* * *
Ни глубоко ручьи текут, ни мелко –
Стальные, сталью режутся на стрелках,
И, стуком каждый стык перебирая
И ритмы сам свои перевирая,
Великий поезд в них нырмя ныряет
И повороты, вторя, повторяет.
И что? И что привиделось такое –
Устали мы от мира и покоя?
И треплемся в пути о чем-то вздорном,
Макулатурно-водочно-коверном,
И объясняем вежливо соседям,
Куда, давно ль... Мы едем, едем, едем
За берегами заоконной сини
В нерастекаемость Руси...
Неисчерпаемость России.
Взгляд машиниста
Навстречу - то широкие поля,
То коридор, лесами окаймленный,
В стекле кабины, зренье опаля,
Сверкают светом желтым иль зеленым.
А сдвинь окно – такой рванет напор,
Что будет слышен дизель еле-еле,
И сердце, всем ветрам наперекор,
Рванется ввысь, как мальчик на качелях.
Его подхватит радостная боль.
Оно начнет все яростнее биться,
Не умещая к скорости любовь.
В нее нельзя мужчинам не влюбиться!
***
Реченька-речка стальная струится
В доброе утро – здорово, сестрица!
Тянется лес, перед зорькой притихший,
Рад нашей встрече – здорово, братишка!
Ждет, улыбается поезду поле –
Отчее полюшко, здравствуй, родное!
Светел наш путь, словно день этот ясный.
Здравствуй, дорога железная, здравствуй!
* * *
Трудись, и однажды, пронзив чернозем,
Почувствуешь землю живую живьем:
Червей, словно вены дрожащие, в дерне
И в черной работе окрепшие корни,
И затхлый и сладкий до горечи дух, –
И кратко подумаешь, чуть ли не вслух,
Что в этом и суть, как артерии жизни:
Крепить для людей черноземы Отчизны...
Ночная дорога
Поездными огнями разорванный,
В щели окон проникнуть стремясь,
Ветер следом бежит, меж платформами
Оступаясь в кюветную грязь.
Тянет в небе неспешную борозду
Тонкий месяц, как лемех, остер.
Улыбается в рыжую бороду
Пробудившийся в поле костер.
Фляга
Окопы-шрамы вдоль оврага.
Насквозь простреленная фляга.
Я зачерпнул бы из криницы –
Из глуби ран война струится.
Гляжу в нее прицельным взглядом
И вижу явь и призрак разом:
Зрачки из дали опаленной
Следят – их сорок миллионов.
Пью, пробуждаясь, память-влагу.
Храню расстрелянную флягу.
* * *
Небо, как река, над чередою
Наших дел, безделиц, снов и слов
Уплывает в даль, где за чертою
Удит неизвестный рыболов.
Ни волны, ни шороха, ни плеска.
Лишь однажды в день над суетой
Дергается тоненькая леска
С крутобокой рыбкой золотой.
Подсолнух
Будто льва дразнящий обруч
В лепестках огня,
У шоссе горит подсолнух --
Солнышку родня.
Что за диво? Беспризорный –
До сих пор живой?
Разве стерпят наши люди,
Чтобы – с головой?
Ой! Прохожий хищно зыркнул.
Прыгнул в пламя, будто в цирке!
Август
Соловьи свое оттенькали.
Небо выцвело, как лен.
В сад с багровыми оттенками
Заглянул из парка клен.
И услышал: свисты зяблика,
Воробьишкино "Жи-ву!"
Перебило стуком яблоко,
Вдруг упавшее в траву.
Былинное
Не уходи
Солнце, стой, подожди, провожать не готов
Неусталую совесть я в темень.
Только-только и выучил несколько слов,
Чтоб с тобой говорить или с теми,
Кто душой наделен в представленьях людских:
С горным склоном, травой, водопадом, –
Чтоб их мудрость не глохла в тисках городских,
Чтоб не кончился день мой разладом.
Солнце, стой, подожди, чтоб узнать я успел,
Как же спать можно там, успокоясь,
Где бессонница совести – это предел
Многих дней, и где день – это совесть.
Поэтому
Обучая подростков отважной профессии,
Увлеченные взгляды мальчишек ловлю,
И тогда говорю им о русской поэзии,
О стихах и поэтах, которых люблю.
Не всегда имена или строки поэтовы
Им до сердца доходят: все могут забыть,
Чтобы дать подзатыльник соседу. Поэтому
Говорю о поэзии – им же взрослыми быть!
Вопросы
Неужто уходит родная земля?
И что с нею сталось, ругают ругмя?
Неужто разносят, как с тополя пух,
Отчизну под ноги людских нескладух?
А это не ваш ли оставленный дом?
Не ваша ли мать пред закатным окном?
На быстрине
Через речку-быстрину
Переправа.
Поперек ли плыть струи?
Влево? Вправо?
Чтобы к месту угодить
Назначенья,
Лучше выше заходить
По теченью.
Сносит в низость, в подлецы
Жизнь порою.
Возносись в мечтах своих
До героя!
Зябь
Зачем спикировал на зябкий чернозем
Почти мгновенно слившийся с ним ворон
И, будто высчитав ходы прибором,
Пошел то вкось, то прямо – шахматным ферзем?
Что здесь искать ему иль, может, охранять?
Давно снят урожай и все, что можно снять.
