h
Warning: mysql_num_rows() expects parameter 1 to be resource, bool given in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php on line 14
Точка . Зрения - Lito.ru. Александр Ландов: "СЕРДЦЕБИЕНИЕ" (Сборник стихов).. Поэты, писатели, современная литература
О проекте | Правила | Help | Редакция | Авторы | Тексты


сделать стартовой | в закладки









Валентин Катарсин: "СЕРДЦЕБИЕНИЕ".

"Молод еще воскрешать человека", бормочется в ответ Александру Ландову. Вечность нужно носить в груди для такого бремени, как животворящая речь. И однако стихи Ландова – воскрешают, неустанным напевом заставляя вновь биться остывающие в суете сердца.

Речь его бурлива, порожиста, но нет в ней холода горных таежных рек. Таким теплом и такой смоляно-дымной чистотой веет от строк, что видятся и северный прищур, и пращур пригревшегося у огня певчего сердца – зверь, не враждовавший еще с человеком, имя которому – земля. Песня человеческая далека от неба оттого, что близка к земле. И стих Ландова прежде всего – песнь человека. Издавна человек выпевал то, чем томилось и чему радовалось его сердце. В земной песне о земном – пульс самой земли. Родной землею пульсирует этот слог, в такт шагам по таежному бурелому, по пыльным трассам, в такт перекличке колес поезда перекликается певчее сердце с родными сердцами.

Строки Ландова разбивают вполне классический размер на шаги, рифмующиеся на вдох-выдох, одновременно отметая и напрашивавшуюся было аллюзию с бардовскими песнями тайге и дороге. Не только о них его песня. Как всякий скальд, Ландов поет о судьбах, пусть не всегда богов и героев, но – живых людей с бьющимися в такт сердцами.

Александр Ландов пишет о простых, близких к земле людях, на которых и держится наша земля: «Эти люди –/ народ незаметный,/ Оттого,/ что их больше на свете». О людях истинно свободных, как и настоящий поэт, который «только сердца слушался всегда». А потому нет в стихах Ландова ни стилизации под «народность», ни подражательства «поэтам-народникам», но есть – голос – народа. И если эти стихи спеть, такую песню подхватит ветром и будет носить по всем нашим степям и сопкам, над нивами и топями – везде эта песня будет жить, где живет человек. Потому что человеческому сердцу необходимо тепло, которое Ландов знает «как отдать, прежде чем стать холодным» листом бумаги с горящими на нем строками.

Сборник «Сердцебиение» Александра Ландова вполне оформился уже для того, чтобы из электронного зародыша стать полноценной книгой. Стихи разные, объединяемые в одно целое не столько даже темой жизни, сколько голосом эту жизнь поющего. Стихи полнокровные, живые, просящиеся в песню, в дорогу. Стихи простые, но глубокие – прожитые, прочувствованные, продиктованные руке ровно бьющимся сердцем бывалого пешехода, охотника на «редкого зверька» людских сердец. И в ответ на его смущенное «Ну какой из меня охотник…» – усмешка: иди по сужденному тебе пути. Будешь ловцом человеков.

Редактор литературного журнала «Точка Зрения», 
Олеся Первушина

Валентин Катарсин

"СЕРДЦЕБИЕНИЕ"

2005

Необходимо |Ночь |В небе и рядом |Ветер |СВАДЬБА |ПРИГОРОДНЫЙ ПОЕЗД |Сортавала |Тепло |* * * |* * * |* * * |* * * |* * * |Ель |Загар |Музыка |В родильном доме |Перловая каша |* * * |Паучишка |Доверие |На поминках |* * * |В церкви |Дон-Кихот |Осень ( три эскиза ) |* * *


Необходимо

Ночь

В небе и рядом

Гасит Пулково
страсти и лампочки.
Уснула обсерватория.
Только ходят в войлочных тапочках
звуки,
не спят которые.
Тишина.
Лишь слышен пар в батарее.
Телескоп уставился в чёрное небо.
У доцента белая голова…

А утром – новости!
Даже уборщица взволнована,
академики возбуждены
событием и никотином,
протирают очки,
разглядывают негативы.
Ещё бы!
Где-то в созвездии Рыси,
где-то в безмерной выси
звёздочка номер 124
вела себя ночью
довольно странно:
мигала часто,
светилась туманно…

В безмерной выси,
в созвездии Рыси.
И никто не заметил,
никто
не поинтересовался,
почему –
            рядом в зале –
седеющая лаборантка
пришла на работу
с заплаканными глазами.

Ветер

Бросая в окна дождевые капли,
он ходит
             по притихшему селу.
И, может, он
               в две костяные сабли
согнул рога бодливому козлу.

