Ночь, День...
***
Просто надо жить,
оно приятней.
И к тому же, если ты не будешь жить,
ты на жизнь пожалуешься вряд ли,
а без жалоб – ну так что она за жизнь?
Слушай, выходи сейчас на улицу!
Там погода полное говно,
небо то блюет, то снова хмурится...
это и прикольно, так оно?
Знаю, что давно тебе не нравится
этот мир, и даже мир иной;
но зато, смотри: вон ту красавицу
трахнуть сможешь только ты
живой.
А еще такие, блядь, сирени есть!..
сигареты в дымном декабре,
и дожди слепящие осенние,
пьяных самок летнее амбре.
Так что заебал ты, выздоравливай!
Вбей в свою дурацкую башку
три, блядь, самых нужных верных правила:
Жить, и Жить, и Жить! Я запишу
их тебе на самом первом облаке,
на больничном белом потолке...
надо жить, оно привычней все-таки,
а не жить – оно всегда
невдалеке.
Вся любовь
Вся любовь – пизда да жопа.
Белый снег, да поутру
равнодушный тапок топот
по застылому ковру…
Все слова – слова словами,
о словах и о своем.
Ограниченные вами,
мы живем.
Все пути – дороги с краю,
вплоть до края, а в конце
тот же край, да карта рая
на изрезанном лице.
Наши дни – все наши веки –
не подняться в небеса:
черный снег и белый снег и
нет конца…
Наши речи только речки
одиночества пустынь:
сделать вид. понурить плечи.
стать пустым.
Вся любовь тоска да шепот.
Свет в окне… да поутру
в пересохшем кране клёкот.
Врешь ли ты? Я точно - вру.
***
Ослепительно обманчивая
катафоты приворачивая,
попкой с кручи без причины покручивая –
ты идешь ко мне,
весна моя лучшая.
Ты опять – опять! – не просишь прощения,
снова ты – всегда! – полна воскресения.
Невзначай смахнешь цветы с подоконника:
ах, весна, как ты ладишь все скоренько!
Под себя коротаешь одежды,
под меня подбираешь надежды:
кроешь радугой в небе апреля
акварели-мелки-пастели...
Кануть тянет в канву небесную:
жить ли жизнью? быть ли честным?
Пес отвоет. Жена отмолчится.
Все когда-нибудь, да случится,
все пройдет, как снега с обочины:
вслед за строчками, между прочими.
Жизнь моя, может ты и не лучшая?! –
Снег за кручею. Солнце с тучею…
***
За рыжимимолетными
растрепанными за
серёжек вертолеты
зеленые глаза-
цепила ненароком
и улетела так:
накутывая взгляды
на маленький кулак.
И замер летний город,
затих меня вокруг.
Вот рыжий ведьмин морок,
зеленый ведьмин круг!
Волшебных пряных листьев
пьянящий аромат
моих желаний кисти,
соблазна виноград.
Утро седины там
От последних петухов
до осенних белых мух
ветер гонит чудаков
и старух.
Ветер – ветреная прядь,
музыка внутри.
Ветер чувствует тебя
на раз-два-три-
единый зверь:
ветер, музыка и ты.
А еще бывает смерть,
а над ней – мосты.
Ветер – нота городов
утро седины;
нитка кошкиных следов
до стены.
***
Отчего-то сердце бьётся
и волнуется в груди…
То ли тёмная дорога, фонари,
то ли попусту растратил-раздарил
всё что ты когда-то, Боже, подарил.
Потому что ты же, Боже, говорил:
дескать, больше чем другому, можно мне!
И еще:
(не ты? но кто же?..)
дескать, истина в вине.
а еще я верил в детстве в чудеса,
в сказки мамины и в папины глаза.
и в кулёк конфет – красивый! – на столе…
Господи, спасибо тебе…
Только часто стало повторяться
всё, что я когда-то проходил:
до иного не могу добраться,
но и оставаться нету сил.
Все когда-то главное решали,
не у всех доныне решено.
Махом зашагнули за печали,
расплескав небесное пшено,
и в снегах полей не оставляя
ни следов, ни голосов чужих
ветром тают, дымом улетают,
тучей пепла от алмазной ржи.
от просторов дальних покаяний
до просторов молний голубых
верстовые столбики стояли
с голубями дохлыми на них.
Возвращаюсь – надо возвращаться.
Остаюсь – ведь я же обещал.
Что ж всё злее стали раздаваться
песни вещей птицы по ночам?
Отчего всё сумрачнее в доме?
Верю в сказку – верю и в конец
Мама, папа… дни в дверном проёме…
долгая дорога
тёмный крест.
Твоё Никогда
Нет, ты никогда не будешь первым!
никогда в серьезные глаза
не ворвешься охуевшим вепрем,
к ебеням срывая тормоза!
и в глаза нежнее тонкой ткани
и сильнее вечного огня
не войдешь – они тебя изранят,
душу вымотают, извинят…
и глаза задумчивые тоже
на мелькнувшем встречностью лице
вечностью хлестнут тебя по роже,
чтобы ты запомнил, что в конце
будет только телефонный провод,
будут километры проводов,
желтых ливней бесконечный полог
над сетями спутанных дорог.
будут от пленительной улыбки
трепетать и нервы и конец.
но! ты никогда не будешь первым.
«Никогда» - практически пиздец.
расплескав себя на ожиданье
и собрав себя по колоску,
ты осмысливаешь расстояние,
лунному доверившись серпу.
не любовь… хотя, возможно, завязь.
не верняк… но если не спеша…
как Мазая охреневший заяц
по эфиру мечется душа.
те, что раньше раздвигали ноги,
та, что всех, казалось бы, нежней –
только тропки, ниточки, дороги
к Ней.
все, что в жизни разного случалось,
схлынуло под летнею волной.
Милая! - ты шепчешь, признаваясь, -
я твой!
пусть ты чуть прекраснее Венеры,
пусть ты этой ночью не со мной,
пусть я никогда не буду первым,
ну и черт с ним! все равно я Твой!
***
***
Поминутно боишься трагедий,
и во снах стихийные псы
молча рвут говорящих медведей
и облизывают усы
день вокруг,
тень подруг
завалило, как травы снегами
заштриховывает
октябрь в окне поутру
то ли вдруг, то ли так
в этот круг
кто-то новый войдет
и останется с нами,
кто-то новый даст новый ответ –
отчего я умру.
Хорошо в октябре над холодными лбами прохожих
невесомой душой пролетать, и заглядывать в их
удивленные души, гостей и не ждавшие, может,
и не знавшие, что я про них
напишу этот стих.
И про первую ночь без меня в свежевыстылом доме,
и про первое утро на тонкой, как нитка, петле –
про икающих, плачущих, прячущих головы, кроме
слез и боли не знающих доли
на этой земле.
Отпустите! простите, – я больше не буду и нечем
отрывать, открывать двери темные в сумрачной мгле,
я люблю ваши речи и ваши понурые плечи:
оставляю их вечно живущим
на вечной земле.
***
Холодные снега змеи
чешуя серый лед –
сотнями туловищ по земле
идет.
Так
пришла зима в мое сердце
размытые сны сжав,
дав
долгое время
кладбищу трав;
светлые лают тени
в солнечной белизне:
разреши их от бремени!
и разреши мне
сделать письмо счастья,
и в резкости черт дня
чувствовать возвращение
оставшегося меня.
Алексей Евстратов: Утро седины там, ч.3 "Утро седины там".