Дарья Вильке: Австрийские этюды.
Конечно, я не могла послать эти тексты другому редактору. Но нормальную рецензию на сборник Дарьи Вильке я не напишу. Признаюсь честно, мне пришлось в свое время услышать и прочесть много историй, похожих на ту, что рассказала Дарья в "Моем карманном аде". Ничего уникального в исповеди женщины, сбежавшей от мужа-австрийца, я не увидела. Лишь думала: "Господи, боже мой, так оно все и было". Я в данном случае не рецензент, а свидетель. Такое случается в "райских" европейских странах: "Свадьба, я сижу перед мусорным ведром и сортирую мусор (пес его дери, почему надо раскладывать бумагу, стекло и био-отходы по отдельным пакетикам и выкидывать в разные места?). Италия, апельсины на деревьях, жара и пыльные дороги, презервативы, плавающие в венецианских каналах, тошнота. Врач, с порога говорящий лениво: "Кровотечения? Ничего страшного, при беременности у всех бывает. Пейте витамины", скорая, больница, одиночество, страх за Верку, равнодушные врачи (почему им наплевать, что у нее желтушка?). Кристиан, жизнь, напоминающая американские горки, только спусков в них больше, чем подъёмов и коротких секунд на вершине". Можно еще и добавить: тазик с одноразовыми носовыми платками при входе в киндергартен, сияющая улыбка врача, померившего температуру у ребенка "40 и 2? А у детей такое бывает. А что вы плачете? Что случилось? Возьмите две свечки и посмотрите - все будет отлично", передозировки жаропонижающего (доктор перепутал свечки, взрослые дал), открытые окна зимой, сквозняки - все это в порядке вещей. Страшно. Вспоминается и высказывание одной подруги, прожившей в чужой стране много лет: "Не бывает счастливых интернациональных пар. Только если любовь большая. А так - нет. Видела я там разных. Самое страшное, когда у женщин забирали детей, остальное - ерунда, можно пережить". Словом, как читатель уже догадался, пред нами женские эмигрантские истории. Самые страшные изо всех эмигранских историй, пожалуй. Во всяком случае для меня.
Да, манера письма у Дарьи Вильке исповедальная, хотя никто не знает, автобиографичен ли первый рассказ (со вторым все более или менее понятно), но и не это важно. Зная материал, жизнь, быт страны, общаясь с разными женщинами из России, Украины и других стран, вышедших замуж за иностранца, каждый пишущий человек может "проникнуться". Почему? Потому что русские жены хорошо рассказывают. Они словно бы готовят свою "исповедь" по сотне раз в день проматывая ее, но не проговаривая - почти не с кем разговаривать, особенно если не знаешь чужого языка.
Казалось бы - что может быть интересного? Зайти на эмигрантский форум - и прочесть тясячу и одну исповедь, но есть здесь удачный прием - притча, рассказанная человеком, который, как многие русские эмигранты, словно бы в лесу живет. Лирическая героиня прерывает свою сбивчивую исповедь, вспоминая притчу - и семантическое поле текста становится шире.
Второй рассказ (а может, и не рассказ, скорее миниатюра, зарисовка) как бы "из другой оперы", но без него "картинка не складывается". Да, в первом произведении представлен образ мужа героини, да, неискушенный читатель может быть шокирован подробностями бытовыми (все это абсолютная правда!), но нет фона, места действия. Откуда бежит героиня? Из Вены - города с несколькими лицами, красивым мертвым городом. Отчего же он мертвый? Кажется, это наш, российский удел - обустраивать мертвые города: Петербург, построенный на болоте, Екатеринбург с новой церковью, выросшей на крови - на месте дома, где была расстреляна царская семья (здесь мне следует остановиться, иначе я могу запутать читателя). И вдруг ... мертвая вальсирующая Вена. И смерть (Tod) мужского рода, которая пострашнее нашей в черном плаще и с косой, смерть, притаившаяся возле места, где некогда пытали людей. С улыбкой вспомнился якобы наивный Эрленд Лу, издевавшийся в одном из своих романов над жителями Австрии: "Им удобно сейчас говорить о том, что их ОСВОБОДИЛИ от немецких оккупантов, им удобно не помнить о том, что нацистов Вена встречала с цветами" (лень искать точную цитату). А еще всем удобно говорить, что нормальные люди все забыли о Второй мировой, ничего не помнят. Помнят, но не все. Некоторые просто не знают, потому что на уроках истории в ФРГ, например, детям почти ничего не рассказывают о войне, и поэтому некогда примерные мальчики, а теперь вполне взрослые мужчины говорят: "Ты что? Евреи - это не национальность! Это - религия". Ну и так далее.
