Олег Панферов: Почти фантастические истории.
Ну, не то чтоб прям плохо… Автор, судя по всему, любит Пауло Кэльо и стремится (воспринимайте мои слова как предположение, не более) не то чтобы подражать ему, но делать что-то подобное (подражать и делать подобное - все-таки разные вещи). Однако, на мой взгляд, на жанр замахивается несколько преждевременно. И легкомысленно.
Ситуация с главной героиней в «Белке» требует гораздо более тщательной проработки, опыта и воображения. То же касается несчастного заключенного во втором рассказе. А «дракон» написан так, что создается впечатление: автор УСТАЛ писать, ему нужно закончить побыстрее, чтоб скорее отослать рукопись к публикации.
В целом упрекнуть автора в отсутствии способностей я… нет, не смогу. Местами талантливо, местами трогательно. Просто для того чтоб писать вещи подобной направленности, нужно несколько поболе трудолюбия и поисков.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Ната Потемкина
|
Почти фантастические истории
2006БЕЛКА |ТВАРЬ |ДОБРЫ ЛИ ДРАКОНЫ
БЕЛКА
Конец восьмидесятых годов XX века
В этом лесу Белка никогда раньше не бывала. И это удивительно. За четыре года, прожитые с мамой и бабушкой в новом районе, Белка обошла здесь всё и знала решительно все тропинки и поляны. Но сейчас ее окружали незнакомые деревья с корявыми замшелыми стволами, а над головой, едва видимое сквозь кроны, повисло чужое, холодное небо.
Непонятно. Только что Белка шла по досконально изученному пути. Она миновала овраг с висящими над ним качелями «тарзанкой», сделанными из старого пожарного рукава. На них она каталась раз тысячу, точно. За оврагом начинался малинник. Если бы не то, что влекло Белку вглубь леса, она с удовольствием осталась бы здесь. Но девочка лишь сорвала на ходу несколько крупных ягод и отправила их в рот.
Пройдя густые заросли малины, Белка неожиданно уперлась в извилистую речку. Но здесь никогда не было реки! Белка повернулась и пустилась бежать прочь. Колючие кусты малины драли ее платье, ветки хлестали по рукам, лицу, но девочка этого даже не замечала. На нее напал необъяснимый, неконтролируемый страх, который гнал ее все глубже в незнакомый лес. Страх не давал времени оглядеться по сторонам или задуматься, где она, куда бежит и как найдет дорогу домой. Да и найдет ли?
Лес словно издевался над Белкой. Вот впереди показалась знакомая поляна, но стоило девочке выбежать на нее, как она поняла, что ошиблась. И она бежала, бежала…
Иногда ей казалось, что за кустами притаился дикий зверь. Ей чудился то ехидный смешок оборотня, то шепот разбойников…
Иногда она спотыкалась на ровном месте, как будто кто-то подставлял ей подножку, иногда ужас переносил ее через ручьи и маленькие болотца, и тогда Белка даже не замечала хлюпающей под ногами жижи.
Солнце давно опустилось за верхушки деревьев. Одинокая, несчастная девочка сидела на шершавом стволе поваленного дерева. Поток слез давно иссяк, и она лишь едва вздрагивала от недавних рыданий. Еще пару раз всхлипнув, Белка совершенно успокоилась. Сидя на поваленном дереве в чаще незнакомого леса, да еще и ночью, Белка не испытывала страха. Почти совсем…
Как тогда, днем...
* * *
Виолетте никогда не нравилось ее имя. Какое-то оно старомодное, взрослое. Так ее назвала бабушка. Бабушка имела непререкаемый авторитет в доме. Почти всегда все делали только то, чего хотела бабушка…
Когда дети или взрослые хотели познакомиться с Виолеттой, девочка всем говорила, что ее зовут Белкой. Никто не спорил: Белка так Белка, так даже прикольнее. В конце концов, даже мама стала ее так называть. Но не бабушка!
Мама Белки, молодая женщина удивительной красоты, была столь же удивительно несчастлива. Она овдовела наутро после свадьбы. Ее мать, прибежавшая в комнату на крик дочери, узнав причину крика, лишь покачала головой и, шаркая по полу шлепанцами, удалилась в свою комнату. Она никогда не одобряла выбора Светланы, и сейчас невозможно было угадать, сожалеет она о смерти зятя или радуется. Морщинистое безучастное лицо не выражало никаких эмоций…
Вызванные по «03» врачи приехали на удивление быстро. Но они лишь развели руками и констатировали смерть. Они даже не смогли предположить причину смерти. Не помогло и вскрытие.
Светлана, молодая вдова, была безутешна. На следующий же день ее увезли в больницу с сердечным приступом.
Дочь у Светланы родилась недоношенной, долго и тяжело болела. Но, несмотря на прогнозы и ожидания врачей, все-таки выжила и, окрепнув, стала чудесным жизнерадостным ребенком.
Впрочем, мы несколько отвлеклись. К нашему повествованию это ровным счетом никак не относится.
...Итак, сегодня днем Белка сунула в видеомагнитофон черную кассету и, понаблюдав в очередной раз за тем, как жадный рот «Панасоника» засасывает подачку, нажала на пульте управления кнопку «play». На экране появились любимые Белкины Том и Джерри.
Белка плюхнулась на диван и сделала звук погромче.
Незадачливый противник мышей успел лишь пару раз получить по физиономии, как вдруг Белку отвлек какой-то шорох за окном. Не желая ничего пропустить из мультика, Белка нажала паузу и посмотрела в окно.
В общем-то, ничего особенного. Просто в окно заглянул седой старичок с куцей бородкой. Просто заглянул, подставив справа и слева от лица широкие ладони, чтобы не отсвечивали блики на стекле. Его взгляд упал на экран, затем скользнул по интерьеру комнаты и остановился на девочке, широко раскрывшей рот и моментально соскользнувшей с мягкого дивана.
Обыкновенный старик.
Просто заглянул в окно.
Ничего особенного, кроме одного: Белка жила на седьмом этаже…
Обычно жуткая трусиха, боявшаяся даже шума пылесоса и стиральной машины, Белка ни чуточки не испугалась старика. Лишь слегка удивилась.
«Наверное, мне показалось, – подумала девочка и, уже вслух, сказала. – Конечно, показалось! Надо же, старик в окно заглянул! Ха-ха! Дедушка что? На себе лестницу притащил или пожарных вызвал?»
Белка рассмеялась и машинально выглянула в окно. За окном стояла чудесная погода. Конец сентября почти не ощущался. Листва едва пожелтела и кое-где опала. Но общая картина не стала от этого менее летней. Правда, вчера вечером было жутко холодно.
Сейчас же только легкий ветер гонял по двору рваную газету. За газетой бегал карапуз в красных шортиках и красной же кепке. В песочнице копались Белкины соседки – Ирка и Ленка.
А рядом с песочницей стоял, опираясь на корявую палку, сгорбленный старик. В свободной руке он держал сетку-авоську, в углу рта висела папироса. Белка почему-то прекратила улыбаться.
С такого расстояния девочка не могла рассмотреть ни деталей одежды, ни того, что было в сетке. Но вот лицо Белка видела так хорошо, как будто разглядывала его в бинокль. На какой-то момент Белке даже показалось, что удивительное лицо выросло и заполнило все окно.
Серые глаза незнакомца сурово глядели на девочку из-под кустистых бровей. Крючковатый нос, чем-то напоминавший бабушкин, казалось, непрерывно к чему-то принюхивался, а бесцветные губы шевелились, будто напевая какой-то андерсеновский снип-снап-снурре…
Белка часто-часто заморгала, а когда снова взглянула вниз, старик был уже самым обыкновенным. Он повернулся спиной и побрел прочь из двора. Сделав несколько шагов, старик снова обернулся и взглянул вверх. Белка вздрогнула от неожиданности. Громадные глаза старика, ставшие во много раз больше, чем сам старик, песочница, весь двор, уставились на нее немигающим взглядом.
Через несколько мгновений наваждение исчезло. Колдун, как Белка про себя окрестила деда, выплюнул гильзу от выкуренной папиросы, наступил на нее и, не оборачиваясь более, побрел прочь.
Белка неожиданно поймала себя на мысли, что не боялась все это время. Удивляясь собственной храбрости и не давая себе отчета в том, что делает, девочка выбежала во двор.
– Привет, Белка! – девчонки, игравшие в песочнице, увидели подругу и замахали ей руками. – Иди к нам. Сейчас Юрка придет, будем туннели строить!
Белка, в свои неполные десять лет как-то странно относилась к Юрику из соседнего подъезда. Может быть, он ей даже нравился... Но сейчас она не обратила внимания на слова подружек. Что-то непреодолимо тянуло Белку на улицу, через дорогу и дальше, в лесопарк...
* * *
...Темнота наступила незаметно. Она опустилась на лес как громадное мягкое одеяло. Несколько звезд и причудливо вытянутая незнакомая луна едва-едва освещали то место, где сидела Белка. Она видела лишь свои руки и деревья в паре шагов от себя. Дальше простиралась непроглядная мгла.
В лесу было удивительно тихо и тепло. Белка совсем не замерзла. Она уже не пыталась кричать, звать на помощь. Непонятный покой, смешанный с обреченностью и безысходностью, укутал девочку. И она тихонько сидела, обхватив руками коленки.
Ей сейчас было все равно, что ее окружает, и что с ней будет потом. Она не винила себя за то, что так необдуманно бросилась бежать непонятно зачем и неизвестно куда. Вместе с последними слезинками, казалось, ушли мысли, тревоги, беспокойства. Было такое ощущение, что кто-то одел ей на голову огромную меховую шапку, которая изолировала Белку от всего внешнего, заставив сосредоточится на себе одной.
