Павел Андреевич Примаченко: Главныйдокумент.
Честно сказать, сомневалась, публиковать или нет эти рассказы. Их править надо. Набирать текст автор совсем не умеет, зато знает, как надо писать и о чем. В общем, я люблю читать такие тексты, похожие на правдивые истории. Жизнь сама забрасывает нас сюжетами, их так много, что мы не можем порой выбрать те, что превратят историю в рассказ. В сборнике «Главный документ» все правильно и точно. ТЕ самые истории, что могут превратиться в художественное произведение
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Анна Болкисева
|
Главныйдокумент
2005Главный документ |Дядя Боря |Звезда рядового Цыбы
Главный документ
Павел Примаченко
Главный документ
- Верку-документ убили! Об этой новости говорила вся Одесса, - в трамваях, на разжиревшем привозе, барахолке за еврейским кладбищем, на улицах под акациями, где кружит поземкой пыль и пахнет уборными и, конечно же, в гостях друг у друга. Ненормальная Верка-документ была живой достопримечательностью города. С раннего утра и до темноты ее тощая фигура шаркала разбитыми туфлями по Дерибасовской и окрестным улицам, сгибаясь под тяжестью двух больших чемоданов с «документами». От них она и получила свое прозвище. Старуха часто и нервно оглядывалась, пристально всматриваясь в прохожих и бормоча,- Документы, документы, - таинственно скрывалась в подворотнях, будто уходила от слежки. Питалась она в кафе «Куманец», собирая с тарелок объедки. Некоторые посетители специально брали лишнюю порцию, чтобы оставить несчастной. Прямых угощений она ни от кого не принимала. – Отравить хочешь, документы забрать хочешь, - отталкивая предложенную еду, шептала старуха. Если же кто-нибудь пытался помочь ей донести чемоданы, она заливалась пронзительными воплями и, прижав ношу к сухим бедрам, улепетывала, что было мочи. Где она спала, никто не знал. Больше всего доставалось душевнобольной от «плановых» - обкуренных дурью мальчишек, день-деньской тусовавшихся между горсадиком и «биржей» - маленьким черным рынком на Греческой площади. Приперев Верку к стене дома, они грозно кричали. – Отдай чемодан! Отдай документы. – Глаза полоумной источали ненависть и отчаяние, нижняя челюсть с обломками зубов подавалась вперед, тело напрягалось и Верка… «взлетала». – Гадом буду, клялись одурманенные наркоманы, - как ведьма взлетела, даже меня чемоданом зацепила и кепку сшибла. Но, как ни старались мучители, документов увидеть им так и не удалось ….
Кто знает об Одессе понаслышке, уверен – главное богатство города – море, фрукты, шутки. Кто же побывал там хоть раз, будет, конечно, вспоминать и море, и фрукты, и анекдоты, но одесситки затмят все. В них слилось и воплотилось женское очарование всех наций мира. Многому изменяла память одесских старожилов. Но о дочери портного грека Вере Маргараки они не забудут и на том свете. О ней когда-то говорила вся Одесса. Когда Вера парила над Дерибасовской и окрестными улицами, разнося заказы клиентам, мужчины свернув шеи, каменели, смотря ей вслед, а женщины «падали с инфарктами» от зависти. - Неужели на свете найдется мужчина, достойный прикоснуться к этому чуду - размышлял шляпный мастер, старик Юкельсон, замирая у окна мастерской. Его хозяин, немец Циммерваль, медленно раскуривал папиросу « Сальве», пускал дым сквозь буденовские усы и таинственно усмехаясь шел в кабинет. С нежностью доставал скрипку работы Гварнери ( он был заядлым коллекционером скрипок } и долго играл. Его родители приехали в Россию еще до революции, отец горный инженер, работал на шахтах в Донбассе. Во время гражданской войны семья оказалась в Одессе. Родители скончались от тифа. Молодой Циммерваль женился, начал свое дело. Но опять осиротел – и жена, и ребенок умерли во время родов. Он замкнулся, ушел в работу, разбогател. Когда сворачивали «непманов» его не тронули, как иностранного подданного. Но когда в Германии утвердился фашизм, ему предложили или вернуться на родину, или принять советское гражданство. Он выбрал второе.
