Крошечный кружок, вероятно, десятикопеечная монетка – стоит ли нагибаться ради такой?
Нет, конечно, однако… что-то не так.
Нагнулся.
Поднял.
Советская копейка, довольно грязная, хотя чётко всё же виден и герб, и лицевая сторона.
Механически и меланхолически сунул в карман, представляя автомат с газированной водой, где можно напиться щиплющей, испещрённой пузырьками изнутри, отдающей в нос газировки…
Поплыли, качаясь, розоватые облака: сквер детства, где возили в коляске, и, напрягись как будто – вспомнишь низко склонявшиеся ветви осенних деревьев; сквер, точно увенчанный махиной дворца пионеров, куда ходил в бассейн, и – чуть меньше – в кружок рисования.
Белый лист пришпилен к доске, и должный возникнуть заоконный пейзаж выходит криво…
Зато, как бликовала чудесная, отдающая хлоркой вода!
Один раз родители задержались, никто не пришёл за тобой в бассейн, и, собравшись, напряжённый, бежал улочками до старого дома, где жили в роскошной коммуналке, бежал по казавшемуся пустым пространству, слыша гулкие свои каблуки…
Ах, дворы детства: с неровным рельефом асфальта, с пластами его, переходящими друг в друга, великолепные, зелёные миры – с простенькими совсем площадками, велосипедными гонками, игрой в войнушку…
Какие пистолетики были, а?
В школу возили на троллейбусе: важным казался, с двумя высоко поднятыми рогами…
А тут на углу была булочная, и мукою обсыпанный ситник и каравай были вкуснее любых сладостей…
Просто разыгравшаяся ностальгия, вызванная внезапно найденной копейкой?
Или нечто большее?
Сложно сказать, но фрагменты детства вдруг замелькали с такой пестротой отчётливости, будто кроме них не было никакой жизни.