|
Алексей Верещагин: Иначе.
Как приятно читать того, кто умеет писать! И как важно уметь писать приятно о неприятном и возводить осужденное общественным мнением это “неприятное” в культ, и развенчивать бронированные культурой стереотипы вместе с автором, мыслящим вглубь мелочей. “Наверное это самое гениальное изобретение человечества – туалет.” – считает главный герой одного из рассказов. Такой достоин немедленной казни – считает общественное мнение.
Хочется сравнивать автора с Хармсом, который видел в необычном привычное, а в привычном – чудовищную бессмыслицу.
“Опять полыхнуло за окном. Весь мир напрягся, ожидая раската грома, но тот не спешил. Что-то неподконтрольное, что-то новое внутри начало отсчёт до него – один, два…
Наверное, это самая лучшая в мире смерть. Льёт дождь, человек тихо бредёт по улице.”
Наши действия и поступки рождаются в глубине, а выйдя наружу, враз ограничиваются мозгом в формулировки и мотивации. Но главное остается на дне, бесформенным, необъясняемым, неподдающимся. На то и литература. Творчество и есть попытка выплеснуть наружу необъяснимое, и попытаться придать ему более-менее отчетливую форму.
Удачных исследований!
Редактор отдела прозы,
Елена Кутинова
|
Иначе
2006Need |Казалось
Need
За окном в очередной раз полыхнуло, полыхнуло и спустя какие то доли секунды раздался гром. Где-то совсем рядом, в каких-то считанных метрах - небеса опять промахнулись.
Совершенно невозможно найти себе места от этого желания. Всем существом хочется что-то совершить, но непонятно, что именно. Нестерпимо, безудержно, до потери сознания плохо от этого желания, оно как будто противоречит чему-то главному. Да и не желание это вовсе, тут одно слово – жжет. И не внутри вроде и не с наружи, а просто жжёт и всё.
Медленно догорает спичка. Ненасытное пламя пожирает миллиметр за миллиметром. Тепло, горячо, вот уже сейчас появится боль …. Но боли нет, есть какое-то другое, из-за своей неуместности, странное чувство облегчения – это огромное всепоглощающее «хочу», на время уступило место жалкому в своей ничтожности «горячо». Гора с плеч. Секунда, ещё одна, и вот оно уже возвращается, нестерпимой мукой обволакивая все мысли, всю голову, всё тело, ВСЁ!
Опять полыхнуло за окном. Весь мир напрягся, ожидая раската грома, но тот не спешил. Что-то неподконтрольное, что-то новое внутри начало отсчёт до него – один, два…
Наверное, это самая лучшая в мире смерть. Льёт дождь, человек тихо бредёт по улице. Без зонта, уже давно смирившийся с тем, что промокнет до последней нитки.
Возможно, пьян, а может напротив до бодрого трезв, но однозначно полностью готов и спокоен. Пять, шесть …. Внезапная вспышка с неба. В этом ярком сиянии вся суть. Не у окна и не на балконе, не трусливо подглядывая за стихией, а вместе с ней - в эпицентре. Главная роль, первая скрипка в этом светопреставлении богов. Гром тогда не запоздалое послесловие, а часть целого, мажорный аккорд феерии. Восемь, девять… Наверное, от прямого попадания молнии не умирают, а просто переходят на следующий уровень - это как получить внезапное повышение в Москву и оказаться в этой абсолютно другой реальности. Десять…- вот он. Небывалой мощи гром наконец-то настиг молнию. Её зов постепенно прекратился, и образовавшееся место незамедлительно заняло жжение. Как будто поднакопив сил, оно стало ещё мучительнее. Нужно срочно прекратить это. Любыми средствами перестать хотеть, но как, если невозможно осознать или обозначить даже сам объект желания. Чёрти что.
Фонарь у подъезда, казалось, ещё никогда не был столь ярок. Несущественно. Однако как можно было, на протяжении, вот уже пяти лет, проходить мимо этого фонаря и не замечать, как он ярок? Наверное, лампу недавно заменили, или что-то с напряжением в сети.