-Ха! Вы слышали? Нет, вы слышали? Дочь грека-портного окрутила немца-буржуя. Об этом говорила, нет, кричала вся Одесса. - Бог забыл нас, - сокрушался Юкельсон, глядя на молодоженов и натягивал будущие шляпы на болванки. - Она и он – это же две большие разницы. – А почему бы и нет. Он муж, а не любовник,- возражали другие - ей крупно повезло. Такие деньжищи. Теперь у нее будет все. - С завистью вздыхали многие.
И действительно, у Веры появилась щикарная квартира, домработница, Ни на одежду, ни на украшения муж денег не жалел. Она родила сына. Генрих, так назвали мальчика, взял от матери тонкие черты лица, изящную кость и волны черных волос. Отец одарил его любовью к музыке, умом и трудолюбием. Оба души не чаяли в сыне. Но матери постоянно казалось – мальчик болен. Нужны лучшие врачи и лекарства. Отец считал это блажью , требовал сурового воспитания и закалки. Никто не уступал. В доме постоянно тлел скандал. Вера жила сыном, дорогими туалетами, любовниками. Ей нравился сам процесс обмана. Она видела себя непревзойденной интриганткой. – Старый, жирный тюфяк - с удовольствием думала Вера, сидя за столом с мужем и болтая невинный вздор – лопаешь за троих и даже не подозреваешь, что сегодня я буду в объятиях другого. Циммерваль возможно не только подозревал, а, и многое, знал. О похождениях жены громко и нагло говорила вся Одесса. Но ему спокойней было ни о чем не догадываться. Он жил сыном, делом, музыкой, коллекцией. Мать пыталась образумить дочь. – Гуляй на здоровье, но тихо, как нормальные люди. И не летай стрекозой, отложи что-нибудь на черный день.- Какой черный день? – удивлялась Вера,- развестись у него не хватит духу. А умрет, все достанется мне.
В то лето все складывалось очень удачно. Вера уехала отдыхать в Крым. Но тревожная телеграмма от матери, заставила срочно вернуться- Только бы не сын. Что угодно, лишь бы ни чего не случилось с мальчиком- молилась Вера.
Генрих был здоров. Арестовали мужа – враг народа, немецкий шпион. Тогда много немцев – друзей и знакомых Циммерваля оказались шпионами. Даже похожий на доброго волшебника органист из кирхи, которая стоит в Лютеранском переулке, « по ночам сигналил фонарем фашистским самолетам». Об этом шепталась вся Одесса. Квартиру у Веры забрали, оставили на двоих крохотную комнатенку – чуланчик, имущество конфисковали. По настоянию родителей она сменила фамилию, сына теперь звали Гена. Когда началась война, ему исполнилось пятнадцать лет. Генрих, как и его сверстники, рыл окопы, таскал мешки с песком , дежурил на крышах , мечтал подхватить « зажигалку», утопить ее в бочке с водой. Но бомбы падали мимо их дом . А бабушка и дедушка погибли во время одного из налетов.. Вера и сын остались совсем одни. Одессу оккупировали немцы и румыны. Появились новые слова « гестапо, сигуранца, враги Рейха ,. Каждый жил в страхе, кормился как умел. Вера устроилась на табачную фабрику. Ее открыл в бывшем артиллерийском училище на Большом фонтане полурумын – полурусский коммерсант. – Вы обязаны называть меня господин Господин, - наставлял он подчиненных. Господин была его фамилия. К Вере относился с особым вниманием и заботой. Перевел на легкую работу, делал подарки. Вера начала « шиковать». Кому то это не понравилось и в гестапо полетел донос о том, что ее сын не от законного мужа. А от любовника – еврея Мойзи Юкельсона. Генриха забрали.. . Ошеломленная мать уверяла, доказывала, клялась, что мальчик «почти» немец. Что отец его – жертва советской власти и погиб как «агент немецкой разведки». Господин помог, выправил «аусвайс», где говорилось, что Генрих работает на фабрике, помогает Рейху. Его выпустили с поседевшей головой и сломанными пальцами на руках. Он долго боялся выходить на улицу. При стуке в дверь и немецкой речи испугано прятался под кровать.
