Борис Дозорцев: Рассказы.
Главный герой Бориса Дозорцева, именуемый "я", демонстрирует подлинную внутреннюю гармонию класса "люкс": он ездит по Израилю на машине, подбирая шлюх-шантажисток и мастерски оставляя их на обочине без удовлетворения требований, водит в скучные яффские рестораны французских туристок-служащих компании Майкрософт, тщательно выверяет свои поползновения в области сексуальных связей и отстраненно судит на тему личного счастья, являющегося частью корпоративной собственности.
Главный герой банален и уверен в себе, он хорошо понимает, какие действия должен совершить, если у него в автомобиле оказалась потенциальная террористка (устами "я" в одной короткой фразе вскрывается вся прогнившая система исламской теократии: "Ты провела несколько часов в молле, делая покупки и получая удовольствие от глазеющих на тебя мужчин? А теперь возвращаешься к себе в деревню, где не принято ходить с полуобнаженной грудью?" Скажите честно, в реальной жизни вы бы задали такой вопрос незнакомке, будь она хоть мусульманка, хоть иудейка?), он осуждает Эсти за эскапизм, который она может себе позволить из средств своего банковского счета, но никто из читателей не догадывается, чем же так отличается от нее сам Борис... Эсти предстает нам маленькой пчелкой, улыбающейся, с блаженно сомкнутыми глазами, фантазирующей на тему "Я люблю Израиль", ненадолго покинувшей свою соту, жестоко подлинный смысл своего существования. У нее нет другого выхода, говорит нам Борис между попытками затащить ее в постель и недоумением, почему ей интересней в салоне машины.
Поводя итоги, скажу, что мне понравилась эта гармония внутри Бориса, эта слаженность механизмов его внутренней сущности, которую он выразил в двух рассказах. Чутье и чувство реальности. Почему это нужно было делать в машине, если в двадцати метрах удобная постель? Почему возникает побуждение высадить девушку на полдороги, если "я прежде с таким не сталкивался. Никогда не видел, чтобы женщина так себя вела"? Из одной картины, заключенной в свои рамки, Борис наблюдает жизнь на других картинах-пленницах. И завидует тому, что у кого-то есть Израиль, а у кого-то, кто живет в нем, его нету. Тут я его прекрасно понимаю. Хотя куда больше я понимаю его Эсти.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Кэндис Ясперс
|
Рассказы
2007Дождь |Эсти соблюдает субботу
Дождь
Во всем виноват дождь. Он стоял за лобовым стеклом машины сплошной стеной, а у Мири не было даже зонтика. Глядя на ее согнувшуюся фигурку возле автобусной остановки, я почувствовал озноб. И нажал на педаль тормоза.
Я почти никогда не беру голосующих на дороге. За последние десять лет я подвез не более десяти человек. Троих солдат, пожилую женщину, студента ешивы и нескольких девушек. Когда я останавливался перед стоящими на шоссе солдатом или старушкой, в голове появлялись понятия «долг», «совесть», «ты тоже был/будешь таким». Религиозный студент связывался с «богоугодным» поступком. В случаях с девушками все это тоже как бы присутствовало. Но главным был элемент романтического ожидания. Я знал, что мои шансы на приключение невелики. Ведь даже если я и флиртовал со своими пассажирками, то делал это очень нежно. Большинство из них действительно всего лишь хотели, чтобы их подвезли. А однажды, простившись с попутчицей, я решил, что она была у меня последней. В тот раз я остановился возле большого молла на севере. На девушке была футболка с очень глубоким вырезом. Поэтому я посмотрел на ее лицо только после того, как она села ко мне в машину. С сильным арабским акцентом девушка сказала, что доедет со мной до перекрестка Мегидо. Это было в 2003 году. Террористические акты совершались в стране каждую неделю. Вырез на футболке стал хорош лишь тем, что позволял судить об отсутствии бомбы под одеждой. На объемной сумке, которую девушка бросила на заднее сиденье, выреза не было. Я чувствовал себя неважно. Молча жал на газ и бросал бесполезные взгляды в зеркало на сумку. Девушка принимала расходившиеся от меня нехорошие вибрации и осторожно пыталась разрядить атмосферу. «Откуда ты?», «Где учишься?», «Часто ли бываешь на севере?» и так далее. Я хрипло выдавливал односложные ответы. На прямом участке трассы, уже километрах в 10 от перекрестка Мегидо, я вдруг услышал щелчок. Девушка отстегнула ремень безопасности. Она смотрела прямо перед собой, спокойно и отрешенно. Я опустил правую руку с руля. Девушка повернулась ко мне:
- Я могу переодеться?