Ноги сами привели к гаражу, руки сами открыли водительскую дверь. Сами! Без какого либо участия сознания! Сознание было где-то в другом месте, оно увлеклось фонарями – теперь все они были не такими, как раньше. Формы их стали причудливей и изощрённей, свет более ярким, а главное, их стало гораздо меньше. Вот здесь перед поворотом на Профсоюзную,… да и за поворотом,… раньше вся Профсоюзная была освещена! Теперь фонари есть только на Бутлерова и потому руки крутят руль влево. Какая безупречная логика рук! Сознание опять безучастно, оно лишь иногда внезапно «включается», лихорадочно пытаясь осмыслить происходящее, и почти сразу утопает в чём-то вязком и таком приятном. Жжения теперь почти нет, оно не исчезло, но трансформировалось в пассивное блаженство. Всё хорошо.
А вот и выезд на Ленинский проспект. Фонарей становится всё больше, они вдоль поворота налево, справа их нет. Постепенно всё учащаясь, теперь они уже сплетаются верхушками друг с другом, будто сказочные каменные деревья. В унисон с ними нога жмёт на педаль газа. Безупречная логика ног.
Пятьдесят – теперь это уже не фонари, это две горящие сплошные по бокам. В самом конце, на грани видимости, они сначала резко расширяются, а затем идут на убыль – это стрелки! Шестьдесят – дороги больше нет, нет ни домов вокруг, ни неба, ни земли, есть только стрелки и невозможно ничего, кроме как следовать им. Семьдесят – быстрее уже не бывает. Ещё совсем новенький служебный автомобиль скрипит и трясётся, как самолёт на полосе разгона.
Примитивную, а потому идеально гармоничную картину внезапно нарушил силуэт. Передвигаясь медленной, пьяной походкой, должно быть в реальном мире он переходил дорогу. Здесь же, в этом измерении, он был на острие обоих стрелок – он десятка мишени. Осознание того, что может случиться, пришло мгновенно, но вместе с ним пришли шок и оцепенение. Разума хватило лишь на то, чтобы с силой, вбить в пол педаль тормоза. На узкой, мокрой дороге ноги, с их безупречной логикой, никогда бы так не сделали. Машину понесло безнадёжно сильно и, видимо решив зачеркнуть последние шансы, дождь пошёл ва-банк.
Всё закончится очень скоро, столкновения с деревом не избежать… Словно совершая акт плагиата, колёса метр за метром пожирают расстояние, вот уже прямо сейчас…, но боли снова нет. Какими-то поистине каскадёрскими трюками, совместной логикой отдельных частей тела машина осталась в рамках дороги - опять неудача.
Совершенно игнорируя надвигающуюся опасность, переходивший дорогу человек остановился прямо на её середине и теперь как заворожённый ждал развязки. Он ждал! Нога ещё сильнее вжалась в педаль тормоза. Расстояние между машиной и человеком уже не превышает десятка метров, скорость заметно спала, но об ощущении безопасности говорить рано. Теперь прохожего уже можно рассмотреть: кавказские черты лица, дорогой костюм и абсолютно неописуемые глаза. В них есть что-то, какая-то искра божьего гнева, какая-то неоспоримая логика глаз.
Шипение, издаваемое колёсами о мокрую дорогу, прекратилось. Даже не ударив, а скорее сильно толкнув прохожего, машина замерла. На несколько секунд течение времени, казалось, остановилось, всё вокруг замерло и затихло, затем сознание начало приходить в норму.
- Товарищ, как вы себя чувствуете? Вы целы? Отвезти вас в больницу? В ответ пострадавший, без видимых затруднений, поднялся на ноги и начал отряхивать испачканные брюки.
- Похоже, всё в порядке – наконец отозвался он сильным грузинским акцентом.
- Давайте я вас хотя бы домой отвезу.
- Ну что ж, давайте – произнёс всё тот же ужасный акцент, уже усаживаясь на пассажирское сиденье.
