***
Бесконечные проводы…
Листьев продрогшая горсть –
Мой случайный гербарий.
Лоскутьями лунной туники
Упадают под ветер. Покорно плывут на авось.
Все мгновения слитны.
Сердца до обиды безлики.
Клёны хлопают крыльями.
Липы безмолвно кричат.
Ты в нелепых сандалиях месишь размокшую глину.
Одинокая статуя
Дремлет, сырая свеча,
Налетевшей тоске подставляя щербатую спину.
На поверхности времени –
Серая зябкая рябь.
Не засматривай в озеро.
Воды неймут отраженья.
Ядовитое облако
Чёрно-рудая заря
Давит в мёртвые уголья, множа лучи напряженья.
Панихида отслужена.
Холод в пустотах глазниц.
Заколочены двери.
Гниют плесневелые доски.
Все мгновения слитны,
Лежат, словно пленные, ниц.
И тяжёлая тень, ниспадая, скрывает подмостки.
***
Влюблённые ветра на пустыре
Вальсировали, плыли, умирали,
Луна звучала в радужной петле,
Врастала в строй, овальная, в хорале.
Стекло рождало долгую слезу,
Солёную, как будто было море,
Ушедшее на синюю грозу,
Где «Дольче вита» суть «Мементо мори»
На форточке капроновая сеть
Улавливала голос посторонний.
И комариных труб дурную медь,
Баюкала в ячеистой ладони.
Надорванный, истёртый, мятый туз
В овальном звуке отражался дамой.
Сухому скарабею снился груз —
Огромный шар, тяжёлый, самый-самый.
Не выросло спасительных идей,
Лишь паутинка — нить прозрачной шали
Роняла вальс, летучий чародей,
Ветрам, что плыли.
Тем, что умирали.
Межсезонье
Иван – Кощею
Отец Кощей, держи свою иглу.
Живи. Не бойся. Смейся вольной воле.
Мой галеон разбился о скалу.
Мой аэробус рухнул в чисто поле.
Не обретут моих уже мощей.
Не залучит их цинковая сфера…
Отныне ты бессмертен, брат Кощей.
Носи по праву титул Агасфера.
***
Рвут покой журавли
В предвкушенье полёта.
От небес до земли
Два бетонных пролёта.
Старый храм у воды,
Словно мёртвый отшельник.
От любви до беды –
Две коротких траншеи.
Растворись, пока цел.
Стань причудою ветра.
Две слезы на лице –
Карта белого света.
Имя мне – Имярек.
Отличительный признак –
Карта высохших рек,
Две стеклянные призмы.
Письмеца адресат
Не дождался убогий.
Говорил невпопад –
Не услышали боги.
Равнобедренный Ра.
Перелёт-пересуды.
Годы, льды, мишура.
Латы снежного Будды
Чёрный блеф похорон.
Бледный шар лототрона.
Свалка ржавых корон
У истлевшего трона.
По слепому суду
Плачет девочка-фея.
Эвридика в аду.
Не будите Орфея.
Непрочитанный дым,
Боли в области шеи…
От любви до беды –
Две коротких траншей.
***
Укатилась луна колесом стародавней кареты.
Выплывает безвременье из-под пустого плаща.
Отсырели созвучия, словно в дожде сигареты.
Пронеслось Рождество, и январь постарел, обнищал.
Равелины молчат. Каждый камень – вина без прощенья.
По трамвайным путям отползает безногий связной.
И слезами сиротскими снова прольётся Крещенье.
И картонные ангелы снова сгорят на Сенной.
Любовь на волнорезе
Белёсой каплей на зелёном срезе
Весеннего тугого стебелька
Мне вспомнилась любовь на волнорезе.
Глоток волны, в которой облака.
Зелёный шёлк, укутавший песчаник,
Как будто пледом каменный топчан.
А высоко над нами — трассы чаек.
И ты — так неумело-горяча.
Трепещущие бёдра под водою,
И трогательно тонкая рука.
И волосы что пахли резедою,
И вкус — такого твёрдого! — соска.
Была легка, почти что невесома,
Потом — быстра, стремительна, сильна…
Желание, как нежность, как истома,
Пульсировало, достигая дна.
Ты отдыхала, на волне качалась,
Мы целовались чуть лениво, но…
Желание, как птица, возвращалось,
В меха струилось новое вино.
.........................
Кричала, уплывала, улетала,
Прикусывая губы. Ты была
Нектаром, вкусом этого нектара,
Зелёным морем, облаком крыла.
Бездонная любовь на волнорезе,
Подарок моря.
Совпаденье? Знак?
Срез времени. Увы, на новом срезе
Мы даже незнакомы. Даже так.
***
Полюс
Зелена луна
Бредил городом – хоть бы пригород...
Сказку складывал – хоть бы присказка…
Всё горел-горел – думал, выгорит.
Всё искал-искал – думал выискать.
Зелена луна – небывальщина.
В белый свет летят челобитные.
Да на ком ещё вне меня вина –
Первородная, первобытная?
Проглядел глаза в зелены очки.
Небеса сложил в лопуховый лист.
Даровали Знак – рисовал значки.
Указали Путь – не сошёл с петли.
Истекла слеза, как прервался бред.
Жги, не жги себя – не воротишь дар.
Бей – не бей челом – всё уряду нет.
Залила костры зелена вода.
