***
Вероятно, это можно считать везением. Ты просыпаешься: пора идти.
Мысленно ты уже снаружи - вонять перегаром, провожать ее к десяти.
Потирая щетину, полоская рот "Колгейтом" и невероятным чаем,
Ты вываливаешься из подъезда в просвет между отупением и отчаянием.
И там уже ерзают машины и снуют эти микрокосмы, хлопая дверцами,
И пэтэушные мадонны плавно ступают вслед за катящимися младенцами.
Вероятно, это можно считать дурью, в частности, потому, что это
Сродни облитому водкой Достоевскому и заляпанному селедкой Эко:
Они у тебя за плечами, слева и справа, в карманах чехла с гитарой,
И почему-то кажется, что если сейчас тебе будет сделан "кровавый
орел", то есть со спины вывернут ребра, то в твоей опустевшей таре
Найдется только облако дыма и плохо отмывающийся запах гари.
Вероятно, это нормально. Просто ни с того ни с сего ты понимаешь, о чем ты,
И какая святость и какая ***ня все эти гости, звонки, пьянки, ночевки,
Насколько все это стоит и не стоит тех кадров, когда ты не знаешь, кто ты -
Когда в кругу незнакомой алкашни ты верно берешь свою высшую ноту,
Или когда, не понимая ни долгой дороги, ни жжения в обгорелой шее,
Видишь сильный и слаженный взмах серой цапли, взлетающей из камышей.
***
Мы сидели, вроде обнявшись, но совершенно забыв друг о друге.
Потом я вяло упал на спину, раскидав по асфальту руки.
По плечи покрытый разводами тины из ивацевичского болота,
Я думал, что клево поймать машину и клево строить из себя донкихота.
Что надо было подольше полазить по стенам того горелого замка,
Что в пустом костеле ты выглядела как постоянная прихожанка,
Что, блин, офигенное тебе спасибо за то, что ты еще с первой ночи
Тоже сделала вид, будто тоже не хочешь.
И это не называется никак, и не рифмуется, только откликается болью,
Когда гравий из-под талого битума перестает колоть босые мозоли,
И когда ты храпишь, а мне не спится, даже после такой прогулки,
И я слушаю беседу пьяного с небом в утыканном яблонями переулке.
С яблонями там был вообще аврал, нажрался вперед года на два,
А в декоративном гнезде стояли фанерные аисты, и ни одна падла
Не стопится третий час, и хотя я не помню, зачем я об этом начал -
Не было ничего, и ничего ничего ничего не значит.
***
А утром ты выходишь на балкон, переступая забывшиеся тела,
Бледный "stand-by" на горизонте вспыхивает, и вот рассвет,
Который ты смотришь, неудобно устроившись на крышке стола,
Фальшиво похрипывая по кругу запекшийся на губах куплет.
Регулярно состригаемая память отрастает, сплетается в кнут,
Вдоль хребта подгоняющий врать в аккордах, но петь быстрей,
Обгоняя заполошную дробь вырождающихся - мельчающих - секунд,
Чтобы успеть (неважно, что именно), пока ритмичный гул батарей
Наступающей яростной смерти, развернувшейся во весь горизонт,
Стягивается струнной удавкой, вдавливает кадык в гортань.
Слышишь, повторяю, это клонит в старость и смерть, а не в сон,
Встань и иди. Куда угодно. Для начала хотя бы просто встань.
И, натыкаясь на ворочающееся, сонное, во весь голос спеши,
Плеская ржавым из крана в лицо, не умещаясь в проем двери,
Пробиваясь между верещащих утренним матом автомашин,
Спеши, отскребай жвачку с подошв. Обязательно что-нибудь говори.
Это позволяет не открывать глаза широко, не испытывать боль -
боль страха смерти, которая, как кто-то писал, есть
Б О Г .
***
Обломанный кайф срастается крайне редко.
Больно? Скушай конфетку, детка, выпей таблетку.
От чего она? Да ни от чего, просто так.
Да не глотай же ты всю пачку, мудак,
Не нарывайся на промывание желудка в знак протеста.
Теперь не модно считать такую истерику честной.
Тихо, тепло, темно, лежи, закукливайся бинтами,
рано тебе еще драться, допустим, с ментами,
бессмысленно вообще с кем-то за что-то драться.
Лучше возьми кусунгобу(1).
Убей в себе государство.
Хотя харакири - не лучший способ аборта,
Я обещаю, детка, ты будешь звучать гордо,
Ты вырежешь пустоту, как сердечко в картонной фигурке,
Ты сможешь на ней летать, что бы они понимали, придурки,
Татуировка на духе "НИЧТО НЕ ИДЕТ ПО ПЛАНУ" -
Имхо, не большая плата за вход в нирвану.
(1) Кусунгобу - особый нож для харакири.
***