Временами Белка выходила из прострации, и ей становилось страшно одной в лесу. Но такие проблески случались редко. Она пыталась ухватиться за кончик той или иной мысли, наконец понять, кто она и что делает в этом жутком месте. Но мысли ускользали, хотя и текли вяло, медленно и как-то односторонне: неизменно мимо маленькой девочки, одиноко сидящей на холодном мертвом дереве.
Постепенно Белка сползла с бревна на землю и незаметно уснула.
Ей приснился канун Пасхи.
Во сне Белка видела себя в образе женщины средних лет. На ней был надет белый фартук с пятном от томатного соуса на подоле. Женщина излучала радость и ожидание праздника.
Она поставила на плиту кастрюльку с луковой шелухой, в которую были зарыты с пяток яиц. Женщина села на стул и провела рукавом халата по лбу.
Вдруг раздался звонок в дверь. Женщина пошла открыть, и вскоре на кухне появилась еще одна – пожилая, которая показалась Белке странно знакомой. Белка, во сне «игравшая роль» женщины в фартуке, пригласила вошедшую за стол.
– Христос воскрес, хозяйка!
– Да как же «воскрес», если Пасха только завтра? Вот завтра с утречка и воскреснет.
– Да нет, воскрес, воскрес… – гостья как-то недобро покачала головой, будто бы факт воскресения Христа был ее личной проблемой или неудачей, недосмотром.
Она достала из недр бесформенной одежды пару крашенных зеленкой яичек и положила их на тарелку перед хозяйкой.
– Вот, тебе это, кушай, милая!
– Да вы что? Как это? Странная какая... Завтра в храм сходим, освятим их, вот тогда и… а сейчас – как? Нельзя еще!
Белка-хозяйка недоуменно посмотрела на гостью. Та была одета в серый мятый балахон. Седые волосы убраны под грязную, когда-то белую, косынку. Крючковатый нос нависал над тонкими губами, подбородок слегка подрагивал. Но все же вошедшая не была похожа на древнюю старуху. Она взглянула на Белку-хозяйку и зло спросила:
– Будешь есть?
– Нет, – твердо ответила та.
Тогда странная женщина поднялась с табурета, на котором сидела и, не сказав ни слова, направилась к двери. Как только она исчезла за поворотом коридора, произошла удивительная вещь. Яйца, положенные ей на тарелку, сами упали на пол и пару метров прокатились в направлении входной двери.
Белка-хозяйка выбежала из кухни, но женщины в коридоре уже не было, а входная дверь оказалась запертой.
...Белка проснулась от собственного крика. Она села на земле, на которой только что лежала, и вдруг поняла, что женщина во сне была точь-в-точь похожа на ее, Белкину, бабушку. Только лет на десять-пятнадцать моложе.
И тут Белка осознала, где она и что с ней произошло. Она огляделась по сторонам и не увидела никого и ничего, кроме кустов и неизвестных деревьев. Белке стало невыносимо жаль себя и жаль маму, которая наверняка обзвонила всех Белкиных подружек и сейчас обрывает телефоны всех городских больниц и моргов.
«Бедная мамочка», – подумала Белка. И ей вдруг стало так одиноко и страшно, что она горько заплакала.
Из оцепенения Белку вывело легкое прикосновение.
Девочка вздрогнула и резко обернулась.
Тут она даже слегка разочаровалась. За спиной не обнаружилось ни злой колдуньи, ни монстров, ни даже оборотней. Лешего там тоже не было. Не было и доброй феи, что вывела бы ее из леса. Зато был босой мальчуган лет шести с копной огненно рыжих волос, курносый и с полным комплектом конопушек. Одет он был в вылинявшие широкие штаны и клетчатую рубаху навыпуск.
– Ты откуда? – одновременно спросили друг у друга дети. Мальчик, как покажет время, привык к тому, что в лесу появляются незнакомые люди, и спросил из чистого мальчишеского любопытства. Белка же, как взрослая и практичная девочка, понимала, что маленькие мальчики не живут в лесу, что где-то рядом должны быть взрослые, и уж наверняка где-то рядом есть жилье. И какая-нибудь еда!
– Мальчик, где ты живешь? Где твои родители? Что ты делаешь в лесу? – Белка перевела дыхание, чтобы придумать, что бы еще спросить. Она провела почти сутки одна в лесу и страшно соскучилась по людям.
Мальчик слушал Белку, широко распахнув глаза. Белка даже подумала, что он не понимает по-русски, но почти сразу отвергла эту мысль – ведь он спросил, откуда она.
Парнишка с минуту молча рассматривал Белку, затем вдруг схватил ее за руку и потянул вглубь леса.
– Пойдем!
– Куда? – только и успела спросить девочка. Ей ничего не оставалось, как послушно пойти за своим неожиданным провожатым, прилагая при этом максимум усилий, чтобы не споткнуться о корни деревьев, щедро покрывающих землю под ногами.
– Тебя как зовут? – спросил мальчик, оборачиваясь на ходу.
– Мы идем к твоим родителям? Где ты живешь?
– Тебя как зовут? – упрямо спросил малыш.
– Белка. Так куда мы идем?
Мальчик резко остановился и повернулся к Белке.
– Не ври! Людей так не зовут. Это неправильно. Людей зовут Януш, Франк, Томми и Коля. А белка – это зверь. Маленький, но зверь, – карапуз был настроен явно философски. – А ты человек. Хотя и тоже маленький.
– Много ты понимаешь! – Белка схватила малыша за плечи и хорошенько встряхнула. – Так куда ты меня ведешь?
– Сюда! – мальчик остановился и вытянул обе руки в стороны.
Белка посмотрела по сторонам и обнаружила, что находится в небольшом лагере. За разговором она и не заметила, как прошла мимо двух шалашей из больших веток и хвороста и сейчас уперлась в большую брезентовую палатку, замаскированную валежником.
Белка подбежала к палатке и заглянула внутрь, надеясь увидеть там родителей мальчика или еще кого-нибудь из взрослых. Но палатка была пуста.
– Здесь никого нет. Все учатся.
– Учатся? Как учатся? Ведь сегодня воскресенье!
– Ну и что? – искренне удивился мальчуган. Надо учиться каждый день.
Белка из врожденной ехидности решила подколоть мальчика.
– А ты чего по лесу бродишь, а не учишься?
Мальчик был потрясен Белкиной тупостью, по крайней мере, так показалось самой Белке. Она даже устыдилась собственного невежества. Но мальчик ее пожалел.
– Ах, да! Ты же новенькая!
– ?
– Ну, понимаешь, дед Януш иногда приводит сюда новых учеников, как тебя сегодня. И дежурные должны их встречать и провожать до лагеря.
Тут Белка в первый раз за полтора дня по-настоящему испугалась.
– Дед… дед Януш – это кто? – Белка вспомнила старика за окном, и по спине пробежал холодок.
– Дедушка Януш – это наш учитель! Он здоровский! Он тебе понравится! – мальчик взахлеб стал расхваливать своего учителя, при одной мысли о котором Белку начало колотить. Она была уверена, что «здоровский» дед Януш ей не понравится.
– Ты знаешь, какой он! Дед… – мальчик посмотрел куда-то мимо Белки, – да вот он! Дед Януш, я новенькую нашел!
Белка от неожиданности подпрыгнула, медленно обернулась и чуть было не закричала. Ну конечно! За ее спиной стоял он. Тот самый старик.
Колдун по-прежнему опирался на клюку. Сетки в руках уже не было…
– Здравствуй, Виолетта! Добро пожаловать!
– От…куда вы знаете, как меня зовут?
Мальчик все еще стоял рядом и когда услышал настоящее имя Белки, начал прыгать вокруг нее на одной ножке и весело кричать:
– Ага! Врушка, врушка! Виолетта – врушка! Никакая ты не белка!
– Коля, прекрати! – прикрикнул на него старик. Мальчик мгновенно испарился.
Старик жестом пригласил Белку в палатку. Девочка поняла, что ей ничего не остается, кроме как слушаться, и, понурив голову, вошла вслед за ним.
Дед Януш открыл дверцу шкафчика, стоявшего возле одной из трех коек, достал из него хлеб, масло и паштет и принялся готовить бутерброды.
– Ты наверняка недоумеваешь, где ты и кто я такой, – старик не спрашивал, а утверждал. – Ты у меня в гостях. Сразу уточню, что ты можешь в любое время уйти. Но вот проводить тебя я не смогу. Извини, дела…
– Вы кто, колдун?
Старик рассмеялся.
– А какие, по-твоему, колдуны?
– Ну, злые, страшные, старые, – Белка подумала и добавила, – наверное.
– А Коля, этот мальчишка, который привел тебя в лагерь, он страшный?
– Нет, он… странный.
– Так вот, люди привыкли называть колдунами и ведьмами тех, кто не похож на остальных. Странных.
– Так вы колдун?
– Не знаю. Я умею лечить людей от разных болезней. Могу снять порчу, а могу и наслать. Ты знаешь, что такое порча? (Белка машинально кивнула.) Я многое знаю о людях такого, чего о них никто не знает. Например, я знаю, как тебя на самом деле зовут.
– Ну-у, – протянула Белка. – Вам об этом могли рассказать во дворе!..
Она уже не понимала, боится она этого странного старика или нет. Он забавный. С одной стороны, все, что он говорит... ненормальный какой-то, а с другой… Белка вспомнила лицо в окне и поежилась. Наверное, она все-таки боится. Но не так, как обычно. Этот страх совсем другой. Это…
Белка поняла, что запуталась.
Старик продолжал:
– Могли, конечно, и во дворе рассказать. Кстати, если Коля еще тебе не сказал, меня зовут дед Януш. Я поляк. Был когда-то. После войны я уехал из Польши и теперь живу здесь.
