Михаил Нейман: Лёнчик.
Настоящая горькая житейская история, история сломанной судьбы... Или не сломанной, скорее погасшей, гаснущей... Последняя искорка, последняя вспышка. А потом навсегда: "Во всем его виде ощущалось странная напряженность воробья у брошенной горбушки хлеба. Он косится на нее глазом, мечтает урвать свою долю, но весь напружинен и готов в любое мгновение сорваться влет от резкого движения..."
Грустно.
зы: старалась оценивать трезво, получилось ли? Это бакинская история, а значит - родная.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Natella Osmanli
|
Лёнчик
Лёнчик
Он дважды прошел мимо скамейки. Его внимательный взгляд ничего не пропустил - ни совершенно несоответствующий вечерней духоте костюм Давыдова, ни букет, несколько отстранено лежащий на скамейке, ни грустное нетерпение в глазах. Тихонько присел на край скамейки, сложил цыплячьи ручки на плотно сжатые коленки, направленные в сторону от Давыдова. Во всем его виде ощущалось странная напряженность воробья у брошенной горбушки хлеба. Он косится на нее глазом, мечтает урвать свою долю, но весь напружинен и готов в любое мгновение сорваться влет от резкого движения... Не ощутив враждебности, он переместил свой тощий задик вглубь скамейки. Посидев так несколько минут, он несколько расслабил напряженные пальцы, и, по-прежнему наблюдая Давыдова одним глазом, участливо оповестил:
-Свидания ждете.
Покивал головой, для большей значимости своего заявления, и дополнил:
-А она опаздывает.
Не смотря на нетерпение и легкое раздражение, вызванное уже получасовым ожиданием, Давыдова заинтересовал правдолюбивый тон собеседника. Он передернул плечами. Сосед воспринял это как призыв к разговору.
-Даа, женщины всегда отнимают много нашего времени.
Давыдов разобрался в акценте. Обычно, он, узнавая земляков по первой же фразе и безошибочно определяя неистребимый и певучий бакинский акцент, с радостью признавался в своей принадлежности к этому же племени. Но сейчас, быстро вычислив бакинца, он, почему-то, прикусив язык, стал ждать развития темы. Может быть, потому, что Валентина должна была придти с минуты на минуту, а встреча с земляком подразумевала длительную и обстоятельную беседу, с поиском общих знакомых, друзей, и, может быть, даже родственников. А может быть из-за непонятно откуда-то высверкнувшего чувства легкой неприязни к этому человечку.
-Вы из какого города из Союза? - привычно поинтересовался собеседник. Эта неистребимая привычка поиска земляков была в крови у всех русскоязычных израильтян.
-Из Ленинграда - нагло соврал Давыдов, зная, что у него самого бакинский акцент проявляется только по желанию, а на незнании Ленинграда, тем более не питерцу, его поймать трудновато...
-Хороший город, был там пару раз... А я из Баку.
-Ааа, знаю, это в Грузии, да? - Давыдов решил подыграть своему образу питерца, изображая полную путаницу в головах россиян, привычно считавших, что все Закавказье- это Грузия...
-Нет, - привычно - терпеливо поправил собеседник. - Это Азербайджан.
-А, да, да... Извините, перепутал... - Изображая мешанину в головах, связанную с Закавказьем, Давыдов сам был весьма далек он знания географии Средней Азии, и для него, до сих пор, постоянно путались понятия Узбекистана, Таджикистана и Туркмении...
-Даа... Жалко, что Вы в Баку не были. Такой город, такой город был. Я там был очень известный человек.
Он опять покивал головой, подтверждая правдивость и значительность своих слов.
-Меня Лёнчик зовут, - сказал он, чуть приподнявшись со скамейки и сунув Давыдову хрупкую ладошку. Давыдов неудобно извернулся, пожал руку и назвался Аликом, совершенно непонятно почему.
Лёнчик, как бы подпитываясь чувством своей прошлой значительности и знаменитости, уже чуть расправил плечи и значительно смелее расположился на скамье, да и в голосе стали проскальзывать горделивые нотки.