Читайте. Думаю, что этот сборник будет интересен и тем, кто живет за границей, и тем, кто вернулся, и тем, кто никогда не перейдет черту. Рай, вообще-то, можно обрести везде - в мертвом городе или живом. Лишь бы была свобода, которая сама по себе уже и есть рай.
PS На редакторской странице порядок рассказов был другой. Мне кажется, первым должен быть "Мой карманный ад". Так и следует читать (?)
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Анна Болкисева
|
Австрийские этюды
2005Мой карманный ад |Записки из мёртвого города
Записки из мёртвого города
Василиски давно окаменели, милый Августин превратился в тряпичную куклу, а роман Вены со смертью, начавшийся, наверное, в день основания города, продолжается, устраивая гонку со временем.
- Он сказал: «Во сколько Вы умрете?»...
Время катится старинными циферблатами по мощёным улицам центра – задом наперед, в обратную сторону, приближая смерть, которая одновременно и рождение. Этого не видят ни туристы, ни горожане – циферблаты огибают их и гул старинной мостовой, по которой грохочут старинные круги, огибает их уши. Они, циферблаты, подпрыгивают на камнях, как мячи и катятся мимо готической тоски собора Святого Штефана в узкие проулки, в которых прячется средневековая Вена, навечно обрученная со смертью.
Есть два, или даже три города в одном. Он как коробка, принесенная неизвестным.
Яркая обертка из дорогой бумаги – ее показывают приезжим и в ней живут, как в реальности, ослепшие сердцем.
Поблекшая серая коробка под оберткой – будни, повседневность, трясина обыденности, где все течет медленно и сонно-провинциально, где даже наркоманам лень особенно скрываться от полицейских, все равно рано или поздно отпустят на свободу. Реальность с потертыми картонными углами и сколупнувшейся краской.
И двойное дно – только для тех, кто сумеет его обнаружить, с пугающим, манящим, уходящим вглубь до бесконечности содержимым. Смерть – родом из этого двойного дна и эхо ее шагов откликается где-то в глубине подземной Вены, которая даже по геологическому строению похожа на тайный склеп – все подземное пространство напоминает дырчатый сыр и пронизано потайными ходами, остатками древних захоронений, древнеримских катакомб и забытых церквей. Под каждой церковью – склепы, склепы, склепы, с удушливым затхлым запахом и гнилостной сыростью, охраняющие покой видных горожан и императоров прошлого.
Площадь, на которой стоит собор Святого Штефана. Готическая тоска и слегка подавленное настроение, когда входишь под холодную массивную тень собора. Наверное, потому что площадь выросла на костях. Они до сих пор там, прикрытые гранитным паркетом, очертаниями фундаментов разрушенных часовен. Здесь до страшной эпидемии чумы в 1679 году было городское кладбище, а бок о бок – рынок, где можно было купить все: от хлеба до увесистых гусей из Бургенланда, которые расхаживали тут же, на площади, ожидая часа, когда их продадут на жаркое. Места для захоронений было мало, так что по истечении некоторого времени «старые» кости безжалостно выкапывались, чтобы освободить место вновь прибывшим и складывались в маленькие домики-часовни под стеной собора, где они и лежали годами.
Ни домиков, ни рынка не осталось, только надгробья с барельефами и надписями готическим шрифтом, вмурованные в стену собора, да меры для хлеба и сукна – каждый покупатель мог, приложив купленное к мере, выщербленной на стене, проверить, не обманул ли его торговец. Если обман вскрывался, торговца могли тут же, в центре, буквально за углом, вздернуть на лобном месте. Лобное место застроили красивыми зданиями и помпезным фонтаном, да особняком страховой компании «Анкер», со знаменитыми анкерными часами, где ровно в двеннадцать под музыку проходят фигуры всех императоров Австрии и почему-то композитора Гайдна, этакий парад почитаемых покойников. Поэтому ощущение кладбища в центре мировой столицы осталось. Если присмотреться к двойному дну...
По главной площади Австрии течет толпа – человеческое варево из праздношатающихся, музыкантов, спешащих по делам, влюбленных, нищих, продавцов, фиакрщиков, проституток и городских сумасшедших, наследников жителей «старой Вены», которые могли закусывать свежекупленным хлебом и выбирать гуся пожирнее к празднику на погосте.
- Он сказал: «Выбирайте»...