На пустом ветру дровяная дверь.
Заросла река камышами льда.
В зеркалах седой измождённый зверь.
Умолить бы Вас не ходить сюда.
Одномерность
***
Три тысячи дорог, и все к метро.
И никаких тебе импровизаций.
Рассвет на пробу сладок, что ситро.
Посланцами иных цивилизаций
Воображаешь маленьких людей.
Как фрезерный станок, утилитарен
Их утренний бросок из ночи в день,
В утробы парикмахерских, пекарен,
Лабораторий, офисов, цехов,
Депо, складов, палат, аудиторий…
Пальто, дублёнки, запахи духов,
Дезодорантов… фиги, виги, тори —
Пластмассовые лодки-близнецы,
Несчётные, колотят, точно в старом
Пустом «вчера» - по млечным тротуарам…
Ничьи супруги, матери, отцы…
С какой планеты посланы? Зачем? —
Опустошённо спрашиваешь ветер…
Шагаешь, и… сливаешься совсем
С потоком прочих маленьких — в рассвете,
Теперь лишённым сладости ситро.
Весло галеры, кибер-точка, атом —
Напоминаешь в профиль букву «ро»…
Три тысячи ручьёв – вода метро,
И жалобно бормочет эскалатор.
***
Уже трещит Вселенная по швам,
Рычит в окне стальная боль-овчарка,
Судьба — один кровоточащий шрам,
Где по живому — газовая сварка.
За пазухою прячется двойник,
Бормочущий истории болезни,
А на полу листы любимых книг
И нет на свете света бесполезней.
Язык не помещается во рту,
Танцует бритва в мякоти запястья.
Осознаёшь дурную немоту,
Как первое единственное счастье…
Среди осколков выдавленных рам
Лежишь, сжимая уголь переплёта…
Построил бы хоть маленький, но — Храм,
Прожил бы хоть мгновенье — для кого-то…
***
Пернатая посланница печаль
Лови лиловым облаком меня
Предвосхищенье первого луча
Силки, лассо, ловушка-западня.
Трезубый бес, щербатый фаворит
Фарватер открывает наголо.
Царь Минос возвращается на Крит.
Его шаги – дроблёное стекло.
Не попрошу ни денег, ни врача,
Ни женщину, ни сна, ни колдуна.
Лови меня, покуда сгоряча.
Лови меня, покуда без вина.
Кордебалет, коррида, Кармадон.
Кленовый цвет и новый Лабиринт.
Водонапорной памяти бидон.
Пустой разлуки плохонький репринт.
Карминными каменьями ко дну
Бултых-бултых, и это тоже смех.
Моя печаль, хочу тебя одну
До полусмерти вычерпать. За всех.
***
Упаду на колени на лестничной клетке прости
Замусоленный голос мой мечется в чёрном парадном
Словно алый снегирь между пальцев ладоней в горсти
Согреваюсь чужим равнодушным пустым безотрадным
гололёдным теплом
Собираю окурки и жмых
На щербатых ступенях рассыпана мёрзлая жалость
Не прощённый позор как стальная заточка под дых
Между рёбер вошло и застряло огромное жало
Измочалю звонок на твоей территории тишь
Буду дико рычать сумасшедший огромный горилла
Упаду на колени прости появись не простишь
Оборвусь точно трос разобьюсь о кривые перила
Раздарю себя крысам по крохотным сырным лучам
Разлечусь оловянно по бешеным камням наждачным
В ту минуту как голос мой славу врачам палачам
Пробормочет на ветер в окне голубином чердачном
Глобус (песня)
По берёзовым кольцам читаю дорогу мою.
На расколотой памяти длинные-длинные строки.
Нелюдимое утро, туман в неприютном краю.
Высыхают соцветия, словно чернила и слоги.
До предела натянуты вены, артерии струн.
Застеклённые реки сплетаются в долгое устье.
На эфесе грифон, гравированный множеством лун,
В сером клюве зажал стебелёк послесловие грусти.
По асфальтовым вмятинам пятым слепым колесом
Выбивает нескладное чёрный холодный автобус.
А над пропастью кружится – словно крыло, невесом,
Словно песня, не выплакан –
Синий взаправдашний глобус.
Рассекречены джокеры, клочьями вянут слова.
Золочёные майя, ветвями увитые кельты.
Все артерии музыки – точно одна тетива.
Застеклённые реки.
Стеклянные долгие дельты…
По асфальтовым вмятинам пятым слепым колесом
Выбивает нескладное чёрный холодный автобус.
А над пропастью кружится – словно крыло, невесом,
Словно песня, не выплакан –
Синий наш маленький глобус.
***
На простыню январского залива
Легли непостижимые следы.
И колокол кричал вослед: «Счастливо!» —
И этот звук был голосом звезды.
Крестили ветер пальцы торопливо,
И трепетали зябкие сады.
Летели прочь обрывки негатива —
Фотоиллюзий траченные льды
И поцелуй — предчувствием беды
Был обозначен как-то суетливо.
Несправедливы скорые суды.
…Они стояли около воды —
Застывшей, онемелой — молчаливо.
Лепили боль из полной ерунды.
***
Warning: file_get_contents(ttext/2006-02/14392.txt): failed to open stream: Нет такого файла или каталога in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php on line 178
Иван Рассадников: Бесконечные проводы.