Алексей Славич: Вызов.
Главный герой с некоторых пор начинает понимать, что у него не клеится с постоянными подругами, поэтому предпочитает услуги первой подвернувшейся в Интернете «индивидуалки» (рассказ «Крепка, как смерть»). В перерывах между страстными ласками и откровенными, с щедрым использованием матерных формулировок беседами любовники цитируют друг другу стихи (свои и Пушкина). И тут главный герой замечает, что его пассия изъясняется чересчур уж старомодно и вообще весьма необычная девушка. К тому же он узнаёт, что речь о Пушкине зашла вовсе не случайно… Динамичный сюжет приходит к неожиданному финалу, хотя читатель всё же надеется на счастливое продолжение этой истории.
Любителям сочной эротики и ненормативной лексики в русской прозе многое придётся по вкусу, но потом они скажут, наверно, что можно было бы завернуть и покруче. Но нет, покруче всё-таки не надо: это не тот сайт. Такие слова, как, например, «назареянин» и «Гефсиманские страсти», не очень-то гармонируют с чересчур уж «откровенной» фразеологией.
Будет интересно и поклонникам фантастической литературы: здесь есть о чём подумать и о чём потом поговорить. Стоит, к примеру, обсудить загадочный финал второго рассказа («Доказательство»).
Написано легко и занимательно. К персонажам привыкаешь сразу, очень скоро их начинаешь видеть так, как видит их автор, а диалоги их отличаются живостью и подвижностью. Это серьёзные плюсы предлагаемого сборника рассказов. Я прочитал с интересом.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Алексей Петров
|
Вызов
2006Крепка, как смерть |Доказательство
Крепка, как смерть
Занесло к Кате Гурова совершенно случайно. Как-то днем вдруг возникла неплановая длинная пауза, которую толково заполнить не удавалось, - почему бы тогда, решил он, не заполнить ее приятно. А когда с постоянными девочками не склеилось, на одном из соответствующих сайтов выбрал первую попавшуюся симпатичную индивидуалочку лет двадцати пяти с квартирой неподалеку.
Катя оказалась хорошенькой, внешне вполне в его вкусе и даже вполне интеллигентной. В светской беседе за принесенной Гуровым бутылкой вина между делом она упомянула, что учится на социолога.
Во время предварительных ласк, Гуров был удивлен тем, как умело и изящно (если не сказать, искусно) вела Катя любовную игру. Пожалуй, по этому параметру в его богатой коллекции встреч с сотнями профессионалок Катя как минимум входила в тройку призеров.
С возрастом у Гурова появилась особенность: пожалуй, не меньшее значение, чем собственному оргазму, он придавал тому, чтобы кончала и партнерша. Причем первой – иначе в свои без малого пятьдесят ему трудно было сосредоточиться и достичь оргазма самому.
С Катей все поначалу шло по накатанному руслу. Он мягко перехватил инициативу – и она, слегка удивившись, игриво ее отдала, ее нежная плоть благодарно реагировала на ритм прикосновений его языка. В какой-то момент Гуров, прикрыв глаза, сосредоточился – и постарался передать партнерше чувство теплоты, нежности, восхищения ее телом…
Тут пошли неожиданности. Собственно, вначале все было похоже на затяжной оргазм, только уж очень сильный: Катя, закрыв глаза, часто, со всхлипами дышала, постанывала, движения навстречу его языку стали более резкими и как бы настойчивыми. Потом Гуров ощутил в голове какую-то легкую, скорее приятную странную вибрацию, самые сильные пульсации которой совпадали с движениями его языка и тела Кати. А потом ноги и руки Кати судорожно дернулись вверх, она приняла, не переставая двигаться в такт его языку, странную, как бы лягушачью позу, издала несколько негромких, странных, каких-то квакающе-крякающих звуков, на несколько мгновений застыла, мелко дрожа, – и, обмякнув, потеряла сознание.
Гуров от всего этого представления несколько ошалел и даже вначале испугался, не отдала ли девушка концы. Убедившись через несколько минут, что Катя потихоньку оживает, он намылился исчезнуть по-английски, плюнув на оплаченное время, поскольку непонятной и подозрительной экзотики не любил. Но, приоткрыв глаза и увидев его натягивающим брюки, Катя заплетающимся языком и срывающимся, душераздирающим голоском пролепетала:
- Умоляю вас, не уходите!
От неожиданного обращения в стиле девятнадцатого века Гуров нервно и глуповато рассмеялся.
Катя, не поняв причины его смеха, и еще не в силах встать, продолжала срывающимся настойчивым голоском:
- Прошу вас, сядьте. Дайте мне свою руку. Зачем вы смеетесь, Сережа? Надо мной?
Хотя странная манера речи девушки продолжала изумлять, Гуров решил пока остаться, послушно присел на ложе любви и взял Катину слабую потную ладошку.
- Просто не помню, когда я вживую слышал слово "умоляю". И разве мы не на "ты"?
- Наверное, я забыла. Мне было с тобой так хорошо, Сережа, что я, кажется, на минутку все на свете забыла.
- "Пустое "ты" сердечным "вы" она обмолвясь заменила…" – пробормотал себе под нос Гуров.
- О, появились счастливые мечты? – несколько окрепшим голосом кокетливо поинтересовалась Катя.
У Гурова в буквальном смысле слова отвисла челюсть:
- Вы … любите Пушкина?
Катя рассмеялась.
- Что, не положено по профессии? На самом деле гораздо более странно, что вы знаете это стихотворение, – вы ведь сказали, что маркетолог? А я просто такой уродик – у меня очень хорошая память на тексты. В школе проходили, ну и… Так что не удивляйтесь. Но, вообще-то, кое-что из Пушкина я очень люблю. И этот стих такой, как часто у раннего Пушкина, очень какой-то музыкальный.
И она со вкусом, уже овладев голосом, несколько нараспев продекламировала:
Пустое вы сердечным ты
Она обмолвясь заменила,
И все счастливые мечты
В душе влюбленной возбудила.
- Так, - сказал Гуров, - я действительно вспомнил, что мы таки с госпожой пушкинисткой не переходили на "ты". Как насчет выпить на брудершафт? Кажется, никогда этого не делал.
- С удовольствием. Мне тоже давно не приходилось пить брудершафт.
Гуров плеснул в бокалы вина, Катя приподнялась – и они переплели руки и сделали по глотку.
Потом Катя отставила бокал, села поудобнее, по-хозяйски взяла Гурова за уши обеими руками – и во время поцелуя он опять пережил потрясение. Что такое технически делала Катя, чего не делали другие женщины, он понять не мог. Но результат был фантастический – кончить он бы, пожалуй, не мог, но по интенсивности ощущений было близко. В голове образовалась чудесная, звонкая, эйфорическая пустота. И опять почудилась ему странная вибрация, ритм которой на этот раз совпадал с нежными касаниями Катиного языка.
- Ну ни хуя ж себе! – заплетающимся языком восхитился Гуров, когда Катя сделала паузу. – Солнышко, а можно, я немножко лягу?
Катя захихикала:
- Совершенно невозможно перейти с джентльменом на "ты": тут же начинает обкладывать хуями и приставать с нескромными предложениями.
Вечером Гурову нужно было уйти на важную встречу. И он был этому рад, ему нужно было отстраниться от этой женщины, которая действовала на него, как наркотик: несколько часов, которые они провели вместе, были лучшими из всех, что когда-либо проводил Гуров с женщинами. И дело было не только в тех совершенно божественных ощущениях, которые Катя умудрялась извлекать из его организма. Ему просто было с ней хорошо. Все время.
Он хотел, чтобы она еще раз кончила, но она попросила его отложить на другой раз – уж очень сильными и почти болезненными, похожими на судороги были непривычные для нее ощущения, которые она с ним испытала.
Половину денег Катя ему вернула, попросив поскорее прийти еще. Когда он все же хотел оставить все деньги. Катя тяжело вздохнула, закатила глаза и абсолютно убедительным командным голосом сказала:
- Серый, харэ выебываться. Тема закрыта. Всосал?
Пришлось покориться.
Одеваясь, он заметил еще одно ее удивительное качество: умение необыкновенно быстро двигаться. Вот он надел плащ – и вот Катя уже прижалась к нему, уютно положив голову на грудь.
- Ты ведь придешь? Скоро? Понимаешь, что девушка будет ждать? Глаза может выплакать.
- Приду, - пообещал он. – И постараюсь поскорее.