Ехали молча. Всё произошедшее за последние полчаса казалось теперь прочитанной в книжке историей, сном, не имеющим ничего общего с действительностью.
-А ведь я мог его убить - вдруг метнулось в голове - всего на несколько мгновений задержаться в том сладком дурмане…. Он сам этого ждал….
Как будто разбуженное этой мыслью, вернулось жжение. Вернулось всепоглощающее «хочу». Не просто вернулось, оно удвоилось и самое страшное – теперь стало вполне понятно, чего именно хочу. Пассажир на соседнем сидении, казалось, замер он смотрел прямо перед собой, и наверное, даже не моргал.
-Он и теперь ждёт. – Последней каплей упало в голове. Рука сама потянулась к табельному оружию, но замерла, в нерешительности, на застёжке кобуры. Снова исчез весь окружающий мир. Ах, как нужна сейчас разрешающая все дилеммы молния, как прекрасно было бы оказаться в её огненной власти прямо сейчас.
- НЕТ! – вырвалось откуда-то из самой глубины – нужно как-то отвлечься, нужно поговорить с ним. Молчание угнетает, оно на стороне «хочу».
Беседа получилась напряжённой. Оказалось, что патриот своей родины, генерал красной армии чуть было не убил крупного чиновника ЦК. Просто жуть.
Уже прощаясь, они решили познакомиться.
- Алексей Кротков.
- Иосиф Джугашвили – и жжение снова вернулось, уже менее сильное, словно смирившееся с поражением, подконтрольное.
Лишь спустя три года жжение прекратилось окончательно, это произошло в Мурманской области, в ГУЛАГе №36/14. В протокол записали: «При попытке к бегству». Казалось
Казалось, эта очередь никогда не закончится. Велосипедные спицы всегда были в цене, но чтобы настолько. Огромная людская змея опоясывала магазин трижды и скрывалась за углом. Кто-то отпрашивался у следующих на полчасика, дабы забрать детей из детсада, кто-то скандалил, кто-то нервно курил. Я ковырялся в носу. Стараясь, чтобы никто не заметил моего преступного занятия, я чуть отходил от основной массы людей, присаживался, как будто завязывая шнурки, и украдкой засовывал палец в нос.
Если посмотреть правде в глаза, то незаметно ковыряться в носу я умею лучше всего остального. За несколько лет кропотливой работы над собой я уже почти окончательно умертвил в себе программиста, всё ещё не родил писателя, а вот ковырятель я знатный. Я профессионал! Конечно, невозможно сказать точно, когда случился первый в моей жизни опыт ковыряния. Может, когда мне был год, но скорее всего ещё раньше - а следовательно, стаж огромен. Самой яркой, из немногих, что я помню с той поры, фразой была: «немедленно вынь оттуда палец». Уже тогда, ещё толком не понимая, в чём суть всех этих запретов и почему это в принципе может быть «нехорошо», я начал практиковать тайное ковыряние. Теперь я, как настоящий профессионал, осознанно иду на это преступление, и боже мой, как дерзко, в таком людном месте.
Вот тот жирный мужик, наверное, уже что-то заподозрил, как-то без особого азарта он доедает свой гамбургер и искоса поглядывает на меня. Сердце прибавило оборотов. Я встал, постарался нагнать на лицо как можно больше невозмутимости и вернулся в очередь. Отлегло. Толстяк видимо подавился гамбургером, он закашлялся, потом громко гаркнул и сильно плюнул вперёд. Преодолев немалое расстояние, плевок приземлился на лысину какому-то усыхающего вида интеллигенту.
- Ничего страшного, всё в порядке - извиняющимся тоном промямлил тот, утираясь розовым платочком. Толстяк скорчил недовольную рожу в ответ.
От прилавка отошла осчастливленная покупательница. К ней тут же подбежали мужчина средних лет и два мальчугана. Они дружно принялись перетаскивать ящики со спицами. Мужчина, видимо отец семейства, брал сразу по два и переносил их на несколько метров, старший парень следовал за ним с одним ящиком, а женщина с младшим ребёнком несли один на двоих. Затем они возвращались, брали следующую партию и повторяли переход. Шутка ли, пятьдесят ящиков металлических велосипедных спиц.
