Иван Ильюкевич: Дневник паломника.
"Дневник паломника" Ивана Ильюкевича будет, несомненно, интересен всем, кто когда-либо читал "Окаянные дни" Ивана Бунина. Конечно, у Ильюкевича всё не так страшно, как у Бунина, но скорбь за Отечество, за настоящее и будущее Руси объединяет их во многом.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Александр Викторов
|
Дневник паломника
2006"Путь пилигрима". |Святость и фарисейство. |«Vade retro» |Возвращение в себя. |Влекомые небом…
"Путь пилигрима".
Святость и фарисейство.
…И вот моя уязвимая пята ступила на исторический холм, с которого открылась величественная панорама, множество раз мною прочитанная и у Карамзина, и у других историков, включая летописи реальных событий при жизни преподобного Сергия. Вид потряс… Жадно припав иссушенными устами к бутылке пива «Очаков», в течение часа впитывал в себя эту красоту. Густой утренний туман наполовину окутал монументальные монастырские строения, как будто невидимая властная рука оберегала их от вражьего ока. Наконец, начал приходить в себя от пережитых внутренних волнений, медленно стал спускаться в святая святых. Моим очам открылась огромная арка-вход во внутренний двор, по бокам которой расположились нищие, некоторые с претензией на юродство, добродушные пьянчужки, не скрывающие цели подаяния, и истинно-нуждающиеся в хлебе насущном. Плохо соображая, начал налево и направо раздавать звонкую монету, абсолютно не отдавая себе отчета, какой она номинации. В нашем родном краю, начиная с имперского краха, вот уже десять лет металлических монет в обращении не было, и посему выглядел, как первоклассник. Я, выпускник политэкономического факультета, искренне терялся в русских деньгах. Многочисленные реформы «наших мудрых отцов» настолько перегоняли здравый смысл, что данное противоречие делало потребителя контуженным в окружающем бессмысленном хаосе торговли «переходного периода». Трепетно вошёл во внутренний двор и тут же на центральном плацу узрел сотни и сотни голубей. Птица мира, отмеченная еще в Новом Завете как образ Святого Духа, сошедшего на Христа при крещении в водах Иордана. Начал щедро рассыпать крошки белорусского хлеба и тут же был буквально облеплен со всех сторон этими, мною любимыми божьими тварями. Слёзы неслыханной доселе радости хлынули с моих чувствительных очей. Здесь всё благоухало неземным вдохновением. Окружающее великолепие подчёркивало нерушимость истинного русского православного Духа. Как меркли большевистские потуги их кровавого эксперимента «всеобщего благоденствия» пред величием вековых святынь, и насколько мощи истинно Святого Подвижника превосходят своим незримым таинством удачно забальзамированного (как немой укор и думаю по воле божьей) всемирно осуждённого трупа.
Ко мне молча подошла строгого вида монахиня, пред которой ощутил некий несвойственный мне благоговейный трепет, и, взяв меня за руку, молча повела вглубь монастырского двора. Покорно, как дитя, шёл за ней, подчиняясь её воле и авторитету к её сутане. Все мои многочисленные грехи, включая бражничество, были, как на ладони, обнажены, омерзительны в собственных глазах. Таким образом, сразу же по прибытию попал благодаря ей к раке преподобного Сергия Радонежского. Поставив меня в очередь и молча указав перстом, куда положить суму, она сразу же куда-то исчезла, выполнив чью-то, мне неведанную волю. Понял только одно, ничего случайного здесь не бывает и то, что для нас смертных во грехе кажется в таких местах чудом, на самом деле является закономерностью, в чём в дальнейшем буду убеждаться всё более и более. «Господи! До чего же мы невежественны, дики, слепы, забиты!!!» И вот пришёл мой черед преклонить колени пред мощами человека, чьё влияние бесспорно в освобождении и объединении Земли русской в борьбе с иноверцами, три долгих века поганивших наши святыни. «Спаси! Помоги!» - с неким трагизмом уже шептала не плоть моя, а истерзанная лживым миром Душа. Ощутил сопричастность с вечностью, таинство незримого общения и уверенность, что услышан. Отходил, как в тумане. Видел родственные души, очи полные слёз, надежды, раскаяния. Долгих три часа бродил по внутреннему дворику в глубочайшей задумчивости, располагавшей к полному отречению от земного. Но необходимо было решить вопрос с ночлегом, тем более я отношусь к категории лиц, не обремененных комплексом комфорта. Паломническое общежитие, как я узнал, находилось на капитальном ремонте, и посему мне посоветовали обратиться в частный сектор по двум адресам.
