Мать и дочь

Листья фикуса протирает – большие, щедрые.
На кухне, ворча, возится мать: уже старуха.
А дочь – пожилая, они живут вместе, ругаясь порою, порою молча; живут очень давно, так давно, что мать уже не вспомнит, как дочь была малышкой, которую купала, возила гулять в коляске; и отец, умерший много лет назад, был рядом, рядом…
-Что ворчишь, ма? – кричит дочь из коридора, отвлекаясь от сочных листьев.
-Опять кастрюлю красную куда-то засунула!
-Никуда я её не засовывала, на месте, в шкафчике.
-Нету.
-Да где нету!
Дочь идёт, с грохотом открывает дверь, вытаскивает кастрюлю.
Мать, продолжая ворчать, принимается варить пасху – сладкую, творожную массу.
Страстная; всё должно быть чисто.
Верят ли они?
Дочь будет печь куличи, есть форма в виде пасхального ягнёнка; и будут чернеть изюминки глаз.
Пойдут в церковь: мать и дочь, святить куличи, пасху.
Пойдут, ни на что не надеясь в сквозном своём одиночестве, ничего уже не ожидая.
Весна.
Пасха.
Нельзя ругаться на страстной.
Подоконник растрескался, рыжие муравьи активны.
Дом стар – как большинство живущих в нём; как такие одинокие, добрые, обычные мать и дочь…