Кирилл Ковальджи: Литературные заметки, зарисовки, портреты. Часть первая..
«В этой жизни тревожной, как любовь в девичьей,
Где лампа одета лохмотьями копоти и дыма,
Где в окошке кокарда лунного огня,
Многие научились о Вадиме Шершеневиче,
Некоторые ладонь о ладонь с Вадимом Габриэлевичем,
Несколько знают походку губ Димы.
Но никто не знает меня.»
( В.Шершеневич «Квартет тем»)
«Вот так: живешь и не знаешь, кто с тобой рядом»
( К. Ковальджи)
К сожалению, мы не всегда можем вовремя оценить встречу с тем или иным человеком. Когда говорят: “ Это - Будберг”, “ Это- Брик”, сразу же в нашем сознании начинает работать мифологический механизм. Нам представляется, что, возлюбленная писателя и в девяносто лет должна оставаться невероятной, пленяющей бабочкой, а сам великий ни в коем случае не должен в жизненных мелочах оставаться обычным человеком. Мифологичность человеческого мышления не дает возможности героям спуститься с пьедестала. И чем дальше мы отдаляемся от той или иной знаменательной личности, тем сложнее нам под мифологическими пластами увидеть ее как таковую.
Литературные заметки, зарисовки, портреты из книги «Обратный отсчет» дают возможность воспринять великих людей без мифологической штукатурки, являются замечательным материалом для биографов. Думаю, что этот труд, рано или поздно будет оценен по достоинству. А, возможно, я очень надеюсь, ляжет в основу для более развернутых мемуаров Кирилла Владимировича Ковальджи.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Анастасия Яковлева-Помогаева
|
Литературные заметки, зарисовки, портреты. Часть первая.
2006АФАНАСЬЕВ ИЛИ ЛЮБОВЬ К ЧИСТОЙ ОБУВИ |МАРИЯ БУДБЕРГ |ЖЕНЩИНА И СМЕРТЬ |НЕ МОЖЕТ БЫТЬ |ЗАВЯЗАЛ...
АФАНАСЬЕВ ИЛИ ЛЮБОВЬ К ЧИСТОЙ ОБУВИ
Так случилось, что в 1971 году Дангулов сманил меня к себе - в журнал "Советская литература" (на иностранных языках) - в качестве его первого заместителя и ответственного редактора французского издания ("Произведения и мнения"). По неопытности я совсем не подумал о судьбе его тогдашнего единственного заместителя Афанасьева Бориса Мануиловича. Может быть, потому, что тот оставался работать в старом здании, на ул.Добролюбова. Я же воцарился в хоромах на Шевченковской набережной и вскоре исполнял обязанности главного редактора (во время отпуска Дангулова), что и определило ревнивое ко мне отношение Афанасьева.
Он за моей спиной "информировал" коллектив, что меня не утвердили первым замом, оставив просто ответ.редактором французского издания. Впоследствии оказалось, что это правда, хотя мне никто ничего не говорил (о том, что я не был утвержден первым замом я узнал только через год во время обмена партбилетов! - такие были нравы). Зарплата осталась та же, но отношение ко мне Дангулова заметно изменилось...
Итак, удачно поинтриговав и сохранив свою позицию второго лица, Борис Мануилович подобрел ко мне. Приходил поболтать, учил готовить растворимое кофе так, чтобы оно было с "каймаком", рассказывал всякие байки.
Например,- как он выбрался из Берлина в 1941 году. Он находился там нелегально. Узнав о начале войны рано утром 22 июня, Афанасьев немедленно покинул место своего обитания, чтобы больше туда не возвращаться. Прошел мимо нашего посольства, увидел, что оно уже оцеплено, заблокировано.
Что делать? Поняв, что все равно деваться некуда, направился прямо к воротам посольства, кинул через плечо по-немецки "Надо!" и... беспрепятственно прошел. Наши встретили его восторженными объятиями, но минут через пять смекнули, что можно воспользоваться необычной ситуацией и попросили его еще раз выйти в город, уладить какое-то срочное дело и, пока не сменили караул, вернуться. Что он и проделал с тем же невозмутимым спокойствием пройдя через оцепление туда и обратно. Потом уж вместе со всем составом дипломатического корпуса через Константинополь был репатриирован...
Как-то раз, когда я завел речь о Бормане, он небрежно бросил: "Он умер в Костроме..." Подробностей из него вытянуть не удалось, но было похоже на то,что Борман попал в наши руки и из него тайно выдаивали все,что он знал (не отсюда ли фантастическая версия, что он еще при Гитлере работал на нас?)
Борис Мануилович Афанасьев был сибарит, холостяк, в редакции прохлаждался, ничего не читал, не редактировал и не был способен составить даже деловую записку - обычно кому-нибудь поручал или диктовал старой, весьма грамотной машинистке (вообще ничего не писал от руки - не любил оставлять следов).
