Александр Попов: Точка возврата.
Ценность истинно художественного полотна, на мой взгляд, всегда заключается в том, что его Творец, как правило, оставляет в наследие своим толкователям массу неразрешенных вопросов: в каком ключе работал Автор, какие творческие методики использовал, что скрыто за тем или иным образом, кто стал прототипом Лирического героя и т.д. Именно на этой почве взрастают позже пушкино- и чехо- ведения, появляются исследования, монографии предполагаемого и гипотетического планов. Потому что творчество – это мастерская божественного промысла, алтарь, где скрыты эзотерические клады человеческих душ, разгадка которых и есть задача потомков.
Я думаю, что именно из этих соображений и исходил Автор данного сборника, выдвинув в качестве главного тезиса «точку возврата», не оставляя сомнений в том, что перед нами не просто аккуратно подобранные стихотворные сочинения, а некое реминисцентное исследование абстракционистского свойства. Исследование именно творческой среды, ее влияния на формирование личности и позиционирование себя самого в этом нескончаемом эволюционном процессе. Одним словом, Александр ищет свое место среди забытых и звездных имен, пытается обнаружить и объяснить себе самому истоки творческого «прорыва», хочет понять, почему и как, и главное – во имя чего, выпало на него это тяжкое бремя творца, сочинителя и «божьего писаря». Хочу отметить, что подобные сомнения сегодня наблюдаются у большей части пишущего (доминирующе!) мужского сословия, -- таков уж наш прагматичный век, место поэта в котором уже не является столь определенным и социально обусловленным, каким оно было совсем в недалеком прошлом, когда божественные провидцы и оракулы, певцы и изобразители, композиторы и служители Грации составляли цвет общества и духовный свет мира…
К какой же из «теней» абстракционизма можно отнести творчество Александра Попова? Думаю, что это авангард - искусство построения Образа
методом его отслоения от зримой, кажущейся поверхности мира. Авангардизм нередко называют «реализмом апокалипсического века», где «абсурд господствует над смыслом, а индивид враждебен самому себе, обнаруживая скорее свойства растения, молекулы или дыры, чем человека, отображая кризис реальности, которая не вмещается в человечески освоенные формы, тает, исчезает, становится все менее ощутимой и постижимой...»
По крайней мере, таков Матисс, со взгляда на которого и открывает свое повествование Александр Попов. Таковы и последующие реминисценции, в том числе, -- с воспоминаниями о Брейгеле, на 200 лет легендарно опередившего «поэтического полководца» Ломоносова, совершив в далеких Нидерландах «обозный подвиг» деревенского самородка.
«Кто я в этой нескончаемой цепи сумасшедших неудачников, ставших спартанскими заложниками-илотами собственного воображения?» -- между строк вопрошает Автор, надеясь, что труд его все же не напрасен, а сам он все-таки не Сизиф, и тем паче, одновременно, -- не треклятый камень. Ответа нет… возможно, и не будет… ибо титулы Гениев вручает только История – дама неподкупная во всех отношениях…
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Инна Молчанова
|
Точка возврата
2005Матисс |Разбитый кувшин |* * * |Брат |* * * |Сонет |* * * |Неотправленное письмо |Маме |Рваные строки |Тень кудрявой головы не седа... |Пятница, 13-ое |День равноденствия |Март |Точка возврата
Матисс
Взгляд нечаянно остановился
На картине Анри Матисса.
Лег мазком, задыхаясь цветом –
Так старик вспоминает детство.
Лег мазком – и вмиг растворился
На картине Анри Матисса. Разбитый кувшин
Высохло русло в хрусткую ветку.
Медленно-медное солнце таило
Молнии синие.
Сильные краски
Были отмыты
До чистого тона
От светотеней и от оттенков
И ослепительно были немые.
Русло хранило путь на равнины.
Мальчик играл черепками кувшина.
Русло кувшина ему помогало:
Круглые выступы, выемки круглые
Ждали друг друга и вспоминали
Коловращенье гончарного круга.
Глина кувшинных осколков оглохла.
Сколько игры утекало в терпенье!
Вечер к востоку вытягивал тени.
Мальчик устал и уснул,
А осколки
Выбросят
Завтра,
И эта забава
Будет забыта,
И тени на запад
Утро потянет...
