Валерий Тарасов: Избранные и Лелик.
Если внимательно присмотреться к тексту, то нетрудно заметить, что эти рассказы уморительны, изобретательны, точны и обладают неотразимым обаянием своих невыдуманных подробностей. Автор владеет замечательной интонацией рассказчика, которого невозможно не слушать. Взять хотя бы первый – «Избранные и Лелик». О детстве можно вспоминать с сентиментальной слезой и печальным пафосом в голосе (мол, ах, куда же оно подевалось, детство золотое?), а можно рассказать о нём с юмором, легко и остроумно. Второй вариант будет гораздо интереснее. Так поступил В. Тарасов и, несомненно, правильно сделал. Ни одна «отдельно взятая» цитата из этого рассказа не покажется вам смешной, но если прочитаете рассказ целиком (впрочем, как же иначе?), то будете смеяться обязательно.
Но ещё больше я смеялся, когда читал рассказ «Паразитолог и девушки». Здесь смешит почти каждая строчка, каждая деталь. Иностранцы с точки зрения русского – вообще беспроигрышная тема. Наверно, так же и вьетнамцы какие-нибудь или, скажем, граждане государства Чад покатываются от хохота, когда вспоминают наши славянские «чудачества». Когда же я дошёл до чудачеств, связанных с подготовкой вьетнамским «лидером» торжественного доклада по случаю годовщины Великой вьетнамской революции, тут уж не удержался от широкой, до ушей, улыбки. Смеяться же громко я не отважился, потому что читал это в метро: а вдруг в вагоне были иностранцы – что бы они тогда подумали о нас, русских?..
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Алексей Петров
|
Избранные и Лелик
2006Избранные и Лелик |Старушка (Рождественская история) |Паразитолог и его девушки |Умная собака Роза
Избранные и Лелик
Избранные и Лелик
Что должен чувствовать человек, просыпаясь утром в день своего рождения? Чувствуют, должно быть, все одно и то же - компот из легкого счастья, легкой светлой грусти и ни чем не обоснованной жалости к себе. А вот какая мысль первой приходит на ум? Это уж у кого как. Лично мне всегда вспоминаются события, сопутствовавшие празднованию первых десяти лет жизни.
Группа счастливчиков
Этот маленький юбилей попадал как раз на воскресенье - последнее воскресенье сентября. Обстоятельство немаловажное - в классе уже несколько спало возбуждение от встречи одноклассников после долгих летних каникул, но еще никто не успел толком надоесть друг другу. И тут такое дело - у меня день рождения. Уже в понедельник все напомнили мне об этом. Но я же не бог, не могу осчастливить всех одинаково. Основной массе достанется по две конфетки. Конфеты я принесу в субботу. А уж собственно на день рождения попадут избранные. Я не любитель мотать нервы и поэтому сразу объявил, кто будет. Это, конечно же, Степа, Серый Глебкин, Вовчик-Бульдозер и Григораш.
На переменках мы только и делали, что обсуждали, что это будет за день рождения. Понятно, что лимонада будет море. Возможно даже вишневый лимонад. Конфет шоколадных килограмма два, а уж про барбарис и ириски там и говорить нечего. Торт будет огромный. Да еще будет один, такой средних размеров. Да еще пирожных каждому по две штуки, а то и по три.
Вокруг нас собиралась толпа любопытных, и они просто глотали слюнки, и, вообще, непонятно, что у них было на душе, но отогнать их не было никакой возможности.
Чем ближе становилось воскресенье, тем сильней нагнетались страсти вокруг праздника. Мои дружки не утерпели и рассказали, что они мне подарят. Степа подарит мне арбалет. Он выпросит его у старшего брата. Вообще, у них с братом такой классный сарайчик. Там и движок от мопеда, и модель планера, и тисочки всякие. Брат у Степана пять лет в авиамодельный кружок ходил. Он запросто за неделю арбалет сделает.
Серый Глебкин уговорит родителей купить футбольный мяч. Настоящий! Белый с черными ромбиками. У него родители много зарабатывают, так что Глебкин их запросто уговорит.
Вовчик-Бульдозер подарит рапиры. Класс!
Григораш пока не придумал, что подарить. У него действительно слабовато с фантазией. Как Глебкин сказал про мяч, Григораш сразу же взвыл: "Бли-и-и-н! Я как раз тоже мяч собирался подарить..." Потом Вовчик-Бульдозер сказал про рапиры - Григораш опять: "Бли-и-н! Я тоже рапиры хотел..." Но с другой стороны, у него хоть с фантазией не очень, зато иногда такое отморозит. В прошлый день рождения он подарил мне пистолет-зажигалку. Я чуть в обморок не упал от такой вещички. Правда, через неделю наша учительница застукала меня с ней и отобрала. И показала на родительском собрании что носят в школу второклассники. Отец у Григораша попросил показать вещичку поближе и сказал, что это его зажигалка. Наши отцы пообещали Галине Петровне, что побеседуют с нами, и мы сделаем должные выводы. После этой беседы мы с Григорашем неделю обходили друг друга за 50 метров.
Но это так, к слову. С тех пор уже год прошел. И вот сейчас опять у меня голова идет кругом: арбалет, футбольный мяч, рапиры с масками и еще чего-нибудь! Я даже по ночам спать перестал.