Смерть бродит в городе где-то совсем рядом, но так тихо, что ее совсем не слышно, изредка предательски просачиваясь в печатных строчках рекламы или газетных новостях. Хосписы – заведения, где смертельно больным помогают спокойно дожить последние дни и мирно умереть – на рекламных щитах-растяжках занимают такое же почетное место, как и холено-утонченная реклама «Баккарди». «Мы готовим наших пациентов к самой важной встрече в их жизни»» - устало говорит белый плакат в центре Вены, у Вотивкирхе, на котором красная (красно-белый – цвет Австрии. Случайное совпадение или оговорка по Фрейду?) ковровая дорожка уходит в никуда. В вечность. Выбор места и случайность и закономерность одновременно: «Вотивкирхе» - Обетная церковь, построенная по обету, в благодарность Господу за то, что тот чудом спас австрийского императора и не дал погибнуть от руки анархиста. Тяжелое готическое кружево высится в центре города вечным памятником игры в прятки со смертью. Франц-Иосиф, который построил церковь, до глубокой старости «прятался». Смерть нашла его только в 86 лет. Однако безнаказанно водить смерть за нос не удавалось еще никому и она показала своенравному монарху, кто в доме хозяин, постепенно забирая дорогих ему людей – трагично и внезапно. Первая дочь, Софи, названная в честь его матери и умершая в младенчестве была «пробным камнем». Сын Рудольф, престолонаследник, застрелившийся в Майерлинге вместе с возлюбленной Марией Весчера, жена Элизабет, заколотая на Женевском озере итальянцем-анархистом Луиджи Люкени – смерть отстреливала одного за другим, точно также как сам Франц-Иосиф отстреливал рябчиков в окрестностях Бад-Ишля.
- Наверное, просто сумасшедший. Городской сумасшедший, каких тут – на каждом шагу.
Вечный медленный вальс со смертью продолжается по сегодняшний день. Штефан, типичный венец до мозга костей, занимающийся массажем и аккупунктурой, рассказывая о своих пациентах, говорит, что к нему приходят смертельно больные и одинокие. «Понимаешь», - говорит он, потягивая чай без сахара из керамической кружки, сидя в своей ординации, где по стенам развешаны таблицы, наглядно показывающие расположение рефлекторных зон на человеческом теле и картины, на которых то ли Будда, то ли Шива восседает в позе лотоса, - «понимаешь, я не только целитель, я еще и психотерапевт, и священник для моих пациентов. То есть не священник, а некий помощник, провожающий в последний путь. Ведь умереть – это очень трудно, человека нельзя бросать на этом пути.» Все это Штефан объясняет после того, как я, увидев под очередным буддистским изображением горящую свечу, интересуюсь, для чего она и получаю ответ: «Я так помогаю отойти в мир иной одному моему пациенту, он лежит в больнице, в раковом отделении, умирает от опухоли мозга. Агония длится уже третий день, я каждый день езжу к нему и помогаю».
Кстати, смерть в немецком языке, в одном из немногих европейских языков – мужского рода. Это пострашнее традиционной бабки с косой и в белом балахоне, караулящей на погосте. Это нечто более безжалостное, по-мужски логичное, брутальное в методах и сроках, нечто с едва уловимым налетом эротизма. Этот эротизм чувствуется явстенно, если присмотреться, в отношении венцев к смерти. Эрос и Танатос.
- Он сказал, что всем предлагает выбрать. Что время смерти – это очень важно. Многие умирают за несколько минут до рассвета, когда темнота гуще всего...
Австрийцы недолюбливают венцев за этот вечно трепетный роман со смертью, за своеобразное чувство юмора и заносчивость. Вечное соперничество столицы и провинции чувствуется даже на автодорогах – где-нибудь на провинциальном шоссе машину с венскими номерами могут жестоко подрезать, чтобы показать «столичным» где раки зимуют, или в варианте диалекта Верхней Австрии «где Бартл мост достает». («Мост» на этом диалекте – крепкое сухое фруктовое вино, которое крестьяне осенью гонят из яблок и груш). А венцам все нипочем, у них зато есть «венские песни», типично венское явление, где неизвестные авторы постоянно флиртуют со смертью. В известной песне «Вена, ты – город моей мечты», если вслушаться, можно уловить слова: «Хочу я этого или нет, однажды я должен унестись прочь из этого мира... Потому что все, что приходит, должно рано или поздно уйти. Ах, это будет прекрасно... Я полечу прямо вверх, на небо, там я сяду и буду смотреть вниз, на мою Вену...» Венские песни – важный атрибут застольных посиделок в хойригерах, кабачках, где подают молодое вино. Туристы с удовольствием заказывают застольные песни, «typisch wienerisch», не подозревая, что, поднимая бокалы, втягиваются в вечную венскую круговерть смерти.
Венское панибратство со смертью похоже на защитную реакцию по Фрейду.
