Avgust Hiosskii: ГОСТИ.
После просмотра списка произведений, вошедших в этот сборник, я были сильно заинтригован. Человек, который пишет стихи, посвящённые (или обращённые к?) Мартину Хайдеггеру или Иммануилу Канту, вызывает мой живой интерес. Выбор такой таких тем не так уж удивителен, если учесть, что автор – доктор философских наук, но набраться окаянства таки вступить в диалог с такими фигурами дорогого стоит. Дальше – больше, в первом стихотворении «Гамлет» я обнаружил некую вариацию на известный текст Вильяма, нашего дорогого, Шекспира. Игры с классическими текстами – это тоже очень симпатичная и любопытная для меня тема.
Это – «о чём». Теперь – «как». Сами стихи местами довольно неровные и равные. Форма большинства для меня осталась непонятна. Читателю (то есть мне, например), периодически начинает казаться, что он уловил форму, ритм, размер, но следующая строка убеждает его в том, что он был не прав. Это не верлибр, так как я его понимаю – слишком много правильно ритмически выстроенных строк, но ритм этот слишком часто и непредсказуемо меняется, поэтому читать, в конечном итоге, оказывается тяжело. Я могу допустить, что такие сбивки сделаны нарочно, но смысла в них я особого я вних всё же не вижу. Разве что до некоторой степени за счёт своей непредсказуемости они вводят в некоторое подобие транса, но транс этот, в результате, затуманивает содержание, которое, замечу ещё раз, весьма интересно.
Интересно, кстати, что самое ровное и «правильное» в смысле формы стихотворение - «В седьмом месяце года стоит невыносимая жара» - при этом, на мой взгляд, чуть ли не наименее интересное по содержанию. И, в то же время, оно показывает, что Август вполне может работать с формой, быть аккуратным и достаточно чётким в этом отношении.
Мне бы хотелось видеть его новые тексты, столь же оригинальные и любопытные по содержанию, но лучше оформленные – это только улучшит их понимание и увеличит силу воздействия.
Пока же принимаем гостей (или сами отправляемся в гости?). Что-то они нам расскажут.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Алексей Корнеев
|
ГОСТИ
2006Нашествие бабочек |Хайдеггер |У Канта |Августин, епископ Гиппона |История Хласко (Марек Хласко, 1934+1969, писатель) |Набивка изнутри с Гюнтером Грассом |«В седьмом месяце года стоит невыносимая жара» |Убийство (музыкант) |Der Todesstachel*
Нашествие бабочек
Гамлет
Ты видела как ангелы гурьбой
На грех слетаются? Как бабочки
На тухлые смердящие арбузы - ты
Помнишь? Тогда еще детьми мы были...
Сеффлок променял два герцогства своих
На полосатые шары - и нам
Прислал на откуп - никто не ведал,
Что же с ними делать, такими круглыми -
Их побросали в ров из опасения, что
Свиньи сдохнут от такого явства.
И разлагались там они, кривляясь красными
Мозгами. На пятый день со стороны
Бронхольма, затмевая океан небесный
И с небом влажным смешивая солнце,
Цветное облако сошло на землю...
Переливаясь сотней красок оно скатилось
На Эльсинор мерцающим безудержным
Виденьем и поглотило замок -
Как будто стенам, башням, камням и
Могилам настала вдруг пора
Цветенья - и в свинцовом
Море и колючем ветре все полыхнуло
Варевом ужасным - так, если кто-то
Насыпал нам в глаза песку и заставлял
Смотреть на солнце... И люди
Прочь бежали, словно жало смерти
Вдруг выпустило небо и метило - куда б
Вонзить...
Офелия
Мой принц, вы моего отца убили...
Гамлет
...Они огромные. Размером с руку.
Я взял рапиру и принялся нанизывать...
Сквозь воздух загустевший я пронзал
Их хлипкую пониточную плоть...
Офелия
Вы моего отца пронзили - я...
Гамлет
...Должно быть так нанизывают
Души старатели небесных сфер
Одним огромным бесконечным шпилем.
Крысоловам этим сегодня фору дам...
Ты слышала ? У матери я был.
И там...
Офелия
Вы моего отца...
Гамлет
Роились там они - роились !
Впивались в руки мне огромными глазами,
И ядовитым черно-алым ногтем мой
Всасывали разум ! Ты!
Офелия
И ты...
Гамлет
Ты видишь ? Офелия, ты видишь - там !!
Офелия
Там... Мертвецы.
Гамлет
Нет! Мертвецами быть отцы сгодятся.
Там! У гобелена с красными глазами -
Видишь?.. Видишь!
Офелия
Бабочка...
Гамлет
Последняя, что уцелела.
Пронзить ее немыслимое дело.
Она как мысль - все время ускользает,
Бежать ее - она упрямо нагоняет.
Офелия
Бабочка... мертва.
Гамлет
Да, бабочка ... И, ставлю золотой, - живехонька! Хайдеггер
Один был нетороплив как гора, что стоит здесь
И будет стоять – но слишком поспешно ее горою назвать.
