Владимир Борисов: CУХИЕ КАМЫШИ.
Красочная зарисовка Владимира Борисова посвящена началу революции в царской России, прекрасно подобран слог, декорации, все очень правдоподобно. Чем-то сценка Владимира с участием командира бронепоезда и пышноусого казака созвучна с аналогичной сценкой у Пастернака в "Докторе Живаго". И вспоминается почему-то неизбежно Стрельников, вот что такое литературные стереотипы... Впрочем, все они там в той или иной степени являлись "стрельниковыми". А Борисову - честь и хвала за его историческую миниатюру, и напутствие: в следующий раз не заставляйте вашего редактора выполнять такое море корректорской работы, а займитесь этим сами).
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Кэндис Ясперс
|
CУХИЕ КАМЫШИ
Городишко этот еще лет пятьдесят-семьдесят назад считался большой казачьей станицей. Но стоило железной дороге бросить рядом с ней свои вороненые рельсы, как станица приобрела статус города. В течение нескольких лет обнищавшие казаки возвели перрон, обнесенный кованными, изогнутыми перилами, замостили его булыжником, а вслед за ним сложили и само здание вокзала, возведенное, как обычно из темно-красного кирпича под крутой, зеленой металлической крышей. Над большими круглыми часами, которые, впрочем, остановились ровно через месяц как их повесили, появилась аркообразная надпись - Сухие камыши. Часовщика-еврея, настраивающего эти часы, поймать не смогли (скрылся вовремя, христопродавец), а не-то был бы поротым, у казаков, с этим запросто. Но в любом случае было красиво: вокзал, перрон, часы, надпись. Сразу видно - город.
Ну, раз появился город, сразу же сверху был назначен и городничий - полковник кавалерии в отставке Василий Васильевич Полетаев-Груздь. Человек хоть и от кавалерии, но очень умен, образован, прекрасно музицировал на альте и виолончели, и, говорят даже, пописывал что-то вроде Роберта Бернса, но на русский манер и на русском же языке. В течение полугода возвели ему прекрасный дом с лепниной, ажурными балкончиками, с прелестным мезонином под ломаной крышей. Вот туда-то он и въехал со своей женой Марией, годовалой дочерью и пятилетним сыном. Дела городские он не запускал, взяток, как ни странно не брал, и как-то совсем незаметно, но городок похорошел. Главные улицы и площадь замощены были брусчаткой, а на маленьких улочках и переулках появились прочные дощатые асфальты. На вокзальном перроне загорелись газовые фонари, а на северной окраине города появилась высокая пожарная каланча с командой пожарного расчета, приписанного за ней. Толку правда от этих пожарных было маловато, одноэтажные домишки местного населения, высушенные многолетними жаркими ветрами, дующими из соседних степей, в случае пожара сгорали молниеносно, задолго до приезда команды. Но зато какая у них была красивая форма, а как блестели их ярко начищенные медные каски!
Одним словом, Сухие Камыши постепенно превращался в уютный городок со своим микроклиматом, со своим высшим светом, со своими устоями. На берегу мелкого в этом месте реки Тобола стояла старинная трехглавая церковь с высокой колокольней - казачество народ обычно набожный, не жалеющий во имя веры последней своей копейки.
Старший сын Василия Васильевича Владимир резко отличался от своих сверстников, был тихим и вдумчивым. Несмотря на боевое прошлое своего отца, к религии относившемуся довольно скептически - что ж поделаешь, кавалерия, - и все его попытки привить сыну какие ни есть мужские черты и любовь к армии, Володя каждую свободную минуту проводил за чтением Библии и долгими, не по-детски глубокими молитвами. От матери ему достались ярко-голубые глаза, светлые вьющиеся волосы и большие способности к рисованию. Полковник, обожавший жену, простился со своей мечтой увидеть наследника в седле под шашкой, махнул на сына рукой и даже выписал для него учителя рисования из Екатеринбурга. Казаки часто видели Володю на берегу реки стоящим часами возле мольберта с кистями в руках. Посмеиваясь и вращая пальцем возле виска, они тем ни менее его не обижали и даже иногда позировали юному художнику. А когда уже пятнадцатилетним юношей Володя отреставрировал некоторые фрески местного храма и заново расписал капитель библейскими сюжетами, авторитет его вырос неимоверно. А как же иначе, не каждый город может похвастаться своим художником-иконописцем. Завидев его стройную, тонкую в кости фигуру, казаки еще издалека снимали свои картузы и лохматые папахи, приветствуя его с полным уважением как равного, несмотря на то что многие из них носили на груди полный набор Георгия.
Революционные веяния как-то обходили этот городок стороной. Где-то там, ближе к центру, страсти бурлили и кипели, а здесь как будто ничего и не изменилось. Все также казаки ходили в церковь, а местная богема каждое воскресенье прогуливалась по центральным улицам, щеголяя нарядами и французским, круто замешанном на местном прононсе.
Однажды осенью полковник вошел в комнату сына.