Взвалив на плечо свою суму с продовольствием, медленно, но уверенно двинулся по указанным адресатам. По пути повстречался бедолага, который, судя по его рассказу, был беспощадно избит в Москве и полностью обворован, включая документы. Сюда добрался пешком и подаянием, зарабатывает на еду и билет домой в Мелитополь. Таких здесь было несметное множество, которые стекались из крупных городов под покровительство Преподобного, как последней надежды. Насколько мог, помог мелкой монетой, пачкой сигарет и едой. Узнал от него первые противоречивые сведения о жизни Лавры, что в дальнейшем частично подтвердилось. Через час стоял у огромных врат, щедро украшенных искусной резьбой. Дом относился к не бедным и даже не к зажиточным, он был чересчур роскошным и ярко выделялся среди окружающих. Что-то внутри подсказывало, что данные хоромы мне противопоказаны, тем более хозяйка, судя по словам тех, кто давал данный адрес, являлась якобы истинной глубоковерующей христианкой. Меня, к счастью, на мякине не проведёшь: цена за ночь - 50 рублей (что самое дешёвое, в прихожей), явно не христианский подход, учитывая, что истинные паломники - люди далеко небогатые и, как правило, добираются пешком. Таких за три дня своих наблюдений зрел очень и очень много. И хвала небу, что Русь не оскудела такими ходоками…
- Вы к Петровне? - неожиданно сзади раздался чей-то надтреснутый, то ли от простуды, то ли от исконно русской болезни и чрезмерного злоупотребления табаком, голос.
- Да, мне бы на пару ночей.
Обернувшись, увидел измождённую лицом и довольно помятого вида женщину лет пятидесяти.
- Она вышла в магазин двадцать минут назад, - глубокая пауза и пристальное изучение моей персоны. - … Если Вас устроит, можете ночевать у меня, дешевле будет.
Мне почему-то на душе стало легко и свободно, воочию осознал, что это именно то, что мне и нужно. Сытых и ухоженных всегда сторонился, особенно тех, кто жирует на святынях. А, судя по «домику», ему расти и расти ввысь и вширь.
- Сколько возьмете? - машинально полюбопытствовал, делая первый шаг к согласию.
- Ночуйте так, нам веселее будет, - лицо, густо усеянное красными прожилками, заметно оживилось, и мне пришло на ум, что там, где я буду гостевать, выпивают очень и очень крепко. Значит так угодно Всевышнему, приободрить этих добрых пьянчужек. Уж кто-кто, а эти люди мне покажут истинную картину, а никакую бы там ни было бутафорию. Через переулок, мы были на месте.
- Вы уж извините, у нас не очень комфортно, - она как-то стыдливо сконфузилась.
- Не беспокойтесь, я привык ко всему, тем более, мне только две ночи, остальное время я буду отсутствовать.
Вошли в калитку сомнительного вида, и очам предстал дворик не первой свежести: кругом лежали беспорядочно лоскуты изорванного матраса, жестяный дырявый таз, где по всей видимости по утрам когда-то умывались, консервные банки и пустая пластмассовая тара из-под напитков. Далее забора не было, а огромный обрыв, и ежели хорошенько поддать, не зная местности, то аккурат можно и нырнуть в этот котлован Платонова. От таких перспектив нервно поёжился и, нагнувшись, смело шагнул за хозяйкой в это жилище времён верхнего палеолита. Археолог я или нет? Ведь раскапывал в конце 80-х Городище железного века, должен наоборот радоваться такой находке, как Миклухо-Маклай. Тут же в кромешной темноте налетел на что-то тяжелое и гремучее. Это была даже не прихожая, а какая-то убогая каморка, где я один вмещался с трудом и в три погибели.
- Какого хрена звенишь, холера ясная! - ударил по ушным раковинам зычный, пропитый голос из «гостиной».
