Писатель
Он писал стихи о море,
В море волны, ветер, чайки,
Шкипера, матросы, байки...
Он писал стихи о море.
О любви, моркови, крови,
О Танюше, Глаше, Вальке...
Он писал стихи о море.
В море волны, ветер, чайки.
***
Все растает, как лед моей радужки плачет на солнце.
Все отдастся себе, зажурчит, растворяя следы.
И в ледовой стене мы найдем потайное оконце,
Убежим из белья – две похожих составом воды.
Мы найдем себе лужу, чтобы там отдохнуть от пробежки,
Поразмыслить о небе, вглядеться в окрестный пейзаж.
Я прижмусь к тебе весь. Повселужно, неплоско, безбрежно,
И весь тающий свет ненадолго окажется наш.
Неспеша испаримся, растворяясь в синеющем ветре,
И ленивым вареником прыгнем в воздушный бульон.
Я похож на корабль, ну а ты – на богиню Деметру,
Тебе очень идет. И мечтательно дождик прольем.
Так и будем кружить – то водой, а то белой прохладой.
Молчаливо летать, предаваясь фантазии форм.
Мы вода. И достаточно. Большего нам и не надо.
Мы летаем от сих и до самых невидимых пор.
Понимаю
Выхожу на двор, поднимаю лица,
Понимаю, что, все ещё творится,
Отражаюсь в десятке грязных и чистых
Машин таких, что и дремлют быстро.
Пейзаж, кривея, уходит с нами,
Он ничем, как я, отродясь, не правил,
А, меняясь, плясал под тик календарный,
Иногда удачный, а чаще бездарный.
Пофамильный стук переклички стройной,
Или тихо и просто, редко спокойно.
Выходя, я вижу почти что тоже.
Вынимая себя из квартиры ножен,
И увидев, как, под восходом рыжеет,
Понимаю, что свет, постепенно ржавеет.
Не найдя ни лодок, ни ахеян, ни Трои,
Успокоив зов застоялой крови
Направляю стопы, и, в ритме тика,
Придавая себе выраженье лика,
Или, хотя бы приличного фото,
Наконец, понимаю, что я – это кто-то.
Летом
Там небо чернее ночи,
И ночь петуху не по клюву,
И тропок протяжный почерк
Выводит долго, но всюду.
Там ветер встречает деревья
Так редко, что встречи их страстны.
И трепет высоких растений
Велит облакам разгонятся.
Прогулки там длинны, как тени,
Что вечер кладет нам под ноги.
Мы рядом, они – параллельны,
От этого как-то спокойней.
Деревья, собаки, коровы –
Все знают друг друга и что ж?
Тут редко бывает новый,
И ты, нагулявшись, уйдешь.
***
Возвратишься, завершивши
дальний путь, закончив бег,
в дверь родную постучишься,
но кого-то дома нет.
Кто-то есть, но не услышал,
твой приход, твое новьё,
дом стоит. Никто не вышел.
Вроде тут твое жилье.
В доме что-то изменилось,
кто-то из дому ушел
и пока тебе бродилось,
дом хозяина нашёл.
Чаю нечего и чаять -
вновь поднимешь воротник,
и пойдешь в тумане таять,
дома нет, но ты привык.
Перевозка
Сверкая, лучатся, как умные мысли.
Сбиваются быстро снежинки в сугроб.
Здесь ветер не злобный, он просто резвится,
Он ими играет, видным стать что б.
Не видя снежинок, колесами крутит,
Машина, сверкая, к больнице спешит.
Больной, как снежинка, мотается в буре,
Он стал частью ветра, и сипло кричит.
И воет машина, сбивая снежинки,
Тоскливо и длинно, потом побыстрей.
И руки больного так цепки и липки,
Привязаны крепко и мертвых серей.
А ветер уносит, ломая соцветья,
Любимые части любимых костей.
Больной такой твердый, сверкает от света,
А игры у ветра все жестче и злей.
Соседи, соседки скомкались столкнувшись,
Уже не понять где рука, где нога.
Он хочет покоя, ему это нужно.
Но ветер большой, его воля крепка.
Летят, заостряясь, толпою, без строя,
Кричат что есть мочи, крутясь без стыда,
А всюду преграды: деревья, заборы.
И многих ссугробив белеет стена.
Машина пришла и сдала человека.
В приемный покой, где много людей.
Он быстро растаял от шума и света,
И выл до последнего ветра страшней.
Сон
Путешествия
***
Инерция бывает и в покое.
Так поезд, приоткрывшись на перроне,
Не отпускает что-то полевое -
Когда перед передним все пустое.
Обходчик простучал акупунктуру,
Бессонный расплескал напиток бурый.
Мы тронулись. Под стуки-перетаки
Поплыли неподвижные бараки,
Поплыли мимо кирпичи строений,
Асфальт перрона, дерево растений,
Бабули, сумки, их товар дешёвый,
И все быстрее проплывают сёла.
И только солнце, словно свая в речке,
Ушло в зенит по шею или плечи,
И душит квадратное окошко.
Зелёная елозит многоножка.
***
Только прямо, не оборачиваясь.
Или бульваром, иди дорогой,
Мимо ларьков, и прочих злачных мест,
Иди размеренно и гордо.
Бесцельно, с целью и на прогулке,
По переулкам или асфальту,
Гудрону, щебню, но почве грубой,
По коридорам, кухням и спальням.
Я, или кто-то еще, с кем встречались –
Аллерген вездесущий – пух, пыль и перхоть.
Лошадиная перхоть. Мы можем бегать,
Только прямо, не оборачиваясь.
***
Весна приходит раньше с каждым годом.
Григорий-папа сам стал астрономом,
Чтобы решить, как сделать календарь
Похожим на изменчивое время.
Чтобы весною был бы не февраль,
А, как положено, апрель. Наверно,
Лучше станет жить в подлунном,
Когда совпаст и дата и природа.
Григорий размышляет беспробудно,
Учёных астрономов ждёт прихода,
А за окном февраль, - весна.
И скоро дождь укроет вечный город,
И пахнет чем-то тёплым. Ото сна
Очнется небо, и прогонит холод.
И влажный ветер, в тихом баловстве,
Неясно что-то прошуршит в листве.
***
Он стоял у окна и смотрел. Тишину
украшало шуршанье и звон.
Это просто кровь – вроде как сон
умной части живого тела. Он
всё стоял и смотрел. Шуршало и пело.
Он стоял и смотрел. И взгляда длину
сам Эратосфен не смог бы измерить,
меридиан от рожденья до смерти -
тот же круг, если в это поверить.
Он, наверное, верил. И было лето.
Было лето. Был день. Пожалуй, восьмой,
скоро-скоро уже. Но, пока, все спокойно.
Он, пока что, стоит – новый и стройный.
Все будет. Потом. Побеги и войны...
Он, наверное, знает. Улыбается ртом.
Его чемодан на полке, пустой,
уже, как коньяк – рыжеват и крепок,
и планы его – подобие веток,
что точно сожгут. Но, пока что, лето,
и ветки зеленые молча цветут.
***
Владимир Жбанков: Дюжина.