Одессу освободили. Город очищался от руин и фашистских прихвостней. Каждый день разлетались слухи о том, что обнаружен агент гестапо, разоблачен полицай, обезврежен затаившийся враг. Вера с сыном радовались освобождению. Как другие работали на разбитом вокзале, таскали камни и бревна. Мальчик постепенно приходил в себя. С жильем в городе было очень сложно. Чуланчик Веры считался роскошью. – Где же правда? – возмущались некоторые.-До войны жила как царица . а муж шпион. При, немцах шиковала и теперь в тепле.- И чтобы справедливость восторжествовала отписали донос « об опасной семье». Роман Веры с Господином никого не тронул, а Генрих заинтересовал – забрали в гестапо. Отпустили. Работал на фабрике у немцев. Сын шпиона. Надо проверить. Его забрали. Вера обезумела, искала нужные документы. Пыталась - доказать сын ни в чем не виноват. Сам пострадал от немцев. От отца отрекся еще до войны. В органах разобрались. Выпустили. Но Генрих не перенес допросов - сошел с ума. А попав в психиатрическую больницу, всоре умер от сердечной недостаточности». Мать не признала тело сына. – Вы обманываете. Это не он. – И действительно. Вместо семнадцатилетнего юноши в гробу лежал старик с беззубым ртом и клоками седых волос..
-Генрих жив и скоро выйдет Надо только найти главный документ. Объясняла навязчиво прохожим безумная старуха, шатаясь по улицам города. Ее труп нашли на развалинах кирхи в Старом Лютеранском переулке. Три подростка забили ее до смерти. Зачем? . –Хотели увидеть ее документы- бубнили они в оправдание. В протоколе осмотра места преступления записали « рядом с трупом обнаружены два чемодана с обрывками газет со следами засохшего кала». Но об этом никто в городе не говорил. Это была служебная тайна. Дядя Боря
Звезда рядового Цыбы
Звезда рядового Цыбы
И, когда вдоволь истерзали каждого человека, приказали им раздеться и повели на расстрел.
Было их то ли два, то ли три десятка: старые и молодые, сильные и слабые, - всех расстреляли во дворе пустого коровника. Расстреляли военнопленных к вечеру, когда угомонилось солнце и потянуло из степи прохладой и разно-травьем. А до этого их терзали. Четверо наваливались на одного, валили на землю, пинали сапогами, выкалывали глаза, вырывали из горла кадыки, а тех, кто не умер, стреляли.
Сначала военнопленных загнали в пустой коровник. Рядовой Александр Цыба, щуплый белобрысый паренек, забился в угол стойла. От страха и тре-воги ему хотелось поговорить, но все напряженно молчали, отводя глаза. От жары и вони к горлу подкатывала тошнота. Большие мухи настырно лезли в глаза, ноздри, рот.
Заскрипели двери. В просвете обозначился человек в немецкой форме.
- Кто знает немецкий? – Человек щурился, всматривался в лица пленных. – Не бойтесь, вас накормят, вам будет хорошо.
- Что? Что? – тихо покатилось по коровнику.
- Я могу. Я! – донеслось из мрака.
Шум оборвался.
- Ком цюмир. ( Иди сюда)
Спотыкаясь, через доски и людей к выходу пробирался человек в гимна-стерке без ремня.
- Видал курву ученую? – Заерзал на соломе сосед Цыбы.
- Чего он? – Не понял Сашко.
- За переводчика будет.
Вновь отворились двери, и в коровник вошли уже два человека: немец и переводчик.
- Построиться во дворе по ранжиру, - не то скомандовал, не то попросил переводчик.