Переступив порог Богом данной мне гостиницы, узрел картину, которая первоначально повергла в шок моё уже превыкшее ко всему любознательное око. На кровати, нет, на синтезе из всеразличных конструкций, бывших ранее в хозяйственном употреблении как бытовые предметы, покоился огромный двухспальный матрас с оголившимися спиралями, словно пасть неведомого землянам гуманоида, ржавыми пружинами. В центре сидел, как я сразу и сообразил, хозяин. Вид его был ужасен. Он тупо уставился на меня и, по видимости, разумно ждал объяснения: Кто я? И зачем? Рядом ржавый калорифер, который служил и обогревом для старческих костей, и печкой для приготовления еды. На верхней спиралеобразной части покоился культурный слой обгоревших останков ранее употребляемой пищи. По ним (особенно мне как специалисту по археологии) можно было судить, что здесь ели в течение года. Старый черно-белый телевизор «Рекорд» времён «победного шествия непобедимой державы» извлекал надтреснутым динамиком очередную трагедию на необъятных просторах бывшей Империи, под обломками которой в данный момент находились эти несчастные. Мебель добавляла некий тоскливый колорит в общую панораму данного полотна. Инвентарь кухонный состоял из двух алюминиевых тарелок с подкопчённым дном, трёх вилок, одной ложки и с внутренним густым наростом двух чугунных кружек, выпущенных к 70-летию И. Сталина.
- Дети «детей подземелья» Короленко», - так первично в уме я озаглавил первые литературные наброски. Но что меня потрясло: полный набор «на семь персон» вымытых до блеска хрустальных фамильных рюмок.
- Это наш постоялец, паломник из Белоруссии…, - поторопилась с объяснениями моя сопровождающая.
- Тихон, - облегчённо и уже дружелюбно провозгласил ранее описанный мною субъект.
- Я уж подумал, насчёт оплаты припёрлись, холера ясная!!!
Представившись в свою очередь, с немой паузой повернулся к его супруге, так как не знал, как её величать.
- Анюта, - потупив взор, залившись румянцем, по-девичьи представилась и она.
Достал бумажник, сделал опять немую деликатную паузу …:
- Сколько?
- Давайте 500-р за все ночи, а я с этим за Святой Сергиевой водичкой сбегаю, попотчую Вас с дороги! - суетливо, скороговоркой защебетал, приободрившись соловьем, ранее скорбный Тихон, направляясь к входной двери, явно не давая мне никаких шансов для осмысления.
Сунул в потную ладонь полтинник, сел на шаткий табурет и вместе с Анютой закурил «Астру», дабы осознать своё нынешнее положение. Хозяин мгновенно растворился в чёрной клоаке входной двери. Меня мучил вопрос: «Что за Святая водичка и почему так дорого?» То, что Сергиев святой источник славится как целебный на весь постсоветский мир, это я знал точно, но неужели им уже торгуют? Куда смотрит по этому поводу Патриархия? Это же вотчина самого Алексия?
Спросить у Анюты было не ловко и мы, пыхтя белорусским табаком, молча изучали друг друга любопытным взглядом.
Тихон материализовался столь стремительно, как и испарился. В руках он влюбленно поглаживал внешне немытый сосуд из-под пластмассовой тары водоизмещением 1 литр. Тут же фамильные рюмки были наполнены его слегка дрожащей от нетерпения рукой этим, как он уверенно утверждал, божественным нектаром.
- Васильевна гонит, водица аккурат от преподобного Сергия, с источника, - и он машинально, как перед чудотворной иконой, искренне трёхкратно перекрестился.
Я же осторожно обнюхал содержимое данной мне ёмкости. Но удивительно: запаха никакого.
- За знакомство, Иваныч, - торжественно провозгласил сияющий, как утреннее солнце, Тихон. Молча, как знак согласия с тостом, кивнув головой, залпом опрокинул жидкость, уже даже не опасаясь за грядущее. Тёплая волна тонкой струйкой медленно оседала во мне, не вызывая никакого протеста ни души, ни тела…
- А не есть ли это Гармония? - удивлённо сделал я ошеломляющее для себя открытие.