Вот уже совсем воскресенье близко. Весь наш класс только и занят одним - обсуждением предстоящего праздника. То есть, обсуждаем-то мы впятером, а остальные жадно слушают. Ну, иногда подсказывают какие-нибудь идейки, но так - чушь какую-то. Был еще в нашем классе Лелик - безобидный, но очень неприятный тип. К примеру, он после обеда оставался в столовой и собирал с еще неубранного стола шкурки от сарделек. Когда его за этим делом застукивали, он говорил, что это для его собаки Дамки. Конечно, он сам огрызки ел. Ну, в общем, до того противный этот Лелик, что мы даже слушать наши разговоры его не подпускали. Что же касалось нас пятерых, то мы просто светились. В субботу в нашу школу приехала комиссия. Самый главный из этой комиссии сказал директору школы, указав на нас:
- Группа счастливчиков. Так должны выглядеть советские школьники на современном этапе.
Великолепный Леля
Прежде чем описать события воскресенья, надо сказать, что центр нашего микрорайона занимает поле, которое раньше было болотом. Потом там вырыли сеть дренажных каналов, и оно осушилось. Но каналы с водой остались. К полю примыкает стройка, которая началась еще до моего рождения и продолжалась еще 14 лет после описанных здесь событий. Местечко было славное. И все мои друзья жили вокруг этого поля. И если мы встречались друг с другом по нескольку раз в день, значит по нескольку раз в день пересекали это поле.
Знаменитым воскресным утром Степа был в полной растерянности. Никакого арбалета брат ему не сделал и делать не собирался. Но, видимо, права была Галина Петровна, сказав, что оттопыренные уши (каковыми обладал Степа) - верный признак находчивости. "А сделаю-ка я трубку мира из старых авторучек", - подумал Степа. - После того, как торты доедим, можно будет сбегать на поле и покурить. Вот пацаны обрадуются!" С этой мыслью он отправился в сарайчик. Трубка получилась у него замечательная. Осталось опробовать ее в действии. За этим занятием и застал его в сарае папаша. Ремня всыпал тут же. Но кроме этого Степану неделю не будут пускать на улицу. Начиная с сегодняшнего воскресенья.
Серый Глебкин уговорил родителей, и они купили настоящий футбольный мяч еще во вторник. Но сказали, что если это подарок, то подарить его надо новеньким, нетронутым, а поэтому спрятали мячик и выдали его только в воскресенье. Серый Глебкин вышел ровно в 11.00. За ним увязались ребята с его двора. Чтобы побыстрее добраться до меня, Серый пошел через стройку. И как раз, когда он через нее шел, он не вытерпел и стал подпинывать мячик. И один раз пнул так, что мяч улетел за холмик нарытой глины. Нетерпеливый Глебкин даже не сообразил, что к мячику можно было добраться окружным путем. Он пошел напролом, надеясь на тонкую корочку отвердевшей глины. Через три шага корочка проломилась, и Глебкин увяз по колено. Вытащив одну ногу, он увидел, что она без ботинка. В панике Серый ломанулся не к "берегу", а "вглубь" трясины. Чем больше он трепыхался, тем больше увязал. Через несколько минут его засосало уже по пояс. Дружки, сопровождавшие его, испугались и убежали со стройки. Но вид имели настолько панический, что проходивший неподалеку сержант милиции Панайотов задержал их. Ребята объяснили в чем дело. Панайотов немедленно вызвал патрульную машину, а сам прибыл на место происшествия пешим порядком. Глебкина достали из трясины уже без обоих ботинок. Когда его садили в машину, он кричал непонятное. "Истерика от испуга. Обычное дело", - объяснил опытный Панайотов. На самом деле Серый Глебкин пытался им объяснить, что за холмиком глины остался настоящий футбольный мяч!
Вовчик-Бульдозер купил рапиры на свои деньги, которые заработал летом, помогая родителям поливать огурцы на даче. Тем воскресным утром он плотно поел (он всегда ел плотно). Но идти на день рождения было еще рано. Вовчик не знал, чем заняться, и вышел на балкон. Оттуда он увидел, что все ребята с его двора сидят на высоком заборе, который окружал стройку, и им там всем довольно весело. Вовчик решил разузнать, в чем дело. Тот пролет забора, на котором все сидели, и так уже был достаточно накренен. А когда на него начал взбираться плотно поевший Бульдозер, он с треском рухнул. Ребятам стало необычайно смешно от этого обстоятельства. Они дико хохотали и прыгали на упавшем пролете, совсем забыв, что под пролетом забора лежит Бульдозер, синея все больше и больше. Кто-то все же заметил голову Вовчика. Пролет приподняли и беднягу вытащили. Этот же кто-то вызвал "скорую", и через пять минут Бульдозера увезли в травматологию.
Всех раньше в то утро встал Григораш и сразу отправился на поле. Там по воскресеньям с шести часов утра собирались хулиганы и играли в "черту" на деньги. Григораш выиграл 50 копеек и ушел с поля, хотя большие пацаны не отпускали его с таким выигрышем и обещали напинать под зад. С этими деньгами он отправился в город, сходил в кино про индейцев ("След Сокола"), а на оставшиеся деньги купил мне в подарок свисток. Подарок ему очень нравился, он шел и свистел, свистел и шел. За два квартала до моего дома кто-то похлопал его сзади по плечу. Это был милиционер Панайотов.
- Ты чего рассвистелся! Вот сейчас посажу тебя на 15 суток!
Григораш испугался.
- Ты чего это испугался? Точно натворил чего-нибудь! А ну-ка покажи след, - Панайотов согнул ему ногу в колене и стал внимательно рассматривать узор на следе кеды. - А ну-ка пойдем со мной.
Панайотов привел его к парикмахерской. Входная дверь имела стеклянное окошечко, но оно было разбито.