Он был необъятен как воздух, в котором она
Могла быть горою не названа.
Он был без начала и есть без конца, откуда
Земля придет и ушла;
Он был основанием где и когда -
Он был основаньем любого себя.
Он умер, родившись; родившись опять, он двинулся слово у смерти отнять.
Его не настигнуть – он только в пути. О, Ясперс несчастный, его не проси
Ответить тебе объясненьем того, как, словом сорвавшись, ворвется ничто.
Евреи, нацисты – он был там вчера – и если придется он будет вчера.
Он временем будет и словом его чудовище временем наделено.
Он жадный ребенок, играющий в кости, он швабский резец по слоновой кости.
Он Гитлера руки, Ван Гога башмак и Якова Бёме пыльный верстак.
О, Ханна, наверное ты не знала, когда “я здесь” ему написала,
Что эта печальная рыба твоя скользнула как капля в зазор бытия.
И выпала тонкой прозрачной слезой стилом Гёльдерина в сокрытый покой.
Он выстроил космос на месте горы. Он Бог безвоздушной пустой синевы.
Как Бог он печален, как Бог одинок, как Бог неразборчив, как Бог недалек.
И что ему люди, в то время когда его полюбила сама пустота. У Канта
Мы за столом. Он поднимает свой
Огромный белый как у Моби Дика лоб,
Его глаза как хвост чудовища вздымают
Тучи соленых, горьких брызг - и требуют
Пощады пониманья. Его остроконечный
Нос летит навстречу лбу смертельной пикой -
И тонкие насмешливые губы
Выпускают презрительную, грустную улыбку.
Неспеша подносит руки к хлебу,
Преломляет, и затухает тенью перелив
Лучей медлительных томящегося солнца
На идеально чистом, лучезарном
(как вяжущее терном несозревшим
постиженьи смысла) - столовом серебре.
Он наполняет взором бессонных утомленных
Глаз бокал наполовину, пригубляет и
Отвечает: “Я не знаю”, и улыбается
Затем неторопливо и легко. Спустя минуту
Добавляет: “Как провинциал провинциалу
Я вам открою тайну: вино в столицах хуже
Чем у нас. Хотя они кичатся модой и деньгами,
Мы фору им дадим в гастрономии. Не смейтесь.
Чем хуже вы едите - тем дряхлее ваши мысли.
Не спешите. Для тела легкого падение нестрашно.”
Мы за столом. Через неделю в Кёнигсберг
Придет апрель.
Послесловие.
Двести, или гораздо более чем двести лет спустя
Я встречаю
На самом рубеже его могилы молодую женщину -
Она
В глубоком трауре, как будто только что сошла
С ума из фильма Тарантино.
В ее руках цветок; она его роняет ... украдкой
С губ ее слетает слово - я напрягаю слух,
Но тщетно как всегда.
Исчезает. Неслышна и легка. Августин, епископ Гиппона
Его вера выморозила огнем его душу, отчего та сделалась ледяной.
Он ударил изо всех сил, как пловец бьет воду, чтобы выплыть на сушу,
И она распалась на тысячу искр под его рукой.
В глазах застрявшие угли ветер раздул
И пламя заурчало как в улье тысячи разбуженных пчел,
И откуда-то сверху в невесомость между кострами
Спустилось Имя одно. Тут он вздрогнул. Поднялся. И в город вошел.
И, столкнувшись в воротах, не ответив на приветствие человека с одной рукой,
Он увидел, как вспыхнули горы, и обнажился берег морской.
Это было в Остии. Бедствия обходили тогда его стороной.
И погода стояла светлая. Рядом мать была. И совсем молодой прибой. История Хласко (Марек Хласко, 1934+1969, писатель)
Суббота начинается в пятницу.
Из Эйлата ушел людоед-солнце.
Немногие сабры еще живы.
В Соломоновых копиях жажда соли.
Проходит женщина. И ее ноги
Оставляют на каменном полу слезы.
Но мужчина видит их еще долго.
Каждому свой ад – найдется один
Всегда страшнее другого.
Он прожил сто стран насквозь разом.
И нигде не умирал слишком скоро.
В мышеловке мыши не страшна кошка…
Много кем он был – и мало ли
Кем еще не был. Жизни столько,
Что такие различия недорого стоят.
И слова его как время –
Некрасивы, пусты и нещадны.
Он хотел умереть в Эйлате.
Но умер совсем в другом месте.
И все отвернулись. Даже Он. Набивка изнутри с Гюнтером Грассом
Преследует Висла…
Германии плен – немецкая сука
Третьего рейха в наследство оставила
Детям безмен – плотина, что
Лейка, вода в решете – и взвесить
Ее удивительно трудно – когда бы
Не пугало – аист в гнезде не выглядел
Так привлекательно нудно – так он и
Выглядел – черный кобель, стоячие уши
И длинный хвостище – и угнана –
Щведы, гуситы, СС – из округа
Данциг вся птичия пища – и он
Улетает, махая хвостом, с протезом
Жестяной стучащей водицы
И Оскар – мамашей, а Тула – отцом
Их славное детище по свету рыщет.