– Здесь? А что это за место? Я в этом лесу никогда не бывала.
– Ну, как бы тебе объяснить? Это особенное место…
Белка почувствовала, как у нее внутри все похолодело от страшной догадки.
– Простите, мы… не на Земле? Мы в другом мире или, как это… в другом измерении?
Януш усмехнулся.
– Виола, ты смотришь слишком много фантастических фильмов. Хотя, конечно, кое-что в них и недалеко от истины. Нет, не пугайся. Ты на земле, в своем времени и в своем мире (эх, вы, школьники!) Но этот лес примерно в трех тысячах километрах от твоего дома.
– Ой!
– Да. Где именно – пока неважно. Вы ведь географию еще не изучали?
– Нет. А нельзя ли меня все-таки вернуть домой? Я не хочу! – Белка заплакала. Тихо и горько.
– Девочка! Я же сказал, ты можешь уйти, когда хочешь.
– Но куда мне идти? Я в милицию пойду! Мама, мамочка…
– Ну вот. Милиция, мамочка. Я бы рад тебя проводить, но некогда, пойми. Вот, возьми еще бутербродик. Будешь?
Белка судорожно кивнула и всхлипнула. Но внутри себя она поклялась, что не будет ничего есть до тех пор, пока ее не передадут лично в руки матери.
Старик же кивнул головой на бутерброд, лежащий на тарелке, и вдруг кусок хлеба с намазанным на него паштетом плавно взмыл вверх и остановился возле руки ошалевшей Белки.
– Угощайся! Это…
Окончание фразы Белка не услышала, так как грохнулась в глубокий обморок…
Самый конец XX века
Из дверей городского Дворца Бракосочетания вывалила шумная компания. Вслед за гостями и друзьями с достоинством вышел жених, несущий на руках драгоценную ношу. Ноша весело смеялась и ни за что на свете не хотела идти к машине своим ходом.
Подойдя к услужливо распахнутой дверце Тойоты, парень осторожно опустил невесту и они, сев в машину, укатили. Гости, попрыгав в микроавтобус и два джипа, умчались следом.
Юрий Мамонтов, двадцати трех лет от роду, первый раз за все утро позволил себе расслабиться. Он развязал галстук, оставив его концы свободно висеть на шее, и расстегнул пару пуговиц рубашки. Откинулся на мягком сиденье Тойоты, сладко потянулся и повернулся к сидящей рядом невесте.
– Слушай, Виолка! Я до сих пор в себя не приду. Это что, правда? Колян, братишка, ущипни меня!
Водитель, которого жених назвал Коляном, на секунду обернулся и сказал:
– Юрец, если я буду то и дело отвлекаться на такую ерунду, как щипание счастливых дуралеев, вроде тебя, боюсь, вы не доедете до дома.
– Да, братан! Дом – это да! – многозначительно промолвил Юрец, устраиваясь поудобнее и обнимая Виолетту за плечи.
Водитель Колян включил радио и самозабвенно принялся подпевать какой-то модной вокалистке. Пел он, мягко говоря, не очень, но Юрий с Виолеттой ради такого дня его простили...
...Николай был средней руки бизнесменом, директором средней фирмы со средними доходами. На жизнь хватало, а борзеть, как считали друзья, было ни к чему. Кроме того, в наше время хлопотно и опасно.
Юрий работал в фирме Остапова водителем. Но Николай, будучи близким другом и, в целом, «нормальным пацаном», как он в шутку сам о себе говорил, не считал зазорным для себя на пару дней поменяться с Юрием ролями. И теперь он, шофер от Бога, уверенно лавировал между потоками автомобилей.
Виолетта сидела рядом с мужем, держа в руках его ладонь, и задумчиво смотрела в окно. За окном стремительно проносились встречные автомобили, проплывали фасады домов, куда-то спешили пешеходы.
Машин сегодня было особенно много. Кто-то из водителей старательно не замечал линий разметки и то и дело влетал на встречную полосу.
Время от времени Виолетта выходила из оцепенения, вжималась в сиденье и тихонько повизгивала, видя, как Николай бросает машину в сторону, чтобы в очередной раз избежать столкновения.
– Дурдом! И куда эти козлы летят? – горячился тот. – Ну, куда ты! Блин!..
Виолетта чмокнула мужа в щеку и снова закрыла глаза. Она сегодня так устала, что мечтала лишь об одном: поскорее доехать домой, дождаться, пока разъедутся гости и рухнуть в постель. Можно не раздеваясь. Какая-какая ночь? Первая брачная? Гори она…
Незаметно Виолетта задремала.
А задремав, увидела то ли сон, то ли ожившие воспоминания. Во всяком случае, она была уверена, что все это однажды уже происходило.
Во сне Виолетта вернулась на десять лет назад…
* * *
Лагерь, разбитый где-то в лесах, был надежно сокрыт магией. Легкой, ненавязчивой. Можно было пройти весь лагерь насквозь и ничего не заметить. Не встретить никого из его обитателей. Аккуратно обойти стороной два шалаша-капища и быть уверенным, что обогнул колючий кустарник.
Легкая, ни к чему не обязывающая магия.
Белка поняла, что не сможет бежать отсюда. А если бы и смогла, то в какую сторону и как долго? Девочка чувствовала себя пленницей в этом жутком лесу с его таинственными обитателями. Она плакала, умоляла вернуть ее назад, к мамочке. Угрожала старику, бывшему в лагере главным, обещала привести милицию…
Но вскоре Белка потихоньку смирилась. То ли ее покорила романтика жизни в лесу, вечера у костра и старинные, незнакомые песни, то ли удивительные истории, рассказываемые дедом Янушем, горбоносым старым поляком. Кстати, он оказался вовсе не злым и не страшным стариком. Может быть, Белке понравилось общаться с другими детьми, живущими в лагере. А может, виновата была магия…
Вскоре началось Белкино обучение. Вначале все было похоже на игру. Дети заставляли деревья раскачиваться и сбрасывать листья, совершенно не прикасаясь к ним. Они учились выращивать листья на оголившихся ветках и сухих деревьях. А зеленеющие деревья делать сухими и мертвыми.
Особенно Белке нравилась такая игра: дети разбивались на два отряда и обстреливали друг друга маленькими шаровыми молниями. Дед Януш же следил, чтобы молнии не причинили вреда никому из играющих. Было весело…
Далее шла теория. История, религия, философия. Термины и имена. Длинные молитвы, заклинания и монотонные нудные мантры.
Занятия по медитации Белке не нравились. Белка терпеть не могла неподвижно сидеть на земле и бубнить молитву. Но зато практические заклинания давались девочке гораздо легче, чем другим детям. Дед Януш незаметно улыбался в усы, и что-то бормотал о наследственности. Белка понятия не имела, что он имел в виду.
…Однажды дед Януш пригласил Белку в один из шалашей-капищ. Мальчишка, встретивший Белку в лесу в то утро, когда магия Януша привела ее к лагерю, привязался к девочке и почти всегда неотступно следовал за ней. Он и сейчас увязался следом, но старик строго прикрикнул на мальчугана, и Коля мгновенно юркнул в свою палатку.
– Сегодня, Белка, я тебя кое с кем познакомлю, – слова деда Януша заинтриговали Белку. Она была уверена, что прекрасно знает всех обитателей лагеря. Вчера она даже была дежурной и знала, что в лагере нет новичков.
– А с кем? – Белка повернулась к Янушу и заглянула в глаза колдуна. И как она могла совсем недавно испугаться этих глаз?
– Ты любишь знакомиться с новыми друзьями?
– Конечно!
– Ну так вот, сегодня у тебя появится новый друг.
– Ух, ты! А кто он?
– В свое время узнаешь. Этот друг будет мудрым и сильным. Он будет учить тебя и всегда будет помогать в играх, в драках, да во всем!
– Ух, ты, здорово.
С этими словами девочка и старик-учитель вошли в капище. Изнутри этот шалаш из широких ветвей был задрапирован черным бархатом. Внутри, напротив входа стоял небольшой, с метр высотой, безобразный идол. Белка знала, что из этого идола выходят духи, которые помогают им в колдовстве…
– Виолетта, сядь напротив идола и войди в транс, – голос деда Януша звучал как-то глухо, как будто издалека. Он всыпал в горящий на небольшом жертвеннике огонь белый порошок, и капище заполнилось сладковатым дымом.
Белка вдохнула дым и послушно опустилась на пол. Колдун присоединился к ней, и они в два голоса затянули тягучую, монотонную мантру…
Вскоре девочка уже была далеко от этого места. Она увидела себя идущей вслед за учителем по переплетению узких коридоров с серыми стенами. Вдоль стен стояли старинные доспехи, громадные каменные вазы. В специальных держателях крепились горящие факелы, производившие больше копоти, чем света. Дед Януш шел на полшага впереди Белки, держа ее за левую руку.
С потолка свисала рваная паутина, пол, по-видимому, никогда не подметался. От каждого шага в воздух взметалось маленькое облачко пыли.
Она знала, что сейчас находится в духовном мире. Ее тело осталось в шалаше, напротив истукана, а по этому коридору бродит лишь астральная проекция настоящей Белки. Но вот чтобы у астрального тела щипало в носу от пыли, такого начинающая колдунья не припоминала. Значит, впереди ее ожидает настоящее приключение!
Дед Януш, наконец, повернулся к Белке.
– Виолетта, ты никогда не играла в дрессировщицу?
– Нет.
– А хотелось бы тебе стать настоящей укротительницей? Представляешь, как это должно быть здорово – дрессировать диких зверей?
– Ой, не знаю! А вдруг звери меня съедят?