То сломит сук,
то с ели шишку скинет,
поставит в небе тучу
                                  на попа.
И вслед ему
                    берёзы,
                       как рабыни,
сгибаются в подобии серпа.

Мы ночь не спим.
Мы слушаем, как ветер
раскачивает сосны за окном,
в трубе зевает
                  и на крыше метит
листы железа громким кулаком.

И лишь кузнец
                могучего закваса,
кузнец,
         что в пальцах враз согнёт пятак,
мнёт сталь кувалдой
                               и хохочет басом,
как запорожский репинский казак,
затылком бритым
    придавив ладони,
привыкшие приподымать пуды,
храпит,
       как будто на губной гармони
берёт густые,
  низкие лады.
С него сползает одеяло на пол,
и грудь с курчавым волосом видна…

И вовсе не от ветра,
                              а от храпа
в бараке содрогается стена!

СВАДЬБА

Бубнят старухи бестолковые,
Судачат шёпотом сухим:
«Тот парень, кем была целована,
он мужем станет не твоим».

Но ты не злая
                     и не жалкая,
А лишь красивая
                            пришла
В знакомый дом, где свадьба жаркая
Собрала нынче полсела.

Где парни с буйным поведением
Сидят степенно до поры,
Где деды с видом академиков
Красны от водки и жары.

Когда ж гармонь руками верными
Рванул умело гармонист,
Оставив стол,
                       ты вышла первая
И кто-то крикнул:
                              «Разойдись!».

Не усидел жених,
                             не выдержал
И чуб отбросил на висок,
Когда ты, в круг широкий выбежав,
Сняла свой шёлковый платок.

И вот плечо плеча касается,
И в такт дрожит рубахи шёлк,
И кто-то вслух шепнул:
                                        «Красавица!».
А кто-то слова не нашёл.

Потом тебя опять заставили
Пуститься в дробный перепляс…

А за окном луна растаяла,
Кричали
              «горько» в сотый раз.

И дедам,
              выпившим старательно
За подвиги и за грехи,
Казалось:
                с вышивки на скатерти
Заголосили петухи.

Заголосили хрипло, тоненько…
А на дворе светлым-светло.
И ты под перебор гармоники
Ушла в дремотное село.

Пришла домой,
                         засовом звякнула,
Никто не слышал, не видал,
Как ты, упав в подушки, плакала,
Как шёлковый платок дрожал.

ПРИГОРОДНЫЙ ПОЕЗД

На полке храп со свистом,
Обложки книжек.
Читает дед плечистый
«Падение Парижа».

Стучит по рельсам поезд.
И смотрит сонно,
В уголке пристроясь,
Церковная персона.

В тамбуре цигарку
Крутит проводник,
В тамбуре цыганки
Хлестки на язык.

Шумно и бурно
Стучат о лавку кости,
Картежники бубны
Зажали в горсти.

Тоска в глазах у тосненских –
На рынке не везло,
Глядят в окно, где сосенки
Танцуют за стеклом.

От тех зелёных танцев
Всех клонит в сон…
И вдруг на тихой станции
Гармонь вошла в вагон.

У парня зубы – сахар,
Взгляд – хитер,
Квадратным солнцем – бляха,
В улыбке – «Беломор».

Подсел к девчонке с чёлкой,
Заиграл матлёт.
Гусеницей чёрной
Гармонь ползёт.

И сразу полвагона
За душу схватил
Какой-то забубённый
Шальной мотив.

Рука с морской наколкой,
На клавишах – огонь.
Картежники умолкли:
Давай гармонь!

И кто-то крикнул: «Тише!»
Любителям козла,
«Падение Парижа»
Упало со стола.

На верхней полке
Прекратился храп,
Заулыбался попик,
Забыв про божий храм.

А тосненские крали
В крик на весь вагон:
«Мы, Тосно, прозевали,
Ах, чертова гармонь!».

Сортавала

Здесь леса стоят в седом тумане
И шумят, как сотни лет назад.
Здесь не раз в охотничьем капкане
Потухали беличьи глаза.

Здесь душе твоей не быть спокойной –
Нараспев, как скальд, поёт метель.
Где-то здесь рыбачил Вайнемейнен
И весной точила слезы ель.

Я дружу с прокуренным карелом
Старым, как карельская тайга,
Так красив он с бородою белой,
Повторившей мягкие снега!

Допоздна сижу в табачной дымке,
Слушая рассказы старика:
О житье-бытье и о поимке
Редкой рыбы, редкого зверька.

Из-за двери выглянет несмело,
Промелькнет, качнув, льняной косой,
Внучка поседевшего карела
С незаметной северной красой.