Давыдов маялся. С одной стороны, его беспокоило отсутствие Валентины. С другой - не прошло еще и сорока минут от назначенного времени, и особого повода для беспокойства еще как бы и не было. А с третьей - его уже заинтересовала и начала развлекать эта таинственная история и незаметно совершающееся с собеседником превращение.
Что-то неуловимо знакомое промелькнуло то ли в повороте головы Лёнчика, то ли в интонации, и Давыдов погрузился в судорожные поиски соответствия. Он верил своей зрительной памяти и мог поклясться, что именно этого человека он не знал. Но кого-то он мучительно напоминал...
-Даа, я был очень известным в Баку человеком... Я смотрю, вы не намного моложе меня, так что помните это время дефисита (он произнес эту фразу почти с райкинским акцентом) и как уважали людей, которые могли достать этот дефисит. А я мог достать все... Потому что я был заведующим продуктовым распределителем для Цека... Знаете, Алик, в каждом городе были распределители для ответственных работников, где они получали ВСЕ что хотели...
Давыдов насторожился. Что-что, но цековский распределитель он знал хорошо, и тем более его директора. Так получилось, что он много лет прожил в том самом дворе, в котором скрывался от всех за забеленными и глухими окнами этот спец магазин. Но Лёнчик ну никак не походил на того вальяжного бобра, который крутился рядом с магазином, льстиво улыбался случайно заехавшим большим шишкам и, когда на равных, когда пренебрежительно, разговаривал с нагловатыми шоферами черных служебных "Волг", приехавших забрать хозяйские заказы...
"Очередной "главный инженер", - загрустил Давыдов. За свою долгую иммигрантскую жизнь он уже успел насмотреться на тип людей, которые из своего весьма заурядного советского прошлого создавали миф, в котором они занимали невероятно ответственные должности, были немеряно популярны или, наоборот, невозможно засекречены. Давыдов называл их "главными инженерами", в честь своего случайного знакомого, который будучи когда-то скромным инженером в заштатной конторке, после переезда и грустного перехода в охранники в настоящем, стал главным инженером секретного завода в прошлом.
"Но как же неисповедимы пути фантазий человеческих, - поглядывая на Лёнчика думал Давыдов.- Ну, уж если врешь, так дай простор полету фантазии, стань премьер-министром, лауреатом всех Государственных Премий, кинорежиссером, наконец. Но фантазировать и представлять себя заведующего спецраспределителя - какое убожество."
Но Лёнчик так не считал. В его глазах светилась такая чистая детская радость приятных реальных или выдуманных воспоминаний... Он молчал, но по ожившим лицу и губам, можно было представить насколько теплые и ласкающие душу картинки занимают его мысли сейчас. Он там счастливо улыбался кому-то, с кем-то делал дела, что-то доставал, и что-то получал, как проявление уважения и оценки его деловых способностей.
-Но была еще одна причина, по которой меня знал весь Баку... Точнее думал, что знал... Нет, не знал, но думал, что знает... - Лёнчик явно запутался. И Давыдов с удивлением почувствовал, что тот не катится по наезженной колее главноинженерного мифа, а с трудом продирается сквозь совершенно новые для него заросли слов.
-Короче, даа, я был двойником Муслима Магомаева...
Лёнчик сказал это и испуганно притих, ожидая то ли бури восторга, то ли негодующих возгласов. Покосившись на несколько озадаченного Давыдова, он продолжил:
-Не верится, даа? Но что было, то было...
" Вот тебе и странно знакомое лицо, - подумал Давыдов. - А ведь, если бы не чрезмерная худоба и забитый вид, он явно был бы похож".
Давыдов попытался представить себе Магомаева в годах, но как-то не получалось. Он уже очень давно не видел его по телевизору, и в памяти крутился весьма представительный мужчина предпожилого возраста. Ощущение было странным. Непостижимо, почему казалось, что Лёнчик говорит правду, но в то же время в голову лезли дурные мысли, что просто нарвался на сумасшедшего и сейчас предстоит выслушать очередную порцию его шизофренического бреда. Но, кажется, любопытство пересиливало желание невежливо встать и уйти...