Прийти опять очень хотелось уже завтра. Однако был в судьбе Гурова неприятный опыт: лет в тридцать он чуть было не стал алкоголиком. С тех пор старался придерживаться правила: если что-то тебя очень притягивает – постарайся сделать паузу. На всякий случай.
Паузу Гуров смог затянуть на три с половиной дня. Когда на четвертый день под вечер он набирал номер Кати, поймал себя на том, что волнуется – ну, примерно, как лет тридцать назад волновался, назначая первые в своей жизни свидания.
Катя узнала его сразу. Голос ее был нейтрально-приветлив, что называется, профессионален – что почему-то Гурова неприятно покоробило. Впрочем, она согласилась принять его немедленно.
Первые минуты встречи были такими же натянутыми, как и телефонный разговор, - Катя с небольшими вариациями прокручивала дубль их первой встречи: профессиональная очаровательная улыбка, профессионально любезно поблагодарила, что пришел, профессионально чмокнула в губы, профессионально восхитилась чудными лилиями. Они сели в гостиной выпить вина …
А потом Катя наклонилась к нему, взяла за руку, посмотрела в глаза и спросила:
- Сережа, извини за некорректный вопрос, - почему ты не пришел раньше?
- Боялся, - честно ответил Гуров.
- Чего?
- Не чего, а кого – тебя.
- И чего именно ты во мне боялся?
- Зависимости – мне с тобой слишком хорошо.
Тут опять сработал эффект умения Кати молниеносно перемещаться – она почти мгновенно очутилась у Гурова на коленях в уже знакомой позе – держа его за уши, глаза в глаза:
- И это, сударь, по-вашему, извинительная причина, чтобы девушка мучительно ждала, страдала и практически выплакала себе единственные глаза? Благородно ли это с вашей стороны? А, скотинка серая?
- Правда ждала и страдала?
Катя тяжело вздохнула, встала, подняв за собой Гурова, жарко прошептала ему на ухо "Честное благородное слово!", мягкой подсечкой уложила на ковер и стала сдирать с него брюки.
- Эй, - удивился Гуров такому нарушению стандартного для проституток и привычного для него распорядка, - а душ?
- Какой, в пизду, душ! Душ еще надо заработать! Если всяких грязнулистых мудил просто так пускать в душ, то они вообще неделями будут пропадать хуй знает где!
Потом они лежали, тесно обнявшись, на колючем ковре, но на кровать перейти было лень.
- Скажи честно, Серенький, у меня, наверное, неприятные поза и движения, когда я кончаю после того, как ты меня лижешь? И звуки какие-то странные из меня лезут?
- Ты знаешь, Катюш, - подумав, сказал Гуров, - с одной стороны, вроде да. Только вот – я понимаю, что после второй встречи это странно звучит, - но я, ей богу, ощущаю тебя вроде как свою часть… У тебя уже появились новые желания?
- После того, как выяснилось, что я твоя часть – да. Онанизм – это моя слабость.
- Слушай, давай еще чуть-чуть отдохнем. Все-таки я уже довольно старый.
- Ну, мне нравится цвет сыпящегося из тебя песка. Вернись, пожалуйста, к моему вопросу.
- Окей. Так вот, когда …э-э… осуществляешь дефекацию… Ну, чего ты ржешь? Говорю же, старый я, стеснительный.
- Просто вы так культурно выражаетесь, мужчина, что усраться можно! А откуда у вас такое произношение? По–моему, надо: дэфекация. И слово "секс" тоже, пожалуйста, потрудитесь произносить правильно: сэкс. А то у меня возникает комплекс неполноценности – черт знает чем занимаюсь тут с вами!
- Катюш, я родом из такой глубокой и самобытной южной провинциальной жопы, что учить меня произношению – только портить. Но слово "секс", снисходя к твоим проблемам, постараюсь подтянуть. Возвращаясь к первоначальному вопросу на доступном языке: когда кто-то срет, наблюдать неприятно. Но когда это делаешь ты сам, родной и любимый, – живой интерес и даже симпатия. Вот и у меня примерно так же к проявлениям твоего оргазма.
- Честно-честно?
- Честно-честно.
- Ну, тогда еще вопрос, извини, если некорректный: тебе обязательно нужно сегодня уходить? А то я по тебе соскучилась. Если ты женат, может, как-нибудь отмажешься? Денег никаких не надо. Вообще, кстати, прошу тебя в дальнейшем деньги из наших отношений исключить.
- Я старый холостяк и уходить мне никуда не нужно. Но не уверен, что тебе будет со мной комфортно – может, я храплю или лягаюсь. Я уже лет десять или даже больше ни с кем не спал.
- Я по тебе так соскучилась, что мне насрать. А почему ты так долго ни с кем не спал?
- Ни с кем, кроме тебя, солнышко, судьба не сводила последние годы, чтобы хотелось спать вместе.
- Вы льстец.
- Отнюдь, сударыня!
- Пошли в постель?
- Пошли.
- Серенький, а ты меня заинтриговал знанием Пушкина. Откуда у тебя такая фишка?
- Просто люблю стихи. Девятнадцатый век, пожалуй, уже меньше, просто кое-что еще помню обрывочно. В основном читаю более современных.
- Наизусть что-нибудь помнишь? Почитай, если не в напряг.
- Ну, честно предупреждаю, что читаю плохо, как все любители – с унылым подвыванием:
Вначале он сыграл мне вещь для арфы,
Прозрачную капель в начале марта.
И лишь в басах гортанная гитарность
плыла, как горький дым от старых листьев,
сжигаемых к исходу сентября.
Потом он показал мне, как гитара
Умеет быть истошной балалайкой,
томительно хмельной и безнадежной.
И эхо - глуховатая гитарность -
поддакивало, что среди веселых
есть на пиру всегда один печальный.
И я завидовал его гитаре,
поскольку сам бываю инструментом,
то - арфой своенравного Эола,
или чужим рукам послушной балалайкой.
И не могу позволить себе роскошь,
играя эти роли, оставаться
самим собой.
(стихи автора)
- Да нет, - сказала Катя, помолчав. – Ты интересно читаешь. Непрофессионально, конечно, но зато акцентируешь то, что надо. А еще что-нибудь?
- Еще одно коротенькое – и давай чуть-чуть поспим.
- Что такое "поспим"? – удивилась Катя. – Я не знаю этого слова. Вы, наверное, мужчина, хотите заставить меня делать что-нибудь плохое?
- Ой, такая гадость – но иногда приходиться это делать. Особенно если часа два ночи.
- Если эта гадость абсолютно необходима, мы это потом обсудим. А пока читай, не заныкивай.
- Ну, вот тебе немножко мистики на сон грядущий:
Знаешь, все-таки я верю,
что не разорвалась нить,
и за этой черной дверью,
пусть не скоро, но однажды
доведется повстречаться
и друг друга различить.
И загадывать не будем,
кем предстанем друг пред другом.
Самый странный маскарад
не мешал нам в этой жизни –
и опять не помешает,
если боги, карма, чудо
нас с тобой соединят.
(стихи автора)
- Интересно, - задумчиво сказала Катя, – сможем ли мы с тобой найти друг друга после смерти.
- Почему же нет? – легкомысленно удивился Гуров,– надо только стараться, чтобы, как советует автор, не разорвалась некая нить. Дело-то как бы нехитрое: держись за нить – и все дела.
- Боюсь, автор твой сильно упрощает, - усмехнулась Катя. – Такая морока может быть с этими нитями иной раз, как бы не расползлись в руках.
- Дама изволит философствовать? – почтительно поинтересовался Гуров.
- Вроде того. Ладно, давай и вправду поспим.
Назавтра он позвонил ей в конце рабочего дня как-то совершенно автоматически – осознав, что звонит, уже во время звонка. Вне зависимости от сексуального напряжения – напротив, чувствовал себя вряд ли на что-то способным после бурной ночи. Причем утром даже не было ни разговора о вечерней встрече, ни заявлений, что девушка будет ждать и плакать, – просто нежно расцеловались, она была сонная и собиралась досыпать.
Трубку Катя сняла после первого же гудка.
- Милый Серый, как я рада тебя слышать! - сказала она с чувством. – Слушай, как освежает жизнь это удивительное мерзкое состояние, когда каждые пятнадцать минут смотришь на часы и думаешь: "Когда же позвонит этот сволочной гад? А вдруг вообще не позвонит? И я, наверное, больше ему не нужна! Ах!"
- Ну, - с облегчением рассмеялся Гуров, - если сволочной гад – это я, то я как раз хотел пригласить тебя куда-нибудь.
- Ах! Я вся ваша, и согласна на все! – воскликнула Катя. – Ты ведь после работы, небось, жрать захочешь?