Но черепками
Станет играть терпеливая память. * * *
Стыд, от которого не краснеешь,
Расположился в комнате.
Воздух оставался воздухом,
Но дышать становилось труднее.
Пальцы хотели быть сомкнутыми,
А глаза плавали в пиале с нетронутым чаем,
Думая, что ты их не замечаешь.
Воздух казался прозрачным очнувшимся в нас илотам.
Он проводил звуки, которые не становились голосом.
Еле уловимый запах едва проступившего пота
Воспринимался в комнате глоссою
К тексту, затёртому в памяти алкоголем.
И что-то вроде совести пыталось казаться волей.
Нас разделяет не только одежда и кожа.
Завтра опять обещали гололедицу и оттепель.
Я не поскользнусь, я умею быть осторожным
И уважаю прогнозы синоптиков.
Стыд, от которого не краснеешь, почувствует голод.
В зеркало посмотри, но не в целое, а в осколок –
Оттепель семантически влечет за собой холод. Брат
Глаза ребёнка – западня.
Ну что ты смотришь на меня?
Твой взгляд опять поймал во мне
Воспоминания о сне...
Отец оплакивает сына.
Могильная слепая глина
Стыдливо ждёт, когда опять
Позволят ей спокойно спать,
Но ошибается жестоко –
Тебя отравят трупным соком,
И ты, через прогнивший гроб,
Мой жадно поцелуешь лоб.
Ну, обними ж меня сильней,
Чтобы как можно поточней
Смогла бы вылепить мой череп,
Затем в его глухой пещере,
Через глазницы и оскал,
Хочу, чтоб твой язык ласкал
Наскальные рисунки детства –
У бога нет другого средства
Свой замысел запечатлеть –
Ребёнок должен умереть.
Отец в последний раз погладит
Мой лоб, а в это время, сзади,
Глядит в его глухую спину
Мой нерождённый младший брат.
Твой мир был мною опрокинут –
Отец ни в чем не виноват.
Ты ни о чём его не спросишь,
Разжав ладонь, в могилу бросишь
Ком влажной глины и уйдёшь.
Как на меня ты стал похож!
Отпустит взгляд на волю память
И поменяет нас местами.
Глаза ребёнка – западня.
Ты смотришь в мир через меня. * * *
Риск заснуть. Бумага – блядь.
Свет в палате – блик карниза:
Веский повод для каприза
Поэтического криза –
Ночь на строчки растерзать!
Век велит считаться с дозой
Патентованной угрозы
Быть в самом себе занозой.
Что ж, велит – да не неволит,
Только смыслы слов мозолят –
Епитимьи, игры, роли...
Из МУЗЕЯ, из АРХИВА,
Шаг за шагом, терпеливо,
Не прельстясь паллиативом
Ухожу. Потух карниз.
После криза спит каприз.
Пахнет хлоркой парадиз.
Видно, в этом декабре
Для природы смертный грех
Быть добрее на заре.
Но сосед мой по палате
Ликом спящего дитяти
По долгам природы платит. Сонет
Все в сонете неслучайно,
Но причина – не исток.
Все, что явно – станет тайным:
Рок четырнадцати строк.
Не греши необычайным.
Мудрый, сдержанный Восток
Преподаст в обряде чайном
Тонкой строгости урок.
Ритуалы суть рецепты,
Все апостолы – адепты,
Обессмыслен мифом миф.
Я иду по кромке воли,
Поводырь судьбы и доли –
Сам и камень, и Сизиф. * * *
Гляжу я мимо глаз,
А между тем, – в глаза.
Давно узнал я Вас –
Сто лет тому назад.
Сто лет тому назад
Я Вам читал стихи.
Печальные глаза
Огрехи и грехи
Почти бессвязных строк
Прощали и, грустя,
Предсказывали срок
Им сбыться век спустя. Неотправленное письмо
Письмо рискует быть неотправленным…
На ночь окна там закрывали ставнями –
Там, где впервые с собою я встретился.
Меня стало два, но захотелось третьего.
Это я понял позже: понял, что хочется
Вырваться из удвоенного, но одиночества.
Позже, когда дома стали многоэтажными,
И ночами окна вынужденно были отважными,
Ибо шторы лишь прибавляли порочности,
И на фоне спящего дома все выдавали с точностью
До последнего вздоха после запятой нежности,
Округляя таинство до тишины по принципу смежности.