Старик расхохотался. Здесь его смех был гулкий, тяжелый. Звук разлетелся по лабиринту коридоров и, многократно отразившись, вернулся... Вскоре они подошли к большой металлической двери с окошком-глазком. Белка подумала: «как в тюрьме».
– Загляни в глазок.
Белка приподнялась на цыпочки, и окошко оказалось прямо напротив ее лица.
В комнате за дверью было светло. Но не так, как если бы комнату освещало солнце или лампочка. Белка поняла, что это было волшебство. Стены комнаты были каменными, покрытыми известью.
Вначале Виолетте показалось, что комната пуста. Но тут она увидела большую пантеру, которую раньше не замечала. Большая черная кошка потянулась, выпустила когти и провела ими по бетонному полу. На полу тут же появились глубокие царапины.
Белка почувствовала, что ее руки и ноги начали мелко дрожать. Старик увидел это и сказал:
– Не бойся. Для друзей эта пантера не опасна. Ты можешь укротить ее, и тогда она станет твоим лучшим другом. Она будет охранять тебя. Как думаешь, кто захочет напасть, если у тебя будет такой сторож?
– А она… не опасна? – недоверчиво спросила девочка.
– Ха! Опасна? Еще как опасна! Ну, как? Рискнешь? Это просто. Главное не бойся. Пусть она почувствует, что ты друг.
– Э-э…
– Идешь?
– Ну…
Белка почувствовала, что по коридору, где она стояла, расплылся тот же самый сладковатый дурманящий запах, что она чувствовала в капище.
– Да, я иду. А вы?
– Я останусь здесь, и если что, помогу.
Дед Януш опустился на пол и завел мантру. Белка еще раз глянула в глазок на двери и вздохнула.
Пантера уселась в дальнем углу комнаты и принялась тщательно вылизывать лапы. Когти она спрятала. Сейчас животное было так похоже на простую домашнюю кошку, что Белка немного успокоилась. Она отодвинула засов и снова взглянула в окошко. Пантера, казалось, ничего не замечала. Она разлеглась в углу и лишь лениво поводила хвостом, жмурясь от удовольствия. Казалось, еще немного, и замурлычет. Белка едва не расхохоталась и смело вошла в комнату.
Когда девочка вошла внутрь, то обнаружила в ней уже не пантеру, а обычную кошку, необыкновенно худую, с короткой шерстью. Но при этом красивее и грациознее всех виденных Белкой ранее.
Белка услышала голос деда Януша. Причем одновременно из-за двери, от кошки, а также где-то внутри себя. Это многоголосье раскатилось вокруг Белки, укутало ее и наполнило изнутри.
– Ее зовут Линда. Она будет учить тебя и охранять. Ты станешь сильнее других колдунов и рано или поздно займешь место своего учителя. Твой бог любит тебя. Все духи любят тебя, и Линда возлюбит тебя. Пусти ее к себе!
Кошка, мурлыча, подошла к девочке и принялась тереться о ноги.
Белка молча стояла в центре комнаты, не в силах даже шелохнуться. Вокруг нее снова расплылся знакомый запах. В глазах защипало, по правой щеке скатилась слезинка, а Белка стояла неподвижно, боясь ее смахнуть.
Видимо, дед Януш мог одновременно контролировать и астрал, и реальный мир, и сейчас он всыпал на угли очередную порцию зелья. Тут Белке стало по-настоящему страшно.
И в этот самый момент кошка изогнула спину и прыгнула на грудь девочке. Та инстинктивно подняла руки, чтобы подхватить ее. Кошка же вновь вобрала когти и лизнула Белкин подбородок, как бы давая понять, что бояться ровным счетом нечего.
Белка услышала голос Януша. Теперь уже обычный голос, звучащий из коридора.
– Виолетта, все идет хорошо, не бойся. Ты настоящая укротительница. Линда признала тебя и теперь всегда будет с тобой. А теперь впусти ее внутрь себя.
– Как это?
– Просто разреши ей войти.
Девочка недоуменно посмотрела на дверь, перевела взгляд на кошку, отдыхающую на ее руках.
– Хорошо, Линда. Просто будь моим другом и учи меня. Если хочешь…
Белка осторожно пощекотала кошку за ухом.
И вдруг кошка спрыгнула на пол и начала стремительно расти. Сначала она превратилась в большую пантеру, затем стала еще больше и вскоре заполнила собой всю комнату.
Девочка почувствовала, что ее нос и рот забило звериным мехом. Ей стало трудно дышать, казалось, еще немного, и зверь просто раздавит ее.
В эту же секунду Белка почувствовала, что ее будто разрывают на части. Со всех сторон в нее хлынуло что-то, совсем недавно бывшее маленькой безобидной кошкой. Черный мех надвинулся ей на глаза и тут же прошел сквозь них внутрь черепа. Белка закричала, но голоса своего не услышала. На какой-то момент ей показалось, что ее язык уперся в острые треугольные клыки.
Через секунду Белка без сил свалилась на пол…
* * *
– Виолка! Виолка! Что с тобой?
Виолетта вновь увидела себя в роскошном салоне Тойоты. Юра с застывшим на лице недоумением и страхом тряс девушку за плечо.
– Ну, Виолка, ты меня напугала.
– Что случилось? – в машине пахло ментолом с медом. Не было никакого намека на наркотический дым деда Януша.
– Ты задремала, и я не стал тебя будить. Но ты начала метаться и мычать, как будто тебе кто-то рот зажимает. Что-то приснилось?
– А… нет, все в порядке. Юра, обними меня. Покрепче…
Внезапно хлынул ливень.
Через десять-пятнадцать минут машины вокруг стали больше напоминать катера, носами разбивающие реки, разлившиеся от одного тротуара до другого. Вода из-под колес щедро окатывала и без того промокших пешеходов, прячущихся под козырьками и навесами.
– Такие лужи – страшное дело. Тормоза не работают. И, кстати, у всех, – подал голос Николай. Он как будто врос в руль и вел машину предельно аккуратно.
Стеклоочистители явно не справлялись со своей работой. Не успевали они в очередной раз сбросить с лобового стекла порцию воды, как она снова мешала обзору.
Несущиеся навстречу огни фар нещадно слепили глаза. Щурясь, Николай всматривался в дорогу, ругаясь и чертыхаясь.
Неожиданно из-за поворота вылетел черный Пассат и устремился в брешь в потоке машин, подрезав Тойоту. Николай вжал в пол педаль тормоза, но это не произвело никакого действия. Он вывернул руль, машину занесло на тротуар. По пути Тойоту стукнули Жигули, бросив ее на какую-то иномарку. Машину закружило. Последним ударом ее подбросило в воздух, и она упала на собственную крышу…
Виолетта не поняла, почему и как оказалась на тротуаре. Разодранное в клочья платье было все в крови. Рядом, метрах в десяти горела машина. Сначала девушка не поняла, что за машина, но через несколько мгновений вспомнила, что в эту бежевую Тойоту она совсем недавно села такая счастливая, что просто не смогла бы поверить в такой конец, расскажи ей кто-нибудь об этом тогда.
У Виолетты перехватило дыхание. Она даже не плакала. Сил кричать, звать на помощь, не было. Она с искаженным от ужаса лицом смотрела на пылающий автомобиль, медленно огибающие его огни фар, лица прохожих, разглядывающих искореженные машины и промокшую до нитки девушку, стоящую на обочине.
Лица, на которых любопытства было больше, чем сострадания, медленно плыли мимо. Люди переговаривались, медленно-медленно, как в замедленном кино, шевеля губами. Пламя, объявшее перевернутую машину, медленно-медленно лизало асфальт, глухо шипя под дождем. Капли медленно-медленно опускались на голову, плечи, грудь и спину Виолетты.
Виолетта чувствовала, как вопль, дикий и полный отчаяния родился в груди, но что-то помешало ему вырваться наружу. И вопль застрял, замер по дороге.
Толпа стремительно росла вокруг девушки, отрешенно смотрящей прямо перед собой. Казалось, она просто не знала, что ее платье все изодрано, и она почти нага. Какой-то парень подошел к ней и набросил на плечи свой плащ.
Виолетта вышла из ступора и медленно, как сомнамбула, развернулась в ту сторону, куда умчался злополучный Пассат. Ее взгляд шарил по потоку машин. Большинство из них она даже не могла разглядеть из-за сплошной стены дождя.
Но вдруг какое-то темное пятно вдалеке едва заметно выделилось из общего фона. С места аварии никто, конечно, этого пятна разглядеть не мог. Да и сама Виолетта не разглядела бы, если бы не особенный дар, полученный много лет назад.
На этом пятне Виолетта сосредоточила весь свой гнев, дав, наконец, боли и отчаянию вырваться наружу.
Толпа, стремительно растущая на месте катастрофы, казалось, совсем не замечала ливня. Гомонливые ротозеи с любопытством разглядывали несчастную невесту в изодранном платье. Девушка какое-то время стояла неподвижно, отстранено, затем неожиданно разразилась рыданиями и, вырываясь из рук подоспевших медиков, забилась в истерике, упав в лужу из дождевой воды, крови и машинного масла.
Через мгновение толпа содрогнулась от прогремевшего в сотне метров взрыва. Взорвался черный Пассат, несколько минут назад выскочивший из переулка, из-за чего и произошла авария. Взорвался без видимой причины, просто так. Будто в наказание за свою вину…
Еще не совсем середина XXI века
Подземный переход, принадлежащий одной не самой удаленной от центра станции метро, жил своей жизнью. Размеренной, привычной. Туда-сюда сновали люди, кто-то спешил в метро, кто-то из метро. Встречались, останавливались поговорить, расставались навсегда или до послезавтра... Один за другим подходили к тянущимся вдоль стены киоскам. Глазели, спрашивали... покупали сигареты, дешевый трикотаж, китайскую электронику.