- Ну, как? - Тихон резвился, как дитя, ибо праведно был уверен в успехе своего эксперимента, дабы меня удивить. И надо отдать ему должное, он в этом преуспел. Анюта, под стать ему, задорно щебетала о преимуществе данного продукта перед магазинной туфтой: и вкусовыми качествами, и по цене. Из моей сумы моментально были выложены продовольственные запасы: ветчина, сухая колбаса, яйца варёные, маринованные помидоры, кое-какие приправы и изрядно исклёванный голубями ломоть белорусского хлеба. От этого изобилия мои сотрапезники выпучили изумлённо глаза, как профессиональные блокадники, чем меня несколько смутили. Пир начался… В процессе излияния был буквально ошарашен шквалом мне необходимой информации из жизни Загорска, как мирской, так и монастырской. Она была настолько противоречива в истинных суждениях этих замечательных людей, что толкало мой утомлённый мозг на нелегкие раздумья. Потихоньку осенний вечер обволакивал скудно освещавшее жилище агонизирующей лампочкой Ильича, густо загаженной сентябрьскими мухами в пору бабьего лета. Огромная паутина в углу и триумфатор - паук, собрав обильный урожай этих тварей, которые в такт оконному сквозняку, как гирлянды, зловещими тенями покачивались из стороны в сторону. Вышел во двор в надежде найти туалет, но мои попытки были тщетны: или он был искусно замаскирован, или его вообще не было. Насиловать гостеприимных хозяев неделикатным вопросом считал неуместным. По этому щекотливому вопросу сама матушка-природа мне открыла свои «секреты»… Когда вернулся, в углу этого жилища, уже даже не мрачного в моих глазах, а как-то по своему и уютного, любезно мне «постелили»: две зачумленные телогрейки вместо матраса и что-то бесформенное, отдалённо напоминающее подушку. Мой длинный плащ с утеплённой подкладкой великолепно послужил мне одеялом и бодрое настроение после беседы с этими несгибаемыми в потоке лжи душами. Откуда-то взялся маленький котёнок со странным прозвищем, под стать хозяйским вкусам, Градус. И, когда он дохнул на меня, сразу же сообразил, что он тоже поклонник данной «святой воды», которую мы только что пили. Под его щедрое мурлыканье, утомлённый нелёгкой дорогой и первыми впечатлениями, ушёл в глубокий коматозный сон, отдав себя на милость Всемогущего Господа !!!
Прошедшие переживания не прошли даром и щедро одарили меня ночным кошмаром: я постоянно от кого-то бежал, переплывал бурные потоки в надежде отыскать надёжное убежище от преследовавшей меня стихии. Градус свернулся в нервный комок на моём возбуждённом горле, в унисон клокотавшем с жуткими видениями, найдя там по всей видимости больной очаг, жерло вулкана, так как это было моё самое уязвлённое место…
…Рано утром Тихон разогревал остатки вечерней трапезы, заранее прогулявшись бодрым молодецким шагом к Васильевне, которая, судя по отзывам, являлась «главным реаниматором» изнурённых, отчаявшихся душ города Загорска.
- Иваныч, по маленькой…? - и он с заслуженным уважением посмотрел сначала на зачумлённую от кошмарного сна Анюту, ну, а потом на вашего покорного слугу. Молчаливым жестом сделал отрицательный знак: мол, до вечера мораторий.
Тихон понимающе кивнул и с наслаждением влил содержимое рюмки в израненную плоть. Тот же обряд одновременно с ним проделала верная Анюта, не менее наслаждаясь этим ритуалом, чем её супруг. Из чугунной, времён Сталинской агонии, кружки с наслаждением попивал крепкий чай, с лёгкой претензией на чефир, и слушал наставления Тихона, как мне продуктивнее использовать день для изучения Лавры.
- Непременно сходите к отцу Герману !!! - с неким возвышенным уважением в унисон пропели Тихон с Анютой.
Тут-то и вскрылся нарыв противоречия: «кто есть ХУ?», терзающий меня уже несколько лет в пристальном изучении наших белорусских периферийных приходов… «Святость и фарисейство!» - эти вечные антиподы, нервной нитью пронизывающие всю историю, прогресс и прорыв Духа, а также её непременные тормоза и губители, «Великий Инквизитор» Ф. М. Достоевского, тревога В. Соловьёва за грядущее, то есть наше настоящее. Здесь это в Цитадели Православия было обнажено до крайнего предела. Я одновременно интуитивно ожидал этого, но и панически боялся. Правда была настолько очевидна и неприкрыта в эсхатологическом противостоянии двух величайших сил, достигших в наши дни своего апокалиптического апогея, что наотмашь била мне по физиономии, как бы настойчиво говоря: « Ты ж не слепец, созерцай, вот Я!!!».