У продавщицы явно выдалась неспокойная ночь. Она постоянно сбивалась, подсчитывая сдачу, спотыкалась по пути со склада и практически беспрерывно роняла товар.
- Больше не занимать! – выкрикнула она грубым мужским голосом, уже, наверное, в десятый раз. Не помогло. День близился к концу, а очередь и не думала уменьшаться. Люди всё прибывали и прибывали. Некоторые, из тех, что ближе к концу, даже не знали зачем стоят, но были абсолютно уверены, что раз народу так много, значит дело стоящее.
Когда очередь толстяка, уминавшего уже следующий гамбургер, почти подошла, неизвестно откуда появился маленький старичок с костылём и радикулитом в последней стадии.
- Я перед вами стоял. Помните? Я за лекарствами отходил. Помните? – запричитал он.
- Не помню – грубо ответил толстяк, даже не удосужившись пережевать.
- Ну, как же? Я же за лекарствами отходил. Буквально час назад – упорствовал дед.
Запихнув остаток гамбургера в рот, толстяк нагнулся над стариком, и сильно повысив голос сообщил:
- Ты чё, хрыч... глухой? Я же сказал, не помню я тебя! – В лицо деду полетела слюна и кусочки булки от гамбургера. Он совсем опешил и почти шепотом, уже без надежды в голосе, продолжал:
- Я же за лекарствами… за лекарствами ведь я…
Женщина, стоявшая прямо за толстяком и сильно походившая на него комплекцией, забеспокоилась. Она помнила деда, знала, что толстяк врёт и понимала, что теперь он может претендовать если не на место перед толстяком, то хотя бы после него, а следовательно, на её место. Она решительно шагнула вперёд, и, сильно толкнув старика обеими руками, закричала:
- Ты посмотри, без очереди прут, совсем обнаглели! Дед выронил костыль и упал на спину. Толстяк улыбнулся и опять искоса взглянул на меня. Я быстро вынул палец из носа.
Помнится, когда-то, в далёком детстве, отец, дабы отучить меня от этой пагубной привычки, мазал мне пальцы перцем. По началу я забывался и случалось, подолгу просиживал в ванной, держа нос под холодной водой. Слёзы расходовались литрами – сначала от боли, потом от обиды и наконец уже просто по накатанной. После я прослушивал очередную лекцию о вреде ковыряния, но всё равно не понимал, в чём же этот вред. Отец производил свои экзекуции с какой то странной избирательностью – он обмазывал перцем только указательный и средний палец обеих рук, оставляя остальные чистыми. Я натренировал мизинцы и понял, что так даже удобнее. Когда ковыряешься мизинцем, в момент опасности можно быстро притвориться, что ты чешешь ухо или трёшь глаз. Все остались довольны, отец повысил своё самомнение, считая, что хитростью отучил наконец сына от губительной привычки, а я обрёл новый, куда более безопасный способ ковыряния.
Вечерело. Магазин закрылся, но народ продолжал стоять. Видимо большинство решили остаться ночевать прямо здесь, дабы не упустить своего места. Кто-то предусмотрительно сбегал домой за раскладушкой, кто-то облюбовал близлежащие кусты.
Солдаты, целым взводом стоявшие ближе к началу очереди, раздобыли где-то все атрибуты праздника - а именно гитару, водку и телевизор. Последний, впрочем, использовался ими в роли стола, потому как розеток поблизости не оказалось. Зазвучали зажигательные ура-патриотические мотивы и дополняющий их до полной какофонии пьяный, неритмичный ор. Стало ясно, что уснут сегодня не все и ненадолго. Спустя какое то время публика была удостоена короткого перерыва. Один из присоединившихся в военным ребят притащил откуда-то целый пакет сырых кур. Солдаты дружно и довольно быстро собрали дров, большинство из которых в прошлом были ящиками для спиц, а вот разжигать было нечем. Призадумавшись, но скажем прямо не надолго, солдаты выломали дверь в располагавшемся неподалёку книжном магазине. Разожгли. Концерт возобновился. У выломанной двери быстро собралась импровизированная саб-очередь из ценителей литературы. Оттуда доносились разговоры о Толстом и Хемингуэе, а так же одобрительные возгласы в адрес солдат.