- Есть такое, - не стал отрицать Гуров.
- Так пойдем куда-нибудь пожрать – выбери на свой вкус, я ем все, - а там видно будет.
Вечер они на это раз закончили в его маленькой холостяцкой студии – к ней ближе был японский ресторанчик, который Гурову нравился. А Катя сказала, что, кроме как домой, никуда идти ей не хочется. Он уже не удивился, когда она с интересом зарылась в книги, особенно в разрозненные томики Марксова издания Чехова. Между делом Катя узнала фамилию Гурова - и он опять уже не удивился, когда она, задумчиво глядя на него, процитировала на память из "Дамы с собачкой": "В его наружности, в характере, во всей его натуре было что-то привлекательное, неуловимое, что располагало к нему женщин, манило их".
- К сожалению, явно не про меня, - усмехнулся Гуров. – Иначе вряд ли я ходил бы по девочкам.
- Думаю, - сказала Катя, – довольно широкая категория даже молодых баб до сих пор на тебя западает. Но ты их сам игнорируешь. Я бы предположила, что лет до тридцати-тридцати пяти ты предпочитал обычные отношения с женщинами, и получалось у тебя не намного хуже, чем у чеховского Гурова. А потом ты не смог найти близкого человека и перешел на профессионалок.
И опять Гуров уже не удивился точности диагноза.
Потом Кате надоело возиться с книгами, и она переключилась на него. Момента этого Гуров ждал с напряжением – понимал, что вряд ли этой ночью на что-нибудь способен. И Катя тут же это напряжение почувствовала.
- Серый, - театральным шепотом спросила она, - что ты мнешся? Что ли, в шкафу другая телка? Не ссы, будет классная групповуха!
Гуров засмеялся.
- Ну, видишь, все пучком!– Катя молниеносно расстегнула ему брюки, нежным и ласковым движением ухватила за яйца и основание вяловатого члена. Замерла на секунду, как будто к чему-то прислушиваясь. И мягко изменила тон, подняв руку повыше и уже вполне платонически поглаживая ему живот:
- А может, просто поспим? Я узнала значение этого слова. Это хоть и извращение, но оно уголовно не наказуемо. А то я что-то мартини перебрала.
- Слушай, - спросил он, - неужели тебе не неприятно? Жирный, волосатый живот…
- Серый, ты же мне сам вчера рассказывал, что если кто-то – часть тебя, то уже ничего не противно, а наоборот. Мне всюду приятно тебя чувствовать. К тому же у тебя всего-то лишних килограмм десять-пятнадцать, ерунда.
- А давай, ты кончишь.
- А давай, лучше завтра вместе. А сегодня девочке стишок на ночь.
- Стишок? – удивился Гуров.
- Серенький, мне так безобразно давно кавалеры не читали стихи, что тебе предназначено судьбой это исправить. Дя-аденька Сережа, почита-ай стишок! Дя-аденька Сережа!
Гуров усмехнулся: - Ну, держи. Вещь своеобразная:
Любимый - это древний бог,
Которому несут начатки
Колосьев и плодов; у ног
Его дымится пепел сладкий.
Любимый темен и незрим,
А образ грубо размалеван,
Но тот, кто прячется за ним,
Не выдает себя ни словом.
И не достичь его ушей,
Закрытых век, коленей острых
Всему, что взращено в душе,
Под черным солнцем в рощах пестрых.
В тяжелом золоте костров
И в складках жертвенного дыма,
Не принимающий даров,
О нет, не человек Любимый.
Не тот, кого мы ждем, кому
Мы подвигаем чай в стакане,
Чье тело разбавляет тьму,
На ком, как бы на истукане,
Возможно различить черты
Лица, прийти в расцветший рядом
Сад судорожной наготы,
Знакомый с временем и градом, -
Не человек, не зимний сад,
А сторож сада - нет, не сторож, -
Его не позовешь назад,
Не поцелуешь, не повздоришь, -
Любимый - это божество,
Что за спиной у человека
Взывает именем его,
Стуча в стекло без слов, как ветка.
Не подкупить, не побороть
Окажется желанным самым -
А чтобы сквозь живую плоть
Бог тихо посмотрел в глаза нам.
(стихи Т.Вольтской)
За ночь Гуров вполне восстановился, и утро с Катей они провели замечательно. После чего Катя заявила, что они честно заслужили мороженое, которое и нашли без особого труда, устроившись в закутке пустынной открытой верандочки на крыше все того же японского ресторанчика.
- Ну, что, Сереж, - сказала Катя, смачно облизываясь, - хоть, как говорится, еще не вечер, но все же, кажется, вечер вопросов и ответов назрел?
- В смысле? – поднял брови Гуров.
- Ну, ты наверняка нашел в моем поведении массу несответствий легенде молоденькой проституточки.
- И что? – спросил Гуров.
- Серый, не выебывайся. Есть вопросы – задавай.
- Ты знаешь, я не считаю правильным без крайней необходимости задавать вопросы, которые ты имеешь в виду, близким людям. Если близкий человек сочтет целесообразным, он сам расскажет все, что мне стоит знать.
- Ну ни хуя ж себе, мужик-то – кремень! - восхитилась Катя. – Слушай, близкий человек, можно я тебя неэстетично поцелую липкими сладкими губами?
- Ну, если очень приспичило … - с некоторой ехидцей протянул Гуров.
Катя хрюкнула: - Ну точь-в-точь в сортир, никакого терпения нету… - и припала к нему с "фирменным" поцелуем. Но через минуту, ощутив, что Гуров теряет соображение, оторвалась: - Нет, стоп, уж больно ты на меня реагируешь. Все-таки надо нам поговорить.
- Надо – давай поговорим.
- Извини – я некорректно попыталась построить разговор. Давай по-другому. Могу я попросить, чтобы ты задал мне вопросы о каких-то вещах в наших с тобой отношениях, которые внушают тебе – ну, скажем, тревогу, беспокойство, удивление?
- Ну, окей, - согласился Гуров. – Если честно, меня беспокоит, не пытается ли кто-то чего-то от меня добиться посредством тебя как агента. Все-таки наша с тобой идиллия выглядит странновато. Очаровательная юная путана в течение недели очертя голову западает на совершенно рядового пожилого клиента. Абсолютно плюя на других клиентов и бесплатно проводя с объектом страсти ночи напролет. В моей жизни были только два отдаленно похожих случая – от денег отказывались, но не ломали себе бизнес. И развивалось все гораздо дольше, а я был значительно моложе и перспективнее как возможный муж.
- Да ты что, - заинтересовалась Катя, - в натуре отказывались брать бабки?
- В самой натуральной натуре.
- И что было дальше?
- Да ничего особенного. Встречались некоторое время.
- Поня-атно, - протянула Катя. – Ну, ты крутой перец, не я одна такая дура.
Гуров несколько раздраженно передернул плечами.
- Сережа, не сердись, - попросила Катя. – Я ж просто прикалываюсь.
- Дальше. Смущают меня совершенно непривычные ощущения, которые я с тобой испытываю при оргазме и поцелуях…
- Такие, вроде вибрации? – уточнила Катя.
- Да, они. Как ни смешно звучит, если раскручивать версию "Катя-агент", это может быть какая-нибудь новомодная хрень, воздействующая на мое сознание и поведение.
- Такая интерпретация мне в голову не приходила, - задумчиво сказала Катя.
- Еще про версию "Катя-агент": я редко видел, чтобы люди время от времени двигались так быстро, как ты. У меня это вызывает ассоциации, не знаю, с каратэ, ниндзя – ну, чем-нибудь таким… Правда, получается, что агент ты глупый до невозможности, поскольку все эпизоды сильно бросаются в глаза.
- Тут я совершенно с тобой расслабилась, - кивнула Катя.
- Наконец, твой лексикон. Даже в самом начале, когда я особо как бы не был заточен, какие-то вещи цепляли. Помнишь, что ты ответила, когда я предложил выпить на брудершафт?
- Ну… согласилась,- пожала плечами Катя.
- Ты сказала, что тебе давно не приходилось ПИТЬ БРУДЕРШАФТ. Не НА брудершафт, а ПРОСТО БРУДЕРШАФТ. Я никогда не слыхал, чтобы так говорили, но смутно помню, что, кажется, встречал это у Чехова или Куприна. Ну, выражения типа "умоляю вас", "честное благородное слово", рассуждения о музыкальности раннего Пушкина ты могла где-то подцепить – допустим. Но в совокупности – с образом нормальной современной юной барышни как-то не вяжутся. Ну и возрастная психология. Проститутки, конечно, обычно психологически гораздо старше большинства своих сверстниц – но ты просто из ряда вон: такая же взрослая, как и я. А может, взрослее.