Лишь дикий дождь не вырван и не скошен.
Растет, колючим ветром перекошен.
*
Пробудилась, отбросив завесу
Паутинных росистых тенет,
Обнаженно-остылая, к лесу,
Подожженному осенью, льнет.
Разметалась, оттаяла к полдню,
Раздобрела, – а если прямей, –
Размечталась о будущей пользе
Этой паханой лени своей...
Тепловоз
Отрешаясь от жаркого дела,
Тускловато на поезд косит:
"До чего мне возить надоело!"
И заглох. А кому же возить?
Суетятся вдали пассажиры,
Кувыркается рядом багаж.
Он глазеет остуженно-сирый.
Приближаемся – кажется, наш.
Пригляделись. Машина в порядке.
Обстучали ободья колес.
Все путем. И подал рукоятки,
И поласковей стал тепловоз:
"А чего нам делить и ругаться?
Уважительный, вроде, народ..."
Делать нечего, надо впрягаться:
"Запускайте!" И гоним вперед.
* * *
Идя вдоль берега, вглядись,
Как убывает буйство скоро,
Как меркнет бег, чем дальше вниз
Течет река навстречу морю.
Идя вдоль времени, пора
Понять, как это ни прискорбно,
Что ты не тот, что был вчера,
И стал из буйного покорным.
Что у тебя, как у реки –
От родника до дельты ленной,
Лишь имя, сути вопреки,
Одно осталось неизменным...
Отчего
Отчего человек пробуждается хмур?..
Ведь утрами он будто рождается снова –
Лишь болезни, привычки да горький прищур
Отличают его от младенца грудного.
Утро – жизни начало, и длиться ей – день.
Что вчерашние мы для сегодняшних? Память?
Кто же прошлое выставит, будто мишень?
Кто же боли-ошибки захочет оставить?
Каждый раз, пробуждаясь, другими встаем
И как будто не помним вчерашнего мудро.
Только что-то в нас ноет, наверно, о нем ...
Неохотно рождаемся утро за утром.
Не обо мне
Среди голов, зело раскудренных,
Повесив сонную свою,
В электропоезде заутреню,
Привычно тесную стою.
Несемся мы с точильной скоростью,
По моргновениям, не вдруг,
Роняя сна и яви прорости
Из размыкающихся рук.
В бреду колесного икания
Все возвращаюсь в тихий дом,
Где за гардиною миткалевой
Сидит и плачет... о другом.
* * *
Что глазеешь-то, в лисьей шубке,
С головой, огневой от хны?
Что кровавишь помадой зубки?
Твоя хищность мне – хоть бы хны!
Я и сам – зыркану дуплетом –
Как слепая, пойдешь вослед –
С грешновкусием не по летам,
С нерастраченным бабьим летом,
Перекрашенным в хитрый цвет!
* * *
Ты моя?
Нет, не думаю,
Если сам я не свой.
Существуем не суммою –
Разделенной тоской.
Ах, оставь!
Что за равенство
Между мной и тобой?
Ты любви моей таинство,
Для тебя я – любой.
Ты высокая истина,
Я же низменно лгу,
Ты со мной независима,
Я с тобой – не могу!
Белые вороны
Белые – есть ли на свете вороны?
Бело-вороньи – встречали вы стаи?
Белые – может, вороньи матроны?
Станет ли белой ворона простая?
Можно ли белой вороной казаться?
Может ворона в муке изваляться,
Вымазать перья известкой иль мелом –
Ряженой станет, но только не белой!
Хоть очернить может белую всякий,
Белая в черную не превратится.
Белая будет в любой передряге –
Белой: красивой талантливой птицей!
* * *
Отрадно, сбежав из шуршащего ада
Набросков, начатков, готовых страниц,
Вдыхать горький дым посреди листопада
И сладостный запах корней и грибниц...
Но остро манит из янтарного царства
Обратно к сомнениям белым, туда,
Где ждут, как судьба, и боязнь, и бунтарство,
Года непризнания, годы труда...
Прощание
Весна уйдет. Отвеселятся льдины,
Оставив память о сверканьи глыб.
Лишь коростель увидит в миг пустынный –
Слезами полнятся глаза у рыб.
И долго птичий голос над водою
Стелиться будет с верезгом сверла,
А берега, ерошась лебедою –
Махать вослед, как сизых два крыла.
* * * Памяти Матери
Преклонюсь на славянском пригорке
Поминальной пасхальной порой
На подрост из еловинки горькой,
Не боясь, что пристукнет жарой.
Посижу, чтоб увидеть, как с неба
Вечный звон принимает земля.
А душе дам нектара и хлеба,
И пущу полетать, как шмеля.
Здесь не может она заблудиться.
Не боюсь, что ее не поймут.
Помолюсь, и душа воскрылится,
От сует убегая и смут…
* * *
Как дорога петляет! Подъемы вблизи незаметны,
И уклоны малы, только шпалы – быстрей и быстрей!
И над рельсами мчатся, свиваясь в прыжках несусветных,
Перегонные тени, лучи поездных фонарей...
Да и мы – все спешим, то ее возлюбя, то ругая,
Сатанея от света, карабкаясь кротко из тьмы,
А оглянемся – стоп! – чья дорога? – не наша, другая!
Но кого убедишь, что по ней отмелькали не мы?
Эрнест Стефанович: Дороги неезженой зов.