Мне читать не хотелось, мне хотелось поковыряться в носу. Я оглянулся вокруг, раздумывая, где будет безопаснее, и увидел кабинку туалета. Щеколды, или ещё какого ни будь приспособления для запирания двери не оказалось. Слава богу от обезьян нам достались сразу две руки. Одной рукой придерживая дверь, второй я смог предаться своим преступлениям. Наверное это самое гениальное изобретение человечества – туалет. Не представляю себе своего существования без этого последнего рубежа. Скрываться от отца и остальной родни было несложно, но вот когда я подрос и судьба стала забрасывать меня поочерёдно в детский сад, а затем в школу и университет, туалет стал моим единственным спасением. Бывало, выйдя в туалет во время занятия, я забывался и приходил в себя только со звонком. В таких случаях я оставался там же до начала следующего урока, а когда коридоры вновь пустели, выбирался и бежал домой Вечером, лёжа на кровати, в своей комнате я придумывал какую-нибудь правдоподобную ложь для преподавателя и какую-нибудь фантастическую для одноклассников. Как бы осторожен я не был, иногда меня всё же ловили. Мне везло - как правило это были люди не злые и понимающие, поэтому далее чем отчислением из школы, дело ни разу не закончилось. Как раз после того памятного случая родители приняли решительные меры. Меня на полгода, поместили в клинику, якобы просто для профилактики моего психического состояния. Отец отвалил не маленькие деньги, и потому в медицинской книге именно так формулировалось то, что со мной делали. На самом же деле: день и ночь пичкали таблетками, кололи уколы, били током. Попутно лечили от гайморита. Всё зря.
Снаружи кричали. Поддавшись любопытству и рассудив, что всегда смогу вернуться и продолжить, я вышел из своего укрытия. Отсюда невозможно было рассмотреть, в чём дело, потому как костёр уже погас. Видимо, я опять увлёкся и потерял счёт времени. Собравшись было подойти ближе, я понял, что это не обязательно. По дружной брани солдат, глухим звукам ударов и стонам было ясно, что они кого-то избивают. Из редких не бранных слов, которые всё-таки встречались в солдатской речи, выходило, что избиваемый в принципе человек отрицательный, окончательно не состоявшийся и жить ему вообще незачем. Через четверть часа стихли стоны, а за ними и брань. Умер, наверное, а может, защитникам отечества просто надоело.
По моим расчетам, до рассвета времени была ещё уйма, а до открытия магазина исходя из этого пара уйм. Никогда не причислял себя к счастливым, но и часов не носил никогда. Спать не хотелось. Прикидывая варианты дальнейшего времяпровождения, я засунул палец в нос и ужасно испугался, когда услышал совсем рядом тихий женский голос:
- Эй, ты чего? – говорившего не было видно. Сердце опять попыталось пробить грудную клетку изнутри. Судя по тому, что своё удивление она выразила шёпотом, с какими то заговорщицкими нотками в голосе, бояться её не стоило. Но разве сердцу прикажешь?
По её же собственным словам она оказалась Ольгой. Почти уже не студенткой. Ей было почти 22, она считала себя почти творческой натурой, ей почти нравился Пастернак и главное – она почти никогда, но всё же иногда ковырялась в носу. Оставалось загадкой, почему же всё таки Ольга, а не почти Ольга. Я отказался ей верить - слишком приторно всё это звучало на слух. Поначалу мне даже думалось, что её подослали солдаты, дабы уличить меня во всех смертных, но через час мы уже сидели на набережной и, свесив ноги в воду, вместе нарушали запреты современного общества. Впервые в жизни я почувствовал, что не один на всём белом свете. Это было нечто неземное, это стоило всех велосипедных спиц мира. Оля. Оля. Оля.