Особой страстью его была обувь. Он частенько гонял машину по разным магазинам, придирчиво и со знанием дела выбирал туфли и опять являлся на работу в сверкающей обновке. Умер он в одиночестве. Сколько пар обуви осталось после него?..
Но, оказывается, осталось еще кое-что.
Звонит мне как-то Егор Герасимов, мой сосед и друг, бывший сослуживец: "Читал ли ты сегодняшнюю "Литгазету"? И зачитывает строки из статьи А. Ваксберга "Немой заговорил"( "ЛГ" от 8 июня 1994):
"Судоплатов впервые называет имена непосредственных убийц знаменитого перебежчика Игнатия Рейса (Порецкого)... стрелял вовсе не несчастный С.Я.Эфрон, а офицер Лубянки, болгарин Борис Афанасьев, а также брат его жены...Афанасьева (его настоящее имя Атанасов) знали многие: еще в семидесятые годы Борис Мануилович... работал заместителем главного редактора..." и т.д.
А через несколько лет в "Российской газете" от 10 апреля 1998 года в статье Н.Паклина и В.Печерского "Шпионская война без перемирий" натыкаюсь на следующие строки:
"В марте 1936 года Троцким всерьез занялась советская разведка. В троцкистский центр в Париже, который возглавлял сын Троцкого Лев Седов, был внедрен советский разведчик, болгарин по национальности, Б.М.Афанасьев. С 1936 по 1938 год он вместе со своим помощником основательно опустошил архивный фонд Троцкого...В похищенных архивах оказались списки и адреса лиц из троцкистского подполья. Лучшего подарка для Сталина было и не придумать"... Вот так: живешь и не знаешь, кто с тобой рядом...
И только теперь один эпизод у меня связался с его именем. Я надумал опубликовать переводы на французский язык 11 стихотворений Пушкина, осуществленные Мариной Цветаевой. Ариадна Сергеевна согласилась - передала мне через кого-то тексты (к сожалению, я так и не увиделся с нею - лишь по телефону разговаривал). Но Дангулов вместо того, чтобы похвалить меня, набычился: "Зачем вам Цветаева? Это одиозная фигура. К тому же сейчас не рекомендуется возвращаться к репрессированным..." Я страшно удивился и сумел его разубедить ("не одиозная и репрессированной не была!"), тогда он ткнул в "1937" год, упоминаемый мной во врезке: "А это зачем?" "А это столетие гибели Пушкина! Цветаева перевела к юбилею!" Дангулов нахмурился: "Так и пишите. Но год указывать необязательно." На том и порешили. Но все-таки он сократил подборку - напечатаны были только четыре перевода.
Я долгое время думал, что анекдотический этот случай объясняется невежеством Дангулова. Теперь лишь догадался, что его против Цветаевой настраивал Афанасьев. Были у него причины не желать возвращения ее имени из небытия: он же "работал" с ее мужем Сергеем Эфроном и когда того арестовали, наверняка (по крайней мере!) свидетельствовал против него. Теперь уж не узнать... МАРИЯ БУДБЕРГ
Целые миры проплывают мимо, не задевая нас. Миры "в себе", закрытые для постороннего глаза, тем более - не ведающего... Так я в 1968 году увидел Марию Будберг (Муру) и не очень ею заинтересовался...
Отмечалось столетие со дня рождения Горького, был прием в кремлевском Дворце съездов. В верхнем зале собрался тогдашний бомонд. Все стояли, ели (а ля фуршет) затем, после речей и тостов, задвигались, общаясь. Я прежде всего протиснулся в правительственному, перпендикулярному остальным, столу, где продолжали стоять, как на выставке, Брежнев, Косыгин и другие главари. Можно было подойти достаточно близко, разглядывая их почти в упор - времена стали полиберальней. Потом, прогуливаясь среди жрущих и пьющих сановников и знаменитостей, я обратил внимание на единственную женщину, которая позволила себе сидеть. Пожилая, грузная, в чем-то темном она тяжело опиралась на толстую палку. Я спросил у кого-то:
- Кто это?
- Баронесса Будберг. Та самая...
Я смутно вспомнил, что она имела какое-то отношение к Горькому в Италии, но тогда не соединил ее с Закревской, которой посвящен "Клим Самгин". Поглядел и пошел дальше, но не забыл...
Теперь, прочтя "Железную женщину" Берберовой (тоже железной!), я подивился, как непроницаемо соприкасаются миры и времена, в них заключенные. И еще пришла в голову кощунственная, может быть, ассоциация - случай в одесском троллейбусе.
...Народу много, душно, вдобавок какой-то инвалид нависает над сидящей здоровенной бабой и настырно, занудно всячески обзывает ее за то, что она ему, калеке, не уступает место. Наконец, кто-то не выдерживает и одергивает сквернослова:
- И што ты к ней прицепился? Она же женщина!