- А ну-ка примерься. О, да ты запросто пролезешь через это окно! Зайдем-ка внутрь.
Внутри парикмахерской, в зале ожидания, Панайотов заставил Григораша наступить кедой на чистый лист бумаги. Затем этот отпечаток унес в другую комнату и вернулся оттуда только минут через двадцать. Глаза милиционера сияли.
- Ну что, парень, попался! Экспертиза установила идентичность твоих отпечатков с отпечатками преступника. Что ты своровал деньги из кассы вчера в одиннадцать вечера - это доказано. Ты только должен признаться, с кем сюда лазил!
- Да вчера полдвенадцатого я спал дома.
- А кто это может подтвердить?
- Родители.
- Пойдем к родителям.
- А их дома нету, они в деревню уехали.
- А-а! Так я и знал. Ну, вот что, отвезу-ка я тебя в 26-й кабинет и там проведу тщательный допрос. Заговоришь у меня как миленький.
Панайотов вызвал по рации патрульную машину, и Григораша увезли.
На день рождения мама купила мне джинсы-техасы рижского производства. Одев их, я стал похож на ковбоя, чем был очень доволен. "Пойду погуляю немножко. Гости придут еще нескоро", - сказал я маме. "Нет, никуда не пойдешь. Знаю я тебя, уйдешь на плотах кататься и обязательно искупаешься, джинсы испортишь. Сиди дома, будешь помогать мне накрывать на стол". Действительно, я очень любил кататься на плотах и каждый раз или через раз сваливался с них в воду. Канавы, по которым плавали плоты, были неглубокие, но вода в них имела серо-буро-малиновый цвет и пахла канализацией. Ладно, денек можно и потерпеть. Мне поручили нарезать кусочками свеклу для винегрета. Хотя зачем этот винегрет? Кто его будет есть, когда тут два торта и куча конфет? Разве что Вовчик-Бульдозер подкрепится им основательно.
Все должны были придти к 12-ти часам. Но никого не было ни в половине первого, ни в час. Начали волноваться и мои родители. Я решил сходить до Степы, узнать, в чем дело. Вперед я прошел без приключений, только на немножко остановился посмотреть, как ребята катаются на плотах. Мама Степы не сказала, чем провинился Степа, но сказала, чтобы его не ждали. К Серому Глебкину я пошел тоже через поле. Но как раз в это время плоты были свободными. И я решил пересечь поле не сухопутным, а морским путем. Я плыл на плоту очень осторожно, помня предупреждение мамы, и подошел уже к пункту назначения. Но тут какие-то полузнакомые ребята начали перекидывать через канал большую доску, чтобы перейти на другой берег. Они еле подняли ее стоймя и толкнули. Но она полетела не в ту сторону, куда ей полагалось. Доска полетела на меня. Все, что я успел сделать - это сигануть с плота. Я ушел под воду с головой.
Когда я выбрался на берег, я даже не стал смотреть на свои джинсы-техасы, я сразу заревел. Среди ребят оказался Лелик.
- Давай я провожу тебя домой, - сказал он.
- Зачем это?
- Ну, если мы придем вдвоем, то тебя меньше будут ругать. И я расскажу, что ты не виноват.
Мне эти доводы показались резонными.
Дома Лелик подтвердил, что во всем виноваты бестолковые ребята с улицы Мира. Пока я скидывал вонючую одежду в ванной и мылся под душем, Лелик слопал чуть ли не пол торта, набил себе карманы конфетами и выпил целую бутылку вишневого лимонада. На прощанье он сказал нам:
- Наверное, уже все равно никто не придет. Винегрету у вас очень много - вам одним его не съесть, он скиснет. Давайте я хоть половину отнесу своей Дамке.
И маме его доводы показались резонными.
Лелик пошел от меня через стройку и нашел настоящий футбольный мяч. Он принес его домой и никому никогда не показывал. Старушка (Рождественская история)
СТАРУШКА
Абитуриенты бывают разные. Я относился к романтической ветви. Учеба в институте представлялась мне не иначе как головокружительным процессом проникновения в тайны мироздания. Я рвался в заросли интегралов и уже подобрал определение тому состоянию, которое я буду испытывать, находясь внутри научного потока - тихий восторг. 1 сентября нас объявили студентами, но лишь номинально, ибо отправили не в аудитории, а в колхоз. За сбором полусгнившей картошки мы, студенты группы Э-13, более менее присмотрелись друг к другу. Романтиков науки я там не обнаружил. Но близко сошелся с Дудиным, 188-сантиметровым нагловатым типом из Чепецка и Толиком-Явой, мозговитым прагматиком из глубинки. В один из перекуров я рассказал им все, что знал о строении ядра в свете последних исследований квантовой механики, за что получил прозвище «ядерщик».
Со второй половины октября наконец-то начались занятия. Однако я быстро понял - тихого восторга не будет. Вместо проникновения в тайны мироздания предлагалась борьба за выживание, материальным воплощением которой был график академической успеваемости. Отличное словечко - успеваемость - не в бровь, а в глаз. Успевай отводить удары бездушных, мизантропичных, а главное бездарных преподов.
Кроме того, чтобы не выпасть из графика академической успеваемости, надо было еще где-то жить. Чепецким и слободским общежития не полагалось. Если нет желания каждый день после занятий отбывать в пригород, может снимать квартиру. Но что значит снять квартиру? Попробуй сними.
Чтобы успеть из Слободского к первой паре (8.00), нужно было вставать как минимум в половине шестого, а потом полтора часа трястись в туго набитом автобусе. Мой вид на занятиях был до того плох, что влиял на успеваемость близ сидящих.
