Только доживать осталось...

-А если бы я не сошёлся, не сдружился с теми людьми, как бы я вообще выжил?
У каждого свой порог.
Переживший сильнейший пубертатный криз подросток: книжный, бредящий литературой, устроен после школы в библиотеку вуза – работать.
Около дома.
А контингент – молодые парни и девчонки, учащиеся, как правило, на вечернем, интересующиеся больше всего компаниями, выпивкой, личной жизнью…
Он из другого теста, шутили…
-Пойдёшь с нами пиво пить? – спросил Борис.
-Ага, - ответил неожиданно для себя.
И пошли: в ангар, огромный павильон, возле которого сидели алкаши: кто в пальто, подвязанным верёвкой, кто в рваной куртке, пили из молочных пакетов, трёхлитровых банок, из чего угодно…
Забытый колорит последних советских лет.
В общем, выпивать и заниматься атлетикой начал одновременно, меняясь внешне – прекрасно помнит мама, которой под Новый год говорит:
-Если бы я с ними не сошёлся, как бы я прижился вообще?
Она кивает…
Его стали печатать много позже, и много позже он просиживал всё время, что не ходил на службу, за столом, сочиняя.
Начал рассказывать маме, что жалеет, что порвал когда-то со школьным другом – Митькой, и что со всеми, с кем общался много лет: сдружившись, став своим, не было ничего общего.
Действительно – ничего, или почти ничего…
Воспоминания – пёстрые лоскутки, мелькающие в сознанье: мчатся куда-то компанией на такси, и осенние листья летят в лбину стекла; мчатся, и кажется – весело…
Пили много.
Люди разлетались тоже, с кем-то сохранялись отношения, но порвались потом все.
И на службу эту давно не ходит: есть на что жить - за счёт маминых вложений.
Но как непонятно: с близким – и по духу, и по отношению к реальности – Митькой порвал, когда стал входить в эту компанию, состоящую из таких чужих, в чём-то симпатичных, конечно, людей…
Зачем так?
К чему?
И не изменить ничего – только доживать осталось.