Как всегда бывает в такие моменты, время не преминуло проявить своё коварство. Полумёртвой, сонной клячей оно тянулось, когда мы стояли в очереди, а теперь, словно стараясь компенсировать отставание и не вылезти за 24-ой регламент суток, оно понеслось во весь опор. Казалось, только мгновение назад мы пришли на набережную, а в небе уже запахло рассветом. Я с напряжением смотрел на восток, дабы не пропустить момент начала нового дня. Ольга, видимо, плохо разбиралась в географии – она смотрела на запад, то есть в мою сторону. Мы стояли по пояс в воде, совсем близко друг от друга. Я не удержался и попытался поцеловать её – она была не против. Рассвет мы всё же проворонили. Сначала всего несколькими лучами, а затем всё смелей и смелей солнце начало выбираться из своей ночлежки. Нам был виден лишь маленький сектор поднимающегося диска – просвет между двумя ядерными заводами. Всего у нас четыре таких завода, но остальные два находятся на противоположном конце города и, видимо, призваны скрывать от людей закат.
Время совсем потеряло совесть, и подчиняясь ему солнце быстро поползло вверх. Мы было решили забыть об очереди и провести весь день здесь на набережной, но спустя какое то время рассудительность взяла верх сначала над Ольгой, а затем, заручившись её поддержкой, справилась и со мной. Мы двинулись в обратный путь. На встречу нам попадались какие то люди. Я ощущал их совсем по-другому, точнее, я по-другому ощущал себя. Я не был враждебной формой жизни на этой планете, не был случайно попавшим сюда гуманоидом, я просто был немного другим - я был не один. С момента знакомства с Ольгой моя убогая жизнь вдруг обратилась волшебной сказкой, и я молил бога, чтобы это не оказалось лишь коротким фрагментом, инородно вставленным в давно написанный кем-то сценарий. Взглянув в её глаза, я прочёл в них нечто схожее. Мы почти пришли, самой очереди ещё не было видно, но её уже можно было услышать. Это был колоссальной интенсивности звук, по мере приближения он нарастал, но определить его одним словом всё же было нельзя – толи гул, толи треск, толи жужжание, а скорее всё вместе, в какой то адской пропорции. Как будто все пчёлы мира вдруг собрались воедино и примкнули к огромному полчищу саранчи.
Наконец мы прибыли. Здесь всё шло своим чередом: толстяк ел гамбургер, солдаты похмелились и продолжали концерт, чуть в стороне, на траве, со стопками ворованных книг подле, расположились ценители литературы. Ещё дальше на земле было много крови – следы ночного буйства военных. Люди всё прибывали, счёт шёл уже даже не на тысячи, а на их десятки. Ближе к концу очереди начался разговор на повышенных тонах. Один из относительно недавно прибывших был уверен, что очередь стоит за пенопластом, а другой считал, что народ ждёт и жаждет мебельных гвоздей.
- Я здесь со вчерашнего дня стою! Ты что, меня за идиота держишь?! – закричал один.
Оппонент его видимо был менее разговорчивым человеком, и потому заслышав в голосе соседа дерзость, без промедлений и лишних слов сильно ударил его в подбородок. Лицо потерпевшего настолько быстро меняло выражения, что правдоподобно сыграть эту сцену наверное не смог бы ни один актёр. Сначала оно выражало просто гнев, затем сложную композицию удивления и ужаса и наконец, плавно сверху вниз покраснев, стало неистово яростным. Он ринулся вперёд и повалил наглеца на спину. Кто-то попытался разнять дерущихся, но получив случайный удар, сразу же присоединился.
- Да что же вы делаете, мы же за спицами стоим! – закричали из толпы, полагая, что теперь это может иметь какое-то значение. Из кучи катающихся по земле людей вдруг вынырнул приверженец идеи пенопласта. Он быстро разобрался кто кричал.