«Послушай-ка ты, ядерщик квантов...» - сказал как-то Дудин.
Квантов - это краткая форма от прилагательного квантовый. По такому же правилу, к примеру, от прилагательного «хреновый» образуется «хренов». Так вот, значит, Дудин и говорит:
- Послушай-ка ты, ядерщик квантов. Может, хватит мотаться туда-сюда? Мы квартиру сняли.
- Кто это мы?
- Я, Толик-Ява, Костик со строительного факультета. У старушки. Напротив Центральной больницы. Там еще одна койка есть.
- В центральной больнице?
Юмор мой был, конечно, туп, но это от безысходности.
Покосившийся домик стоял во дворах многоэтажек и казался одушевленным что ли на фоне хрущевской архитектуры. Внутри эта одушевленность быстро рассеялась. Пахло керосином и чем-то еще, что впоследствии мы совместными усилиями определили как «старушачья бодяга». И сама старушка совсем не походила на бабушку, угощавшую оладьями с «кружовничным» вареньем.
- Этот тоже не курит? - были первые ее слова.
- Нет-нет, этот особенно не курит, - заверил Дудин.
- Ну, уж если не курит, так пусть живет, - показала мне на свободную койку.
Костику принадлежал короткий диванчик с валиками. Дудин и Толик-Ява спали на раскладушках. Моя кровать была самым шикарным из всего, что находилось в избушке. Впрочем, это место мне, как последнему, досталось неспроста. Старушка спала за печкой, но когда она сидела на кровати, то в створ обзора попадала моя кровать. Впрочем, весь день Игнатьевна находилась на кухне, совершенно пустынной части избы. Там был только навесной шкаф с помутневшими от веков стеклами и грубый стол, из тех, что к праздникам скребут половыми ножами. Ни запахов пищи, ни перезвона кастрюль мы никогда не слышали, и оставалось только гадать, чем она питается и вообще - чем она там занимается? (По ходу дела выяснилось, что питалась она хлебом с молоком и переписывала детскими каракулями какой-то псалтырь в тетрадку с пожелтевшими листами). На выходные мы разъезжались по домам. К понедельнику возвращались со съестными припасами на неделю. Но брать приходилось только то, что можно было есть без готовки и после чего не надо было мыть посуду. На кухню Игнатьевна нас не пускала. Кипятильником пользоваться не разрешала («счетчик мотает здорово»). Она кипятила воду на керосинке, после чего мы заливали ее в большой китайский термос. Но этого хватало только на то, чтобы перед сном попить чайку. Умывались мы под музейного типа умывальником, прибитым к столбу в маленьких сенях, рядом с туалетом.
На первых порах все это жутко раздражало. Но понемногу жизнь налаживалась. Настроение поднималось по мере приближения Нового 1980 года. Теперь мы уже не выходил курить за ворота дома, а дымили на крылечке, но чинарики утопляли глубоко в снег. Последнюю перед сном сигарету, когда Игнатьевна уже спала за печкой, мы выкуривали в сенях.
В середине декабря наша старушка вдруг занемогла. Она не вставала из-за печки целый день, охала и причитала молитвы.
- Может, врача вызвать? - поинтересовался я у Игнатьевны.
- Нет-нет, - испуганно запричитала она. - Зарежут антихристы или отравят.
Мы с трудом заснули под ее охи. На следующий день, вернувшись с занятий, мы поняли, что старушке стало еще хуже. Она уже не молилась, а охи перешли в жутковатые стоны. К девяти часам наши нервы не выдержали, мы заглянули в ее закуток, но она уже не могла с нами говорить, скорей всего, она была в бреду. Костик убежал звонить на скорую. Приехавшая фельдшерица сделала старушке укол. Когда та чуть пришла в себя, фельдшерица спросила у нее на счет родственников.
- Сын у меня. Миша. - Она назвала адрес.
- Сообщите ему, что бабуля в такой-то больнице, - обратилась фельдшерица к нам. После этого они с крупноформатной медсестрой подхватили Игнатьевну подмышки и унесли в машину.
- Вот так дела, - произнес Костик и продолжил чертить.
- Надо бы сыну сообщить, - сказал Толик-Ява. Его и заставили поехать.
Оказалось, что сыну Мише за шестьдесят. Так сколько же тогда Игнатьевне?
На следующий день, вернувшись с занятий, мы обнаружили дома Мишу - угрюмого пыльного мужичка. Он сообщил нам, что у Игнатьевны «аппендицит». И не просто «аппендицит». Он лопнул, этот «аппендицит». Мы сели за уроки. Миша ушел на кухню и до позднего вечера сидел там, наверное читал каракули в пожелтевшей тетрадке матери-старушки. Уходя, он предупредил каким-то неловким тоном:
- Вы, это, парни, к печке не лезьте. Без него не лезьте, он кивнул на Толика-Яву. - Угорите, и все тут.
Потом протянул Толику ключи от избы.
Не успела за ним захлопнуться дверь, как Дудин воскликнул:
- Да вы знаете, что такое перитонит?
Мы знали только, что его (Дудина) мама заведует отделением в городской поликлинике и поэтому внимательно слушали.
- Это не каждый мужик коренастый в расцвете сил перенести может. А Игнатьевне лет 90. Причем, чем дальше зашел процесс, тем летальнее исход.
- Фатальнее, - поправил я.
- Это в романах фатальнее, а в медицине летальнее.
- Ну? К чему твой пафос?
- Так если она умрет, то нас здесь пропишут.
- У нее же сын Миша, а мы кто - квартиранты!