Я тупо кивнул. Тема близости любви и смерти раскрывалась у меня в мозгу диковатым вопросом:
- Она хочет раздеться или взорваться?
Девушка взяла свою сумку с заднего сидения, поставила на колени, расстегнула молнию. Я лихорадочно соображал, в какую часть ее головы лучше бить. Девушка вынула свитер, закрыла сумку, снова бросила ее на заднее сиденье. Ни то и ни другое. Мешковатый свитер спрятал вырез на футболке, шею и голые руки.
- Ты мусульманка? – спросил я.
- Да.
- Ты провела несколько часов в молле, делая покупки и получая удовольствие от глазеющих на тебя мужчин? А теперь возвращаешься к себе в деревню, где не принято ходить с полуобнаженной грудью?
- Вроде того.
Девушка посмотрела на меня и улыбнулась:
- Останови мне за светофором.
Она вышла из машины, забрала сумку, поблагодарила меня и пошла по тропинке в сторону деревни.
После этого случая я решил, что больше никого подвозить не буду. Если бы дождь не был таким сильным, я бы никогда не остановился возле автобусной остановки и не приоткрыл бы окно.
– Тель-Авив! - крикнул я сквозь шум ливня. Мири села в машину,
захлопнула дверь. – Большое спасибо, - сказала она.
Хрипловатый голос Мири мне не понравился. Показался слишком вульгарным. Я скосил взгляд. Джинсы, темный свитер, промокшая ветровка. Лица Мири было не видно из-за длинных волос. Несколько минут мы ехали молча. Затем Мири приступила к допросу.
– Как тебя зовут?
Я назвался.
- Мири, - представилась Мири.
- И где же ты живешь?
- В Тель-Авиве.
- Ага. А сколько тебе лет?
Разговаривать совершенно не хотелось. Хотелось, чтобы Мири заткнулась и оставила меня наедине с моими мыслями. Я включил радио. Вместо музыки в машину полилась реклама. Диктор настойчиво предлагал мне побывать на дне открытых дверей в Инженерно-Технологическом Колледже.
- А кем ты работаешь?
Я понял, что диалога не избежать.
- Инженером-технологом. А ты?
- Секретаршей.
- Понятно. Ты из Хайфы?
Мири сделала неопределенный жест.
Я притормозил, заметив полицейскую машину у поворота на Атлит, проехал мимо нее и снова увеличил скорость.
Мири положила левую руку мне на плечо.
- Тебе не мешает?
Внешне я никак на это не отреагировал. Рука на плече возбуждала и отталкивала одновременно. Конфликт заставил тело напрячься.
- Тебе не мешает моя рука? – снова спросила Мири.
Я молчал. Я был настолько растерян, что никак не мог решить, обнимает ли меня Мири, или просто ей так удобнее сидеть.
- Да нет, пожалуй, не мешает, - сказал я, наконец.
Через пару минут пальцы Мири стали нежно теребить мне волосы на затылке. Вопрос о невинности действий моей пассажирки отпал.