- Забавно, – задумчиво сказала Катя. – Ты внимательный.
- Ну, вот такие озабоченности, как теперь говорят в большой политике, и непонятки, как говорят в большом бизнесе, - подытожил Гуров. – При этом я совершенно не могу вообразить, зачем и кому нужно через коварного агента-Катю как-то воздействовать на Гурова – скромного независимого консультанта по маркетингу с небольшими клиентами.
- Понятно. – Катя взяла руку Гурова, прикрыв глаза, потерлась о нее щекой. Помолчала. – Сережа, мне страшно объяснять тебе ситуацию, потому что, весьма вероятно, отношения наши на этом закончатся. А ты и вправду умудрился стать для меня за неделю очень близким и родным человеком. Но не объяснять тоже нельзя. Верно?
- Не знаю, Катюш. Мне объяснения не обязательны. По крайней мере, пока я не приду к отчетливому подозрению, что кто-то меня для чего-то пытается использовать.
- Весьма ценю благородство вашей души, сударь. Но опасаюсь, что умолчания отравят наши отношения. – Катя невесело усмехнулась. - Эк меня от волнения с лексиконом-то корежит, а? Слушай, не могу, давай водки выпьем? Только не японской этой штуки, а нормальной водки.
- С удовольствием. – Гуров подозвал официанта. Выяснилось, что русской водки нет, но Катю вполне устроила "Финляндия". Стопок, естественно, не оказалось, и Катя попросила стаканы для виски.
- Ну, что, Сережа, раз уж пьем стаканАми, давай по сто пятьдесят? – предложила Катя.
- Ну, давай, хотя давненько не употреблял такими порциями.
- А уж как я давненько, - невнятно пробормотала Катя, по-мужски, даже не передернувшись, небольшими глотками выцедила водку и закусила суши, обильно вымоченными в соевом соусе.
Потом опять взяла Гурова за руку, глубоко вздохнула и, глядя ему в глаза, сказала.
- В общем, Сережа, отвечая на твой главный вопрос: мне от тебя, кроме тебя лично как человека и мужчины, ничего не нужно. Встретились мы совершенно случайно. Но маленькая проблемка наших с тобой отношений состоит в том, что я не человек, а андроид, смесь человека с внеземным существом. На Земле выполняю наблюдательно-исследовательскую работу.
Гуров медленно поднял голову вверх и пару минут, слегка кивая головой, сосредоточенно размышлял, глядя куда-то неподвижным взглядом. Потом встряхнулся, посмотрел Кате в глаза, улыбнулся и сказал:
- Ну, с моей точки зрения довольно убедительно. А можно несколько уточняющих вопросов?
Над столом на пару секунд повисло молчание. А потом Катя разрыдалась, уткнувшись лицом в руку Гурова. Тот огляделся – их закуток верандочки был по-прежнему пуст. Тогда Гуров обошел вокруг столика, посадил Катю себе на колени, поцеловал за ушком и начал успокаивающе шептать на ухо:
- Тише-тише-тише… Ну, солнышко, все будет хорошо, а потом еще лучше… Будешь реветь – не дадут больше ни водки, ни закуски и выгонят… И вообще, почему ты ревешь?
Катя села поудобнее, обняла его за шею, уткнулась в грудь, и пролепетала, заикаясь от рыданий:
- По-потому, что ты мне по-поверил и не п-принял за п-психа… И я те-тебе не п-противна… А я, с-сука по-поганая, испо-пользовала встроенный в ме-меня де-детектор лжи …
И зарыдала еще горше.
- Слушай, - спросил Гуров, - может, мы тогда переместимся домой, чтобы обеспечить себе максимальную свободу выражения чувств и мыслей? О, блин! Поднабрался от тебя, в жизни ведь так не изъяснялся. Может, твоей побочной функцией является улучшение манер аборигенов? От сексуальных, до, извиняюсь за выражение, коммуникационных?
- Не сме-меши ме-меня!
- Почему?
- Не-не знаю!
- Как не знаешь? Может быть, ты сломалась?
- Мо-может быть…
- А потеря чувства юмора является признаком серьезной поломки?
Катя хрюкнула. – То-точно не знаю. Ла-ладно, Серый, истерику ты у меня, вроде, снял, но все равно поехали домой.
Пока ехали, Катя, вроде бы, успокоилась. Но дома заставила Гурова тут же, не раздеваясь, лечь на кровать, тесно обвилась вокруг него руками и ногами и попросила:
- Давай чуть-чуть полежим.
И еще несколько минут тихонько плакала Гурову куда-то подмышку.
Потом вздохнула, отстранилась, села.
- Ну, вот, проплакалась. Черт знает, что со мной происходит. Просто не помню, когда в последний раз плакала – и тут вдруг такая сырость. Серенький, я в ванну, ладно? Уважающий себя андроид не должен быть похож на чучело.
Из ванны Катя вернулась уже в совсем нормальном состоянии. Села в кресло напротив Гурова, закурила.
- Ты хотел задать какие-то вопросы, Сереж?
- Не уверен, что смогу задавать их в такой ситуации последовательно и систематически… - Гуров скользнул глазами по ее красивым длинным ногам, щедро открытым скромной одежкой из его рубашки, использованной вместо халата.
- Извини, так спроектировали, - нерадостно улыбнулась Катя.
Гуров удивленно поднял брови:
- Я не улавливаю причины твоих комплексов. Разве есть какая-то разница – спроектировали или само удачно получилось?
Катя задумалась. Потом сказала:
- Ну, я, еще раз извини, проверила тебя детектором лжи и точно знаю, что твое отношение ко мне не изменилось. Но не понимаю. Получается, для тебя искусственная кукла типа из секс-шопа может быть привлекательнее живой натуральной женщины?
Гуров пожал плечами:
- Катюш, извини, ты совершенно некорректно сваливаешь в одну кучу совершенно разные вопросы. "Искусственное" или "естественное" - для меня лично не имеет принципиального значения. Ты перестала бы любить человека с протезом?
- Нет, конечно.
- А если бы у него пострадало все тело и ему пересадили бы мозги в искусственное тело, внешне не отличающееся от настоящего?
- Нет, не перестала бы.
- То есть дело, грубо говоря, в мозгах, верно? У куклы из секс-шопа мозгов нет и поэтому она мне неинтересна. Твои мозги и то, как ты управляешься со своим телом, я люблю – и мне глубоко плевать, из чего и как сделано твое тело.
- Вот прямо-таки любишь? - недоверчиво спросила Катя, глядя на него в упор прищуренными глазами.
- За базар привык отвечать, - ухмыльнулся Гуров.
- Ну, мужчина, тогда сменим диспозицию, - сказала Катя и неуловимым движением переместилась Гурову на колени. – Серенький, не могу, пожалуйста, давай немедленно трахнемся! Я так тебя хочу, что просто лопну!
- Все-таки вечер вопросов и ответов в значительной степени состоится вечером – сказала Катя, поглаживая Гурова по груди. – Сереж, а можно я нахально отвечу на незаданный вопрос?
- Конечно, солнышко.
- Понимаешь, я еще довольно сильный эмпат. Мыслей не читаю, но если человек на чем-то сосредоточен, иногда получается близко к этому. Ты удивляешься и немножко беспокоишься, как это тебе удается так часто со мной кончать, как будто тебе двадцать лет, верно?
- Ну… да, пожалуй, я не так четко это для себя формулировал, но – верно.
- Извини меня, это я тебя сегодня немножко излишне стимулировала. Я больше не буду тебя перенапрягать, но мне так ужасно хотелось, чтобы ты кончил, что я не удержалась.
Гуров вздохнул и поцеловал Катю в висок.
- Жаль, что тебе по молодости лет непонятны или, по крайней мере, неприкольны советские приколы типа лозунга "Если партия скажет "Надо!", комсомол ответит: "Есть!"
Помолчав, Катя вкрадчиво и грустно спросила:
- А почему ты так уверен, что советские приколы мне будут непонятны и неприкольны?
- Что? – удивился Гуров и даже приподнялся на локтях. – Ах, ну да, это гораздо более логичное объяснение твоего лексикона, чем избыточная загрузка. И сколько же тебе лет, солнышко?