- Какая разница. Тут тоже главное - как далеко зашел процесс. Если больше двух месяцев ухаживали тут за ней, то все бобслей!
- С чего ты взял, откуда тебе такие тонкости известны? - засомневался я.
- Да что вы там в Слободском вообще знаете, кроме своей башни.
- Колокольни.
- И будет у нас своя блат-хата в центре Кирова. А дом этот явно под снос, и дадут нам всем по однокомнатной квартире.
У всех сперло дыхание. Я засобирался покурить на крылечко.
- Куда! - остановил меня Дудин. - Курим здесь. Он врубил магнитофон на полную катушку, и мы до половины первого слушали Джона Леннона. Альбом с весьма символичным названием «IMAGINE» («Представь себе»).
- Интересно, умерла уже Игнатьевна или нет?
- А что?
- Если жива, то икает, а если нет, то переворачивается, - произнес из темноты Толик-Ява.
Сон долго не шел. Может быть, от накуренности в комнате и легких. Вдруг послышался легкий скрип половиц. Из кухни в комнату зашел темный силуэт, в котором я сразу опознал Игнатьевну. Она направилась к раскладушкам и внимательно разглядывала спящих Дудина и Толик-Яву. Потом направилась ко мне. Когда она проходила через полосу лунного света, падающего из окошка, я увидел ее лицо. Она улыбалась не очень приятно. Затем она опять превратилась в силуэт и стала склоняться надо мной.
- Чего тебе надо! - заорал я и подскочил на кровати.
- А-а-а-а! - заорали в три глотки остальные квартиранты.
Толик-ява подбежал к выключателю и врубил свет.
- Ты че орешь! С ума сошел? - с побелевшим от ужаса лицом закричал он на меня.
Я с трудом соображал. Но наконец понял, что старушка пришла из царства сновидений и туда же вернулась.
- А вы чего всполошились? Я просто бормотал во сне.
- Ядерное бормотание, - констатировал Дудин.
На следующие появления старушки в эту ночь я уже реагировал не так бурно, понимая во сне, что она всего лишь снится. Да и сама Игнатьевна близко ко мне не приближалась - выходила из-за печки на кухню и обратно.
Новый 1980-й встретил нас усилившимся дефицитом продуктов. В винных очередях погибали люди (по крайней мере, усиленно муссировались слухи, что задавили мужика у «Капитанского мостика»), с сигаретами тоже было туго. С праздников, которые каждый провел у себя дома, мы вернулись как всегда с полными баулами провианта. У нас с Толиком-Явой преобладали низкокалорийные продукты (картошка, капуста, огурчики). Чепецкие из своего сказочного города привозили копченую колбасу, печень трески, растворимый кофе. Дудин привез колонки на 50 вт, Костик - дрожжей.
Большой обед решили отложить до сдачи первого экзамена. А пока все силы бросили на чтение конспектов.
- Если Игнатьевна умерла, то почему к нам не идет Миша? - задал я вопрос, интересовавший всех.
- А зачем ему к нам идти? Денежки мы платим 15-го числа. Вот он и придет 15-го. А мы ему покажем фиг. В смысле культурно и доступно объясним о переменах в статусе.
- Но ведь он-то считает, что это его дом. Так должен бы проверить, как мы обращаемся с его собственностью.
- Да запил ваш Миша, - вмешался Костик, не отрываясь от своих бесконечных эпюров Монжа.
- Он вроде тоже сектант какой-то, а они не пьют, - подметил Толик-Ява.
- Может, он и сектант, но нос у него явно алкоголический.
- Дык а мы-то почему не чешемся? - поинтересовался прагматичный Толик-Ява, обращаясь явно к Дудину.
- Сдадим сессию и вплотную займемся, - заявил духовный предводитель проекта. - Куда нам торопиться, закон на нашей стороне. Наша прописка наступила автоматически.
Речь Дудина вселила в нас определенную уверенность, хотя, честно сказать, проблемы не выпадения из графика академической успеваемости беспокоили нас гораздо больше. И тут никто уверенности в нас не вселял. Худо-бедно, кто как, кто почти никак, но первый экзамен, выпавший на канун Рождества, мы сдали. Пришло время большого обеда. И мы были единственными из группы, у кого имелась свободная хата. Не зная, как решится вопрос с винно-водочными изделиями (никто не хотел умирать под копытами похмельных мужиков), мы поставили четверть браги. Но водки и портвейна, кстати, достали. Ввиду дефицита сигарет мы с Дудиным лично закупили по огромной сигаре.
В нашей избушке собралось полгруппы Э-13 (отсутствовали «ботаники» и пугливые девушки). Как и любое пьяное застолье первокурсников наше развивалось бурно. Некоторым быстро стало плохо, другие рыдали из-за внезапно вырвавшихся наружу мотивов лермонтовской лирики. Дудин в сенях ударом ноги сбил музейный рукомойник. Так как я находился внутри этого процесса, то его финала не помню, после промывания желудка, прошедшего спонтанно, все скрылось в некой дымке. Очнувшись утром от грохота 50-ватных колонок, я увидел следующую картину. На диване Костика дрыхли две девицы, укрытые дудинским тулупчиком. Толик-Ява лежал на полу, обнимая чайник, полный рвотных масс. Дудин, держа в руках стакан с брагой, разговаривал с Васей (алкоголическим лидером гр. Э-13). Вася курил сигару. Стол был завален грязной посудой. На полу, кроме Толика-Явы, во множестве валялись пустые бутылки и окурки.
- Кто-то еще тащится, - среагировал Дудин на шум в сенях.