И чувствует, как под тряпичневой гущей
Гений набивки проснулся и сучит,
Лапками птиче-собачими мучит
Кости и лица больных и гнилых,
Слишком отважных и заводных –
Мучит и сучит в тряпочной гуще,
Рвет и кусает, клюет и плюет
И выбирает, не отдает,
И из коричневой дали небес
Живых созывает – и гонит под пресс.
И создает, сомневаясь в себе, чучело
Мира в поисках пищи – и манит
Его не заклятая даль, не темная
Совесть, ни на кладбище…
А только одна громодробная сталь,
Курение трубки, течение Вислы… «В седьмом месяце года стоит невыносимая жара»
Сей-Сёнагон вальяжный плеск
В словах и строках тихой дремы –
Там Отонаси ловит блеск
Послеобеденной истомы…
Под белым дубом белых чар
Листа бумаги не отринуть –
Обворожительный нектар
Хэйанской кисти перекинут
Через Небесную реку…
Моста Дремоты наказанье
Пленяет женскую тоску
И вызывает на признанье
Что утонченно хороша
Накидка белая в лиловом,
Что летней ночью светлячка
Позвать хрустальным нежным словом
На побережье Моросёэ…
В волнах зеркальных след дракона…
Пылают губы… горячо
В шелках тэйанских у балкона
Вдыхать медовый желтый цвет…
И ожидать его объятий…
Шум водопада – вот ответ –
Дзуйхицу жаркое заклятье.
Отонаси (яп.) – Водопад Забвенья
Моросёэ (яп.) – Берег Встреч после разлуки Убийство (музыкант)
На листопад ложатся звуки скрипки.
Нынче утром она проснулась поздно.
Вся скорчившись лежала - три рыбки,
Матиса копия, точна, и спутать можно...
Задохнулась вдруг. Кто там играет?
Минутный сон - и снова обретает
Она покой.
Отбросив одеяло, поднялась с постели.
Осторожно. На деревянном столике заколка...
Треножник... Похож на римский жертвенник – смотрели
С резной столешницы два глаза на нее; и колкий
Этот взор ей руку бередил.
Поморщилась. Стакан воды покорно напоил
Стоящие на подоконнике левкои.
Зачем я здесь? Осиновый листок,
Заложена страница. Вчера читала
Дикенса – три строчки. Он весь продрог
В ее руках. И дочери письмо писала...
Достала зеркало. Груди коснулась...
И вспомнила, и все перевернулась,
И рыбки красные, и чей-то вздох...
Гребнем деревянным расчесала волосы,
И сладко потянулась, заламывая руки...
И вдруг расплакалась – и полосы
На простыне разглаживала долго; потом, сгибая в дуги
Двенадцать прутиков ольхи, сплела корзину.
Рассыпала; и уложила у камина.
Зачем он их принес?
Рассеянно мурлыкая, накинула халат.
Прошла по комнатам, дотрагиваясь до вещей,
Не узнавая их – и этот маскарад
Наскучил ей; на лицах многих дней
Одни и те же маски – и нет спасения от них,
Как не укрыться от других –
Пусть не похожих, но не нужных.
Заварила чай. Сквозь ситечко чаинки
Проникли в чашку, закружились...
Сдув со стола какие-то былинки,
Она припомнила, что ей сегодня снились
Нелепые безмерные поля, густая зелень
И его объятья, и сладкая заманчивая лень,
Плетенье света из колец кольчужных?!
Внизу заколотили в дверь.
Иль это сердца звук – настырный, учащенный?.. Der Todesstachel*
Море, мерцающее глазами и
Любопытные чайки; берег
Усеянный сосен костями,
Старые, темные свайки.
Облако сонное в небе пасется –
Тучное, глупое, древнее...
Солнце по небу лениво плетется –
Желтое, сочное, хлебное...
Что-то случилось – гневом и прахом –
Мир раскололся на острые нити,
Страхом исполнилась, медленным страхом
Роза нелепых, жгучих событий... –
... – Над головою вылилось море –
И серебрится чешуйчатым взором.
Линия моря линией горя
И упирается горизонтом...
…В голову – мимо! – а под ногами
Солнце застыло в кромешном провале –
Носится небо – и облаками
Тощие чресла кусает, ласкает!
Мертвые люди – кожею в кости –
Не умирают, не воскресают,
Холодом моют, жалостью косят,
Жаркою полостью души терзают.
И не умрут – на пари променяют –
С Господом в гневе шутки негожи –
Душу на тело, кости на кожу,
И позабудут, и не узнают...
Пережевал, исковеркал – и сплюнул.
Сладкие губы извергнули мясо.
Сердце на тело – склеил и дунул.
Чудища скудные ветхого часа.
Словом Апостола, мудростью Жала,
Изгнаны Адом, брошены Раем –
Теплыми станут – этого мало –
Остро и косно с квадратного краю.
______________________________________________________________________
*- Жало смерти (нем.).
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Avgust Hiosskii: ГОСТИ. Сборник стихов.
10.08.06 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|