В табачном киоске сидели два человека. Один, одетый в замызганный, когда-то синий, а сейчас вообще непонятно какого цвета, рабочий халат, был продавцом, второй – его закадычным другом. На халате первого булавкой была пришпилена карточка, из которой следовало, что продавца зовут Остап Семенович Филиппов. Друга его величали Серегой. Фамилии Остап Семенович не знал, а нам она и вовсе без надобности.
– Ну, ты, Остап, даешь! Надо же, первый ребенок, и сразу двойня. Сыновья! Это же… это ну надо же! С тебя магарыч.
Остап расплылся в довольной улыбке.
– Дык, это, уже все готово, – он извлек из-под завала коробок пластиковый мешок, приятно звякнувший при этом.
– Молоток, предусмотрительный.
– А то!
Через минуту, сметя с маленького столика-тумбочки все лишнее, приятели распечатали бутылку «Смирновской» и пару «Клинского» пива. Благо рабочий день Филиппова подходил к концу.
Быстро покончив со «Смирновым», запив его пивом и закусив крабовыми палочками, они решили закрыть палатку и продолжить отмечание дома у Сереги. Но не успел Остап закрыть окошко, как возле палатки появилась старая женщина. Богато одетая, с безобразным шрамом через все лицо и обоженной левой щекой.
– Молодые люди, мне пачку красной Магны.
Старуха положила на прилавок деньги.
– Приперлась, – в полголоса проговорил продавец и взглянул на приятеля. Взял деньги, бросил на прилавок зеленую пачку.
– Я просила красную.
– Нету красной, кончилась. Такую кури, – процедил Филиппов.
– Молодой человек, вас не учили вежливо разговаривать?
– Да пошла бы ты, дура старая. Закрыто! – сказав это, Остап с грохотом захлопнул оконную створку. – Тварь престарелая.
Алкоголь подействовал. Друзья загоготали и мгновенно позабыли о покупательнице.
Та же, несколько секунд постояла неподвижно, а затем костяшками пальцев постучала в стекло.
– Чего тебе?
– Остап Семенович, – прочитала с карточки продавца женщина. – А ведь вы завтра здесь работать уже не будете.
– Ой-ой-ой, напугала. Да мне каждый день так грозят, все по судам затаскать обещают, и все никак не соберутся.
Старуха пожала плечами и побрела прочь.
– Да ладно, Остапыч. Черт с ней. Поехали…
* * *
«Остап Семенович, а вы ведь завтра здесь уже работать не будете» – она услышала собственный голос как бы издалека, будто и не хотела этого говорить, и не говорила. А кто-то другой произнес слова, до сих пор звучащие внутри нее. Кто-то чужой, использующий ее уста как инструмент.
А ведь и вправду, завтра в этой палатке будет работать другой продавец. И вовсе не потому, что прежнего, Остапа, уволят. Все намного хуже. Он или попадет под машину, или вывалится из окна. Или погибнет в пьяной драке…
Или, если проклятье вышло сильнее, половину Москвы, включая его дом, разрушит землетрясение. Так или иначе, слово произнесено, и последствия его неизбежны.
Виолетта Владимировна вышла на улицу. Лицо освежил вечерний ветер. Ей отчего-то стало невыносимо жаль этого парня. И нестерпимо жаль тех, кто за многие годы пострадал от ее «дара».
Она вспомнила детство, мать, которую так и не увидела с того самого вечера, когда убежала в то проклятое место. Мать умерла спустя несколько лет после исчезновения любимой дочери – выпала из окна, когда мыла стекла на Пасху. С тех пор Виолетта возненавидела и этот, и все другие праздники.
Почему канун этого праздника оказался так немилостив к ее мамочке? Почему не защитили ее церкви, храмы и монастыри, щедро окружавшие их дом? Не захотели или не смогли? А Сам Бог? Куда Он смотрел, когда маленькую, наивную Белку отвлекли от «Тома и Джерри» и затащили в это жуткое «приключение»?
А кого, спрашивается, еще винить?
Виолетте вспомнилась большая черная пантера. Она обещала быть другом. Да, она оберегала Виолетту от врагов, сделала ее сильной. Даже помогла в последнем поединке с Янушем. Виолетта стала сильной колдуньей, она превзошла старого учителя. В этом ей «пантера» помогла. Но стала ли другом? Поначалу, вероятно, да. Но потом, когда Белка доверилась ей, зверь стал ее злейшим врагом, подмяв под себя ее волю и заставляя делать то, что она совсем не хотела, что она ненавидела. И жестоко наказывал за непослушание.
Начиналось все так здорово! Было так весело швыряться маленькими молниями и угадывать мысли друзей, в свою очередь, скрывая от них свои. Все это начиналось как интересная, забавная игра…
Спустя время к Виолетте Владимировне стали обращаться за помощью как к ведунье и целительнице. Вскоре госпожа Виолетта вытеснила из Москвы большинство конкуренток, менее сильных и «одаренных». Даже шарлатаны и обманщики, коих в конце века образовалось как грязи, сворачивали свой «бизнес» и бежали, испытывая на себе непонятное воздействие, давление. Очень мало кто осмеливался ей противостоять.
Именем Господа и силой Креста православного Виолетта исцелила не один десяток страждущих. И души этих несчастных ей сейчас было жаль больше всего. Она прекрасно понимала, какой и чьей силой это делала. Но была вынуждена скрывать, маскировать ее, чувствуя возле своего сердца цепкие когти и жадные, голодные клыки…
Вначале Виолетта боролась, но, в конце концов, смирилась.
Бредя по опустевшим улицам, Виолетта Владимировна отрешенно взирала по сторонам, будто желая взглядом отыскать того, кто сможет ей помочь. Ей и тем, кому она навредила. А так же тем, кому она «помогла», вселив ложную надежду.
Серые тени сновали вдоль дороги. Они явно насмехались над старухой. Да и не старуха она вовсе, в ее то годы! Но служение Хозяину рано состарило, отняв былую красоту, очаровывавшую прохожих совсем недавно.
И чего ей не хватает? Сильная ведьма, одна из сильнейших. Она давно подмяла под себя конкурентов. И Хозяин ей доволен. Но дуре все неймется.
– Господи Боже! Какая же я тварь… – женщина внезапно разрыдалась, закрыв руками изуродованное лицо.
Эй, ты, а ну заткнись! Тени сгустились. Они волновались, полощась на ветру.
Небо над головой затянуто тучами. Холодными, низкими и непроницаемыми. Весна в этом году не задалась.
А скоро Пасха.
Христос воскрес. Воистину воскрес.
Как воскрес? Зачем?
Как воскрес? Зачем? Разве мертвые не счастливее живых? Чем Ему понравился этот мир, ради чего стоило воскреснуть и вернуться в него?
– Кто мне поможет? Как мне вернуться назад, как вернуть эти годы?
Заткнись, падаль! Тени приближались. Вот мы, мы поможем тебе. Успокоим, утешим…
– Ты! Эй, ты! Ты же обещал заботиться обо мне! Разве я была неверна? За что ты меня мучаешь? Отпусти меня! Ты! Ты убил моего мужа, украл мою жизнь! Ты! Я ненавижу тебя!.. Господи, ну кто же мне поможет?
Слова падали на землю, тени слизывали их и уносили к тому, кому они предназначались. Вряд ли Хозяин будет доволен!..
Тени шептались, манили…
Небо молчало.
– Бог, что же мне делать?
Тишина.
Христос воскрес...
Воистину воскрес...
А ей-то что до этого?
Воскрес. Кто воскрес? Зачем?
Воскрес?
– Боже, помоги…
Тени, казалось, обезумели. Они носились вокруг, сновали мимо нее и сквозь нее. Поднялся ветер. Он хлестал, рвал одежду, разметал волосы, уложенные в дорогом салоне…
Серое, низкое безмолвное небо.
Кричащие беснующиеся вокруг тени.
– Неужели мне нет прощенья? Господи, ну кто же мне поможет…
Воистину воскрес!
Виолетта упала на колени, все так же закрывая руками лицо. Лицо, руки и грудь уже были мокрыми от безудержно текущих слез. Плевать. Тени разозлили ее.
– Убирайтесь! Пошли вон!
Как же, еще чего. Ты наша. Одна из нас.
– Кто…
Христос воскрес.
Серое небо…
Тучи…
– Христос… Иисус, помоги мне! Если Ты не напрасно воскрес, если Ты все еще жив, если они не убили Тебя опять! Спаси меня! Бог… прости… Иисус!
Неожиданно тени отступили. Черная как ночь пантера с горящими глазами притаилась во мраке. Но они были рядом, настороженно переглядываясь и ворча, готовые в любой момент наброситься на жертву и разорвать ее в клочья.
Идиотка, дура, тварь! Она сама не понимает, что делает. Да Хозяин ее… Идиотка!
Не в силах больше терпеть, госпожа Виолетта, Виолетта Владимировна, Белка опустила по швам руки и выпрямилась, оставаясь стоять на коленях. Ей было плевать и на тени, и на редких прохожих, и на слезы, режущие глаза, и на себя. На все.
Сейчас она снова была Белкой. Маленькой, беззащитной и беспомощной. Страстно, отчаянно нуждавшейся в ком-то, кто ее поймет, обнимет и пожалеет. И старые «друзья» на эту роль никак не подходили.
Что есть силы, Белка возопила, устремив взгляд сквозь серое холодное небо, свинцовые мертвые тучи.
– ИИСУС!