- Ясно, на халявную брагу охотников найдется.
Через секунду на пороге появилась Игнатьевна. С узелочком, помолодевшая, на этот раз явно не из царства сновидений.
Гоголь. Мертвая сцена. Хотя Дудин уверяет меня до сих пор, что произнес тогда: «Слава советской медицине!»
Паразитолог и его девушки
Паразитолог и его девушки
В 1988 году в наш маленький город прибыла группа рабочей силы из Вьетнама - около сотни девушек неопределенного возраста (возраст у вьетнамцев определить очень трудно). После работы они, как присуще всему женскому полу, ходили по магазинам. При входе, лучезарно улыбаясь, вьетнамки говорили "До щвидания!" и закупали в больших количествах свежую рыбу. Иногда слабое знание девушками русского языка приводило продавцов в легкий шок. Желая купить ножницы, они объясняли, что им нужна штука, которой отрезают пальцы.
В те поры я работал фотокорреспондентом и со своим "Зенитом-ЕТ" по долгу службы частенько посещал официальные мероприятия. На одном из них и столкнулся с вьетнамским парнишкой, который щелкал "Кэноном". На заре перестройки импортные камеры были редкостью. Лично я увидел воочию аппарат такого класса впервые. Я подошел к вьетнамцу и, не роняя профессионального достоинства, спросил: надолго ли у него хватает вспышки. Ну и, слово за слово, разговорились. Парнишке оказалось 36 лет, звали его Нгуен Тхи Хоай, и в Слободском он присутствовал в качестве руководителя группы вьетнамских девушек. Он пригласил меня в общежитие, к себе в гости, посмотреть его снимки.
Художественного качества снимков Хоая разглядеть мне не удавалось. Практически белые фотографии, по краям которых случайно появлялись то веточки, то углы зданий. Может это тонкая восточная эстетика, недоступная западному рационализму?
- Это не эстетика. Это снег, - объяснил мне Хоай. - Приеду домой, показу зене. Она зе никогда снега не видела!
Хоай признался, что фотографией занимается не из любви к искусству, а потому что ему нравится его "Кэнон". Ему вообще нравится импортная техника. Дома у него еще есть мотоцикл "Хонда".
Хоай вышел в коридор и что-то крикнул. Через минуту к нам пришла девушка. Хоай выговорил ей на вьетнамском что-то строгое. Девушка ушла.
- Уж больно ты суров с подопечными.
- Оцень слозно с зенским коллективом. За ними нузно следить. Но у меня есть система - как это? - стукаси. Одну узе застукали.
- Что она сделала? - поинтересовался я.
- Плохо говорила о партии.
- И какие санкции?
- Отправил обратно во Вьетнам. Они этого оцень бояца.
- Так ты, Хоай - коммунист идейный?
- Конесно. Оцень идейный.
- А как же "Кэнон", "Хонда" и прочие буржуазные блага?
- Это мозно. Главное - надо увазать партию. Никогда плохо о ней не говорить. Сесяс цай пить будем, - Хоай достал из тумбочки целлофановый пакет с сушеной травой. - Это зизнь моя.
- Не наркотики? - поинтересовался я с легким испугом.
Хоай засмеялся:
- Это зеленый цай. Весь (вещь) - луце "Кэнона".
Пока мы ждали кипяток, я подошел к книжной полке. На ней лежали учетные журналы, два каталога модных вещей и книжка на русском языке "Паразитология. Часть третья. Плоские черви".
- А это еще что за ужас? - кивком головы я показал на книгу.
- О, это отлицная книга. Ее написал мой уцитель. Вот тут его автограф. - Хоай достал книгу, раскрыл ее и сунул мне под нос. С трудом преодолев чувство брезгливости, я взял книгу в руки.
- Паразитология - самая интересная наука, - продолжал Хоай. До приезда к нам он работал младшим научным сотрудником в одном из научно-исследовательских институтов в Ханое. Аспирантуру проходил в МГУ, как раз у автора этой мерзкой книжки. Там-то и освоил русский язык. Но вот в последние два года на родине Хоая перестали финансировать науку.
- Сидим целыми днями в институте, ницево не делаем.
- Пиво бы пили.
- Фу, пиво. Мы цай пьем.
- Чай не пиво, много не выпьешь. С пива и в голове пошумит и разговоры мужицкие начинаются. А чай только секретарши пьют, с печенюшками.
- Нет-нет. Ты все неправильно говорис. Сесас цай пить будем. Все увидис.
Как раз вошла девушка с кипятком. Хоай минут пять поколдовал с заварочным чайником и разлил в две чашки - на самом донышке.
- А чего не полная.
- Куда торопися. Выпьес, есе налью.
Чай был довольно крепким, но не чефирной степени. Во рту от него слегка вязало, и после каждого глотка, секунд через пять, появлялся странный букет ощущений - холодок, сладковатый привкус, и где-то чуть-чуть отдавало вяленой рыбкой. По ходу дела Хоай подливал мне и себе. Примерно через полчаса я заметил, что язык у меня начал заплетаться. И вместе с тем (в отличие от пивных посиделок) в голове и в груди просветлело. Часа через три мы попрощались. Когда я вышел на улицу, горизонт слегка покачивало. Воздух казался жидкой прозрачной субстанцией, смягчающей картину мира до акварельных мазков. Тонкая восточная эстетика.
Где-то в середине августа я позвонил Хоаю и предложил встретиться. "Сейцас я оцень занят. Оцень!"
- А завтра?
- Завтра тозе буду занят.
- Что такое, Хоай?
