"В кожу слов свою нежность не облекал..."
Память кожи
Память кожи точна и надежна.
Ей доверю все наши встречи.
(Стыд мучителен, но – не перечит).
Как внимательна она и осторожна!
Как коварны мы были в намёках!
Как плело кружева вожделение!
А луна гримировала нам щёки –
Общежитие, ночь, тишина, сопение…
Даже воздух между нами – порочен.
Соитие – дело обычное и, почти, банальное…
Одиночество милосердно и точно
Спасало взрывом, чтоб уберечь печальное.
Закат
Красные облака
скоро будут
чёрными
И только звёзды
что-то шепчут
о нашей встрече
Город
Город
на ладони
у долины,
просыпающийся,
мягкий,
как из глины,
плыл в тумане,
забывая грани
каменных домов и стен.
Ранкою,
как на щеке от лезвия,
ночь теряла тайну темноты,
светлая, застенчивая, трезвая
щедро развела для нас мосты.
Да-да, нет-нет
Страшно и светло
"Я ищу..."
Родинки
Родинки на теле Алёшином
Есть величиною с горошину.
Эти бы и утешиться,
Забыть и послать к дьяволу,
К чёрту, к лысому лешему
Красоту твою алкивиадову.
…Но, может быть, что и было хорошего
В жизни моей – это родинки Лёшины,
Особенно те, величиною с горошину.
Отчаяние
Отчаянием короную
Сбежавшего из зеркал
Инфанта. А в карауле
Почетном замрёт фискал.
Он дважды меня обманет
И трижды – солжёт королю.
Наивный! Его устами
Мы шепчем друг другу – "люблю".
Предателю нужен Четвёртый.
Всем тайнам нужна Молва,
И воскрешают мёртвых,
Чтоб слаще была халва.
Аллюзии не помогут.
Утопим в вине мечту.
И позавидуем богу,
Пришпиленному к кресту.
Заложник забавы божьей,
Иуда Искариот,
Мы на тебя похожи,
Когда нас надежда жжёт.
Из Гефсиманского сада
Я выйду печален и строг.
Я знаю, что ты мог быть рядом,
Но что мне прошедшее – "мог"?..
Закон тождества
Нас разлучают имена,
Седые мамы и работа.
Но вновь ко мне вполоборота
Ты обращён, и запах пота
Уводит нас во ВРЕМЕНА,
В которых времени нет места,
Слова у запахов в долгу,
Быть неуклюжим там уместно,
Там всё – загадка, всюду – детство,
И коль соврут, да не солгут!
Но притаившийся рассудок
Подскажет нам, что пуст желудок.
Шепнёт, какое время суток,
Что в доме нету сигарет,
И включит жирный жёлтый свет.
Умеют мамы ждать сыночков,
И учатся седеть сыны...
Да только б ночь не стала ночкой,
А кожа – жалкой оболочкой
Того, что мы должны...
должны...
Вина
Твоя вина – я вновь пишу стихи.
Я на краю себя боюсь очнуться зверем.
Сцепляет опыт в целое штрихи –
Оно нам врёт, но сладко быть глухим,
И страшно знать, а не по-детски верить.
Ты, уходя, умеешь оставлять
Улыбку взгляда на моей сетчатке,
Свой запах и меня за гранью опечатки…
Я ничего не буду исправлять –
Утёнку лучше оставаться гадким.
Самозатачивающийся нож
Нечастых встреч становится острее.
Не скрыть улыбкою тупую ложь.
Не знаю, что щетиной сбережёшь,
Но по утрам теперь я реже бреюсь.
Себя в стихах обманывать привык -
В слова играть, как кубиками в детстве,
Играть в людей, как будто мир возник
По прихоти моей, и каждый лик
Сам сотворил я нежной болью сердца.
Но, в тайне от себя проникнув в явь,
Стерпев её и, затаясь в зазоре
Меж телом и судьбой, в замедленном повторе
Всю жизнь свою, попробуй-ка, представь
Автографом на смертном приговоре?
"Там нет границ..."
Там нет границ,
Как нет предплечья кисти,
Стекающей по чьей-то воле в жест.
Там плеск зарниц –
Там облака и птицы
Междоусобицей означили окрест.
Там нет борьбы
Между судьбой и волей:
"Бог мёртв" – метафора сомненья и черты.
Частица "бы"
Там равнозначна боли.
Там нет добра и зла – а только Я и ТЫ.
Когда мечусь
На простыне в больнице,
Я – там, я беспощадно там.
Я так учусь,
Превозмогая Ницше,
Не дать и шанса проклятым цветам
Дать рубежи:
Стать инфернальней смерти,
Чтоб сметь случайное удерживать в горсти…
Как странно жить!
…Бесёнок выйдет в черти.
Он благодарен нам, что этого достиг.
Сказка
Уйдя от забот и тревог,
Я сказку нашёптывал ночью.
Сюжет был логичен и строг,
Язык – лаконичен и точен.
Её ядовитая ложь
Казалась правдивее яви,
И Принц на меня был похож,
И пьяный бродяга в канаве.
Ни солнца, ни звёзд, ни луны –
Там свет презирал истоки.
Герои – порочно-нежны,
Бродяги – по-детски жестоки.
Среди развалин эпох,
Раздавленных роскошью блуда,
По камням полз бархатно мох –
Могильщик бесстыдства и чуда.
Там воздух был плотью греха,
Дерзил ароматом левкоев,
И там, на камнях и мхах,
Герои любили изгоев.
И сказка, как время, текла,
Наивно минуя развязку,
Не зная надежды и зла,
Не веря, что быть ей лишь сказкой.
Стол
Куплю настольную лампу
На стол, которого нет.
Развешу везде эстампы,
Но только лицом к стене.
Лампа поклонится низко
Тому, которого нет.
Нас двое, мы очень близко,
Но только спиной к спине.
Тот из двоих, кто сядет
За стол, которого нет,
Заблудится, слова ради,
В другом, как в больной стране.
Никто ему не поможет.
А тот, которого нет,
Скажет: "Дружок, похоже,
Не надо спиной к спине.
С эстампа в глаза пусть глянет
Безумный Винсент Ван Гог.
Зачем – я, коль рядом с вами
Все те, кто помочь не смог?"
Фантом мой, представь, попробуй:
Другой – это не Винсент.
Нас век разорвал, не то бы
Я б с ним пил в Арли абсент.
Ни на кого не в обиде,
Мечтали бы ночи подряд,
Чтоб кто-нибудь третий видел,
Как звёзды для нас горят.
Оставлю мечту в покое.
Стол, которого нет,
Я на двоих накрою
И отвернусь к стене.
Счёты с детством
"И когда погибают книги..."
"Если о пламени и о золе..."
Если о пламени и о золе,
То послушай Малера финал 9-ой.
Я долго, долго, я кротко болел,
В липких лапах шестой палаты.
После о племени и о плевелах,
О патрициях и о плебеях…
Давай о ладонях гордого неба Севера,
Близкого оку бледного неба Гипербореи!
Мимо памяти и отвесно плесени
Приглашаю на казнь соития
Безнадёжно, упрямо, весело
В колыбель волны, в фиолетовую мглу обители
Ненаречённого…
Гораздо проще
Стены
Александр Попов: Память кожи.