- За пенопластом?! Издеваться изволите?! – проговорил он и нанёс удар. Теперь в драку ввязалась ещё одна группировка из тех, что за спицами. За правое, так сказать, дело. Постепенно круг дерущихся всё увеличивался. Кто-то не мог стерпеть того, что его случайно задели, в порыве битвы, кто-то попадал под пресс помимо своей воли, кто-то ввязывался просто от скуки. Всё сильнее нарастая, крики дерущихся заглушили «пение» солдат. Те отложили гитару и с грустными лицами, осознавая, как много интересного уже пропущено, двинулись к месту потасовки.
Драка приобрела глобальный характер, теперь в ней участвовала почти вся очередь и даже несколько случайных прохожих. В стороне оставались только несколько ценителей литературы, продавец мы с Ольгой
- Ты вообще как…, любитель батальных сцен? – обратилась она ко мне.
- Больше нет, чем да, но в таком масштабе это прямо таки завораживает – Она кивнула.
Подъехало сразу с десяток патрульных машин и два больших автобуса с милицией. Выгрузившись, они с минуту стояли в раздумьях – дерущихся было, наверное, в сотню раз больше. Они постреляли в воздух. Не помогло. В конце концов, смелость, а может чувство долга взяли верх и они присоединились.
Мы с Ольгой решили отойти чуть дальше, но не из чувства страха, а из чисто эстетических побуждений. Издалека битва(дракой это уже никак нельзя было назвать)представляла собой поистине чарующее зрелище. Огромное, хаотично раскрашенное нечто, с как будто по какому-то особому правилу вставленными в неё однотонно серыми(милиция) и зелёными(солдаты) точками. С каждой секундой это нечто становилось чуть более красным от крови, а остальные цвета бесконечно менялись местами и то исчезали, то вновь появлялись.
Думаю, это как-то загипнотизировало меня. В присутствии милиции я всегда был осторожен и не позволял себе даже мысли о ковырянии. Сейчас же гипноз оказался сильнее чувства опасности.
Я пришёл в себя лишь за несколько секунд до удара. Один из милиционеров отделился от толпы и побежал в нашу сторону, но для меня это была лишь одна из серых точек, которая почему-то вдруг стала увеличиваться. Я успел лишь вытащить палец из носа и посмотреть на Ольгу – она была где-то далеко. Мы были знакомы всего несколько часов, но всё же меня резко хлестанула мысль «что станется с ней» и сразу за ней мощный удар чем то твёрдым по голове.
Огромное синее море почему-то оказалось сверху. Оно не смущённо накатывало на берега, оно полностью властвовало надо мной и моим сознанием. Где-то там, в волнах стояли рядом друг с другом и не могли пошевелиться мы с Ольгой. Море захлёстывало нас с головой, потом позволяло вздохнуть и вновь возвращалось, совсем малость ослабшее. Когда вода стала доставать лишь до пят, я начал приходить в себя.
Руки ужасно болели, на голове пульсировала рана, с подбородка, не прекращая, капала кровь. Я открыл глаза и увидел толпу прямо перед собой. Они больше не дрались – они со злобой смотрели на меня. Я повернул голову и понял, что Ольга привязана к соседнему с моим дереву. Она была в сознании, и окровавленным, измученным лицом, почти весело улыбнулась мне. Даже сейчас, она умудрилась остаться верной этому «почти», хотя её сложно было судить за это. Я улыбнулся в ответ. Улыбнулся и почувствовал, как от улыбки сводит скулы. Не часто в жизни мне приходилось улыбаться, а за сегодняшнюю ночь и весь последующий день я только этим и занимался. Тут, вот ведь, какое дело – улыбка тоже требует тренировок. Наверное, мы использовали отведённое нам на всю жизнь количество улыбок и потому теперь жизни пришла пора заканчиваться.
Толстяк, всё так же не пережевывая, вышел вперёд и потребовал внимания.
- Я ещё вчера заметил, что этот хрен в носу ковыряется. Сначала думал, может показалось, может достойный человек. Я ж не ахреневший, чтоб наговаривать. Теперь ахрененно обидно, что не я раскрыл людям глаза на эту тварь. Это ведь не просто так, ..он ведь ещё и с тёлкой,…а если б они потомства настрогали? – это ведь ахрененная угроза обществу!