- Готовлю доклад . 2 сентября у нас больсой праздник - День провозгласения Социалистисеской республики Вьетнам. В ДК будет торзественное заседание. Ты долзен обязательно придти. Будет оцень интересно.
- Хорошо. И как долго ты будешь готовить свой доклад?
- Две недели.
- Что - две недели с утра до вечера?
- Да. Это оцень серьезное дело. Я и по ноцям готовлю.
- Сколько страниц в твоем докладе будет.
- Сесть!
- Шесть? - я не выдержал и захохотал.
- Зацем ты такой веселый, Валера, это оцень серьезное дело.
- Нет, я все понимаю. Но шесть страниц можно за вечер написать.
- Так я за вецер и написал. Я репетирую.
В назначенный день я пришел в ДК. В зале сидел весь женский батальон из Вьетнама и отдельной группой - наше городское начальство. Хоай встретил меня с сияющими от радости глазами.
- Поздравляю тебя, Хоай, с Днем Великой Вьетнамской революции.
- Спасибо! Спасибо! Спасибо! - тряс мою руку вьетнамский товарищ. - Ну, я посол (пошел).
Кошачьей походкой он взобрался на сцену и, улыбаясь, подошел к трибуне. Но как только встал за нее, лицо его мгновенно переменилось. Суровым взглядом он вперился в зал и таким образом выдержал паузу секунд десять. Воцарилась тревожная тишина. Хоай на вьетнамском языке начал свой торжественный доклад. О чем он говорил, можно только догадываться. Но, в общем-то, можно было догадаться без труда. Поначалу, когда речь Хоая была просто серьезна, - он говорил об успехах социалистического строительства во Вьетнаме. Потом в его интонациях появились зловещие нотки, что скорей всего означало, что успокаиваться пока рано, что враги революции (как внешние, так и внутренние) не дремлют. На границе с Китаем неспокойно. Да и сам старший брат - Советский Союз - баламутством занялся. Перестройка какая-то, демократизация. Под конец шестистраничного доклада лицо Хоая окончательно исказилось гримасой ярости (я посмотрел на сидящих в зале - девушки вжались в кресла, да и городское начальство чувствовало себя не очень уютно), и он закончил свою речь истерическим воплем. Зал грохнул аплодисментами. Выйдя из-за трибуны, Хоай опять лучезарно заулыбался.
- Ну как? - спросил он, подсаживаясь ко мне.
- Суперкласс, - ответил я совершенно искренне. Речь Хоая можно было сравнить разве что с речами Адольфа Гитлера. Но этот комплимент я оставил при себе. - А что ты сказал в последнем предложении?
- Я сказал, что тех, кто будет нарушать дисциплину, я отправлю обратно во Вьетнам.
"Ну, настоящий паразитолог!" - подумал я.
Где-то ты теперь, Нгуен Тхи Хоай? Строишь социализм во Вьетнаме? Изучаешь под микроскопом глистов? А может у нас в России, курируешь вещевые рынки? Умная собака Роза
Умная собака Роза
В третьем классе я чувствовал себя довольно взрослым человеком, поэтому сам составил план, как проведу летние каникулы. Что я делал в июле и в августе - уже не помню. Но июнь я провел в Шестакове у своих дяди и тети.
Время в основном я проводил в компании двоюродной сестры Иринки. Она была на год младше меня. С одной стороны это устраивало. Приятно быть старшим и командовать парадом. Но гораздо интересней общаться со старшим братом. Своего двоюродного брата Юрку я боготворил и постоянно лип к нему. Но он в то лето закончил десять классов, и возиться ему с пузатой мелочью просто времени не было. С утра пораньше он уходил к друзьям готовиться к экзаменам. По крайней мере, так говорил. К вечеру забегал переодеться и благополучно улизывал на танцы в сельский клуб.
На соседском дворе жила не молодая уже лайка по кличке Роза. Таких умных собак я не встречал, как говорится, ни до, ни после. О каких-то ее охотничьих свойствах или там экстерьере сказать ничего не могу. Разве только что она очень походила на волка. Лучше расскажу, как кормил ее хлебом и сахаром.
Я подзывал ее к себе и демонстративно запускал руку в карман. Роза оживлялась, подбегала ко мне и преданно виляла хвостом. Я медленно-медленно доставал руку из кармана, и у Розки слюни начинали капать. Потом я подносил сжатый кулак к ее носу и раскрывал его. На ладони ничего не было. Роза делала кислую физиономию и обиженно плелась к месту, где она любила лежать. Но я снова окликал ее. Повернув голову, она спрашивала взглядом: "Ну, чего тебе еще?" Если я запускал руку в этот же карман, Роза отворачивалась и шла дальше. Но если в другой, то она живенько возвращалась. Я опять медленно доставал кулак из кармана и наблюдал живейшую гамму чувств во взоре лайки. Если и на этот раз в ладони ничего не оказывалось, Розка вообще уходила со двора. Мол, будут тут мне весь день голову морочить. Но обычно, чтобы она не уходила, я уже сам догонял ее и подсовывал ей кусок сахара под нос. "Ну что ты, Розка, шуток не понимаешь?" Она смотрела на меня с укором, но потом все-таки съедала сахар и возвращалась на двор.
Однажды Юрка собрался с другом на рыбалку с ночевкой. Естественно, я начал канючить: "Возьмите меня! Возьмите меня!" Им ни к чему был прицеп в виде неуклюжего третьеклассника, да еще выросшего в городских условиях. Но за меня заступились дядя и тетя: "К тебе в гости брат приехал, а ты с ним за месяц ни разу не посидел".