Пленные держались кучками, каждый к своим. Цыба оказался где-то по-среди колонны. Солнце жестоко светило, резало глаза. Лицо и руки зудели от укусов оводов и слепней. Жажда песком наждачила в горле.
Из домика-конторки вышли люди: молодой офицер и автоматчики.
- Кто хочет послужить великой Германии? – Громко, но неуверенно крик-нул переводчик. – Кто настоящий патриот своего народа, шаг вперед. Не бойтесь, великая Германия простит вас, - он помолчал, - только коммунисты, комиссары и евреи пусть на пощаду не надеются.
Строй замер. Неожиданно вперед вышел один человек, второй, третий. Добровольцев отвели к домику. После этого офицер и автоматчики двину-лись вдоль колонны.
- Коммунист, комиссар, еврей? – Бубнил переводчик.
- Никак нет! – Неслось в ответ.
Но офицер кивком головы приказывал выводить из строя некоторых плен-ных.
- Я простой солдат, честное слово! – Испуганно кричал один человек, кото-рого вывели автоматчики. – Я хочу служить великой Германии. – но офицер уже не обращал на него внимания.
- Коммунист, комиссар, еврей? – Усталой скороговоркой спросил перево-дчик Цыбы.
- Никак нет! – Негромко, но четко ответил тот. – Крестьянин, насильно мо-билизован.
Офицер перевел взгляд на рядового Цыбу и громко, ударяя на последнее «о», спросил. – Комсомоль?
- Да, - страх обручем сжимал горло, язык дрожал и не слушался.
- Я! – Ухмыльнулся офицер. – Комсомоль?
- Так точно, комсомолец! – Неожиданно голос Цыбы окреп и, не чуя ног, он шагнул вперед
- Сашко, Цыба, - зашептал сосед, когда отошли немцы, - скажи сирота, скажи, буду служить Германии. Убьют ведь, гады. – Цыба молчал.
- Ну и дурак, повторял и буду повторять – дурак! Человек дело предлагал. Кому твоя храбрость нужна? Кого удивить хотел? – Жена Александра Нико-лаевича Цыбы отогнала от блюдца с медом стайку мух.
За столом три человека. Бабушка Евдокия (у нее супруги Цыбы сняли ком-нату для отдыха), Александр Николаевич и Ольга Сидоровна, его жена. День на исходе, легонький ветерок пахнет морем и степным разнотравьем. Все пью чай.
- Кому польза от твоей храбрости? – Продолжает Ольга Сидоровна. Она ловко сшибает муху на лету и бросает ее под ногу.
- А я о храбрости и не думал, - Александр Николаевич тяжело вздыхает. – Не мог я соврать перед хлопцами. Понимаешь, не мог. Все знали, что я ком-сомолец. А храбрости не было.
- Все молчали, а он не мог, - Ольга Сидоровна энергично по-дирижерски взмахивает толстыми руками.
Александр Николаевич достает из пачки сигарету, но, покосившись на хо-зяйку, прячет обратно.
- А дальше-то, как было? – Евдокия гладит белесую от частого мытья кле-енку.
- Расстреляли всех, - отвечает за мужа Ольга Сидоровна. – Одному Богу из-вестно, как он жив остался.
- Ему все известно, - свет радости застилает глаза Евдокии. – Видать креп-ко кто-то молился за тебя Создателю, вот и жив остался.
- Некому молиться было, сирота я.
- А и неправда, сынок, - Евдокия поднимает сухонький пальчик, - единый у нас Отец Небесный. Никакой ты не сирота.
Александр Николаевич деликатно молчит
- Я за тебя молилась. Да! Я молилась и молюсь за каждого человека.
Тех, кого взяли из строя, снова загнали в коровник, мучили, а потом рас-стреляли.
Когда Цыбу вывели во двор, степной ветерок обмыл его лицо. Далеко, по краю степи розовые облака спеленали солнце. – Дождь будет, мелькнуло в сознании Сашко, - примета верная.