То ли ей почудилось, то ли это правда… Тучи прямо перед ней совсем немного расступились, и в образовавшемся просвете ослепительно засияла маленькая звезда…
© Олег Панферов
Москва ТВАРЬ
Свой тридцатый день рождения Оф Тартас встретил в городской тюрьме. Проснувшись вместе с рассветом, он сел на топчане и устремил взгляд к окну – маленькому отверстию в стене почти под самым потолком. На душе сделалось тоскливо...
Тридцать лет. Половина жизни прожита. Да и какая там половина! Соплеменники Офа редко когда доживали до пятидесяти. И жить становилось все трудней. Мир из года в год делался все суровее, все жестче и причудливее становились требования властителей, выше налоги и дороже еда.
Прежде всегда жизнерадостный и неутомимый, Оф Тартас тяжело вздохнул и опустил глаза. Тридцатый год жизни начался не слишком-то хорошо. Говорят, дурная примета...
Правда, и здесь, в тюрьме Оф умудрялся порой находить свои плюсы. Что ни говори, а у него была крыша над головой, сквозь оконце в клетушку проникало какое-никакое, а солнце (в этом отношении ему вообще повезло куда больше, чем иным заключенным, чьи клети не смотрели на восток, как Офова), а пища, выдаваемая два раза в день, была и вовсе бесплатной. Он спал на роскошной старой шубе, подаренной сердобольной вдовой, что изредка навещала одиноких узников. И пусть шубейка вся в проплешинах, что с того, кто их, эти проплешины здесь увидит?
Он провел в темнице более шести месяцев, и не знал, сколько еще времени суждено ему в ней провести. В мире Сенаара было обычным делом не ведать, сидеть тебе еще месяц, дюжину лет или не выйти на волю до конца своих дней. Или, быть может, дни позади – лишь ожидание скорой казни?.. Это считалось дополнительной мерой наказания, держать осужденного в неведении относительно собственной дальнейшей судьбы. А может быть (что вполне вероятно), никто попросту не считал необходимым доводить до сведения всяких там тварей волю высокотитульных господ.
За полгода Оф привык ко многому. К злобе и отчаянию, боли и равнодушию. К зловонному духу темницы, сырости, мышиной возне в углу. Он успел притерпеться даже к ежедневной экзекуции – положенным ему судьей десяти палочным ударам. Лишь крепче сжимал зубами деревянную скобу, наличествовавшую на лобном месте специально для тех, кто не желал доставлять палачу удовольствие своими криками...
* * *
Пожалуй, во всем мире не найти человека, которому пришлось бы объяснять, что такое базар. Ни в этом мире, ни в любом другом. И во всех мирах базары одинаковы. Тысячи ног дружно, хоть и неслаженно, пытаются оттоптать друг друга, а если повезет, то и задеть чужую мозоль. Тысячи локтей, яростно расталкивая соседей, расчищают путь к очередному торговцу вожделенной безделицей. Тысячи голосов спорят, торгуются, прицениваются. Предлагают купить – дешевле не бывает, что ты, красавица, и не ищи!
Разношерстная толпа ведет себя как живой единый организм. Волнуется, ощупывает все вокруг бесчисленными щупальцами. Гудит, как потревоженный пчелиный рой. Кто-то просто шатается бесцельно, авось повезет набрести на нечто из ряда вон, а кто-то целенаправленно прочесывает развалы, лотки и лавки. Гончарный ряд, скобяной, шорный, оружейный...
Но даже несмотря на кажущуюся многолюдность, искушенный наблюдатель бы заметил, что сегодняшний день не самый лучший для торговцев. Клиент пошел ленивый, скучный. Никого не заставишь раскошелиться сверх меры. Не то, совсем не то, что в былые времена. И то правда, лето – не лучшее время для базара. Жара действует на нервы, плавит мозги и словно усыпляет на ходу. Если человек пришел на базар за новой уздой, его уже не уболтаешь купить под шумок новое седло, и всю сбрую, а то и новую кобылу в придачу. Пришел, выбрал, расплатился. И ушел с полным кошельком блестящих звонких монет. А продавец остался на солнцепеке, без выручки и с кучей никому не нужного барахла. Совсем не то, что весной или ранней осенью.
Однако и сторонний наблюдатель согласился бы, что у лавки с садовым инструментом царит затишье. Еще бы, кому взбредет в голову покупать такие вещи летом? Все уже закуплено, даже на случай если какая-нибудь тяпка или плуг сломаются, запасено с избытком.
Случайный человек подошел к лавке, повертел в руках лопату, потрогал пальцем острие. Провел широкой ладонью вдоль черенка, проверяя, хорошо ли отшлифовано, не будет ли заноз.
– Сколько стоит?
Продавец, коренастый бородач по имени Колин окинул взглядом фигуру потенциального покупателя, решая, будет от того польза или нет, и без энтузиазма в голосе ответил:
– Двадцатку... утром стоило. Сейчас отдам за семнадцать.
Лицо клиента вытянулось. Ему явно была нужна лопата, но он все еще считал предложенную цену совершенно грабительской.
– Десять с полтиной.
– Да вы что, господин, побойтесь Мануила! Я сам беру эти лопаты по тринадцать монет. Пятнадцать!
– Четырнадцать.
– С половиной.
– Идет, – мужчина отсчитал монеты, забрал лопату и затерялся в толпе.
Колин вытер со лба едкий пот и обернулся к товарищу.
– Нет, Оф. Не будет сегодня торговли. Вот хоть режь меня.
Оф Тартас, ремесленник, беженец из маленького окраинного городка, сокрушенно покачал головой. Около десяти человек на базаре торговали его изделиями. Оф мастерил все, что можно сделать из дерева: инструменты, бочки, детские игрушки, посуду... Все, на что хватало времени и материалов в короткую, но лютую зиму, когда не найдешь дуралея, которого заставишь тащиться в мороз на базарную площадь, торговать или торговаться.
– Слушай, Оф, а почему бы тебе ни научиться шить платье? Вон, посмотри, у портных всегда полно народу, даже зимой богачи вызывают их к себе!
– Поздно мне уже переучиваться. Руки к дереву привыкли, не переделаешь уже. Ладно, будем надеяться, что у Тимофея и Дана дела идут бойче.
Завидев обиженный взгляд приятеля, торговца инструментами, Оф добродушно усмехнулся и потрепал того по плечу.
– Извини, Колин. Не хотел тебя обидеть.
– Да нет, приятель, все в порядке. Я и сам иногда подумываю на лето сменить товар. Но все никак до дела не доходит. Лень. Жара мозги отшибает.
...Это было совсем недавно. Всего лишь в прошлой жизни – в жизни, где Оф был свободен. Ну, скажем, свободен настолько, насколько может быть свободен человек, живущий в мире вечных властителей, их многочисленных наместников и прихлебателей. Здесь, в тюрьме, царила иная жизнь и законы властвовали иные. Намного проще и чем-то даже честнее, чем по ту сторону черной бревенчатой стены.
Офу действительно повезло. Иногда ему приказывали взять метлу и отправляться мести тюремный двор, и тогда он мог в полноте насладиться солнечным днем и свежим воздухом. Раньше, в прошлой жизни, он не ценил этих маленьких радостей, не замечал их. Сейчас, хвала Мануилу, многое изменилось.
* * *
Наступал вечер. Тускнеющий красновато-золотистый солнечный круг уже коснулся городской стены, поблескивая сквозь узкие высокие бойницы. Многоголосая, миллионорукая «каракатица» Базар распалась, рассыпалась на бесчисленное количество фрагментов, последние из которых под свист вечернего ветра выдворяли с базарной площади стражники самых низких чинов.
Захрипели, оживая, большие башенные часы. Внутри древнего механизма щелкнуло, хрюкнуло, и часы пробили восемь раз. Одновременно с последним ударом распахнулись двери серого двухэтажного дома. Из них вышел высокий человек с густым ежиком жестких черных волос и трехдневной щетиной. На нем были легкие штаны и шелковая рубаха, из-за жары расстегнутая больше чем наполовину. Человек неторопливо прихлебывал дымящийся ароматный напиток из большой кружки, которую держал в левой руке. Правая же рука любовно поглаживала эфес длинной тонкой шпаги, на первый взгляд кажущейся больше украшением, чем оружием.
Следом показались два стражника в добротных кирасах и с тяжелыми палашами на поясе. Держась по бокам и чуть сзади от первого, они неторопливо поводили головами по сторонам, делая вид, что высматривают опасность, от которой обязаны его защищать.
Единственного взгляда на этих молодцов было достаточно, чтобы понять, насколько они недовольны необходимостью отрываться от богатого выпивкой и закусками стола и тащиться на неостывшую еще до конца улицу. Свирепые лица и сильные руки стражников, нервно тискающие оружие, ясно говорили, что их появление на площади не сулит ровным счетом ничего доброго. Ни-ко-му! И если они всего лишь чуть сильнее, чем могло быть, заденут кого-то рукоятью или ограничатся просто парой оплеух, ища выхода своему недовольству, можно будет с уверенностью считать, что базару нынче повезло. Ибо бывали случаи и почище. Числилась за подручными капитана Томаса Чили такая своеобразная «слава».
Сейчас на базаре оставались лишь торговцы, менялы и ростовщики, которые и рады бы, но не смели покинуть места до того, пока Чили, помимо роли начальника охраны исполняющий еще и роль сборщика ежедневного налога, не посетит их своей «милостью». Иначе завтра, даже если им и позволят ступить на площадь, они уже точно не найдут своего товара ни в лавке, ни в складских, ни в подсобных амбарах. И вообще нигде. И даже с самой идеей снова заняться в этих местах торговлей будет покончено ввиду полной ее бесплодности и бессмысленности...