- Вот обязательно надо задать в предельно бестактной форме абсолютно мужланский вопрос, который, как вам самому прекрасно известно, совершенно неприлично задавать дамам! – отчеканила Катя ледяным тоном, сверкнув глазами, выдернула из-под головы Гурова руку, отвернулась и отодвинулась от него как можно дальше.
- Ой, - сказал Гуров. – Катюш, я нечаянно и больше не буду.
Ответом было ледяное молчание, через минуту превратившееся в тихие, сдавленные всхлипывания и жалобное бормотание:
- Вот все-таки я для тебя не женщина, а чудо-юдо какое-то …
Гуров нежно обнял Катю сзади.
- Ты ведь свой детектор лжи выключила?
- А ты откуда знаешь?
- Потому что ты порядочный человек.
- Я не человек, а чудо-юдо. Андроид. А ты просто фетишист, сдвинутый на куклах.
- Солнышко, я тебе уже объяснял, что мне абсолютно по хую, человек ты или чудо-юдо. Сойдемся на том, что ты порядочное и совестливое чудо-юдо. Включи, пожалуйста, детектор.
- Ну?
- Солнышко, я тоже ведь по профессии во многом исследователь, как и ты. А исследователи настолько сфокусированы на интересующих вопросах, что могут забыть про вежливость. Если бы на твоем месте была обычная женщина, я совершенно так же не удержался бы от бестактного вопроса про возраст. Веришь?
Катя вздохнула, повернулась к Гурову и устроилась у него на плече: - Верю. Извини за истерику. Понимаешь, у меня такое, как с тобой, в первый раз. Влюбилась и совершенно пошла вразнос. А так меня никогда не интересовали и не волновали вопросы сопоставления с человеком. Я спокойно считала себя отдельным специальным существом и не испытывала по этому поводу никаких комплексов.
Помолчали.
- Серенький, спрашивай, я же чувствую, что тебе безумно интересно.
- Давай-ка, вот что уточним. Если ваша миссия на Земле засекречена, как же ты можешь отвечать на мои вопросы?
- Мне не запрещено открывать отдельным индивидуумам довольно широкий круг информации. Видимо, это почему-то может быть полезно для миссии. Не знаю, никогда этого не делала, ты первый. Но, думаю, доказать на основе этой информации, что я или ты не психи, не приколисты-мистификаторы, не начинающие писатели-фантасты, - невозможно.
- То есть, например, технология, по которой ты, извини, сделана, необнаруживаема?
- По логике, да, я этим просто не интересовалась. Мои особенности – например, абсолютная память, быстрота, эмпатия, детектор лжи, я не беременею, почти не болею - на нынешнем уровне земной науки, видимо, невозможно диагностировать как искусственные.
- А оборудование? Информация?
- Не имею никакого экзогенного оборудования и конкретных знаний о нем. Не знаю никакой информации, которая бы позволила убедительно доказать мое внеземное происхождение. Ну, колупается социологическая студенточка Катя с вопросами половой идентификации - и что? Поэтому, кстати, я функционировала в роли проститутки – набирала специфическую статистику. Вопросы, вероятно, важные, - не зря же я примерно треть жизни занимаюсь блядками и обработкой соответствующих данных. Но почему важные – понятие имею смутное.
- Но заподозрив что-то, через тебя можно выйти на твое руководство?
- Ни с кем физически не контактирую, соответственно, никого не могу выдать.
- Это как?
- Очень просто: весь обмен информацией через транс. Вхожу в транс, пользуясь обычными йоговскими техниками, и оказываюсь в аналоге виртуальной реальности – там весь обмен информацией и контакты. Соответственно, понятия не имею, где находятся те, с кем я контактирую, - на Земле или в другой галактике.
- Но ведь ты это делаешь в рамках какой-то парадигмы или теории, которую из тебя можно, что-то заподозрив, вытрясти?
- Сереж, я никогда над этим не задумывалась. Кстати, подозреваю, что в любой момент мне можно дистанционно почистить мозги. Но даже если нет - сомневаюсь, что из меня можно вытрясти что-то существенное. Давай рассуждать вместе. Во-первых, эта парадигма на Земле уже отчасти формируется. Тебе что-нибудь термин "теория модернизации" говорит?
- Пожалуй, нет.
- Если очень грубо, то одна из ключевых идей – социальные технологии важнее технических. Скажем, социальная технология "капитализм" делает страну конкурентоспособнее, чем феодализм, его советская разновидность и прочие. Ну, например, Штаты такие мощные именно из-за достаточно последовательного капитализма, да?
- Ну, да, я бы сказал, довольно очевидная концепция.
- На самом деле все очень сложно. Скажем, могучие Штаты в свое время обосрались во Вьетнаме. Долгосрочно перспективы капитализма непонятны в связи с непрерывно падающей в его рамках рождаемостью. И никто на Земле не знает, что конкретно делать: ведь капитализм возник примерно пятьсот лет назад сам по себе, эволюционно, как новый вид животных. Так вот, более общий подход состоит в осмысленном конструировании социальных технологий. И конкуренция между цивилизациями во вселенной идет именно в этой плоскости.
- Ну, слушай, если эту идеологию кто-то начнет внедрять, он ведь может просто изменить судьбу Земли?
- Каким образом? Нужны конкретные методики и количественные теории, которых я, например, не знаю – я, по сути, девочка-лаборантка. Для сравнения вспомни, как было с внедрением капитализма в России: еще Петр совершенно четко просек перспективы на наглядном примере Европы и кривовато-косовато, но начал – триста лет прошло, а Россия еще не может считаться полноценной устойчиво капиталистической страной. А как внедрять совершенно голую абстрактную идею без положительного примера?
- М-да, загрузила ты меня свежими темами по полной. Объясни-ка мне для разнообразия, что у нас с тобой за странные вибрации возникают в самые интересные моменты?
- Интересные моменты? Это эпитет по аналогии с интересным положением? Сударь, ваша скромность может сравниться только с благородством вашего сердца.
- Сударыня, боюсь, мне в силу низкого происхождения и плохого воспитания трудно будет поддерживать галантность на уровне вашего галантного века… Ой! Катенька, ну извини дурака, ей-богу, не хотел я никаких намеков.
- Да ладно, Сереж, не дергайся, чувствую, что не хотел. Но чувствую, как тебе интересно. Не уверена, что это будет полезно для наших отношений, но давай попробуем. С галантным, то бишь восемнадцатым веком ты сильно промахнулся, мне около 620 лет, точнее сказать затрудняюсь, у меня был период осознавания себя порядка двух-трех лет.
- Ну ни… Извиняюсь, ма… Вы кто, мадам или мадмуазель?
- Несколько раз до революции была замужем, - грустновато сказала Катя. – В основном фиктивно, для прикрытия – времена были специфические.
Гуров взял Катино лицо в ладони:
- Мадам, я надеюсь на вашу помощь в непонятной ситуации. Не могло ли случиться так, что вы нечаянно нарушили свое обещание и …э-э …стимулировали мой интерес к наиболее завораживающей и пьянящей стороне наших отношений? Или я геронтофил?
Катя улыбнулась:
- Интересно все-таки быть эмпатом. У тебя там так все забавно как бы перескакивает! Вначалe – у-уx! – такое удивление! И секундный период отношения ко мне, как к почтенной бабусе, при которой ну никак нельзя материться. Потом – почему-то философская задумчивость. Потом – почему-то сильная волна симпатии, жалости, возвращения к обычному отношению – и, действительно, легкий прилив желания. Может, ты действительно чуть-чуть геронтофил, во всяком случае, негативных эмоций я не заметила. Но завораживающие стороны, если можно, давай отложим, Сереж. Мне как-то немножко грустно.
- Из-за меня?
- Ну, как сказать. Не потому, что ты что-то не то сказал или сделал. И даже не грустно – странно. Я шестьсот лет была абсолютно самодостаточным, спокойно-ироничным, весьма контролирующим себя существом – и мне непривычны и шекспировские страсти, и то, что они непредсказуемым образом зависят от другого человека.
- Слушай, вопрос, конечно, дурацкий, - а Пушкина ты видела?
Катя хихикнула.
- Не то слово.
- В смысле?
- Помнишь старый анекдот. Один мужик другому жалуется: "Достала меня эта девка" – "Ну игнорируй ее" – "Да уже два раза". Ну, вот примерно так у меня было с Александром Сергеичем. Мне было чисто по-дамски интересно – блестящий поэт! А он как человек с большинством женщин был, видимо, типичный стрекозел, сексуальный маньяк. По крайней мере, в свои двадцать с небольшим лет, когда я его знала. Проигнорировал меня пару раз, по его понятиям, довольно старательно, хотя с тобой, кстати, не сравнить, да и побежал дальше, по следующим дамам, девам и девкам.
