Сильван
Молитва старинных вязов
Как шорох ветвей осенний.
Звериные броды, тропы.
Дуплистые двери, сени.
Бормочет ручей невнятно.
На камешках вьются руны.
Сильван в золотой тунике
Ласкает ладонью струны.
Равна листопаду песня.
Колышется голос лютни.
Не бойся, беги, бельчонок,
Сюда не заходят люди.
Покой заповедной чащи
Хранят дерева-друиды.
Сильнейшие из мудрейших
Умеют прощать обиды.
Дубов расписные листья,
Резных криптограмм узоры.
Отмечены шифром древних
Ходы, тайники, дозоры.
Смелее взлетай, орлёнок.
Бессмертен любой, кто любит.
Во славу твою играет
Сильван на волшебной лютне.
Ручей серебристо-чистый.
Таинственно светят руны.
Сильван в золотой тунике
Ладонью ласкает струны.
В танцующем свете
Прорастаю в тебя, словно слово в горячую память.
Разрываю туман, точно вычурный шёлк простыни.
Расступается плоть, пропуская широкое пламя.
Лепестки на лету обращаются в капли-огни.
Камышовой свирелью волнуется медленный ветер.
Бирюзовою птицею облако делает круг.
Ты такая невинная в этом танцующем свете.
Нас выносит из времени древний космический струг…
Облака-сады
Облака – огни, облака – моря.
Серебристый гриф. Лучезарный след.
Не пойму, в какой стороне заря.
Облака-сады… перебору нет.
Начерти пути во сыром лесу.
Запиши в ладонь перепевы птиц.
Обману беду. Прилечу, спасу.
Упади, трава, перед ветром ниц.
В заревой росе всё твои шаги.
Отведёшь глаза – заплутаю в дым.
Кумовьям-ветрам ворочу долги.
Ввечеру вернусь, как найду ходы.
Заведу костёр на Иванов день.
Покажу в ночи вожделенный цвет.
Подарю венок. Не грусти, надень.
Облакам вовек перебору нет.
И откроется тайна...
Старый тополь – актёр, утомлённый вконец кинопробами,
Прикорнул у шоссе, завернувшийся в лиственный плащ…
Пробираюсь чужими, глухими, секретными тропами,
Чутко слушаю ветер, звучащую музыку чащ.
Постигаю судьбу как дорогу, от века заветную,
Заповедную нить, где любая ворсинка не зря.
Ускоряюсь, молюсь на белёсую дымку рассветную,
Я обязан успеть выйти во поле там, где заря.
Лишь займётся пожаром туманное облако млечное,
Станут розами росы, трава и мохнатые мхи –
И откроется тайна: великая, страшная, вечная,
Но – простая, как ветка зелёной девчушки-ольхи,
"Быть может"
Сырая ночь ложится на порог.
Тугая тень цепляется за плечи.
Я берегу свой маленький мирок,
Где мы вдвоём…но ты давно далече.
Как отголоски ласковой весны,
Во мне звенят росинками минуты,
Мгновения пьянящей новизны
Пароли, адреса, места, маршруты.
В бетонных тогах серых городов,
Среди барханов каменной пустыни
Иду искать следы твоих следов,
А с ними – память запаха полыни.
Полыни нет, мельчает полынья.
Выходит гелий из-под оболочек
Воздушных наших шариков, и я
Позабываю смысл этих строчек.
В сырую ночь плывёт скрипичный плач,
Развинчивает, мучая. Тревожит…
Не забирай из воздуха, не прячь
В небытие последнее «быть может».
Научи
Видела? Гуляки-грачи.
Воротились из-за морей.
Приходи, родная, скорей.
Отыщи живые лучи.
Во полон возьми, залучи.
Наговор порви. Отогрей
В маленькой ладошке своей…
Туки-тук, сердечко, стучи.
Появилась. Против дверей
Около берёзы-свечи.
Говори не в лад.
Не молчи.
Ветви-свет. Живые лучи.
Научи, я стану добрей.
Нежности меня научи…
Разлом
Разноцветных надежд родниковых, ласкающих, радуги
Предрекают – зачем? – нашей пьесе счастливый финал.
Я внезапно постиг оборотную сторону радости –
Неизбывный разлом увидал, опознал, осознал.
Антитеза любви, воплощённый закон сохранения.
За кулисами ждут, что рассыплется карточный сон.
Разлетится в осколки кувшин в половину мгновения
И заветный нектар хлынет горлом на грязный бетон.
Сколь не плачь, не шепчи ты молитвы свои сумасшедшие.
Сколь не сетуй, не лги, над ручьём на коленях не стой –
Всё одно предстоит в настоящем платить за прошедшее.
За кулисами мрак. Ты одна. И театр пустой.
Не возвратить
Пою осанну добрым временам,
В лесном тумане строки пролагая.
О той поре, где ты была другая
И знала сизарей по именам.
Жила негромко, верила мечте,
По первой зорьке бегала босою.
Кропила мир серебряной росою,
Творила храм добру и красоте.
Придумывала милые слова,
Любила слушать сказки с детворою.
Всему живому званою сестрою
Хотела стать, лесная голова.
Плыву в тумане, дни перебирая,
Как тёмные пропылившийся альбом.
Останусь камнем, деревом-столбом –
Слепой солдат отринутого рая.
Место моё пустое
Лунный фонарь. Тренога.