Постепенно очередь дошла до торговца тканями и готовым платьем Кулла Мезенса. Сия личность давно вызывала у Чили устойчивое отвращение из-за безграничной склочности и подлости характера, даже по меркам капитана, всю жизнь свою прослужившего вечным властителям...
Томас пробежался глазами по товару, разложенному на полках, изогнутой спине и подобострастной лживенькой улыбочке, расцветшей на лице торгаша.
– Добрый вечер, господин капитан, добрый вечер.
– Процветаешь, как я погляжу, Кулл?
Мезенс потупил маленькие глазки и еще больше прогнул хребет.
– Что вы, что вы, господин капитан. Какое процветание в это ужасное время?! Вот, взгляните сами, – торговец слегка приоткрыл резную шкатулку, в которую на протяжении дня ссыпал вырученные деньги, показывая, что дела и впрямь не ладятся.
Вот, правда, большую часть денег, в основном серебром, плюс три-четыре золотых, Кулл заблаговременно припрятал...
Но Чили вряд ли стал бы капитаном, не умей он распознавать правду за раболепными телодвижениями подчиненных. А уж манипуляции Мезенса любому рядовому видны насквозь!
– Ты знаешь, Кулл, крыша в караульном доме совсем прохудилась, да и стены все обшарпаны. Я думаю с завтрашнего дня немного увеличить вам подать. Монет эдак на семь-восемь. А, как думаешь?
Уж от кого-кого, а от Кулла ничуть не зависело, вступит или нет в силу решение Чили.
– Господин, наш долг заботится о доблестной страже, ибо она, в свою очередь, печется о нашей безопасности день и ночь. Я уже докладывал вам, что не далее как намедни двое ваших храбрых подчиненных задержали у моей лавки вора. Господин, я даже готов лично отблагодарить этих славных воинов и их командира! Что же до увеличения подати... как я уже смиренно доложил моему господину, дела сейчас идут не в пример хуже, чем обычно, и я даже хотел просить о новых льготах, если это, конечно, возможно! Хотя, помня давнее расположение вашей милости ко мне и принимая во внимание...
– Кулл! – рыкнул Томас Чили. – Ты можешь принимать во внимание все, что тебе заблагорассудится. Я сказал, что с завтрашнего дня подать увеличится.
– Да, господин, однако...
– Однако что?
– Я лишь хотел заметить, – глаза Мезенса бегали, спина была уже предельно согнута, а маленькое багровое лицо обращено к Чили. – Осмелюсь доложить, что на базаре имеются лица, могущие посодействовать ремонту караульных помещений и без вреда для...
Кулл заткнулся, поняв, что брякнул недопустимое. Заявить Чили, что подать, которую он платит, не вызывает у него щенячьего восторга, не приводит в счастливое исступление... это уж слишком!
Хм, вред!
Капитан сделал знак солдатам, и Мезенс в мгновение ока был подхвачен могучими лапами. Стражники подняли толстенького несчастного торговца и, держа на манер распятия, тихонько рычали, давая понять, что самое страшное для дерзкого барыги еще впереди.
Торговец подергал короткими ножками, следя при этом, как бы ненароком не испачкать солдат, предпринял тщетную попытку освободиться, и вскоре затих.
Стражники переглянулись, посмотрели на командира. Тот кивнул, и они разом отпустили руки. Кулл мешком рухнул на землю, заскулил и взглянул на офицера еще более подобострастно. Ибо опыт подсказывал ему, что экзекуция откладывается. А сейчас в его силах ее и вовсе отменить.
Чили пнул торговца острым носком дорогого сапога и сделал знак подняться.
– Ты говорил о ком-то, кто выражал желание взяться за починку крыши?
– Вовсе нет... в смысле, не совсем выражали желание, то есть, я хотел лишь сказать, что слышал разговор некоторых моих товарищей... собственно, они мне и не товарищи вовсе, сохрани Мануил от таких... товарищей! Так вот, – лепетал несчастный, все больше путаясь и сбиваясь. – Так вот, они – Оф Тартас, Сим Сингл и Колин Бубсарь – выражали недовольство, высказывались о том, что подать, которую они платят, непомерно высока... Господин капитан! Я не осмеливаюсь даже произносить такое, ведь это не мои слова, это они...
– Не бойся. Ведь это же не твои слова! Или нет?
Багровое лицо Мезенса побелело, посерело, приобрело синюшный оттенок, а затем опять побагровело.
– Нет-нет, что вы! Это они! Они... нет, не могу. Так вот, я подумал, может, на ремонт хватило бы их штрафа...
– Щенок, – процедил сквозь зубы капитан и двинулся дальше, не забыв, однако отсыпать монет из шкатулки барыги и одновременно с этим выкидывая из памяти им перечисленные имена. Вряд ли они действительно могут в чем-то быть повинны по-настоящему. Уж чересчур наигранно выглядел его ужас, а означенные личности ну никак не казались капитану слишком уж опасными. А ропот... да плевать хотел Томас Чили на ропот бедняков, способных разве только на то, чтобы молоть языком!
Отсчитав положенные за день монеты, Тартас вздохнул, наконец, с облегчением. Еще один день, не самый лучший из всех, закончился. Впереди ждали дом, благодатная прохладная вода и хоть какой-нибудь, да ужин. И новые дни впереди, вселяющие надежду в то, что завтра будет лучше, чем вчера. Конечно, если оно, это завтра, наступит.
Попрощавшись с Колином и махнув рукой еще паре знакомых, Оф направился по опустевшим проходам к выходу. В носу щекотало от поднятой подметальщиками пыли. Подойдя к самым воротам базара, Оф услыхал за спиной нарастающий грохот тяжелых сапог.
– Эй, тварь, стой!
Оф замер. В его мире тварями называли всех безродных бедняков, таких, как он сам. Тех же, кто их так называл – зажиточных крестьян, торговцев и мелких чиновников, в свою очередь именовали тварями бароны и князья. Те, кто в жизни не встречались ни с Офом, ни с ему подобными, равнодушные к тому, что в мире существуют бедность и нищета. Порой казалось, что они о горе и нищете даже не подозревают, надежно защищенные роскошными дворцами, высокими стенами и обширными охотничьими угодьями. Вечные же властители почитали за тварей весь смертный род.
– Стой, тварь! – неслось по улице.
Для жирного стражника бег явно был занятием непривычным, но он все же справился. Задыхаясь, приблизился к замершему в ожидании Офу.
– Ты плотник Оф Тартас?
Ремесленник усмехнулся. Блюститель бежал за ним, чтобы спросить имя? Забавно бы вышло, если бы тот ошибся и бежал не за тем. Такие усилия пропали бы даром!
– Да, меня зовут Оф, и я плотник, – смиренно ответил Тартас, склонив голову, дабы стражник не заметил веселых искорок в его глазах.
– Это, значит так. Завтра утром придешь в дом господина капитана. Ему нужно кое-что отремонтировать. Знаешь, где он живет?
– Да, господин блюститель.
Значит, Томас Чили забыл сказать об этом Офу лично, а когда вспомнил, то послал подручного? Это ничего, тому полезно растрясти жирок.
Тартас знал этот стражника. Толстый и ленивый, вечно чем-то недовольный, за глаза его все называли Пузырь. Нельзя не согласиться, насколько точно ему подходило это прозвище. Вот уж поистине, тварь... Но Оф всегда одергивал себя в таких случаях, он-то помнил рассказы стариков о том, что были времена, когда слово тварь, творение Мануила, звучало как благословение, а не ругательство. Так было до тех пор, пока в мир не пришли вечные властители...
Пока властители не заняли главные посты в городе Тартаса, не наводнили его стражниками, чьи мысли были заняты лишь наживой и насилием. Пока властители медленно, шаг за шагом, не создали в человеке тварь по своему образу или подобию.
...Мысли и воспоминания Офа прервал скрежет отпираемой двери темницы. На несколько секунд в его клеть ворвался свет и свежий воздух, а вместе с ними возникли деревянная миска и кусок лепешки.
– Держи, – проговорил надсмотрщик. – И приготовься. Сегодня экзекуция состоится на пару часов раньше. Палачу, видишь ли, нужно куда-то отъехать после обеда.
Вслед за этим дверь закрылась, снаружи со скрипом задвинулись засовы, и шаги надсмотрщика застучали прочь.
Оф взял в руки миску и улыбнулся, задумавшись над превратностями судьбы. Странное дело... наверное, ему никогда не понять, что этот человек делает на такого рода службе. Невысокий, широкоплечий, с темным лицом, изрытым страшными шрамами и глубокими морщинами, отчего походившим на кору древнего дуба, он был необычайно спокоен и миролюбив. Никогда не проявлял излишней и ненужной жестокости, мог даже при положенном наказании умерить силу – если начальство не взирало. Это он впускал в темницу ту вдову, что порой навещала узников, делала им небольшие подарки и ухаживала за немощными. Когда дежурили другие стражники, вдова не появлялась.
Говорят, у него было не то семь, не то восемь детишек и больная жена. И, несмотря на все усилия, он не сумел найти иную работу. Прослужив в дружине какого-то князя где-то очень далеко от этих краев и никакого другого ремесла, кроме военного, не зная, он оказался буквально обречен на новую службу.
* * *
Следующий день Тартас провел в доме капитана Чили. Работы оказалось немало, и освободился он едва ли не затемно. Вернувшийся с базара хозяин явно расщедрился, заплатив Офу как минимум монет на пять больше положенного.
– Спасибо, господин капитан! Мануил видит ваши благородство и щедрость, и не оставит их без плода, – Оф поклонился и сделал шаг назад.