- Володя, мы с матерью считаем, что нам всем нужно уезжать за границу, срочно, немедля. Я очень боюсь, что уже поздно, тянуть больше просто нельзя, и закрывать глаза на правду я не имею права. Они пришли надолго, думаю, навсегда.
Владимир оторвался глазами от Библии, внимательно посмотрел на отца.
- Папа, чего вы боитесь? Город под вашим управлением вырос, расцвел. Вы же ничего плохого никому не сделали?
Старый полковник тяжело подошел к окну, и, вглядываясь в наступившие лиловые сумерки, грустно сказал:
- Пойми, сынок, они никогда не простят нам нашего происхождения, они просто не смогут этого сделать, их кровь всегда будет напоминать даже самым лучшим из них, кто были мы и кто - они.
Полковник помолчал, закурил длинную папиросу, а потом, прижавшись высоким лбом к прохладному стеклу, глухо произнес:
- Третьего дня, большевики в Екатеринбурге расстреляли царя со всей его семьей. Да, он был жалкий монарх, подкаблучник и пьяница, но он был помазанник божий…. Я присягал царю и отечеству. Царя больше нет, а отечество без монарха - это уже не отечество. Меня здесь больше ничто не держит. Я уже стар, чтобы выступить против них, а у твоей сестры, как ты знаешь, вялотекущая форма туберкулеза. Никаких эксцессов здоровье ее не выдержит. Нужно ехать.
Владимир перекрестился, защелкнул украшенные эмалью застежки Библии, и, глядя отцу в глаза, ответил.
- Я не поеду, папа. То, что Николая II убили, делает мое решение еще более твердым и бесповоротным. Я художник, папа, и я глубоко верующий. Бог меня поддержит. Но без России мне не быть.
- Хорошо, сынок, я знаю, ты в меня и решений своих не меняешь. Ближе к зиме мы сообщим наш новый адрес.
Полковник поспешил выйти - сын никогда не должен видеть его слез.
Ранней весной, когда снег еще всюду сверкал своей нетронутой белизной, и только серебристые рельсы легким штрихом темнели на его фоне, к перрону подошел бронепоезд, весь разрисованный звездами и лозунгами. Густой пар окутал паровоз, сделав состав схожим с каким-то сказочным драконом, огнедышащим, железным и страшным. Длинный дребезжавший гудок прокатился над городком, и перрон постепенно заполнился любопытствующими казаками и просто обывателями. Чуть позже прибежали и бабы, надев на всякий случай свои самые нарядные платки и шали.
По металлической лестнице прямо на маленькую клепаную башенку, из которой торчал ствол пулемета, поднялся невысокий юркий человечишка в кожаной куртке. Прижав к самому рту большую жестяную воронкообразную трубу, он громко закричал.
- Товарищи казаки. Солдаты и офицеры. Я, уполномоченный представитель Советской власти Иосиф Бетонный, обращаюсь к вам за помощью. Белогвардейская гидра тянет свои клешни от самого Урала и до Дальнего востока, пытаясь задушить молодую власть Советов. Красным частям необходимо подкрепление, свежее и хорошо обученное, коим и является казачество. Тяжелая обстановка не позволяет мне долго говорить перед вами, но знайте, что я имею громадные полномочия. Я предлагаю добровольцам из мужчин записаться в ряды доблестной Красной армии. Добровольцы сразу же встанут на довольствие. Кто желает - пусть проходят к первому вагону, где штабной писарь оформит все надлежащим образом.
Вперед вышел подвыпивший, с огромными иссиня-черными усами казак в небрежно наброшенным на плечи каракулевым полушубком.
- Слушай, милый, а ты часом не из жидов, а то может пока твой паровоз отдыхает, ты нам часы-то наши и отремонтируешь? А что касается белых там, либо красных, так нам вы без разницы, вы хоть глотку друг дружке перегрызите, нам-то что? У нас своих делов немало, да и многие из нас уже в германскую навоевались. Сам понимать должен.
Толпа согласна загомонила, зашевелилась.
Тот, который в кожанке, достал револьвер, и, быстро прицелившись, выстрелил три раза прямо в часы, так долго украшавшие городской вокзал. Жалобно звякнув, осколки стекла посыпались прямо на головы собравшихся, а витые, червленые стрелки соединились и повисли вертикально вниз.
- Что ж ты, иудина, головешка делаешь! Зачем красоту погубил?! - закричали в толпе. - Сейчас мы тебя в козлы да выпорем как суку последнюю! – пышноусый казак потянулся к нагайке, висевшей у него на ремне. Толпа, сдерживаемая перилами, разволновалась.
Оратор в кожанке с силой ударил каблуком сапога по башенке и выкрикнул с надрывом и злобой.
- Коси их, Вася, контру казачью!
И в тот же миг пулемет, торчащий из башенки, словно ожил - задергался, закашлял, плюя дымом и огнем. Толпа на перроне рванула в разные стороны, но возле высоких вокзальных дверей замешкалась. Образовался затор.
А пулемет все стрелял и стрелял, почти в упор.