В глубочайшей задумчивости, как бы вознесясь в соколиную высь, воочию узрел всю панораму этой Святой Земли. Я брёл в вотчину отца Германа, чей несомненный авторитет был налицо из уст простых, истерзанных вековой сверхложью людей. Его приход, куда стекались людские потоки со всех концов многострадальной земли Русской, находился вне Лавры. Моим очам открылся величественный Храм, который незримо притягивал своей теплотой и душевным уютом. Множество разнообразного по социальному брожению бесхарактерной эпохи люда толпилось в прихожей, хотя было время не службы. Трепетно, переступив порог, вошёл вглубь, наслаждаясь искусно, по священным канонам выполненным истинными мастерами иконами, имевшими разную датировку. Почему-то остановился у Святого Пантелеймона, вынув машинально из сумы, привезённую с родных мест свечу, в волнении вставил её и зажёг. Просил только об одном, чтобы этот Святой врачеватель поспособствовал очищению моей сверхгрешной души. Около часа я бродил по Храму, прикладываясь покаянными устами к родным моей Душе образам! Воочию зрел таких же, как и сам: забитых, оплёванных, униженных, которых «прогрессивное», из уст наших нынешних хозяев жизни, обновлённое поколение щедро ознаменовало «лохами». Прекрасно понимал, что данное время, в котором варюсь, войдёт в грядущую историю как самый мрачный период порчи русского Православного Духа, так как таких островков, как данный приход, становилось изо дня в день всё меньше и меньше. Пророчество святых прошлых веков сбывалось буквально на глазах. В мире, вне этих стен, ощущал себя не свечёй, освещающей и греющей, а заплёванным, но ещё чадящим окурком.
«У нас же оголтелая «хамасутра» - нас так «имеют» во всеразличных безобразных позах с утра до позднего вечера ежедневно, что Индия просто бледнеет перед нашим опытом !» - трагично открылось мне. Вывел окончательную форму большевизма, властвующую на данном этапе: «больвшивики». Это закономерный этап, начатый с октября 1917 года, очередной социальный пласт, пожирающий друг друга, вирус, набрав очередную силу агонизирующего характера, перешёл в абсолютно другую агрессивную форму.
«Помоги же, Господи, устоять в этом зверином потоке !!!» «Vade retro»
Везде, а особенно возле святых мест есть некий пятачок, где тебя никто не потревожит в процессе томительных дум и переживаний от увиденного. Задумчиво, погрузившись всецело в себя, я брёл от храма в сторону общежития для паломников. Неожиданно наткнулся на полуразрушенное строение конца XIX века, подле которого находились две уютные лавочки, густо усеянные осенними листьями: «Болдино», - невольно пришло на ум и в душе сразу же стало тепло и уютно. «У Пушкина было Болдино; у меня же - Долбино!», - ирония не покидала меня даже в такие торжественные и волнующие минуты внутреннего переживания. Отголосок колокольного перезвона со стороны Лавры располагал к чему-то доброму и неземному, чего так не хватало в моём шахтёрском Солихламске, вечно ревущем своими четырьмя жадными фабрично-заводскими строениями, пытающимися пробуравить земную кору вплоть до самого ядра. Парадокс: суть человечества, как божественного начала - стремиться вверх; у нас же, точно подобная прыть, - но только стремительно вниз. И как закономерность: синдром крота, хроническая слепота. Откуда уж здесь родятся небесные красоты.
Неожиданно мои думы прервала миловидная девушка лет 25-ти.
- У вас не будет спичек, молодой человек?
Молодым человеком я явно себя не ощущал, подобный комплимент внушал глубочайшее уважение к самому себе. Передо мной стояла симпатичная, ещё не увядшая особа, в руке у которой были дорогие сигареты заграничной марки, и пристально буравила мою одинокую фигуру неким пронзительным взглядом, который вызвал мелкую дрожь в моём изнурённом теле. Её зрачки, увеличенные линзами дорогих очков, как бы пронзили невидимым лучом моё уязвлённое сердце…
- Да-да, пожалуйста! - машинально, под её гипнотическим взглядом, протянул истрёпанный коробок борисовских спичек. Она жадно затянулась и тут же бесцеремонно присела подле меня.
«Vade retro»1 - «Изыди, сатана» (лат.)
«Aller en avant et la foi vous viendra»2 - «Дерзайте, и обретёте уверенность» (фр.)
Золотая осень пушкинского разлива располагала к таинственному глубокомысленному молчанию. Но его всё же необходимо было кому-то нарушить:
- Пива? - по-чеховски деликатно, предложил российский продукт марки «Балтика».
Девушка оказалась довольно демократического склада характера и без всяких тупых предисловий приняла мой безвозмездный дар. Она была, в отличие от меня, в аристократическом прикиде и явно относилась к сливкам столичного бомонда. Её язык был раскован, просвещён и отличался неким изысканным звучанием. Дама явно относилась к категории лиц, которые сразу же располагают к себе, не вызывая никакого чувства тревоги, что особенно являлось острейшим дефицитом в наше сумрачное время. Интеллект её был довольно высок: непроизвольно мы затронули вопросы мировой классической литературы и поэзии, в лоне которых она чувствовала себя легко и свободно, как в родной гавани.