Третий – лишний, за третьим всегда – четвёртые.
Рост рассвета простит на простыне распростёртого.
Но провидица-память предательством глаз потчует,
С пацанами балует, что звали меня по отчеству,
Знали, что презираю закон исключённого третьего,
А его-то и нет, понимаете, нет его у меня, нет его!
Ах ты, помесь шаманства и православия,
Исключенье из правил, застывшее в правило,
Каин, которого спас аборт, погубивший Авеля!
Что ж, двустворчатый,
расправляй крыла свои, меченый!
Время взорвано, а куда летим – вечный вечер там.
Когда тело разваливается на боль и терпение,
Глаза забывают, что они еще орган зрения,
А не только совести, которая, видимо, разница
Между «хочу» и «надо». А вечер опять дразнится,
Поскольку письмо и сегодня не будет дописано,
А не то что отправлено. Но оно независимо
От времени года и суток, тем более адреса… Маме
Мама! Сын твой сойдет с ума.
Ма!..
Будет посох, оплечь сума.
Ма!..
Будет карий навыкат зряч
Глаз –
Болью око любовь не зря
Жгла.
Пальцев пять плюс перо – шесть,
Жест.
Опрокинут я в слов стынь.
Стык
Рельсов – пульс мой. Судьбы костыль –
Стыд.
Мама! Я – живой, а вокруг зима…
Ма!..
Пера взмах… Я не сойду с ума…
Ма… Рваные строки
Тень кудрявой головы не седа...
Тень кудрявой головы не седа.
Обопрусь чуть-чуть седой на ладонь.
Как Адам, тень не знает стыда,
Правда, до грехопадения, до...
Заварю, нет не чефир, чай-«купец»,
Важно, как пацан, «Беломор» засмолю.
Нерадивый на земле я жилец,
Но когда я люблю – я люблю.
Эка невидаль месяц март!
Так, скабрезник и шалопут.
Зло мяукает миокард.
Кончается пост, да всегдашен блуд.
Что Россия? Россия – вдоль…
Нёбо ласкает и речь, и снедь.
Небо предполагает роль,
А папироса пытается тлеть.
Мужские рифмы, когда одни –
Двухъярусных коек ряд.
Но порой как сладко на них
Дети мира похрапывают и сопят.
Одного такого я было убил.
Как судьбу, я кровать тряс.
Был подъем. Как умел – будил.
Сетка со спящим на спящего сорвалась...
Случай, видно, синоним зла.
Если в корень зреть и всерьёз.
Но тогда не хватает тепла,
Улыбок нечаянных и светлых слёз.
Даже тень остывает в лень.
Спящий жив. Исключенья не знают правил.
Так случается на земле,
Что рифмуются Каин и Авель. Пятница, 13-ое
День равноденствия
Март
Сегодня рисует Брейгель
Мой тесный для мести мир.
Прозрачность весною бредит,
Невинностью и детьми.
Сетчатка случайным облита.
Утрачено ремесло
Прятаться, как улитка,
В одиночество и число.
Как времени позвоночник
Желание сжечь в стихах
Себя, как плохой подстрочник
Адамового греха.
Отвесно мозолям воли,
Отвесно лиловой мгле,
Застенчивый плачет Голем
И светло блефует Блейк! Точка возврата
Пустота границы нянчит.
Ум шевелится на блюдце.
Стыд встаёт со дна колодца.
Запах плесени поёт.
Торопливо сердце клянчит
Перебоями таблетку.
Сигарета, кофе сладкий,
Бритва, ранка, крепкий йод.
Ветра нет. Шумит фонтанчик,
Напрягая нежно струи.
Громоздятся в небе страхи.
Чёрный, бархатный июль.
Дар бессонницы обманчив:
Мотылёк летит навстречу
Смерти, радостной и строгой.
– Отодвинь скорее тюль!
Не успею! Всюду воздух!
Воздух взорванного детства.
Отраженья сыты сходством –
Ненасытны зеркала!
Вдох и выдох. Верить поздно.
Зреет горькое упрямство,
Улыбается Прокрусту
И на смерть не держит зла.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Александр Попов: Точка возврата. Сборник стихов.
23.04.05 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|