Гуров хмыкнул.
- Стихи хоть читал?
- Ты знаешь, стыдно признаться, я его, видать, ну совсем не впечатлила. Читал что-то, но совершенно по обязанности – мямлил, сбивался, увиливал… Эй, Серега, – Катя рассмеялась, – мой барометр показывает, что ты стал сильно ревнивый! К солнцу поэзии приревновал! Двести лет без малого прошло!
- А что такое, - пробурчал Гуров, - ревновать – это плохо или стыдно?
- Сережа, милый, я ведь сама тебя зверски ревновала три дня, да не к солнцу поэзии, а к гипотетическим девкам, поскольку психологический стереотип ходока по девкам у тебя был очень выражен. Причем первый день не могла понять, что со мной происходит, потому что вообще незнакома была с этим чувством. И смех, и грех: с какими-то клиентами механически ебусь – и про тебя думаю и ревную! Ладно, все, закрыли тему, чувствую, просто Отелло ты стал.
- Давай-ка лучше к вибрациям.
- Да, это важно. Понимаешь, если по аналогии с компьютером, то во мне сидит кусок внеземного софта: ряд навыков и техник анализа одной расы. Видимо, в нем скрывается глубинный пласт, связанный со стороной их жизни, более или менее аналогичной сексу. И на мой обычный оргазм накладывается что-то дополнительное. Причем у них это коллективно и к тому же напоминает совместную экстатическую молитву очень верующих людей. Ощущения божественно неописуемые. Правда, физически при этом, как ты видел, в силу несовпадения физиологии меня слегка корежит.
- До меня ведь у тебя такого не было?
- Да, это загадка. То ли у нас с тобой возникает какой-то резонанс? То ли ты мутант и почему-то взаимодействуешь с моим "внеземным софтом"? Разбираться боюсь, потому что совершенно не представляю, как к этому отнесется мое начальство. Вообще не собираюсь об этом докладывать. У меня довольно большая свобода, и я постараюсь мягко и аккуратно сменить тематику. Как ты, возможно, догадываешься, после встречи с тобой функции проститутки-исследовательницы я выполнять не могу и не хочу.
Гуров молча поцеловал Катю.
- Я поглубже поинтересовалась расой, из которой происходит этот, условно говоря, софт, - помолчав, продолжала Катя. - Материала мало и психология их мне малопонятна – но, возможно, эти "вибрации" в рамках наших с тобой отношений могут интерпретироваться то ли как прелюбодеяние, если можно так выразиться, в масштабах расы, то ли как кощунство.
- Честно говоря, звучит, как бред – в смысле интерпретации как прелюбодеяния или кощунства.
- Очень надеюсь, что так и есть.
- А можешь про них рассказать?
Катя помолчала.
- Прошу тебя, не надо, Сережа. Поверь мне, я неплохой психолог и твой профиль уже знаю. Та сторона наших отношений, которую ты назвал наиболее завораживающей и пьянящей, с вероятностью 90% может совершенно потерять для тебя привлекательность. Что ж мне, топиться? Пожалей бабку на старости лет.
Гуров хмыкнул.
- Да пропади они пропадом. Слушай, бабусь… - и, поперхнувшись фразой, слегка скрючился: легкий тычок Катиного пальца попал в солнечное сплетение с хирургической точностью.
- Если вы, мужчина, думаете, - зловеще сказала Катя, - что я не умею удержать нахала и грубияна в подобающих рамках, вы ошибаетесь. – После чего сильно нажала ему на какую-то точку груди и дыхание восстановилось. – Так что вы имели в виду сказать?
- Девушка, - залебезил Гуров, - вы так прекрасно и свежо выглядите! А что вы собираетесь делать сегодня ночью?
- Собираюсь тебя, Серенький, лечить и подкреплять экстрасенсорным образом, - ласково сказала Катя, решительно поворачивая его на живот и плотно прижимая ладошку на позвоночник ниже поясницы, где сразу стало чуть-чуть пощипывать. – И гарантирую охуительное утро. Спи.
- А лечить от чего? – пробормотал Гуров, которого сразу бросило в сон.
- Предстательную тебе надо поправить. Не бери в голову. Спи, говорю. А то трудно.
Через несколько дней, перед тем, как поехать на какой-то модный спектакль, Гуров с Катей сидели в ее квартире и пили чай – Катя решила приучить его к хорошему, зеленому китайскому чаю, не фабричному, а поставлявшемуся напрямую из Китая. Вдруг щелкнул замок – Катя удивленно повернула голову - и в квартиру, а затем в комнату зашли двое мужчин примерно возраста Гурова.
Добрый день, господа, - поздоровался один из них, похожий на кавказца трудноопределимой национальности. Второй, с нейтрально европейской внешностью и несколько скованными движениями, молча еле заметно поклонился. – Прошу прощения за вторжение, но мы здесь официально по вопросам, касающимся … э-э… некоторых аспектов взаимоотношений между вами, Сергей Александрович, и Екатериной. Для удобства общения меня можно называть, например, господином Ивановым, а моего … э-э… коллегу – господином Петровым. В его … э-э… облике здесь персонифицирована раса, … э-э… интересы которой затронуты упомянутыми взаимоотношениями.
Гуров посмотрел на Катю. Она внимательно слушала, заметно побледнев.
- Прежде всего, - продолжал "Иванов", - я прошу Екатерину подтвердить, что она идентифицирует меня как известную ей и … э-э… облаченную определенными полномочиями личность. Я имею в виду, Сергей Александрович, - посмотрел "Иванов" на Гурова, - мою идентификацию как личности, с которой Екатерина ранее контактировала в трансах, о которых она вам рассказывала. Это возможно и при личной встрече.
"Иванов" шагнул к Кате и пристально посмотрел ей в глаза.
Катя откашлялась и, кивнув, тихо сказала: - Да, подтверждаю.
"Иванов" шагнул назад и, обращаясь к Кате, сказал:
- Я фиксирую свое заключение, что господин Гуров не был в достаточной мере осведомлен о том, что его взаимоотношения с вами могли затронуть чьи-либо интересы. Нет ли у вас возражений или дополнений?
Катя кивнула: - Я согласна с вашим заключением.
"Иванов" вопросительно посмотрел на "Петрова":
- Соответственно, я фиксирую свое заключение, что господину Гурову не могут быть предъявлены какие-либо обвинения и он не может нести какой-либо ответственности.
- Согласие подтверждается, - сказал "Петров" с легким акцентом.
- Тогда, - констатировал "Иванов", - дальнейшее не требует присутствия господина Гурова. – И он посмотрел на Катю.
Она кивнула, медленно встала, подошла к вставшему Гурову, положила руку ему на грудь. "Петров" отвернулся и стал смотреть в окно.
- Иди, Сережа, - сказала Катя, пристально и грустно глядя ему в глаза. – Это внутренние разборки.
- Нет, - жестко сказал Гуров, - никаких разборок с тобой без моего участия не будет. – И повернулся к "Иванову":
- Насколько я понимаю, апеллировать куда-либо по поводу правомочности или справедливости ваших действий бессмысленно?
"Иванов" медленно кивнул
- Правильно. Дело находится вне компетенции вашей цивилизации и мы последняя инстанция.
- И могу ли я спросить, какие… перспективы?
"Иванов" замялся и опять покачал головой.
- Я не уполномочен отвечать на Ваши вопросы по данному делу, поскольку вы не его официальный участник.
- Но ведь Екатерина гражданка России, у нее есть соответствующие права…
"Иванов" покачал головой.
- Сергей Александрович, еще раз повторю: дело находится абсолютно вне компетенции вашей цивилизации.
- А примете ли вы мое личное заявление, что я считаю Екатерину своей женой и хочу разделить с ней любую ответственность за любые аспекты наших взаимоотношений?
- Сергей, немедленно прекрати! – воскликнула Катя.
"Иванов", удивленно подняв брови, покосился на внимательно слушающего "Петрова" и мягко, увещевающе сказал:
- Сергей Александрович, я бы вам не рекомендовал, так сказать, не зная брода, соваться в воду.
- Так примете или нет? – спросил Гуров.
- Это может быть очень чревато для вас, Сергей Александрович, вы…
- Тогда тем более, - перебил Гуров, - я требую принять …
В этот момент в своей "молниеносной" манере Катя бросилась на "Петрова". Тот столь же быстро что-то откуда-то выхватил, раздался негромкий хлопок и Катя упала лицом к его ногам. Из-под головы ее показалась и стала расширяться темно-красная лужа. Гуров на подгибающихся ногах подошел к Кате, хотел встать на колени, но тут голова у него закружилась, в ней что-то звонко и болезненно лопнуло и он потерял сознание.