- Она такая же женщина, как я мужчина! - последовал немедленный ответ. Наступила разрядка. Вагон заулыбался и весело покатил дальше. Эпизод чисто одесский, немыслимый в Москве, но не в этом дело. Легендарная Мура, вскружившая голову стольким знаменитостям, прошла перед моими глазами как существо не очень отличающееся от той тучной пассажирки в одесском троллейбусе. Женщины порой неузнаваемо преображаются, словно бабочки - в гусениц ( бабочки в баб?).
Справедливости ради отмечу, что за перпендикулярным столом выстроились напоказ Брежнев со товарищи, тоже весьма сомнительные мужчины, старцы с каменными лицами, олицетворители сверхдержавы периода упадка. Еще ассоциация. Последней съезд союза писателей, чья-то реплика:
- Смотри, в президиуме ни одной женщины. Да, пожалуй, и мужчин почти нет...
А Мура знавала настоящих мужчин.
Что она думала, свидетельница рождения этого государства? Мура, послужившая и тем, и этим, приглашенная на старости лет в Кремль как почетная гостья? ЖЕНЩИНА И СМЕРТЬ
Горький написал "Девушку и смерть". По мнению Вадима Баранова писатель принял смерть из рук женщины, которую когда-то любил...
О роли М.Бутберг в этом страшном деле доктор филологических наук круто и увлекательно рассказал в статье "Исполнитель зловещей воли?".
Очередная сенсация? Мало ли было в последнее время спекуляций на тему "убийства" Есенина и Маяковского! И даже Блока. Но в версии В.Баранова что-то есть. Не буду пересказывать статью, хочу лишь как литератор порассуж- дать, то-есть представить себе предлагаемые обстоятельства и возможное поведение участников этой "шекспировской" сцены.
Начало июня 1936 года. Горький смертельно болен, но его могучий организм в состоянии отодвинуть летальный конец на неопределенный срок. И тогда Сталин посылает Марию Игнатьевну Бутберг отравить писателя. В.Баранов пишет: "Большого ли труда стоило Сталину убедить Бутберг сделать такой шаг?"
Вот это как раз мне кажется психологически невозможным.
Сталин был опытен, коварен и чрезвычайно осторожен. Мог ли он предложить нечто подобное иностранке с двойным или тройным шпионским прошлым? Мог ли он довериться авантюристке?
И могла бы Мария Игнатьевна, будь она трижды "железной женщиной" принять такое предложение? Даже сам ее "обвинитель" В.Баранов говорит: "наверное, и у железной женщины нервы были все же не из железа, и чем-то дорог ей был этот человек..."(то-есть Горький).
Скорей всего Мария Игнатьевна была использована для определенных целей, но могла и не понимать этого. Могли ей, например, намекнуть, что врачи не так лечат Алексея Максимовича, что вокруг его одра происходит тайная борьба, что он в опасности ( политическая паранойя в стране к тому времени была уже достаточно выражена) и что только очень близкий и доверенный человек может "подстраховать" больного, тем более, что он просит то-то и то-то, а ему не дают. Надо дать, но так, чтобы и медсестра ( Липа Черткова) не знала...
Но оказалось "поздно". В.Баранов пишет: "Когда Черткова снова вошла в комнату, она увидела, что Мария Игнатьевна стоит у окна, упершись в стену лбом. Потом вбежала в другую комнату, бросилась в слезах на диван, говоря: "Теперь я вижу, что я его потеряла... он уже не мой".
Думаю, что Бутберг не была такой уж преданной сообщницей Сталина. К тому же нет полной уверенности в том, что она привезла из Лондона ту часть секретного горьковского архива, которую он ей оставил на хранение в 1933 году. Л.Спиридонова, например, в книге "М.Горький: диалог с историей" утверждает, что упомянутый архив так и не попал в руки Сталина.
Вполне возможно. Недаром архив продолжал интересовать нашу разведку и много лет спустя. В 1958 году Л.Никулин был командирован к Бутберг в Лондон, но вернулся ни с чем. Так до сих пор нет следов этого архива. Сама Бутберг настаивала на том, что чемодан с рукописями и письмами Горького пропал в Эстонии, где она его оставила перед войной.
Что до смерти Горького, то приходится все-таки сомневаться, что он умер "без посторонней помощи". Уж очень во-время он сошел со сцены, да и сам Сталин не зря педалировал версию об его отравлении, только по обыкновению перелагал вину на других - на тех, кому Горький как раз не мешал - на Бухарина, например... НЕ МОЖЕТ БЫТЬ
ЗАВЯЗАЛ...
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Кирилл Ковальджи: Литературные заметки, зарисовки, портреты. Часть первая.. Историко-биографический обзор.
22.08.06 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|