Посреди двора за столиком сидел офицер. Рядом примостился переводчик. Вокруг стояли люди с автоматами и несколько добровольцев с закатанными рукавами. На их гимнастерках заплатками чернели пятна крови. Чуть по-одаль валялись истерзанные тела пленных. В холодной дрожи забилось серд-це рядового Цыбы.
- Фамилия, имя, отчество, номер части, звание, - не отрываясь от листков, спросил переводчик.
Рядовой Цыбы пытался сглотнуть что-то, саднившее в горле, но не мог. Я зык не шевелился. В ответ он мотнул головой, - нет.
Офицер слегка кивнул добровольцам. Они рванулись вперед, сбили Цыбу на землю, распяли, придавив руки сапогами к земле, связали ноги ремнем. Один из них село сверху, другой оседлал голову. Сашко начал задыхаться. Он напрягся и выдернул ноги, но руки и голову освободить не смог.
- Чего вылупился? – Кричали сверху. – Ноги прижми, ноги.
Кто-то разорвал на спине Цыбы гимнастерку и сильными руками вонзил в тело острие штыка. Тщательно повел лезвие, чертя пятиконечную звезду. Вышла звезда узкая и длинная, аккурат во всю спину Цыбы. Но не болью, а легкостью и свободой наполнилось его тело. Он уже не лежал на скотном дворе, а шагал босиком по шелковистой траве, а вокруг цвели диковинные растения. Навстречу ему беззвучно летели золотые пчелы, и мать с венком из васильков шла навстречу.
- Сашко, - улыбнулась она и надела венок на голову сына.
- Так то был рай! – Бабушка Евдокия прижала руку к впалой груди. – Рай! – Она смотрела то на Александра Николаевича, то на его жену.
- Может и ваша правда, - Александр Николаевич опять достает сигарету, - но кто бы меня туда пустил? Я ведь в Бога не верую.
- Грех с тобой, - в голосе старушки испуг и возмущение, - в Писании сказа-но «всякий человек, убитый молнией или павший в бою за Родину, непре-менно попадает в рай. Так-то, сынок, – в ее голосе слышалось торжество.
Через несколько дней очнулся рядовой Цыба в полевом госпитале. Сам ни-чего не помнил. Узнал от других, как все было.
Истерзанным людям приказали раздеться, и повели на расстрел. Было их то ли два, то ли три десятка человек. Старые и молодые, сильные и слабые, - всех расстреляли на краю деревни, во дворе пустого коровника. Расстреляли вечером, а ночью пошел дождь. Он напитал землю, напоил растения, омыл холодные тела измученных людей. В ту же ночь был бой за деревню, а к утру ее взяли наши войска. Тела погибших в бою и расстрелянных на скотном дворе решили похоронить в одной могиле. Начали переносить их к яме. Кто-то закричал. – Братцы, смотри, звезда-то живая! Над телом рядового Цыбы склонились солдаты. Звезда на его спине сочилась кровяными слезинками.
- Господи милосердный, - вырвалось у бабушки Евдокии. – Да разве может человек выдержать такие муки?
Александр Николаевич прикурил сигарету, но дымить отошел в сторону. Ольга Сидоровна начала прибирать со стола, ее полное лицо морщилось, будто она чистила луковицу.
- Да он, дочка, воскрес из мертвых, - с испугом прошептала бабушка Евдо-кия. – Господи, прости меня грешную, но он же воскрес.
Слеза мешали говорить Ольге Сидоровне, Александр Николаевич жадно высосал сигарету, долго откашливался, а, вернувшись к столу, спросил.
- К морю пойдем?
- Иди, я догоню, - ответила жена.
- Чего на ночь глядя купаться, холодно, - обеспокоилась старушка.
- Он днем стесняется, - шепнула Ольга Сидоровна, - разные люди. Одни молчат, другие с расспросами лезут. Кожа-то на спине чужая, не загорает…
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Павел Андреевич Примаченко: Главныйдокумент. Сборник рассказов.
25.06.05 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|