Предан я в руки рока.
Повремени немного.
Не уходи до срока
Голос – два тона ниже…
Бархатный плен. Контральто.
Фея-фортуна ближе.
Крутит и крутит сальто.
Ты повторяешь, «надо»…
Не понимаю вовсе…
Ради какого клада
Ты уезжаешь. Восемь.
На пятачке прихожей
Губы не дашь, «не стоит».
Промысел, выбор Божий? –
Место моё пустое…
Лифта зубовный скрежет…
Медленно выше, выше…
Кто тебя, нежить, нежит?
Кто там живёт на крыше?
Дорога-гора
Лови на ветру цветные шары
Гори-догорай, дорога-гора.
Соломенный бриг. Брикет мишуры.
Барочный баркас. Сорви номера.
За пазухой мир. Тезеева нить.
Камыш–Гильгамеш.
Краплёный коллаж.
Герою дано судьбу изменить,
Обломками душ набить ягдаташ.
Легендою жить, легендою стать.
Гранёной стрелой пробить облака.
Горгона, гляди в зеркальную гладь.
Змеиный валун, замри на века.
Дорога-гора. Везувий-закат.
Червивой толпе неймётся, не в мочь.
Панический бес. Горячечный град.
Расплавленный плед уложится в ночь.
Брикет мишуры оплакивать зря.
Они – номера в Господней горсти.
В одном из шаров стрела янтаря.
Почувствуй заранее. Не упусти.
Предвкушение встречи
Альвеолы заката. Дыхание. Поле.
Синевою трепещет могучая грудь.
Небывающе-вещее небо на воле –
Протянулось, темнея, распутывать путь.
Разомлели меха махаонова горна.
Клавесины-крыла расправляет весна.
Я откуда-то знаю, она рукотворна.
Романтична, чувствительна и влюблена.
Равноденствие, равенство света и тени.
Серединное золото, радужный взлёт.
Обернутся дождём ледяные ступени.
Ботичеллева девушка – слышишь? – поёт.
И в серебряном озере капельки-свечи
До зари, до заутрени станут блистать.
А внутри – как волна – предвкушение встречи.
И судьба, словно книга.
И время – верстать.
Предзимье
Больная мокрядь. Мокрая петля.
Плеврита дар. Природы вдовьи слёзы.
Статичны рахитичные берёзы –
Обглоданные рёбра ноября.
Рябая муть. Чернильница пруда.
Раздвоенные блёклые предметы
Ни просто так, ни в качестве приметы –
Ни одного звериного следа.
Аборигены, каркая слова,
Карабкаются в гнутые футляры
Землёю злой забиты капилляры.
Замята в нолик зябкая молва.
Лишь троица ворон тире старух
Облюбовав изогнутую ветку,
Разглядывают посланных в разведку
Первопроходцев – роту белых мух.
Помазанье в Танталы
Нечётный год, черны чистовики.
Храни меня, наперсница Эвтерпа.
Слова-пике, как пики от руки.
Бар-бумеранг бумажного вертепа.
Сошла в сочельник буквица-трава.
Центурионы, терции, циклоны.
Семирамида слушает слова.
Слагаются пустые вавилоны.
И – сыплются, пустые, ни о чём.
И – застывают старые металлы.
Не обернуться солнечным лучом –
А стало быть, помазанье…
В Танталы.
Мертвы
Бугристы ледяные зеркала.
Уродливы слоёные наросты.
Дурные дни, неймущие числа.
Больные мысли мозговой коросты.
Червивый сон раздолбанных авто.
Истерика мобильных телефонов.
Летает сажа ношеных пальто
В тени прогорклой треснутых плафонов.
Планета, словно чучело совы,
Мостится на засиженном насесте.
Живые вы? Мертвы, давно мертвы.
И я, конечно, умер с вами вместе.
***
Не верь. Не время горе горевать.
За рядом ряд – звенит заря зеница.
На Пирровом пиру попировать –
И то добро, журавль да синица.
Всё то добро, что сложится к добру.
Грядущий день задаривай, денница.
Хороший миф любезен на миру –
Не грех принять, поверить, породниться.
В чужом пиру хорош лукавый клон –
Червовый паж, уживчивый жучила.
Толковый клон заменит легион,
Когда легендой сердце облучило.
Слова вернее в Лету проливать,
Чем громоздить гробницы вдоль границы.
А луковое горе горевать –-
Прерогатива Пирровой десницы.
В конце
Потерялись в белой круговерти
Возле отороченного льдом
Берега-обрыва Моря Смерти…
Всё искали Предпоследний Дом.
На несуществующие звёзды
Направляли лазерные сны.
Сыпались прозрачные коросты
Под шагами на тропу войны.
Вырывался выморочный ветер,
Воеводя трубные миры,
Дерева срывая с ржавых петель,
Звал истошно мёртвых в топоры.
Двигались от голоса курганы.
Гаубицы пели по-мужски.
Плащ-палатки были ураганы.
Рвали мирозданье в лоскутки.
Ноги коченели, очи слепли.
Обращалась белая петля
В белую воронку. Плыли в пепле,
Клокотали в холоде нуля.
Вспыхнуло. Повыгорели бредни
На нивелированном лице.
Не было Вторых и Предпоследних.
Только лёд обрывистый. В конце.
Иван Рассадников: Сильван.