Через несколько минут все было законченно. Тишина обрушилась на перрон внезапно. Отчего-то она казалась даже более громкой, чем пулеметная очередь.
Человечишка спустился по лестнице с броневика и, вытирая руки несвежим носовым платком, громко крикнул.
- Семенов, из вагона со своей командой, добить и убрать! Остальным выходить, строиться вдоль вагонов. Квартироваться здесь будем, в городе.
А в это самое время ничего не знавший о последних событиях Владимир поднимался из церковного подвала. С тех пор, как местный священник умер по старости, а нового пока не прислали, ему приходилось совмещать сразу же несколько должностей. Иногда Владимир даже вел церковную службу, читал проповеди и, хотя священного сана не имел, прихожан в эти дни было особенно много. Читал он хорошо, громко и внятно. Местами голос его дрожал, словно в каком-то благоговейном экстазе, и тогда верующие крестились особенно рьяно, вставали на колени и иной раз даже плакали.
Выйдя из церковного полумрака на улицу, Владимир даже зажмурился на миг, настолько ярким и радостным было это весеннее солнце, и, наверное, поэтому он не заметил, как по тропинке от города к церкви шли три человека - тот самый, в кожаном реглане, и два красноармейца в серых, длинных шинелях. Шли уверенно, по-хозяйски.
Заперев прочную металлическую дверь на замок, Владимир, перекрестившись, повернулся и только сейчас заметил подошедших.
- Откройте дверь, – начальственно приказал Бетонный, недвусмысленно расстегивая деревянную кобуру маузера.
- Кто вы? И по какому праву вы можете что-либо приказывать мне?
- Я командир бронепоезда ”Смерть буржуям ”, комиссар Иосиф Бетонный, а вот вы кто? - менторским голосом осведомился комиссар.
- Владимир Васильевич Полетаев-Груздь, художник и церковный староста на добровольных началах. Что вы хотели?
Бетонный рассмеялся.
- Полетаев-Груздь, говоришь, художник. Да с такой фамилией тебя без разговора можно к стенки ставить как явную контру. Попович, небось? А нужно нам осмотреть церковь на предмет переделки ее в мастерские по обслуживанию бронепоезда, а также для изъятия всех ценностей, украденных у народа служителями чуждого обновленному пролетариату культа. Все ценности, естественно, будут безвозмездно переданы в фонд борьбы с белогвардейской сволочью.
Владимир побелел лицом, выпрямился, и четко выговаривая каждую букву, сказал:
- Во-первых, не попович. Отец мой, полковник-кавалерист Василий Васильевич Полетаев-Груздь, своей кровью прославил русское оружие еще в то время, когда вас, господин Бетонный, пожалуй, и на свете еще не было. Во-вторых, ни о какой переделки храма под мастерские не может быть и речи. Церковь середины восемнадцатого века, со своеобразными куполами. Подобных церквей в России по пальцам пересчитать можно. А в-третьих, я как художник категорически заявляю вам, что ценностей, которые могли бы заинтересовать новую власть, в церкви попросту нет. Оклады на иконах совершенно простые, вся утварь только позолоченная, денег в церковной кассе давно уже нет. Священник третий год как умер, службы идут редко.
- Да, что вы его слушаете, товарищ Бетонный! - вмешался один из сопровождающих, высморкался при помощи пальцев и, вытерев их полой шинели, продолжил. - И так видно, контрик недобитый! Сученок из дворян.
- Товарищ Федор,- с показной строгостью прервал его комиссар. - Зачем вы так? Молодой человек все понимает. Он сам добровольно впустит нас в церковь и, мало того что впустит, еще и покажет, что здесь у них самое ценное, художник все-таки…. - при этом губы его презрительно искривились, а ноздри нервно дернулись, как бывает у людей, пристрастившихся к кокаину. - Открывайте!
Владимир рассмеялся, отрицательно покачал головой и, обогнув большевиков, шагнул на тропу, ведущую в город.
- Стой, сука! - заорал ему в спину Федор и со всего размаха ударил юношу по голове кованым прикладом трехлинейки. Владимир ничком упал на хрустнувший под его телом снег, а эти трое, словно взбесившись, начали избивать его сапогами и прикладами. Володя неумело прикрывался от жестоких ударов. Из его горла вместе с кровью вырывались только стоны да одна единственная фраза, которую он повторял раз за разом, с трудом шевеля распоротыми об обломки зубов губами:
– Ключ от церкви я вам не отдам!
Складывалось ощущение, что фраза эта все больше и больше возбуждала большевиков, удары сыпались все чаще и в большей мере приходились по Володиному уже ничем не прикрываемому лицу.
Раскрасневшийся комиссар выхватил свой огромный маузер и двумя выстрелами в поломанную грудь Владимира прекратил избиение. Большая вспугнутая звуками выстрелов стая ворон поднялась с церковных куполов и крестов, с криком сделала большой круг и улетела куда-то прочь. Над Сухими Камышами опускался ранний, прозрачный вечер.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Владимир Борисов: CУХИЕ КАМЫШИ. Рассказ.
22.05.06 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/read.php(112): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|