Один из самых известных венцев, которым сами они гордятся, возможно именно потому, что смерть над ним была не властна, «милый Августин» - городской пьянчужка средневековья, дневной маршрут которого пролегал от одного кабачка к другому, от одной бутылки к другой. Он победил смерть даже во время страшной эпидемии чумы, когда вымер почти весь город. До сих пор рассказывают, что его, мертвецки пьяного, приняли за умершего и сбросили в общую могилу, к трупам, пропитанным чумным духом. На следующее утро проспавшийся Августин выбрался из ямы и пошел по своим делам, болезнь его не тронула, настолько проспиртован он был. «Все прошло. Каждый день был праздником, а теперь – чума! Пышное застолье мертвецов – это все, что осталось нам. Августин, Августин, ляг в могилу, ах, мой милый Августин, все прошло, все прошло», - поется в старой известной венской песенке, которую цитировал Андерсен в своих сказках. Теперь бессмертный Августин тряпичной куклой сидит в подвале Греческой таверны – свого любимого кабачка и смотрит на любопытствующих снизу вверх намалеванными на тряпке глазами. Туристы бросают вниз монетки – если загадать желание и попасть монеткой в котел, стоящий перед Августином – желание исполнится... Венский ангел – это неунывающий и бессмертный алкоголик с легким отношением к жизни и смерти.
- Вокруг так много лжи. В смерти – единственная истина.
Я решаюсь посмотреть ему в глаза, хотя тысячу раз читала, что этого лучше не делать. Они безумны – до дна.
В чем все австрийцы все-таки похожи с венцами – отношением к похоронам. Последние годы жизни становятся настоящим справлением культа захоронения. Важно быть похороненным не просто по-людски, а хорошо, с претензией на шик. В венском крылатом выражении «прекрасный труп» выразилось стремление к «достойным» похоронам. Поэтому многие старики отказывают себе во многом, откладывая «похоронные» деньги.
Ирми еще 75 лет (по меркам австрийской глубинки – девочка, тут доживают до 85-ти и до 95-ти лет), она живет в маленьком городке на 8 тысяч человек в Верхней Австрии. Она озабочена тем, что этой зимой очень много снега – надо каждый день расчищать проезжую часть перед домом и тем, что достойный могильный камень стоит недешево – более 2-х тысяч евро (могильных дел мастера в Австрии дерут за каждую выбитую на граните букву, за каждую запятую), тем, какая фотография должна быть размещена на этом камне, во что ее саму должны одеть после смерти. Снова и снова в разговоре она возвращается к этой теме, желая все прояснить своевременно с нами, ее родственниками, желая показать, что она все распланировала. Она не хочет после смерти быть нам – ее племянникам и их женам, обузой. Поэтому она открывает, вопреки нашим протестам, новую сберкнижку, которую она называет «Мертвецкая» и с которой нам поручается покрывать все расходы, если она умрет...
Ирми еще помнит времена после войны, она тогда девочкой работала в Вене, в семье советских офицеров – сидела с детьми, гуляла с собаками. Она показывает фотографии своих воспитанников, толстощеких карапузов. Карапузы приехали в разрушенную бомбардировками союзников Вену из разрушенного нацистами Советского Союза. Родители карапузов сносили серое здание гестапо на Шведенплатц, где сейчас стоит памятный камень со скелетами-людьми, на котором постоянно висит памятный венок от Республики Австрия и около которого в скверике околачиваются чернокожие нарко-дилеры, ощупывая проходящих профессиональным взглядом врача, задумавшего эвтаназию. Жизнь не укореняется на месте этого здания, в подвале которого пытали и убивали, здесь и спустя полвека земля пропитана жаждой смерти, тягой к самоуничтожению и к уничтожению других.
Я прошу у официанта счет за чашку меланжа, расплачиваюсь и оставляю его за столиком, куда он присел, не спрашивая разрешения . А он продолжает бормотать, слегка раскачиваясь из стороны в сторону:
- Мы шли к смерти, отмечая наш путь по солнцу, по луне и по звездам...
Наверное, именно поэтому в Вене столько сумасшедших, они издавна в странном родстве со смертью, им обеспечен плавный и безболезненный переход в вечность, без рефлексии и ненужных страхов. А может быть, это просто знак того, что время пятидесятилетней давности ушло в прошлое – ведь при фашизме сумасшедшие несли вечный привкус смерти, потому что подлежали уничтожению...
Выхожу на Грабен, на котором привычным туристическим объектом высится Пестзойле – колонна в честь окончания эпидемии чумы и вдыхаю шальной воздух полной грудью. В мертвый город, кажется, все-таки придет весна... Мой карманный ад
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Дарья Вильке: Австрийские этюды. Сборник рассказов.
10.10.05 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|