-Ты будешь в постоянном нервно-разорванном внутреннем состояние, и не получишь никакого успеха!
-Всё равно – хочу этот! – и тянется к прозрачному сосуду, переливающемуся многоцветно, а в нём заключён литературный дар.
…а девочка Лариса между тем входит в страну чудес: тут множатся фантомы сознания, и дрофа, кукарекующая, как петух, взлетает, хотя и не умеет, над золотистой головой девочки.
Лариса в стране чудес – какая чушь!
Прорезает сознание странная острая линия…
Царица в пестро раскрашенной дерюге пялится на девочку, проходящую мимо её цветника: громоздящегося во много ярусов с косматыми жуками, выглядывающими из цветков.
-Чего тебе тут надо? – спрашивает царица.
-Ничего, в общем. Мне предложили – я и зашла.
-А кто предложил? – Царице, не уверенной в реальности собственного существования, интересно.
-А не знаю… Дверка в стене отворилась, и вот… я пошла…
-Тебя будут мучить такие фантомы, что пожалеешь тысячу раз о своих поэтических возможностях!
-Всё равно – хочу этот! – и тянется к сосуду: сам бесплотный пока, ибо ему только предстоит родиться.
Девочка, пламенея головой, входит в лес, избавившись от цветника царицы, чтобы сливаться с листвою его: ибо всегда должна царить осень…
-Фи! Осень! – восклицает говорящий заяц, сидящий под кустом, подрагивая ушками… - Морковки бы – вот и вся осень.
Лариса не удивляется разговорным возможностям зайца. Она проходит мимо, не вступая с ним в диалог, не зная, что влечёт её: влечёт, как пропасть, как бездна…
Знаете – на цифровом краю оной очень хочется сорваться, прыгнуть, полететь…
-Взял? Выбрал? Ну и не жалуйся потом…
Лариса смотрит на карлика, декламирующего стихи на пенёчке: он похож на гнома: белая, струящаяся борода, разноцветный камзол, пёстрые панталоны.
Стихи вспыхивают огнями, переливаются мыслью, текут, поднимаются, взлетают…
-Кому ты читаешь? – спрашивает девочка, когда карлик замолкает.
-Никому. Так, в воздух.
-А разве так… стоит?
-По-моему да…
Причём тут поэзия?
О, она повсюду – не замечали?
В стакане воды, и ветке тополя, стучащей вам в окно, в алхимическом превращение дня в вечер, и даже в кознях политиков: своеобразная, жёсткая.
Она всюду, - замечает карлик, любуясь шевелюрой девочки, и думая – что стоит написать о ней, пока не пропал, не растворился в предшествующих своих стихах.
А Лариса думает, что надо идти назад, возвращаться домой, вступать в привычный мир игр, уроков, мамы, папы…