Тихо.
И сижу я в сказке вроде,
Попивая сказочный чаёк.
И старик из сказки спать уходит,
Выколотив трубку о сапог.

Тишина.
Лишь шарит кот за печью,
Закрывает полночь мне глаза…

Снится дед с его певучей речью
И льняная девичья коса.

Тепло

Главное в том –
как
отдать тепло,
                   прежде чем стать холодным…

«Молод ещё
воскрешать человека», -
за глаза замечали маститые
в халатах и шапочках
цвета седых висков.

Но хирургу доверили
человеческое сердце.

В первоснежном нимбе
склонился он
над душой нараспашку
буквально.
Какое оно?
Может,
            и не умеет
от волненья сбиваться с толку,
если на сцене
                      бьют по щеке Идиота,
если в жизни
                      объявят, что к Марсу
улетел космонавт 28.
…На лбу дневная роса,
третий час
                 дневная роса.

И когда он вышел,
воскресив человека,
закурил «Беломор»
и одним волоском на виске
стал похож на маститых –
медсестра сказала:
«Какие у вас
                     холодные пальцы…».

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Ель

Вот она –
              одна стоит на вырубке,
в три обхвата ствол с большим дуплом.
Если б только леший не был выдумкой –
Он бы здесь себе устроил дом.

В холодке разлапистого веера
Приутихли птенчики-дрозды,
И лесной,
                 дремучей сказкой веяло
От огромной, сивой бороды.

Вот сейчас –
                  качнётся эта пагода,
Навернутся слёзы на стволе,
Упадёт,
               кроваво брызнут ягоды,
Вздрогнут
                 все деревья на земле.

И заплачут
                   пилы мелкозубые,
Станет ель
                      строительным бревном…

Не посмели парни
                               с   виду грубые
Стукнуть сказку
                             острым колуном.
Молча постояв
                            под чудо-кроною,
Мы ушли,
                          инструкции вразрез,
И ствола могучего
                                не тронули…

Надрывались пилы,
Падал лес.
И когда бригада дело сделала,
Оглянулись мы,
                              а над рекой –
С благодарностью
                               махало дерево
Нам,
Большой, зелёною рукой.

Загар

Загорелым
нетрудно сделаться каждому
летом
          под солнечным жаром.
Но я не завидую этому пляжному,
солнечному загару.

Боится он времени,
д-уша ванного
и безобидного веника банного.

…Сидит человек
                            в несолнечной комнате,
сидит человек,
и считает атомы,
чертит параболы в звёздном космосе,
что-то выдумывает на ватмане.
Время идёт
на нелёгкие поиски
слова,
          никем ещё не пропетого.
Уходит день
на страничку повести…

Друзья удивляются искренне этому.
Развалясь,
загорают в шезлонгах розовых,
глядят сквозь очки
                                в стихотворные томики.
Им невдомек,
что становится бронзовым
человек,
ссутулясь
за письменным столиком.

Музыка

Зимой в тайге
у толстоногих елей,
морозом раскалённых добела,
в моих руках,
смолой пропахших,
пела,
вгрызаясь в камбий,
         гибкая пила.

Я кочегарил на буксире «Тисса»,
бросая в топку черный уголек.
Случалось так,
что отойдя от пирса,
мне шкипер разрешал давать гудок.

Вбегал я
     по надраенному трапу,
и слушала притихшая река:
басил буксир,
как будто бы Шаляпин
на низкой ноте
      в роли Кончака.

Имеет ритмы
     добрая работа,
она звучит
  в полях и городах,
есть музыка
  в гуденье самолета,
есть музыка в далеких поездах,
когда,
состав грохочет деловито,
из паровозной будки смотрит вниз,
степенный
белозубый композитор,
колесной песни автор –
машинист.

В родильном доме

Вот они лежат,
Эти будущие авторитетные букашки,
Мемуарного возраста старикашки,
Легкоранимые поэтические души,
Ниспровергатели,
Законов физики и математики,
Создатели человека
                               в пробирке.
Их, кажется, спутали б
                           собственные матери,
когда б не картонные бирки.
Но, знаю я не понаслышке –
Даже двухнедельные люди – РАЗНЫЕ:
Одни спокойно сосут пустышки,
Пустышки зелёные, белые, красные,
А другие – выплюнув соски орут,
Аж, берёт молодых акушерок жуть!
И ничего не поделаешь тут –
Требуют настоящую грудь.

Перловая каша

Затихнет лес,
                  слышней беседы птичьи,
запахнет вкусно кашей из котла.
Пора обедать,
                  и в густой черничник
летит плашмя лучковая пила.