– Хотел бы я видеть эти плоды. Пока что мне получалось пожинать лишь результат труда и силы. И никогда – щедрости и жертвы. Скорей уж, эти деньги – твой плод. Хорошая работа, хорошая оплата. И я ни за что не пойму, при чем здесь ваша вера. Или ты счастливей меня, чтобы день-деньской беспечно восхвалять того, кто не отвечает? Впрочем, полагаю, кто-то, напротив, убог и несчастен и ищет утешения, пусть иллюзорного. Неужели ты таков?
– Мне это представляется иначе, господин, – смиренно ответил Оф, понимая, что на самом деле от него вряд ли ждут ответа.
– Может быть, может быть. Хорошо, ступай. Надеюсь, твой Создатель будет и впредь благосклонен к своему верному слуге.
– Надеюсь на то же по отношению к вам, господин капитан!
– Может быть, – повторил Чили, усмехаясь не то печально, не то устало. – Ступай себе...
Пройдя вдоль живой изгороди и выйдя на улицу, Оф направился домой, на окраину города – туда, где торчали из склона холма покосившиеся лачуги таких же, как он сам, тварей-бедняков. Однако по пути его перехватил Кулл Мезенс, торговец тканями. Когда-то Тартас изготавливал станки для мастерской Кулла. К слову сказать, тот до сих пор остался должен Офу часть платы за работу. Он то ссылался на большую закупку шерсти или льна, то на повышение налогов, из-за чего никак не мог выделить необходимой суммы, в конце концов Тартас пришел к заключению, что проще забыть о долге. Так, по крайней мере, проще и спокойней для него самого: когда не ждешь от человека многого, проще не разочароваться в нем. И кроме того, всегда ведь остается надежда, что завтрашний день будет лучше вчерашнего, а старые неприятели чудом изменятся и станут лучшими и верными друзьями. Почему нет?
– Ты чего забыл на этой улице, тварь? – Мезенс был крепко навеселе и с трудом держался на ногах. Ухватившись за одежду ремесленника и дохнув на него тяжелым хмельным духом, торговец едва не завалился на бок, увлекая за собой и Офа. – Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не показывался возле моего дома! Скажи, говорил?
Оф устало вздохнул, на секунду допустив мысль, что подобные Куллу, похоже, не изменяются и с годами, но отогнал ее от себя. И спокойно ответил:
– Да, говорил.
– Говорил. А ты что?
Ремесленник попытался освободиться из рук Кулла, но тот держал крепко, отчасти и для того, чтобы не упасть.
– Я был у капитана Чили, работал в его доме. Я не виноват, что ты живешь по соседству с ним.
Мезенс взглянул на Офа и прерывисто расхохотался.
– Ты? Работал в доме капитана? Ты... ты работал? Да ты работать не умеешь, ты, тварь! Это надо же такое выдумать. – Он погрозил пальцем и прищурился. – Я-то знаю, вы что угодно придумаете, лишь бы поотираться возле жилищ честных людей. Знаю, что ты только и думаешь, как бы ограбить кого. Или нет?
– Нет, – коротко ответил Оф, наконец стряхивая руки Кулла со своей одежды. – Доброй ночи, Кулл.
– Стой! Куда? Я не закончил. Это ты воровал поленья на моем дворе? Признавайся!
Оф качнул головой.
– Я не брал твоего добра. Зачем оно мне?
– Зачем?! Спрашиваешь, зачем? Да ты, твареныш, знаешь, с кем говоришь? А ну пошел прочь! Нет, стой! Стой, я тебе говорю!..
Кулл Мезенс еще что-то пьяно кричал вслед Офу. Что-то о том, что убьет его, лишь только увидит близ его дома, засадит в долговую тюрьму, вздернет на виселицу... Оф шагал себе и не слушал. Как говорят старики, собака лает, а ветер носит. Не прислушиваться же к каждому завыванию ветра за порогом и каждому пустому брёху.
А на следующее утро Офа подняла городская стража. Ничего не понимающего и не до конца стряхнувшего с себя сон, ремесленника выволокли во двор и, связав спереди руки, полуголого потащили на площадь, где стоял дом судилища.
Городской судья, ветхий старик с жиденькой бороденкой и длинным острым носом, долго щурил подслеповатые глаза, разглядывая нового подсудимого. Собственно, роль судьи здесь мог исполнять любой, в достаточной степени верный властителям. В ней сочеталась и должность обвинителя, и защитника, главной же функцией являлось оглашение властительной воли и приведение в исполнение установленной правды этого мира. Проще говоря, провозглашение прав тех, кто обладает достаточно тугим кошельком и громким именем и лишение их же всех, кто не подпадает под первую категорию.
Наконец судья отстранился и сел на свое место, ища взглядом того, кто бы поведал ему, с чем сюда притащили эту тварь. Не первую, кстати сказать, за сегодняшнее утро. И не пора ли послать кого-нибудь распорядиться насчет перекусить. В этот же момент к нему склонился Пузырь, тот самый стражник, что передавал вчера Офу приказ капитана. Прошептав что-то на ухо, он раскланялся и отступил в сторону. Судья же, покивав, обратился к Тартасу.
– Итак, ты – Оф Тартас. Ремесленник из города Асса, последние годы живущий в Карабане и промышляющий плотницким делом и прочей резкой по дереву.
– Да, это так, ваша честь.
– Хорошо, – покивал судья, тряся бороденкой. – Итак. Вчера поздно вечером ты был замечен на Красной улице. Отвечай, что ты там делал?
– Я работал в доме господина Томаса Чили, капитана городской гвардии.
– Чили? – Старик пошарил взглядом по толпе, не разглядел в ней капитана и вопросил. – Где Томас Чили, капитан городской гвардии?
– Я здесь, ваша честь, – отозвался офицер, занимавший место в углу зала. – Это так, этот человек был у меня вчера. Я отпустил его, когда он окончил свою работу.
– В котором часу это было?
– Примерно за полчаса до наступления темноты.
– Так, хорошо.
Оф озирался по сторонам, задержал взгляд на капитане, взглянул на толстого стражника. Ему никто не удосужился до сих пор объяснить, по какому обвинению он был схвачен, а в той скудной одежде, что он успел накинуть на себя, было еще и очень холодно. Капитан хмуро взирал на происходящее, когда же его взгляд встретился со взглядом Офа, на лице Чили на миг отобразилась жалость к обвиняемому. Однако за время суда больше капитан рта не раскрыл и слов оправдания не произнес. К чему, что бы они дали? Пузырю же на происходящее было плевать. Его лишь злило то, что он вынужден торчать здесь и давать какие-то дурацкие показания.
– Хорошо, – повторил судья. – Итак, продолжаем. Вчера, в час наступления темноты в своем доме был жестоко убит и ограблен досточтимый член нашего общества, уважаемый Кулл Мезенс.
До сего момента Офу было холодно телесно, теперь же у него все похолодело внутри.
– Многие свидетели видели на месте сего страшного преступления человека, прозываемого Офом Тартасом. Все они достойные доверия и уважения граждане, и я не вижу причин не доверять им.
Тартас пытался оправдаться, упоминал о том, что досточтимые свидетели, вероятно, ошиблись; что обещания убить исходили как раз из уст Кулла, что, после того как Оф ушел восвояси, Кулл самостоятельно вернулся в свой дом и закрыл за собой дверь, что никто не мог припомнить, чтобы Оф возвращался после этого. Логика судьи была непререкаема. Все слышали ссору, обещания убить и восклицания о грабеже... И не Оф Тартас, а Кулл Мезенс был обнаружен наутро засунутым головой в выгребную яму, где и захлебнулся в нечистотах, а его дом подвергся разграблению. Резонный вопрос «кто виноват?» не заставил долго искать ответа. Ибо все знали о давней распре между ремесленником и торговцем, о каком-то долге и, более того, разве не Тартас был замечен столь многими свидетелями столь близко от места убийства в час убийства?
Виновен! И, более того, раз этот мерзавец посмел обвинить честных горожан в несправедливости и поставить под сомнение их доброе слово, положить преступнику еще и по десятку смачных ударов палкой по его наглой спине ежедневно, – пусть помнит, пред кем следовало бы ее сгибать! А пока – марш в тюрьму, в самую гнусную и тесную клеть.
...Оф, сопровождаемый многодетным стражником, вышел на тюремный двор и, щуря глаза после полутьмы, взглянул на солнце. Никого из начальствующих поблизости не было, и конвоир не стал его поторапливать.
Оф невесело промолвил:
– А у меня сегодня день рожденья... Тридцать лет.
Тот едва заметно улыбнулся и кивнул.
– Это хорошо. Поздравляю тебя, дружище. Уверен, Мануил будет к тебе милосерден. Свобода придет.
– Так или иначе, да. Знает ли кто, сколько еще ждать? – тихо спросил Оф.
– Я не знаю. Но... потерпи еще немного. Старый судья совсем плох. Даст Мануил, скоро возникнет повод объявить новую амнистию. Глядишь, и вспомнят о тебе. – Чуть помолчав, стражник неожиданно продолжил. – И не огорчайся из-за тех, кто не верит в твою невиновность. Достаточно того, что твой Создатель знает все.
И они вдвоем остановились, не сговариваясь, повернулись друг к другу и открыто, по-доброму улыбнулись, как давние и добрые товарищи – надзиратель и узник, ведомый на порку.
Придя же на лобное место, они снова с удивлением переглянулись, увидев там незнакомого экзекутора, в руках у которого была не палка, а остро отточенный топор.
© Олег Панферов
Москва, 2006 г. ДОБРЫ ЛИ ДРАКОНЫ
Warning: file_get_contents(ttext/2006-02/14205.txt): failed to open stream: Нет такого файла или каталога in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php on line 178
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Олег Панферов: Почти фантастические истории. Сборник рассказов.
12.02.06 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|