- Я бывшая послушница Дивеева женского монастыря, - ошарашила меня данная дива такой информацией. Её внешний и внутренний вид никак не соответствовал монашескому облику, тем более самопожертвованию. Немой вопрос в моих изумлённых глазах её искренне развеселил:
- Да, это тяжелый путь, и я его не выдержала. Мой духовник благословил меня на мирскую Голгофу: семья, дети…, одним словом, суета!
Под общее духовное соитие рискнул прочесть ей свои поэтические потуги, которые были восприняты, к моей чести, довольно бурно и эмоционально:
- Москва примет Ваши стихи, непременно примет. Ах, кстати, меня зовут Анна! Вот мой столичный адрес!
Она, возбуждённая моим суровым слогом, начала нервно писать свои координаты, глубоко затягиваясь ментоловым сизым дымом. В оцепенении, и также не менее возбуждённый, я принимал её душевный порыв уже как само собой разумеющееся, как божественный дар, как судьбоносный рок!
- А почему тебя зовут Джованни? - в свою очередь с любопытством поинтересовалась Анна, явно озадаченная моим сугубо славянским внешним видом, так как на макаронника я явно не тянул в её любознательных глазах.
- Я отношусь к фестивальным детям, - рассеяно пояснил самим же созданный миф, ибо данный вопрос довольно часто задавался мне в различных жизненных ситуациях творческого характера.
Она вопросительно сделала немую паузу, смысл моего путанного объяснения до неё явно не доходил.
- Ещё при Хрущёве, в так называемый закат оттепели, в СССР хлынули иностранцы на всеразличные молодёжные фестивали. Моя маман была девушка видная, вот некто Джузеппе Мазини и охмурил её своим сицилийским темпераментом… Сам я по образованию историк; мой любимый период - Флоренция в эпоху Возрождения: Леонардо, Буанаротти, Рафаэль… Одним словом, синдром Бродского!
Меня откровенно несло и пробило на неземное красноречие. И надо отдать должное моей собеседнице: она жадно пожирала своим необузданным вниманием мою неиссякаемую речь… Но вдруг…
- Господи Иисусе! Забыла, сейчас же будет отчитка в Храме Иоанна Предтечи в Лавре. Сам отец Герман нечистую лупцевать будет! Не желаешь испытать свой внутренний мир? Тем более, меня там будет ждать моя подруга, с которой мы приехали из Москвы.
Наслышанный об этой процедуре, несколько смутился: «Одержим ли?» На историческом опыте Владимира Ульянова и Иоанна Кронштадского прекрасно осознавал, что мы сосуды, в коих поселяется ибо благодать, ибо…? Да я же и прибыл сюда, чтобы для себя окончательно решить эту дилемму. Решение было принято молниеносно, ведь не спроста какая-то сила вела меня в эти святые места, и не спроста на моём тернистом пути объявилась эта загадочная дама, не иллюзорная, как у Блока, а из плоти и крови. Данная встреча отнюдь не случайна, ничего случайного здесь не бывает. Чем отличаются демонстранты от паломников? Первые идут бороться против правительственных структур, вторые же - против собственных грехов!!! Мне даётся шанс дать бой своим грехам, которые непременно проявятся на отчитке. Это чрезвычайно серьёзно, чтобы игнорировать очередной этап своего познания. «Пошли!» - как-то патриотично пропела моя возбуждённая сплошными потрясениями и открытиями жаждущая душа.
