Проснись
Публика в сборе?
Публика в сборе?
Публика в сборе?
Действо начнется вскоре.
Проснись!
Не вспомнить, где был.
Приснится ли вновь?
Призрачная песня
Сны с волос отряхни,
радость моя, сладость моя.
Выбери день, выбери знак дню своему.
Сразу увидишь:
день – Божий дар.
Бескрайний берег блестит под алмазной луной,
таятся нагие пары в прозрачной его тиши,
и мы смеемся, как дети, нежны и грешны,
ныряя в пушистые юные грезы.
Отовсюду – мелодии и голоса.
Выбери древний распев.
Снова настал черед.
Пусть льется под луной
лад иной
у озера, как встарь.
Войди еще раз в сладкий лес,
в жаркий сон,
к нам иди.
Всё растворяется в танце.
Утреннее шоссе
Мы – с отцом и матерью – еще
дед с бабкой – ехали поутру через
пустыню, а грузовик с работягами-индейцами
не то врезался в другую машину, не то просто – не
знаю, что случилось – но индейцев разбросало
по всей трассе, и в крови они умирали.
Тормозим, останавливаемся. В тот раз я впервые
вкусил страх. Мне было, наверное, года четыре – ребенок
что цветок, головка едва трепещет на
ветру, брат.
Сдается мне, как вспомню об этом сейчас,
что души призраков тех мертвых индейцев...
может, одна или две... носились
рядом, суетились, вот и заскочили
в мою душу. И до сих пор они там.
-----
Истекают кровью разбросанные по утреннему шоссе индейцы.
Осаждают призраки ломкую душу младенца.
Кровь на улицах в граде Нью-Хейвене.
Обагряет кровли и кроны Вениса.
Кровь в любви моей жутким летом.
Кроваво-красное солнце Призрачного Л-А.
Кровь кричит в ее мозгу, когда ей отрубают пальцы.
Кровь рождается вместе с нацией.
Кровь – роза тайного союза.
Кровь приливает, гонится за мной.
Индеец, индеец, чего ради ты умер?
Отвечает индеец: ни за что ни про что.
Просыпающиеся новорожденные
Тихо шевелятся, тихо встают
мертвецы – просыпающиеся новорожденные
с увечными конечностями и мокрыми душами.
Тихо вздыхают в погребальном восторге.
Кто позвал этих мертвых на танец?
Юная женщина, разучивающая призрак песни на рояле-младенце?
Дети пустыни?
Или сам бог-призрак – запинаясь, вопя и трепясь невпопад?
Я вас призвал, чтобы помазать землю,
провозгласить печаль, спадающую, как обгорелая кожа,
блага вам пожелать,
возгордиться подобно новому монстру,
а теперь зову к молитве.
Переходный возраст
Военный пост в пустыне.
Как утрясти былое,
потайные челюсти, суставы времени?
База.
Переходный возраст в засушливом краю.
Норы и пещеры.
Мой друг час ехал каждый день с гор,
в автобусе стояк от тряски, на коленках книжки.
Кому-то обломилось на танцульках –
лучшей паре подарили диски.
Бесподобно черные пляшут – от бедра.
Черный блестящий хром
Музыка была новым
черным блестящим хромом
и над летом летела,
как прозрачная ночь.
Ди-джеи, на колесах, чтоб не заснуть,
развлекали народ неделю подряд.
Шли в студию,
и кто-то знал его,
знаменитого шоумена.
Он приезжал к нам в школу
и гонял записи.
А когда он вылез на солнцепек
и пошел к своей машине,
мы увидели: наши мокрощелки ему
на ветровом стекле написали ХУЙ.
Он стер его тряпкой,
усмехнулся и уехал.
Богатый. Большая тачка.
-----
Мои кореша тебя найдут.
Здесь насилуют в овраге,
совращают в машинах, заброшенных домах,
дерутся в гастрономах.
Пыль,
башмаки,
рубаха нараспашку, ворот стойкой,
лаком сверкает укладка.
Эй, чувак, нужны телки, колеса, трава? Вперед...
Я тебе покажу веселье.
Здесь есть всё. Вперед...
Я тебе покажу.
Ангелы и матросы
Ангелы и матросы,
сочные девки,
заборы на задворках,
палатки.
Сны глядят друг на друга в упор:
шикарные мягкие тачки,
телки в гаражах, стриптиз
за кир и шмотки,
за полбанки вина и полдюжины пива
скачут-дрочат, рожденные страдать,
обреченные раздеваться в глуши.
Я тебе не старый хрен.
Никаких не будет сцен.
Расскажу как на духу, где был, и с кем.
Всю жизнь играю, не убиваю,
вечный свидетель – на грани славы или над,
заманил двух девчонок в номер,
одна знакомая, другая новая, помоложе.
Вроде мексиканка или пуэрториканка,
нищие пацаны, шрамы на ягодицах от отцовского ремня.
Сочиняет на ходу историю
о своем дружке, о смертельных тинейджерских играх.