Метания Давыдова не прошли незамеченными. И одновременно с тем как в нем побеждало любопытство и желание все-таки выслушать эту историю, Лёнчик, подпитываемый этими флюидами, менялся на глазах. Он распрямлялся, разворачивался и преображался. Куда-то улетучилась его забитость, плешивая головенка стала гордой и обрамленной солидной лысиной. Он окончательно освоился на скамейке, широко и как-то даже высокомерно расселся на ней, и заговорил спокойно и уверенно, поразив Давыдова невесть откуда проклюнувшимся барскими и покровительственными интонациями.
-Даа, какие у нас были гастроли. Вы себе не представляете, молодой человек, сколько городов мы объездили, в скольких залах пели.
-И вы тоже пели - озадачено спросил Давыдов, несколько запутавшийся в ситуации.
Лёнчик, сбитый с ритма повествования, недовольно поморщился и снисходительно объяснил:
-Нет, конечно пел Муслим. А я принимал на себя шквалы аплодисментов, цветов,
дармовых выпивок, поклонников и поклонниц.
И он уже знакомо для Давыдова, подтверждающе покивал головой.
-Это была моя работа. Он пел и отдыхал после концертов, а я ездил за него на банкеты, ублажал поклонниц, оставляя о нем незабываемые впечатления - да, да именно незабываемые впечатления. - Он недвусмысленно и степенно выделил эту фразу, заставив Давыдова прочувствовать, каким незаурядным дублером он был.
Он говорил, рассказывал и повествовал, и Давыдов, с удивлением, ловил себя на том, что эта история уже не кажется ему такой уж невероятной. Глядя на эти горящие глаза, внушающие доверие жесты и вслушиваясь в эти не вызывающие ни малейшего сомнения интонации, было невозможно представить, что все это лишь фантазия. И Давыдов уже был готов внутренне сдаться и отчислить его из когорты "главных инженеров" и перевести в маленькую группку "людей с невероятной судьбой", когда неожиданно выкристаллизовалась некая, давно уже мучившая его мысль. И ощущая какую-то стыдную радость оттого, что он все-таки нашел нестыковку в Лёнчикином рассказе, Давыдов ехидно спросил:
-А как же ваш распределитель, когда вы были на гастролях? Какой торговый работник бросит или оставит на долгое время без присмотра такую золотую жилу, покусившись на чужую славу, цветы и поклонниц. Он все это без труда получит, не выходя из директорского кабинета.
Глаза Ленчика испуганно дернулись и заметно погрустнели.
-А меня к тому времени уже выкинули оттуда, нашелся молодой энергичный конкурент со связями... А Муслим, давно меня зная по этому магазину, всегда смеялся, что из меня вышел бы хороший двойник для него... И вот тогда...
-Лёёёнчик,- перебивая всё и вся, раздался откуда-то из-за куста противный женский голос. - Ты где, штоб тебе пусто было. Опять с кем-то треплешься?
Из-за куста вышла огромная бесформенная тетка, нашла глазами Лёнчика и открыла было рот чтобы что-то проорать ему, но вдруг, несколько озадаченная солидным видом Давыдова, внутренне заметалась. Ее злые глазки несколько раз обежали Давыдова с ног до головы, потом зафиксировались на галстуке, и она неумело, на всякий случай, улыбнулась. Давыдов тоже приподнял уголки губ и покосился на собеседника.
На скамейке, рядышком с Давыдовым, стремительно усыхал Лёнчик, сжимаясь в старого и серенького воробышка.
В конце аллейки появилась знакомая стремительная фигурка, и Давыдов возрадовался вдвойне - и по поводу прихода Валентины, и потому, что появился вполне приличный повод отойти от странных и прилипчивых воспоминаний Ленчика. Он торопливо пожал влажноватую ладошку соскамейника, слегка кивнул бабище, и пошел навстречу Валентине, опоздавшей всего час с четвертью, напуская на лицо недовольный вид, а, точнее, пытаясь не пропустить на лицо безудержно счастливую улыбку. Окунулся в теплый шоколад ее глаз, ласково поцеловал ершистую правую бровь и напрочь забыл все, что только что слышал...
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Михаил Нейман: Лёнчик. Рассказ.
20.06.05 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(112): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|