… Возле Храма Иоанна Предтечи уже толпился многочисленный люд, трепетно ожидая прихода самого отца Германа. По социальному составу здесь были и суровые (судя по виду и поведению) административные лица, коих шикарные заграничные лимузины замерли в ожидании своих боссов за вратами Лавры. Они заметно нервничали, сухо отдавая какие-то указания своим личным водителям. Чуть в стороне с ехидной улыбкой на жирных лоснящихся губах в неудачной позе Наполеона, выпучив наружу свои «боевые» ордена, окружённый многочисленной воркующей роднёй, находился бравый генерал Грачёвского формирования времён чеченского «триумфа», подле которого, как на вахте у Мавзолея, замер в священном испуге молодой ординарец. А в общей своей массе это были простые паломники, коих божий страх греха привёл к порогу этого священного места. И не праздное любопытство толкало их к очищению…
«Идёт, родимый, идет!!!» - пронеслось возвышенной волной из уст в уста по этой многочисленной людской массе. И тут-то я и узрел самого отца Германа, о котором уже неоднократно слышал от множества людей, как правило, простых и набожных, слова возвышенной любви, мистического трепетного испуга. Для меня это было не удивительно: он был даже не священник в обычном понимании, а титан, сродни апостольской силе по своему духовному содержанию. Его очи буквально пронзали такой мощью, что все невольно опускали греховные глаза в землю, шевеля губами молитву мытаря: «Господи Иисусе, сын божий, помилуй мя, грешнага!!!» И тут же общий священный ужас: разом ударили все колокола, пронзительно заголосила кликуша, в такт которой тоскливо завыли два приблудных пса, которые неотрывно следовали за ней, как бы приставленные свыше суровой, но правдивой рукой. Подобно заряду электричества тугой струёй от затылка до пят меня прошибла свыше неземная сила. Сердце забилось учащённо и гулко, как набат собственного биологического храма. Молниеносно ощутил себя песчинкой в мирозданье, а прозрачно-голубое небо показалось куполом вселенского Храма, где свершалось таинство евхаристии, то есть: посвящения и, как результат, осознания глубины своей греховности и ничтожности…! Даже самые грубые и неотёсанные атеисты, коих своим тонким чутьем угадывал сразу и безошибочно, как-то испуганно пригнулись и поникли. Былая бравада, свойственная им четверть часа назад, улетучилась в мгновение ока. Видимо, им казалось, что они пришли на очередную развлекательную экскурсию любопытства ради. Как трагически они ошибались, ибо то, что я узрел дальше, меня потрясло всерьёз и надолго. Но самое удивительное, что верующие и их близкие, приведшие их сюда, спасения их же ради, а те, в свою очередь, посмеяться над их верой и великодушием… Святой Храм - что есть Истина - указал и показал эту истину, над поисками коией ломали головы и копья поколение за поколением рода человеческого…!!!
Храм Иоанна Предтечи находился на Святой Земле, в самой Лавре, и вмещал в себя более восьмисот человек. Скопление стольких страждущих душ, жаждущих вселенского чуда… На какой-то период времени воцарилась гробовая тишина, как бывает в природе перед мощной бурей, будто бы в биологических скафандрах, именуемых нами как тела, застыла в священном испуге, свойственная каждому индивиду им же самим заслуженная потусторонняя сила. Только здесь на Земле возможен такой парадокс: слияние в одном вакууме тёмного и светлого эфира, которые являются непримиримыми антиподами и неминуемо должны были сцепиться в смертельной схватке друг с другом. Для этого необходим был могучий толчок в лице такого колосса духовного могущества, как отец Герман.
В сопровождении трёх монахов-помощников он сурово, сжав скулы, двигался вдоль живого коридора, застывших в оцепенении и разношерстных по социальному брожению и глубине веры, многочисленного люда. Над ним как бы разливался могучим нимбом ослепительный свет: некоторые, пришедшие сюда из праздного любопытства в паническом испуге опускали свои бесстыжие глаза в пол и лихорадочно пытались закрыть их ладонями. Несколько особо дёрганых и суетливых, почуяв внутри панику своего «хозяина», начали лихорадочно третироваться к выходу. Над людскими головами как-то сразу образовался некий гул, где смешалось все: неземная радость, тревога, панический ужас, а у кого-то впервые и спасительное прозрение…
Наконец, у алтарной части возникла монументальная фигура архимандрита Германа, и его могучий глас разлился из под огромного купола храма, заставив вздрогнуть сердца всех находившихся здесь людей. Зрелище поистине сопоставимо Армагеддону - последней библейской битвы тьмы со светом - настолько это было величественно и строго. Мой взор блуждал по окружающим вокруг лицам. Анна стояла рядом, но это уже была не та развязно-весёлая дама, которую я зрел час назад на болдинской лавочке: нечто светлое и неземное светилось на её лике, украшенном искрящимися капельками жемчуга, настолько чисты были её слёзы радости. А рядом стоявший нарочито нахально, внешне прилично экипированный субъект сорока, сорока пяти лет, начал как-то неестественно зевать, что мне даже стало за него страшно: как бы не вывихнул челюстные суставы. По мере вознесения молитв, которые родом из четвертого века, отцом Германом всё вокруг видоизменялось какими-то могучими волнами, то откатывающимися, то с неистовой силой, подобно цунами, наваливающимися на людские потоки. Если бы нам были даны духовные очи, мы бы узрели такую картину баталий эсхатологических сил, что не подготовленное сердце не выдержало бы подобного зрелища. И только по милости Всемогущего Господа мы лишены такой чести, кроме избранных, подобных архимандриту.