Классный парень, в машине загнулся.
Невпопад.
Бессвязно.
Иди ко мне.
Люблю тебя.
Мир на земле.
Умрешь за меня?
Теперь языком.
Вот так.
Готово.
Я не изменю,
не уйду, не обману,
только улетим еще разок.
Странно, что у меня на тебя встал.
Усмехаясь, слегка ее хлещет ремнем.
Разве я плохо старалась? спрашивает она,
уже одетая и уходя.
Из испанской телки хлещет кровь.
Твердит про свой цикл.
Католический рай.
На шее у меня старинное индейское распятье.
Грудь моя крепка и загорела.
Лежа на жалких обтруханных простынях с кровоточащей девой,
можно задумать убийство
или основать религию.
Полный отпад
Вот что я вам скажу...
Никакое вечное блаженство не искупит
растраченной зари.
Тогда всё было проще и запутанней.
Выйдя летней ночью на пристань,
я встретил двух девушек.
Блондинку звали Свобода,
брюнетку – Предприимчивость.
Они и рассказали мне эту историю.
Теперь послушайте вы...
Я вам расскажу о техасском радио и биг-бите,
обволакивающем, медленном, неистовом,
как новый язык,
проникающий в голову с холодной внезапной яростью небесного посланца.
Расскажу о сердечной боли и утрате бога,
странствиях в безнадежной ночи.
Здесь на всю округу ни одной звезды.
Здесь у нас
полный отпад.
Кино
Кино начнется через пять минут,
объявил бессмысленный голос,
занимайте места или ждите следующего сеанса.
Мы нехотя потянулись в зал,
огромный и безмолвный.
Едва уселись в темноте, опять этот голос.
Программа на сегодняшний вечер не нова.
Вы знаете это зрелище вдоль и поперек.
Вы видели рожденье, жизнь и смерть,
можете вспомнить и остальное.
Хорошо ли жилось, когда вы умирали?
На сценарий потянет?
Выбираюсь отсюда.
Куда идешь?
На ту сторону утра.
Прошу, не разгоняйте облака, пагоды.
Ее пизденка стиснула его, как теплая дружеская рука.
Порядок, все твои здесь.
Когда же я их увижу?
Первым делом тебе нальют.
Не надо.
Ну, в смысле, набьют.
Искрится блик, серебрится крик...
Нет, столько нельзя.
Проклинаю, молю
Проклинаю, молю.
Тупоголовые мутанты,
всё жду, когда кто-то из вас возникнет.
Какая-нибудь жирная лахудра.
Огородные свиньи и пиздострадальцы.
Капустные святоши.
Говночисты и индивидуалисты.
Занудные чиновники.
Молчаливые неудачники.
Похотливые торгаши.
Мои боевые денди.
Чудовища всех мастей,
в зельях познавшие толк,
пожалуйте в нашу процессию
Вот комедианты,
смешной народ,
сплошной индейский хоровод.
Что за жесты,
Какой апломб.
Все на место, полный облом.
Слова бегут врозь,
сами по себе.
Слово – как трость при ходьбе.
Посади – и скоро пожнешь.
Погляди – какая дрожь.
Я ведь не пидор.
Слово – мой идол.
Американская ночь
Приветствуем американскую ночь!
Что это было?
Не знаю.
Вроде стреляют... гром.
Американская ночь (Мотель-блюз)
Мир горит
Мир горит... Такси из Африки... Гранд-Отель...
Он перебрал большая пьянка вчера вечером помнится смутно
во все стороны заспать безумные часы никогда не вернусь
в норму достала мерзкая обслуга
Американская молитва
Видишь брожение
под звездами?
Знаешь, что мы существуем?
Забыл ключи
от царства?
Ты родился уже,
ты живешь?
Заново придумаем богов, все мифы
столетий
Прославим символы старых урочищ
(Помнишь уроки
древней войны?)
Нам нужны золотые соития.
Гогочут отцы
в чаще.
Сгинула мать в море.
Знаешь, нас ведут на
бойню тихие адмиралы,
алчные генералы
жиреют на юной крови.
Знаешь, нами правит Ти-Ви.
Кроваво скалится луна.
Партизанские банды вербуются
в ближайшем вертограде,
собираются на войну с невинными
пастухами, которые просто умирают.
О великий творец бытия,
дай нам еще один час –
выполнить нашу роль,
выправить нашу жизнь
Мотыльки и безбожники небесны вдвойне –
и погибают.
Живем, умираем,
но смерть – не предел.
Дальше бредем
сквозь мрак,
держась за жизнь –
вожделенный цветок.
За пизды-хуи
отчаянья.
Вот так и подцепили
последнее виденье.
Колумбов пах пронзила
зеленая смерть.
(Я тронул ее бедро,
и смерть улыбнулась)
Мы собрались в этом древнем
безумном театре,
чтоб сеять жажду жизни
и бежать от кишащей мудрости
улиц.
