В углах жилища не найдут икон,
Но веры светоч. Как свидетель лета,
Что в осень показания даёт,
Ночное, взглядом испытавши небо,
Весь Млечный Путь, как лестничный пролёт,
Преодолеть который – невозможно,
Не ощутив дыхания Отца –
День стопкою штрафною был предложен.
Фужер без ножки, лишь твоя рука...
Сутулясь, молча опустился вечер
На табурет у тёмного окна.
Присел и я. На стенах спор извечный
Свеча вела...
Ежегодный плагиат.
Как Джузеппе Верди с «Риголетто»
зачал свой блестящий в мире путь –
в сладком, как похмелье после лета,
перегаре листьев прелых куч –
дворник, в осмыслении сюжета,
осень пригубляет по чуть-чуть.
Терпкое творение природы
под названьем днесь – осенний сад,
углубило просинь небосвода
и желтит как будто невпопад
листья, вновь обретшие свободу.
Осень – ежегодный плагиат.
Бабье лето.
Прошла, обернулась, мгновеньем застыв,
в глазах поволока печали –
А всё ли мы взяли,когда был прилив,
и шумными ливнями были дожди?
Дождались? Нет – сами умчались
те дни вереницей. Побудь, не спеши -
не надо, чтоб листья деревья считали.
Едва ли все птицы сломают крылом
холодные дни расстояний.
Есть в каждом "прощаньи" надежда на то,
что станет оно "досвиданьем". Постой
безмолвно, в простом созерцанье
царапин по воздуху, плавной игрой
своих паутин – седины своей ранней.
Мгновение – жизнь. Сарафаном шурша
уйдёшь, бросив наземь монисто.
Ничто не вернуть. Вот была – и прошла,
меняются лица. Велением сил
окрасится в цвет золотистый,
и будет он мглистым, и будет он стыл -
тот день в новизне зарождённых в нём истин.
Лето.
Колобродит лето, колобродит.
Утра – все похожие теплом.
Выйти босиком, да в огороде(!),
с утренней оправой на подходе,
в неглиже. На солнце голышом
тело радо, как собака кости,
третьей частью жизни – влюблено
в то, что каждый раз приходит в гости,
оставляя холод на погосте,
в неопределённое – оно.
В действии коварно-беспричинном,
ягодкой попотчевав себя,
методом бесхитростно - старинным
землю окропляю под малиной.
Алконосту крылья теребя,
в дом вбежать, никем не наказуем,
выпустив в распахнутый проём
деда храп (бессоннице нет уйма).
Над тобой склониться в поцелуе: -
«С добрым утром, милая – встаём».
Троица.
Косой завитый шум дождя
Спадал с черёмухи-невесты,
Просвета солнце ожидало,
Таясь в заоблачном насесте.
Распахнутый оконный створ
В цветущем мае заслоняло
Сотканным где-то естеством
Святого Духа покрывало.
И, наблюдая за окном
Асфальт в пузырчатых зерцалах,
Кот на (о)кошке занемог,
На лапах разложив сусала.
Весь мир, нам отданный в наём,
Ломился в абсолютном смысле,
Где в гардеробе мы с котом
На плечиках вселенной висли.
Где мыслью мог бы я лежать
В кирпичной кладке у соседа,
Иль, вспоминая чью-то мать,
Свою брючину отнимать
У звёздочки велосипеда.
Я в сон уйду к тебе...
Скажи хоть что-нибудь мне ты, так грустно
Лик спящий, устный, но безмолвный созерцать,
В озёрах глаз с кугой ресниц, где будто
Туманом тонким покрывает утро
Слегка подрагивающую снами гладь.
Легонько трону белые одежды,
Чтоб лебедей в озёрах сна не испугать.
Сюжетом прорисованным я, прежде
Касания, с надеждою невежды,
Посмею на участие уповать.
Протяжный вздох из уст мне станет эхом.
Я в сон уйду к тебе, не застелив кровать...
Запишут духи горние со смехом
Строкою красною в главе об этом
В твой сонник, днесь который будешь ты листать.
Гармоничный природный типаж.
…«Верно, ей он приходится мужем,
Этой осени, в этом году», -
И ступая по глянцевым лужам,
Я отчётливо это пойму.
Вот опять он, раскинувши руки,
Встав с утра с настроеньем плохим –
Нудный дождик, часами где – сутки,
С голым торсом, не так уж и хил!
Но ревнив до своей ненаглядной,
Золотой, от всевышних щедрот,
Шепчет шелестом листьев украдкой
И слезами не скаредно льёт.
Всё-то слишком у них. Очень гладко
Вышит листьями мягкий ковёр.
От того ли пытается «гадко»
Отыскать мой насупленный взор?
Только – нет. И раскинувши руки,
Встав с утра с настроеньем плохим,
Я ему (прямо Родя старухе),
Объясняюсь в «топорной» любви.
Пусть сойдутся подсчёты однажды,
Скажут мне: « Он – ребёночек наш»,
Эти милые Осень и Дождик –
Гармоничный природный типаж.
Прописи истин.
Мертва не окинутая взором явь,
Как дом нежилой, где забитые ставни.
Но, право, не знаю, суровый твой нрав
Совсем бесполезным не стал ли?
Ведь я уж родился, и вижу тебя.
Сейчас вот пустую, нагую отчасти.
И мой парадокс не отметить нельзя:
Твоя пустота – это счастье.
Оно нелюдимо. Без веских причин.
Осознано вдруг и пристыжено как-то.
Но что-то, запрятанное средь личин,
Встречаешь, уже безвозвратно.
С ним можно стрелять из окопов судьбы,
В своём развлечении эквилибриста.
И с чувством гармонии, где-то внутри,
Читать по слогам свои прописи истин.
Утро.
Исчезли надписи на майках,
Едва виновен в том комод.
С утра рабочие в фуфайках
Живят на стройках натюрморт.
Жизнь ставит кучу белых точек
На землю. Словно это – всё
И ни один из нас не хочет
Начав, дописывать письмо.
Но запихнув в карманы руки
И отпустив строку чуть-чуть,
В груди отсчитываем стуки
Того, что составляет суть.
В шагах, похожих ранним утром
На скрипы писчего пера.
В морозных выдохах, что будто
Два белых ломаных крыла.
С надеждой, что уйдя в подполье,
В природе, всё ж созреет бунт,
И будет речек половодье,
И будет поросли салют…
Так вдохновение стучится
К творцу, от белого листа,
Где утро – лишь ещё страница
Неповторимого письма.
Поэт.
Прокравшись, вечер чистит диск Луны.
Она свежеет. Чудный вариант
Сухой статистики. Поэты, не лгуны,
Строкой короткой заполняют фолиант.
Ведь разобраться если, то щепоть
С зажатой ручкой, разукрашивая сны, -
Сырой землёю прикрывает плоть
Под крышкой гроба. И кладёт кресты.
Раздетый весь, пусть голый, но король,
Нудистский пляж – он странен для толпы
Снаружи, всё ж, в превратностях судьбы
Поэт немного лучше знает роль.
Андрей Куликов: Просто стихи..