- Изыдите, демоны!… - подобно молнии звучат гневные слова проповедника под сводами храма.
Прилично одетый господин, стоявший рядом, вдруг начинает пронзительно и жутко выть. Находившиеся возле него богомольные старушки отшатнулись от одержимого в какой-то термоядерной панике, неистово при этом крестясь и нашёптывая слова спасительной молитвы. В первых рядах у подножия Алтаря у ног проповедника, скрючившись в нервный узел, сгруппировались те, кто добровольно принял кодировку от пагубных привычек у всеразличных психотерапевтов типа Кашпировского. Их куражило и крутило, как на сковородке, особенно, когда архимандрит Герман щедро окроплял их святой водой. Данный душ для бесов являлся особенно ненавистным и, судя по струям пота и жуткой судорожной лицевой мимике, оттуда выходил целый легион. Разбросав окружающих вокруг себя ошеломленных людей, на центральную часть храма, как Махно под Перекопом, в боевой выправке выскочил разгоряченный, ранее мною упоминаемый, бравый генерал. Багровое лицо, налитое «праведным» гневом атеистической закалки, выражало полную ненависть:
- Дали волю, мать вашу!… - И тут же, после обильной порции святой воды и особо могущественной молитвы со стороны архимандрита, застыл в каком-то оцепенении, рухнул на четыре конечности и залился неистовым приторно-противным лаем.
Картина была настолько чудовищной, что мой, привыкший ко всему разум, мгновенно помутился. Позже этот же генерал, уже после отчитки, катался по коридорному полу, плакал, умолял:
- Батюшка, помоги, спаси…, - а два монаха-помощника атлетического сложения с трудом сдерживали его эмоциональные порывы. Средних лет, ещё перед чином отчитки блистательной наружности мужчина, в данный момент весь извивался, захлёбываясь в собственной припадочной пене, хрюкал и норовил вцепиться зубами в монашескую рясу.
- Это известный депутат-политик, - кто-то прошептал чуть левее от меня.
«Господи! И эти особи имеют влияние и власть на сотни и сотни людей, господство над их душами!» - скорбно подумал я, глядя на генерала и депутата, которые в данный момент скотообразно корчились и извивались подле избранника божьего. Что уж здесь говорить, если в Горках перед своей жуткой кончиной сам могущественный Владимир Ульянов по ночам выл на луну и с аппетитом ел своё собственное дерьмо. Наказание Божие соотносимо с земными деяниями!!! Больна, тяжело больна вся постсоветская Россия. Почти вековое бесовское владычество сделало своё дело: необходимо, как при Владимире Красном Солнышке не крестить уже крещёную Русь, а отчитывать, долго и терпеливо, начиная от вышестоящих, кто особо поражён этим недугом, до нижескорбящих, кто через страдания и боль менее подвержен проникновению этой духовной коррозии.
После трёхчасовой отчитки мы с Анной оказались во внутреннем дворике Лавры. Спокойствие и умиротворение, вот что испытывал я после всего, что протекало перед моими очами. Понял только одно, что окончательно не пропал, низменный зверь во мне, хвала небу, не проснулся, а только лишь слёзная жалость к тем несчастным. Есть глубочайший смысл идти дальше той узкой тропой, которую выбрал уже давно, тем более после чина отчитки, идя по живому коридору, архимандрит Герман остановился возле меня, внимательно посмотрел мне в глаза, и приложил ко лбу свою горячую ладонь. Водопад тепла разлился по всему телу, и осмысление, что получил благословение на дальнейшую борьбу духовного возрождения и творчества….
С грустью попрощался со своей спутницей и её подругой, которые вынуждены были возвращаться в первопрестольную по своим семейным и, как я сообразил, изрядно их утомившим, материальным, суетным делам. Анна с болевой ностальгией в данный миг вспоминала свой недолгий монашеский подвиг, это было видно по её грустному, но просветленному лику. Храни её, Господь! У каждого своя судьбоносная тропа бытия!!!
Медленно, с приятной истомой возвращался к своим добрым хозяевам, по пути купив бутылку «Столичной» и несколько консерв, с целью лично приготовить ужин при свечах и молитвах. Так хотелось им сделать что-то доброе и чистое, к чему располагала собственная душа, идеально отшлифованная от копоти архимандритом Германом. Это воистину Божий Ювелир!!!
Храни его Господь!
Аминь!!! Возвращение в себя.
Влекомые небом…
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Иван Ильюкевич: Дневник паломника. Сборник рассказов.
01.04.06 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|