Штормит в закромах.
Заколочены окна,
и только одно
дрожит и спасает
небесным притворством
слов.
Музыка распаляет страсть.
(Когда цареубийц
на волю отпускают,
тысяча магов в стране возникает.)
Где же тризны
обетованные?
Где же вино,
Новое Вино?
(гибнет в лозе)
Плач
Оплакивай мой член,
побитый и распятый.
Стремлюсь тебя узнать,
постигая душевный лад,
сумей распахнуть
сокровенный стриптиз.
Как смерть обрести в утреннем шоу?
Понятную ребенку гибель на экране.
Пагубную мистерию, проникающую в стихи.
Долгий путь, порожденный смертью моего члена.
Прости бедных стариков, пустивших нас в жизнь,
преподавших нам бога в детской вечерней молитве.
Гитарист,
мудрый древний сатир,
оду спой моему члену.
Успокой его плач.
Укрепи и направь нас, мы мерзлые
мертвые клетки.
Опухоль нас пронзает
в самое сердце.
Открой великий дар:
Слово Силу Транс.
Вот верная подруга со своим зверьем.
Распатланные девки.
Пышные бабы на излете.
Монстры во плоти.
Все краски заодно.
Созидают ковчег
во спасение рода.
В каком же аду горячее,
чем здесь
и сейчас?
Я стиснул ее бедро, и смерть улыбнулась.
Боевая подруга.
Смерть и мой член – вот весь мир.
Любые обиды стерплю ради вас,
Мудрость Роскошь Страсть.
Строчка за строчкой
исцеляют слова скорбь.
Ведь смерть моего члена
не страшна в этом легком огне.
Ранят слова, но они же и лечат,
если поверить.
Поплачем же вместе над умершим членом,
смыслом наполним крылатую ночь.
Пусть мальчики сходят с ума и страдают.
Свой член приношу на алтарь тишины.
Автостопщик
Мысли к месту и некстати.
Автостопщик
стоял на обочине,
выставив палец
с холодным расчетом.
Привет. Как жизнь? Возвращаюсь в город.
Побродил по пустыне немного.
Всадники грозы
Ну да. В самой глуши.
Всадники грозы
Точно...
На свет явились мы
Слушай, друг, у меня вообще-то проблемы.
И жить обречены
Когда я был в пустыне, понимаешь...
Как некормленные псы,
Одни в разгар игры
Как бы тебе это сказать...
Всадники грозы
Короче, я убил человека.
Вот убийца на пути
Нет...
Коварней твари не найти
Ничего страшного.
Вряд ли кто узнает, но...
Свой отпуск ты возьми
просто...
Уезжай с детьми
тот парень меня подвозил...
А его в салон пусти
и зацепился...
И душу не спасти
а мне не понравилось, понимаешь...
Убийца на пути
и я его грохнул.
Такие дела.
Час для чуда
Вечный обман,
час подари для чуда.
Наши руки в огне,
мы летим за скворцом,
знаем бархатный миг.
Мы племя восточных нег.
Мы солнце и ночь.
Дай же навек
веру.
Темная страсть,
дай нам во власть
Ночь.
Сотню оттенков
нам подари,
щедрую мандалу
мне и тебе,
а твоему
шелковистому дому
хмель, мудрость
и постель.
Смутный приказ,
вечный обман
в плен тебя взял.
Верить могли,
но прошло столько лет.
Где-то вдали
теплится след.
Порой еще виден свет.
А ложную суть
отныне забудь.
Свобода живет
Ты слышал: свобода живет
лишь в учебниках?
Ты слышал: правят безумцы
нашими тюрьмами?
Мы застряли в застенках,
в свободно-бело-протестантской
стремнине,
зависаем вниз головой
на пределе тоски,
тянемся к смерти
на краю свечи,
чего-то ищем,
а оно нас уже нашло.
Пир друзей
Устал от сомнений.
Меня захлестнули
жестокие
южные связи.
Здесь слуги правят бал,
цепные псы и мерзкие их бабы
залатанные одеяла тянут
с несчастных наших моряков.
Обрыдли постные лица,
глядящие с телеэкрана.
Башня, мне розы нужны,
а не пашня, ясно?
Рубиновые инфанты
должны явиться на смену
бродячим недоноскам.
Эти мутанты, добыча
зеленого перегноя,
жаждут нас заманить
в свой огород.
А знаешь, как в нелепый час приходит
бессильная и яростная смерть
внезапно, без предупреждений?
Не в меру радуясь пугающему гостю,
тебя укладывает спать.
Смерть ангелами делает всех нас
и крылья дарит
взамен ненужных плеч,
блестящие как вороновы
когти.
На деньгах и нарядах ставим крест,
и мир иной привычных краше мест,
пока в нем не раскроются инцест
и вялая растительная жизнь.
Я не уйду.
Уж лучше пир друзей,
чем клан гигантов.
Владимир Бойко: Джим Моррисон. Американская молитва.