- Да что он там делать будет, мы ведь на подпуска идем рыбачить.
- На подпуска - это самое то, о чем я мечтал, - заверил я.
- Вот именно, - поддержала меня тетя. А дядя добавил: "Не возьмешь брата - на танцы в субботу не пойдешь".
Отправились мы в полдень. Шли перелесками, полями. За нами увязалась Розка. Через некоторое время она отстала. Я запереживал, но Юрка меня успокоил:
- Розка потеряется? Да это же охотничья собака. Она тут в округе каждую кочку знает.
Вскоре я почувствовал усталость. Возможно не из-за возраста и городского воспитания, а из-за несуразного пальто, которое напялили на меня дядя с тетей.
- А здесь знаешь, что было? - спросил Юрка, указывая на поросшую кустарником поляну. - Антоновцы!
Антоновцы - знатная деревня. Здесь родились и выросли наши с ним отцы. Мне было ужасно интересно. Место, откуда идет наш род! Я хотел остановиться тут, чтобы всмотреться основательнее, узнать, где именно стоял наш дом. Но Юрка сказал, что здесь ползать опасно. Как-то он тут уже занимался "исследованиями" и провалился в подполье и сильно поранился. Хорошо, что был не один. Да, он вечно попадал в передряги, потому что принимал черт знает какие решения. Вот и на этот раз: мы подошли к реке, нам надо было перебраться на тот берег. Через полчаса послышался рокот катера, и сам он замаячил из-за поворота. Мы начали махать руками и кричать. На катере нас заметили и взяли курс к нашему берегу. Я хотел предупредить Юрку, что к самому берегу катер подойти не сможет - нас разделяло метров 20, заполненных «молью» (бревна, сплавляемых "россыпью", не связанные в плоты). Надо прейти в другое место. "Наоборот, это самое удобное место, - ответил Юрка. И мы побежали к катеру по этим бревнам, которые уходили у нас из-под ног. Как я пробежал это расстояние, до сих пор понять не могу. На том берегу высадка была гораздо безопасней, но я умудрился свалиться в воду и пока выбирался - выпачкал в прибрежной глине напяленное на меня невероятное по своей мешковатости пальто.
- Давай стирай теперь его, - приказал Юрка довольно сурово.
- А как его стирать? - растерялся я. - Вода холодная, мыла нет, щетки тоже.
О том, что я вообще в жизни ничего пока не стирал - об этом я промолчал.
- Как замарал, так и стирай.
Я нашел какую-то щепку и стал соскребать ею грязь.
- Ладно, оставь, - сказал Юрка, глядя на мои страдания. - Я сам постираю.
Это нелепое пальто было родом из его детства, и он продолжал заботиться о его судьбе.
Конечно, я уже не раз пожалел, что отправился на эту проклятую рыбалку. Она представлялась мне приключением в стиле Тома Сойера и Геккльберри Финна. Но действительность оказалась намного прозаичней. Подпуск - это такая снасть вроде донки, только там крючков побольше. На все эти крючки (штук 10 - 15) насаживаются черви и закидываются куда подальше. Метров через 30-50 устанавливается следующий подпуск. А их целая корзина этих подпусков. Пока все их расставили - стемнело.
Часов в одиннадцать вечера Юрка с другом в очередной раз отправились проверять закинутые подпуски. Я сказал, что лучше подожду их у костра, который мы развели на небольшой поляне в лесу (костер на берегу мог привлечь внимание нежелательных элементов, как объяснил мне брат).
- Не забоишься?
- Не-а, - бодро ответил я.
Но когда прошло минут пятнадцать, и голоса моих старших товарищей окончательно затихли, страх начал потихоньку закрадываться в душу. Чтоб было повеселее, я подбрасывал припасенные дрова в костер. Он разгорался, но от этого окружающий лес становился еще чернее.
Еще через некоторое время, когда я окончательно сдрейфил, вдруг раздалось шуршание веток. Из леса вышел волк!
Я уже знал тогда, что волки боятся огня. Но этот хоть бы что приближался ко мне. Я даже закричать не мог, оцепенел от страха. Потом пригляделся: ба! да это же Розка!
Естественно, радости моей не было предела. Я прижал собаку к себе и приговаривал: "Молодец, Розка, ты настоящий друг". Однако Розка долго в моих объятиях сидеть не собиралась. Охотничий инстинкт звал ее в лес. Она вырвалась из объятий и поплелась в ночную темноту.
И тут я вспомнил про куски сахара и хлеба. Быстро развязав рюкзак с провизией, я вытащил оттуда буханку хлеба и крикнул: "Розка!" Роза оглянулась. Рука была у меня в кармане. Это ее заинтересовало, она вернулась. Когда она съела кусок, то снова собралась в лес. Пришлось дать ей еще кусок. Потом еще и еще. Потом буханка кончилась. Я пошарил в рюкзаке и нашел там пять яиц, сваренных вкрутую. Пришлось их срочно чистить и скармливать драгоценной Розе. Еще нашлась пачка печенья и несколько кусков сахара...
Юрка с другом вернулись очень уставшими. Вымыв руки, они расположились у костра.
- Ну что, братец, - сказал, улыбаясь, Юрка. - Проголодался, наверное. Уху варить утром будем, а пока так перекусим. Подай-ка рюкзак.
Рюкзак я подал. Но в нем кроме спичечного коробка соли ничего съестного не было. Невдалеке подремывала Розка. Умная собака.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Валерий Тарасов: Избранные и Лелик. Сборник рассказов.
20.03.06 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|