wanderlust
Мы тихо несемся по темной стране
мимо редких огней
сине-белых.
Далеких больших городов имена
называют
бессонные знаки.
По радио — смутно понятная речь
и спокойные,
странные песни...
Проснусь — и не хочется верить,
что их, даже их
без меня не допели.
daysleeper
дождливое утро в туманном раю
окон последнего этажа
огни, провожавшие ночь, расходятся
город внизу
шумит, как встающий ветер
еще немного — и солнце
разгонит холодный дым
над днем, в котором не будет меня
я встану с первыми маяками
когда загорятся красные глаза у труб
над пустыми заводами
марс
Он спал, пока в безумной звездной дали
мелькали миллионы чьих-то лет.
Исчерченные камни сохраняли
круги давно разбившихся планет.
Здесь то же солнце славили поэты,
здесь то же зло творили короли...
Пустыня. Ночь. Метеоритов меты.
Он спал без снов, пока мы не пришли.
***
День стынет. На коленях у старушки
мурлыкает ручная кофемолка.
На шторах свет. Пылинки, словно мушки,
вращаются над деревянной полкой
в косом луче, что вдоль стены прокрался
и краешком касается иконы...
Луны морозный лик нарисовался
на небесах, как на стекле оконном.
XXI
Когда гнилые веры и обиды
присыпал новой эры первый снег,
пластмассово-стеклянной Антарктидой
мерещился вам двадцать первый век.
И вот он, холод цифры непривычной,
вот ветра гул в зияющих нулях.
Пророчества закованы в кавычки.
Нам плыть и плыть на ржавых кораблях.
мирок
Там небо - фаянс,
и звезды сквозят,
подобные рисовым зернам;
там солнце и грязь
рождают тигрят
прозрачно-оранжевых с черным.
Там плавает мысль,
как мыльный пузырь,
по рощам - одна, но какая!
И тайна, как мышь,
грызет монастырь,
порой на столетья смолкая.
***
Вчера был храм подобен рынку:
туда глазеть пришел народ,
как змея, съевшего картинку,
галлюцинациями рвет.
Все повторяли: «да, впервые».
И до сырой, глухой зари
гудели волки паровые,
а змей светился изнутри.
а-ырр
ночь
Тень упала на землю — и свет, задрожав,
разлетелся в квадратики окон.
Как ночные столицы далеких держав,
звезды светятся в небе широком.
Этой ночью мне глаз ни на миг не сомкнуть
и слепою судьбой быть ведомым —
как дороги заманчивы! Млечный же Путь
начинается прямо над домом.
***
кофе с молоком
Мы вымерли. Остались только эти.
А эти не взлелеют ничего,
им лишь бы пуля зрела в пистолете
и было прочно все обречено.
А мы хотели мистики, и чтобы
добро и зло — как кофе с молоком,
и на ночь не задергивали шторы,
залюбовавшись дальним огоньком.
***
Прости мне эти вздохи свысока!
На трепетно цветущие низины
наплыли городские облака,
пропитанные матом и бензином,
и сумасшедшим рухнули дождем,
отравленным, быть может, но прозрачным...
Любовь моя, я так же изможден,
и это так же ничего не значит.
романсик
Нехитрое лето из волн и песка
схлестнуло девчонку и парня...
Ночь. Море. Одни. И такая тоска.
И ясно как ночь, что не пара.
Слова забрели в философскую глушь,
а взляды, сходясь, не темнели...
Тяжелый и пыльный прожекторный луч
ворочался в девственном небе.
теплая погода
Мелкий дождик из SMS веселит прохожих -
Что им пуля закатного солнца в виске у неба?
Кто-то влюблен, а кого-то, быть может, гложет,
Не поймал ли какую рыбку всемирный невод,
Пока их кружит в офлайне и надо быстро
Через дорогу, чтоб светофор не сглазил...
И каждому сердце щекочет фруктовый лазер
Какого-то беспредметного любопытства.
***
Для других я – один, но вернувшись от этих других,
я опять раскидаю себя, как одежду по креслам;
буду собственным путаным черновиком от руки,
буду той безголовостью, к полу сходящей отвесно,
до которой своя же мне видимость усечена.
В одиночестве необязательно быть человеком.
Но бывает, очнусь от себя – и в лицо тишина,
светофор без огня, тишина с немигающим веком.
подражание поплавскому
Между звездами есть провода.
Их невидимый гул иногда,
в хирургически лютый мороз,
выдает небосвода износ.
Говорит мне убийца: «я ждал».
И снежинки летят на кинжал,
словно мошки на свет - я убит,
а за облаком провод хрипит.
И убийца торопится мой,
он простужен и хочет домой.
Улетел новогодний салют,
возле тучи завис изумруд.
древний язык
Повезло землекопам извлечь
Заодно с серебром и костями
Мертвецов угловатую речь,
Врозь лежавшую с их челюстями.
Я же с глины углы срисовал
И сличал, то в восторге, то в скуке
Глядя в череп, слепой, как сова,
Что когда-то вмещал эти звуки
С камасутрой глагольных времен,
С падежами скрижалей на десять...
Но сказать, чтоб народ был умен?
Не надейся, мертвец, не надейся.
мариенбад
Доказано: я (насмехайтесь, вменяйте в вину)
Не лучше других эмигрантов, которые рвутся,
Как в звездное небо, в абстрактно родную страну.
Здесь космос. Я здесь невесом. И хотел бы вернуться.
Не в Прагу (на землю), а в Мариенбад (на луну).
Приеду, с обшарпанной станции снова сойду
В мирок минеральной воды и фарфоровой суши,
И выищу снова в опрятно-безликом ряду
Дом (желтый? зеленый?), где некогда «Мертвые души»
Горели в спокойном камине, как в мертвом аду.
Но дело не в них. Понимаете, Мариенбад
Был первою местностью, первою точкой на шаре,
Куда я приехал один. И бродил наугад.
И вусмерть напился в каком-то охотничьем баре.
И был совершенно ничей. И ничейности рад.
blue/gray
Близорукая, как же несмело и слепо
Голубыми глазами, в которых осело
Больше мелкого шрифта, чем в море — скелетов,
Ты смотрела в глаза, где за облачно-серым
Плыли звезды. Квадратные звезды. И бойко
Космолётик разменивал встречных пришельцев
На десятки очков. Ты влюбилась. Не бойся,
Это просто весна, а не таянье шельфов.
принцип
Пока стучит само — не надо,
чтоб в сердце что-нибудь стучалось.
Люблю сам принцип листопада,
неторопливую случайность, —
пусть осень, пошлая, как водка,
все портит пафосом утраты.
Люблю, как заполночь высотка
теряет желтые квадраты.
Николай Ершов: 1999—2004: нечет.