- И я видел, и я! – закричали сразу из нескольких мест. Вокруг кричавших, быстро образовались маленькие очаги толпы, которым доставались все подробности о том, что конкретно видели отличившиеся.
Майор, в сравнении с которым толстяк казался маленьким мальчиком, громко разговаривал по рации:
- Семёныч, а может ну его к чёрту все эти доклады и протоколы. У меня тут толпа, требующая зрелищ. Давай я этих двоих прямо щаз и прямо тута, чтоб не заморачиваться.
Он переключил рацию в режим приёма и достал сигарету. Через несколько секунд, сквозь шквал помех, прорвался голос:
- Валяй, но только подожди, я сейчас пива возьму и подскочу, вместе посмотрим.
Майор явно повеселел, он исподлобья посмотрел в сторону нас с Ольгой, и снова переключив рацию, по военному коротко сообщил:
- Жду.
Слова долетали до меня сильно приглушёнными и начисто лишёнными смысла. Это был просто посторонний шум, разбирать который сейчас не входило в задачи моего мозга.
Толпа ликовала, Ольга теперь уже грустно улыбалась, солнце шло к зениту. В предвкушении казни огромный людской организм обступил деревья, к которым мы были привязаны. Толпа казалась одним целым. Постепенно они сжимали кольцо всё сильнее и сильнее. Самым удачливым из первых рядов даже удалось ударить нас с Ольгой по нескольку раз. С дальних рядов в нас летели плевки, окурки, яйца и даже(какая расточительность) велосипедные спицы. Милиционеры в это время мирно выпивали с солдатами. Поначалу абсолютно не реагируя на происходящее, они вдруг опомнилась и стали теснить людей, стараясь разорвать кольцо и освободить пространство за деревьями. Силы были не равны. Осознавая это, толпа вела себя нагло и по возможности отвечала охранникам правопорядка встречным давлением. Дело чуть было не закончилось ещё одной коллективной дракой, но подъехавший с пивом друг майора быстро сориентировался. Он выстроил дюжину милиционеров перед деревьями и приказал готовиться к расстрелу. Как только те вскинули ружья, толпа бросилась врассыпную и буквально через минуту за деревьями почти никого не осталось. Майор вышел вперёд и выстрелом в воздух заставил народ затихнуть
- Молчать! – начал он, но толпа и так уже была полна внимания. – В соответствии с законом №713167654316357646/3546461654, пункту 3543165476-му, о соблюдении моральной целостности общества и недопустимости ковыряния в носу, уличённые сегодня в этом преступлении… - он запнулся. В этом месте нужно было называть фамилии осуждённых. Майор их не знал, но быстро выкрутился – уличённые сегодня в этом преступлении говнюки приговариваются к смерти. Ввиду тяжести совершённых преступлений, а также учитывая факт того, что перед нами не один злоумышленник, а целое бандитское формирование, приговор приводится в исполнение, так сказать, не отходя от кассы.
Толпа взорвалась смехом и громом согласия. За время речи майора большинство готовившихся к расстрелу милиционеров пошли ещё разок «тяпнуть» с солдатами, остались только трое, которым уже хватало. Тем не менее майор скомандовал:
- Огонь! - двое всё-таки выстрелили, а третий почти синхронно с залпом икнул.
Уже готовый ощутить резкое, но очень непродолжительное жжение в какой-нибудь части тела, я удивился. Быстро повернулся к Ольге – она была цела. Где то за нашими спинами, даже не вскрикнув, упал мальчишка лет семи. Он оказалась там случайно – он играл в разведчика. Майор сделал вид, что не замети пацана. Палачи принялись перезаряжать ружья. В виду сильной нетрезвости движений, получалось у них плохо. Казалось, они никогда не закончат. Казалось...
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Алексей Верещагин: Иначе. Сборник рассказов.
18.01.06 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
| |