Очнулся Гуров утром в кровати, в маленьком чистеньком гостиничном номере. Одежда его была аккуратно повешена в шкафу, мобильник, бумажник с документами, деньгами и картами - в карманах. Он посмотрел на часы: было утро следующего дня. Чувствовал он себя неплохо, только слегка болела голова. Попытался открыть дверь - она оказалась не запертой и выходила в длинный коридор гостиницы. Из окна коридора было видно, что комплекс зданий состоит из разнородных блоков – жилых, офисных, торговых.
Проделав туалетные процедуры и одевшись, Гуров решил, что самое разумное – нажать вмонтированную на заметном месте кнопку с колокольчиком. Через некоторое время пришла по-офисному одетая дама лет сорока, вежливо поздоровалась, сказала, что примерно через час с ним хотел бы встретиться господин Иванов, и предложила пока позавтракать в кафетерии.
Войдя в небольшую переговорную, где его ожидали "Иванов" и "Петров", Гуров, не отвечая на приветствие, спросил:
- Что с Катей?
- Екатерина погибла, Сергей Александрович, - ответил "Иванов". – Поколебался, покосился на "Петрова" и добавил: - Позвольте выразить вам соболезнования.
Гуров тяжело сел на стул.
- Что вам от меня нужно? – спросил он.
- Мне - ничего, - ответил "Иванов". – Но у господина Петрова есть для вас …э-э… личное сообщение. А мне как одному из …э-э… кураторов вашей цивилизации в подобных сложных ситуациях положено присутствовать в качестве гаранта и посредника.
Гуров перевел взгляд на "Петрова".
- Во-первых, мы хотели бы выразить печаль, - сказал "Петров", - что наш путь следования непреложным правилам и традициям привел к смерти вашей любимой. Хотя мы любим совсем по-другому, нам хорошо понятна ценность любви и боль от ее потери. Если бы мы не опасались оскорбить вас, мы выразили бы вам свое сочувствие.
"Петров" сделал паузу. Гуров молча ждал.
- Во-вторых, - продолжил "Петров", - мы считаем, что хотя определенные аспекты этой ситуации следовало считать недопустимыми и оскорбительными, они одновременно делают вас в определенной степени нашим … собратом.
Бросившему мельком взгляд на "Иванова" Гурову показалось, что тот с трудом скрыл удивление.
- Теперь, - продолжал "Петров", - когда проблема чести решена, мы хотели бы заявить, что в случае нужды мы будем рады оказать вам помощь и поддержку в любой ситуации. В частности, поскольку, как нам известно, подобное, например, при катастрофах, допускается правилами и традициями вашей цивилизации, мы просим вас рассмотреть возможность принятия материальной компенсации.
- Катя мне ничего не рассказала про их анатомию и физиологию, - обратился Гуров к "Иванову". - Раз уж вы тут присутствуете в статусе посредника, не могли бы вы максимально аутентично, с сохранением всех оттенков выражений перевести ему пожелание засунуть их сраную компенсацию в собственную жопу?
"Иванов" с "Петровым" повернулись друг к другу. Повисла пауза. После чего "Петров" встал и с совершенно не изменившимся выражением лица сказал:
- Я еще раз подтверждаю, что с нашей стороны господину Гурову не могут быть предъявлены какие-либо обвинения. При необходимости наша цивилизация будет рада оказать господину Гурову помощь и поддержку.
После чего вышел из переговорной.
- Ну вы и фрукт, Сергей Александрович, - задумчиво протянул "Иванов". – Между прочим, очень влиятельная раса. Жаль, что вы их так послали. Вырисовывались интересные варианты работы с вашим участием. Удивительно, что они оставили, так сказать, дверь открытой.
Гуров пожал плечами и сказал:
- Ну, если для вас тут есть интересы, хотел бы задать вам несколько вопросов.
- Слушаю вас.
- У меня возникло подозрение, что когда вы писали наши с Катей разговоры, то писался не звук, а Катино сознание. И что вообще ее сознание систематически писалось. Так?
- Я сомневаюсь, что у меня есть полномочия отвечать на эти вопросы, - подумав, ответил "Иванов". – Зачем вам это?
- Можно ли восстановить Катю? – спросил Гуров.
- Политически – абсолютно исключено. По крайней мере, в данный момент.
- А физически?
- Не исключаю этого. Нужен дополнительный анализ.
- Ну что ж, если у вас ко мне будут какие-то предложения, я жду ответов на интересующие меня вопросы.
- Договорились, я подумаю. И займитесь своей гипертонией. Катя начала вас лечить, микроинсульт мы вам компенсировали, но нужна систематическая терапия. Секретарь вас проводит к выходу.
Встав, "Иванов" протянул Гурову руку. Поколебавшись, Гуров ее пожал. Доказательство
Этим, уже довольно поздним, жарким и душным летним вечером у Тропова были весьма конкретные планы: пара бутылочек холодной "Балтики" - и в койку. Вероятно, даже без ужина, – к сороковнику Тропов настолько истрепал свой холостяцкий кулинарный репертуар, что частенько летом предпочитал обходиться без ужина.
Но человек предполагает … Настойчивые звонки телефона слышались, еще когда Тропов открывал дверь. И первым делом он направился выключить бессмертное изобретение Эдисона к известной матери, даже не собираясь слушать автоответчик, – кому надо, позвонит на мобильник. Однако тут телефон зазвонил опять, и рука дрогнула - на всякий случай Тропов снял трубку.
- Здравствуйте, - голос был мужской, человека лет пятидесяти, низкий, с неистребимым украинским акцентом и несколько заискивающий. – Андрей Сергеич? Моя фамилия Петренко. Не могли бы мы встретиться буквально на полчасика? Очень важное и срочное дело! Нахожусь сейчас у вашего дома.
Поскольку ни бандиты, ни менты, ни неизвестные дальние родственники так себя не ведут, Тропов не на шутку раздражился.
- Вы, может, не обратили внимания – уже десятый час. Что горит и у кого?
- Извините, не телефонный разговор.
- Блин, слушайте, какие дела в такое время? Давайте спокойно договоримся на завтра.
- Андрей Сергеевич, - Петренко то ли запнулся, то ли решил для убедительности выдержать паузу, - очень прошу, поверьте: дело такое, что не мне, а нам с вами надо бы встретиться побыстрее.
Что бы сие значило, подумал Тропов, намеки какие-то, выражаясь на новоязе, гниловатые. Может, все же бандиты? Но что от меня лично может быть нужно бандитам? Ладно, не так уж и поздно. Правда, пива всего две бутылки, угощать нечем. Что ж, тогда придется на пленэр, заодно где-нибудь перехвачу свежего пивка…
- Ну, окей. Домой, извините, не приглашаю...
- Да что вы, Андрей Сергеевич, зачем домой. Жду вас у подъезда.- В голосе Петренко явственно прозвучало сильное облегчение.
На скамейке напротив подъезда сидел плотный, одетый в недорогую джинсу лысоватый человек – как и показалось Тропову по голосу, лет пятидесяти, пожалуй, чуть больше. Увидев Тропова, он встал, пошел навстречу, протянул руку:
- Андрей Сергеич?
- Он самый. Чем обязан?
- Очень приятно. Я Петренко Владимир Федорович. Давайте присядем.
Петренко был трезв, мрачноват и сосредоточен. И чем-то, как показалось сугубо штатскому Тропову, похож на бывшего военного. Жесткости его общем-то вызывающему симпатию лицу добавляли глубокие складки на щеках. Сев на скамейку, он полез в боковой карман.
- Посмотрите прежде всего мои бумаги.
"Бумаг" было всего две: паспорт и свежая справка из психдиспансера об отсутствии соответствующих заболеваний.
- Ну и? – уже особо не скрывая раздражения, спросил Тропов, возвращая документы.
- Сегодня со мной вступила в контакт внеземная цивилизация, - подчеркнуто медленно и внятно оказал Петренко.
Тропов скривился, отвернулся и начал вставать.
- Приблизительно такой реакции я и ожидал, - мрачно ухмыльнулся Петренко и неожиданно цепко придержал его рукой. – Ей-богу, Андрей Сергеевич, никаких глупостей делать не буду – ни вещать дурным голосом, ни этим… бластером размахивать. Послушайте пять минут старого дурака, а?