А трактор, сосны со спины откинув,
пасётся на делянке у костра,
и закоптелым, тракторист,
                                       бензином
его прилежно поит из ведра.

Потом
         с лица смывает парень сажу…
А мы
      в тенистой, хвойной синеве
со смаком наворачиваем кашу,
рассевшись по-турецки на траве.

Над миской пар
                       завился белым клубом,
орут птенцы
                в невидимом гнезде,
и аппетитно обжигает губы
перловая,
            на ключевой воде!

…Теперь мы кашу редко уплетаем,
попробуешь, бывает –
                            не сладка,
чего - то в ней такого не хватает –
не сахара,
               а запаха дымка!

Ей не хватает воздуха лесного,
неповторимо прожитой поры,
когда у золотых стволов сосновых
серебряно сверкали топоры.

Когда сидел ты
                      на траве медвяной,
съев кашу и промолвив:
                                         «Неплоха»,
на расписной,
                     на ложке деревянной
облизывал
               цветного петуха!

* * *

Паучишка

Доверие

Пахнет воздух жареным подсолнухом,
на  перроне толчея
                                  и солнечно.
Лютики,
тюки,
томатный сок…

У меня украли кошелёк.
Умоляю возле кассы:
--Верьте,
я вам завтра вышлю долг в конверте,
ну, хотите…

У меня очень пёстрая биография,
но кассирша была
в человековедении грамотна.
И, с позиции времени
                                    ветрено,
взяла и в меня поверила.

Живём мы в будущем словно,
где ничто –
                    хрустящие листики
и верят
                 честному слову
в суде,
в любви,
в политике…

Берёзки такие зелёные,
бегут и бегут за вагонами.

Не труслив я –
                          трусливы имущие,
под причёской моё имущество,
но боюсь
                  скоростей и встречного:
я – не я,
я – доверие женщины!

На поминках

Вдова без слёз,
без причитания
пришла, чтоб все ж хозяйкой быть…

Сперва никто не мог молчания
нарушить или зашутить.

Но кто-то встал и начал с горечью:
-Покойник не любил тоски,
давайте выпьем за Егорыча…

И разогнулись старики,
переглянулись со старухами,
подняли стопки не спеша
и, крякнув, долго сало нюхали,
и кто-то молвил:
-Хороша!

А стопка вроде кружки маленькой,
да в стопке тоже не вода:
огонь прошёл по телу в валенки,
и меньше сделалась беда.

Потом налили всем повторную
испив за всех мастеровых…

И стало в комнате просторнее,
заговорили о живых.

Сыны про посевную вспомнили,
а деды –
те про старину,
и стопки крепкие наполнили
за то, что выжили в войну.

Отдельно за победы выпили,
за наши русские штыки.
Потом из трубок пепел выбили,
потом достали табаки.

Уж стали разливать не поровну,
завфермой встал из-за стола:
-Слыхали, наша Никаноровна
сегодня сына родила…

И складку выправил на кителе,
и стопок звякнуло стекло…
-Мы пьем за то,
что новым жителем
опять пополнилось село!

* * *

В церкви

Смотрю,
задрав повыше голову:
тускнеет фреска на стене,
а там –
          святые полуголые
сидят в небесной вышине.

Смотрю
на спины здоровенные,
на полушарья плеч крутых –
откуда
эти руки с венами
у этих неземных святых?

Не от молитв,
и не от постного,
не от говенья в облаках,
как камни бицепсы апостолов
и сила в жёстких кулаках.

Им сбрить бы
бородищи чёрные,
и волосы постричь
под бокс,
и выдать кепки прокопчённые,
по пачке крепких папирос –
и я б узнал
сегежских плотников
с широкой, глыбистой спиной,
когда они –
             под солнцем потные –
тесали сочное бревно.

Но вижу я
и в этом облике,
что не святые,
не отцы,
а сели покурить
на облаке
с делянки нашей кузнецы.

Дон-Кихот

Бьют белого дубинкой,
негра – плёткой,
Манолис Глезос снова за решёткой,
исчезли мельницы,
но в тело нож вонзают…

Вот отчего
смеются в кинозале,
когда глядят,
как некий идиот,
напялив бутафорские доспехи,
взяв в спутники
обжору на осле,
влюбившись в бабу,
толстую, как бочка, -
решил
того добиться
в одиночку,
чего не можем сделать
сообща
мы,
общество,
народ,
людская масса,
достигшая на космолёте Марса.

Осень ( три эскиза )

* * *

Код для вставки анонса в Ваш блог

Точка Зрения - Lito.Ru
Александр Ландов
: "СЕРДЦЕБИЕНИЕ". Сборник стихов.

14.02.05

Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275 Stack trace: #0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...') #1 {main} thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275