Вот реальность

Вот она – реальность: окрест, развёрнутая, и кресты, возлагаемые ей на каждого, не видны.
Пёстрый фарш вываливает из метро: но котлеты из него вряд ли кто-то слепит: распадается фарш на фрагменты, куски, лепестки движения, такого неуёмного в метрополии…
Троны Трёх толстяков вечно упираются в плоть народа, и иллюзия классика, утверждающая возможность низвержения оного трона, становится всё очевидней.
Соком соблазна льющиеся витрины: хотя ночью многоцветье городское красиво, роскошно, и столько оттенков, кажется, не снилось радуге…

Вот реальность:
-Папа, а что там?
Малыш замирает у окно, гладко блестящего в темноте.
Соседний дом, лишённый электричества, чёрен; люди стоят во дворе, и пожарные машины вытянулись вереницей, хотя дыма не видать.
-Не знаю, сынок. Возможно, что-то с электричеством.
-А пожарные зачем?
-Может быть, задымление идёт с той стороны, нам не видно.
Дом чёрен, и весь он – огромнее Трои, поди…

Вот реальность:
Восемнадцатилетний парень, спешащий на атлетическую тренировку в клуб, проходит мимо узкого двора, и у подъезда убогой «хрущобы» рыдают три старухи, а двое пожилых мужчин в чёрном стоят, немо глядя в лодку гроба.
Погребальный микроавтобус ждёт.

Много реальностей: сколько их расплёскано по сумасшедшим домам: Будды, Наполеоны, люди, не желающие разговаривать, люди, не имеющие контактов с явью.

Социофобия ныне особенно сильна: гонка на выживание способствует ей: хочется затвориться ото всех, спрятаться в свою нору.
Церковь на вершине холмистого городского рельефа: старая, пятиглавая, красная церковь, и кладбище вокруг спускается вниз, потом поднимается вверх…
Лица глядят с фотографий: глядят бессчётные лица, бывшие обладатели которых прожили такой банальной жизнью: работа, дом, дети…
…такой неистово-неповторимой, и массою ощущений и воспоминаний, принадлежащей только им, знающим многое, что не известно никому.

Зримость реальности не отменяет обширнейших полей не зримого, и упорно идущие часы, создавая иллюзию пленения времени, не доказывают ничего.

Снова метро выплёвывает пёстрый людской фарш.
Снова входят в церковь – многие, надеясь на многое, потом хоть на что-то, затем – совсем на чуть-чуть…