- Слабость меня когда-нибудь погубит, - пробурчал Тропов, нехотя присаживаясь на край скамейки и демонстративно посмотрел на часы. – Пять минут – засекаю.
- Связались они со мной, - сказал Петренко, закуривая очередную сигарету, - во сне, где-то под утро. Ни лица, ничего, муть какая-то белесая типа помех на экране – и мужской голос. Ну, думаю, ни хрена себе, какая шиза поперла, как бы это проснуться, не потеряв крышу? А голос бодренько так заявляет, малость похоже на Кашпировского, типа: "Даю установку, все хорошо, но проснуться пока не получится, это не шиза и не сон, а важное сообщение для вас и всего человечества".
Петренко посмотрел на Тропова, вздохнул, снова криво и невесело ухмыльнулся:
- Кашпировского-то помните?
- Смутно, я такими вещами не увлекаюсь.
- Ну, не важно. Тут это… - Петеренко несколько смущенно покосился на Тропова, - вы уж извините, цензурно излагать такую… поебень тяжело. Вы, я вижу, человек интеллигентный, – а у меня тут просто слов не хватает. Так сказать, чисто от полноты души.
Тропов хмыкнул: - Да нет проблем, переводчик, думаю, не понадобится.
- Ну, тогда ладно. Честно скажу, я как бы прихуел. Всякое в жизни бывало, но убеждать снящийся голос, что он тебе снится, не приходилось. А для него, чувствуется, ситуация штатная: ну не верю я – и ладно, а он излагает мне свое сообщение. Якобы буквально несколько дней тому назад эти внеземные хлопцы выяснили, что скоро, типа через пару лет, если не быстрее, человечеству придет полный пиздец. И, значит, необходимо, на хуй, срочное вмешательство. А я им, значит, блядь, один из первых помощников.
Прикурив очередную сигарету, Петренко выматерился уже довольно разнообразно и даже затейливо. Из мешанины непривычно свежих выражений ухо Тропова почему-то выцепило только что-то вроде "ебоблядища, охуевающего от собственной злоебучести".
Тропов от неожиданности удивленно присвистнул – таких художественных изысков ему слышать не приходилось. Вспомнились рассказы про какие-то флотские загибы.
- Вы, случайно, не флотский? – поинтересовался он.
- Та не, отставной майор-ракетчик, отставной козы барабанщик. С-суки, блядь, выпиздили на бескрайние просторы любимой родины, - пробормотал Петренко с неостывшей, видимо, за годы злобной обидой. – Но – с ощутимым усилием переключился он на прежнюю тему, - не будем отвлекаться. Просто больно уж знакомую услыхал я мудозвонь о своей героической роли в спасении передовой части человечества.
- А что, спасать ваши… - как вы их? - хлопцы хотят именно какую-то передовую части человечества? – несколько иронически поинтересовался Тропов.
- Не, насчет передовой части это я чисто к слову, советскую молодость вспомнил. А голосок этот пиздел о человечестве в целом. – Петренко глубоко затянулся. – В общем, пошли у нас как бы непонятки. Он мне о долге перед человечеством, а я ж беспокоюсь, не струйка ли он от моей протекшей крыши. Ну и у меня ж все-таки техническое образование и вначале мне показалось, что все проверяется – как два пальца. Например, говорит он мне логарифм какого-нибудь числа, а я просыпаюсь и проверяю. Логарифм – это такая функция, которую обычный человек в уме посчитать не может …
- Я знаю, - перебил Тропов. – Ну и что?
- В общем, он мне сразу сказал, что никакого способа доказать, что он мне не снится и что я не псих, не существует в принципе. Он сказал, это называется… - Петренко задумался, припоминая, … - парадокс сна во сне, типа того. Ну, если я псих, то когда я на калькуляторе посчитаю логарифм, мне будет казаться, что именно это число он мне и сказал. Логично, в принципе…
Тропов вдруг понял, что раздражение как-то рассосалось, и подумал, что мужик-то в принципе симпатичный. Ну, течет малость крыша, как говорится, с кем не бывает. Однако было жарко и хотелось пива.
- Ну, в общем, как я понимаю, - жизнерадостно предположил он, - вы, в конце концов, проснулись и разрулили эту ситуацию? Может, в честь этого по бутылочке пивка?
Петренко от приятного предложения не то что не обрадовался, а даже как-то сник.
- Я ж вам не рассказал, чего хотел от меня этот внеземной хлопец. А хотят они воздействовать на какое-то, типа, информационно-психологическое поле всех землян. Он мне довольно подробно рассказывал, но я ведь технарь, честно сказать, часть не запомнил, а часть не понял.
- И чего? – расслабленно поинтересовался Тропов.
- Да того, - каким-то надрывно-тусклым голосом сказал Петренко, - что эти инопланетные пиздюки считают - для такого воздействия несколько человек должно покончить с собой! И вы лично и конкретно в том числе!
Совершенно рефлекторно Тропов резко отодвинулся, с трудом подавив желание встать.
- Та не бойся, - глухо, глядя в землю, сказал Петренко. – Нужно не убийство, а самоубийство. Чего-то он загнул про, как бы, критическую массу воли, побеждающей страх смерти. Я до этого знал только про критическую массу всякого радиактивного говнища. От этих хлопцев, кстати, как он сказал, тоже потребуются человеческие жертвы. Ну, то есть не человеческие, а … не знаю, кто они, как сказать… Вот такая мудота.
"Еб твою мать, Владимир Федорович!" - незамысловато подумал Тропов, неожиданно даже вспомнив имя-отчество собеседника, и, как мог успокоительно, произнес: - Ну, представьте себя на моем месте! Не полезу же я в петлю на основании вашего рассказа. Мало ли что может присниться человеку!...- Тропов замолчал, ему показалось, что Петренко его не слушает. Но тот поднял глаза, рассеяно покивал и сказал, опять сбившись на несколько заискивающую интонацию:
- Та понятное дело, Андрей Сергеич. Но еще десять минут, а? Доказательство-не доказательство, но типа того. Очень прошу. А? Кстати, вы ж пива хотели. Давайте в "Турист" зайдем?
Тропов задумался. Пожалуй, лучше разойтись с этим Петренкой помягче – вреде мужик управляемый. Бояться его, кажется нечего. Да и пиво в "Туристе" неплохое.
- Ну, пошли, - сказал Тропов, вставая. И натужно пошутил: - Хоть пива приличного перед смертью выпить.
- Да, еще просьба, - сказал Петренко, - идите за мной шагах в десяти, будто меня не знаете. Договорились?
Тропов раздраженно пожал плечами, мол, как хотите. Нелепость происходящего опять начала его злить – что там еще этот мужик, не дай бог, учудит в кафе?
А Петренко, отдав свои детективные указания, направился через площадь, к окраинной, довольно зачуханной девятиэтажной гостинице "Турист", на крыше которой располагалась одноименная кафешка. Через несколько шагов он покосился через плечо, и Тропов неохотно пошел за ним.
Зайдя в кафе и осмотревшись, Петренко направился к свободному столику у самого края крыши. Подойдя к нему, он повернулся, нашел глазами Тропова, который в этот момент как раз входил в зал, внимательно и грустно на него посмотрел, - и вдруг с неожиданной ловкостью перелез через бортик крыши и рыбкой, вниз головой, как в воду, прыгнул вниз…
Спустя несколько лет в середине длинного и скучного корпоративного банкета Тропов вдруг рассказал эту историю коллеге по бизнесу, большому сукину сыну, отвечающему в фирме за PR, человеку довольно умному и начитанному. Тот задумчиво помычал, что-то пережевывая. потом вдруг изрек:
- Вполне христианская коллизия...
- А причем тут христианство? – изумился Тропов.
- Ну, Андрюша, - с очаровательным, как бы маскируемым снобистским апломбом изумился коллега, - Назареянин же вполне может рассматриваться как типичный самоубийца во благо человечества. Вспомни все эти Гефсиманские страсти, просьбы к отцу небесному – "если возможно, да минует меня чаша сия". Сомневался человек. Вполне ведь мог бы тихо съебать и продолжить карьеру мессии в более безопасном месте, чем Иерусалимский гадюшник.
Коллега подложил себе салатиков, выпил очередную рюмку и глубокомысленно предположил:
- А анализируя психологически, может, кому-то нужно было стимулировать совсем не твое самоубийство, а этого Петренко? Подумай, какая классически красивая подстава!
- Ну что ж, - сказал Тропов, - буду надеяться, что это действительно так.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Алексей Славич: Вызов. Сборник рассказов.
15.09.06 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|