Мы проехали Зихрон. Теперь дождь барабанил тише. Мозг нашел себе удобное положение между сопротивлением ситуации и желанием ее продолжить и остановился. Мыслей не было. Мири гладила меня по волосам. Я выключил дворники. Мири убрала руку с плеча и опустила ее мне на колено. Я снова напрягся. Рука отправилась вверх по моей ноге и остановилась там, где и следовало ожидать. Ситуация была ужасно неправильной. Я прежде с таким не сталкивался. Никогда не видел, чтобы женщина так себя вела. Здесь был какой-то подвох. Я решил, что пора принимать меры. Мири тоже так решила. Она расстегнула на мне джинсы и засунула туда руку. Мое тело реагировало на Мири, как на любую другую женщину. Оно было согласно. Разум соглашаться с телом не желал. Некоторое время между ними шла борьба. Потом инстинкт самосохранения одержал верх. Я сжал запястье женщины и вытащил ее руку из своих штанов.
- Я думаю, что на этом нам лучше остановиться, - сказал я.
- Почему? – удивилась Мири. – Ты женат?
- Нет.
- Ты не любишь секс?
- Почему значения не имеет. Я просто не хочу.
- Тебе когда-нибудь делали минет на скорости 120 км/ч?
- Нет.
- Хочешь попробовать?
- Нет, спасибо.
Мири разочарованно отвернулась.
Мы снова ехали в тишине. У дождя закончился перерыв, и он принялся колотить в стекло с прежней силой. Через четверть часа Мири вдруг сказала:
- Ладно, не хочешь, не надо. Cтранно, конечно, но у тебя, видно, свои причины… Твое право не хотеть.
Я промолчал.
- Только вот… из-за тебя я проехала то место, куда хотела попасть, и теперь мне придется ехать на такси. Ты должен оплатить мне дорогу.
- Из-за меня? – я не смог сдержать смешок. – Я же тебе сказал, что еду в Тель-Авив.
- Я должна была выйти раньше. Ты обязан оплатить мне дорогу, - твердо сказала Мири.
Я почувствовал, как от злости у меня задергалась щека.
– И сколько тебе нужно на дорогу? – тихо спросил я.
- 300 шекелей.
Даже если бы она пожелала вернуться обратно в Хайфу, такси ей бы стоило 200. Мы проезжали Герцлию.
Больше всего мне хотелось затормозить на месте и выкинуть Мири из машины. Я этого не сделал. Может быть, потому, что обещал довезти ее до Тель-Авива, а может, потому что вокруг были только дождь и темное шоссе. Но, как только мы въехали в город, я остановился возле автобусной остановки.
- Всего доброго, Мири, - сказал я.
Мири не двинулась с места.
- 300 шекелей.
- Мири, я тебе ничего не должен. До свидания.
- 300 шекелей.
- Мири, ты хочешь, чтобы я тебя силой вытащил из машины?
- Попробуй, - сказала Мири. – Я тут же звоню в полицию и заявляю, что ты пытался меня изнасиловать.
Мири знала, что делает. Сердце сползло в живот, и там неприятно запульсировало.
- Мири, зачем ты со мной так? Я же подобрал тебя мокрую до нитки, взял к себе в машину, довез до Тель-Авива. Мири, имей совесть, ступай своей дорогой.
- 300 шекелей.
- Мири, у меня нет с собой денег.
- Тогда пойди и вытащи из каспомата.
- У меня в банке минус. Я не могу снять наличные.
- Тогда я вызываю полицию.
Злость пересилила страх и выплеснулась наружу. Я надавил на газ, с сумасшедшей скоростью помчался по ночным улицам, скрипя шинами на поворотах.
- Куда ты едешь?
- В Ришон, Мири. Мы едем в Ришон, - сказал я бесцветным голосом маньяка из фильма ужасов.
- Зачем ты едешь в Ришон?
- У меня друзья в Ришоне, Мири. Хорошие друзья. Они дадут нам денег, Мири. Много денег.
Мири, видимо, фильмов ужасов не смотрела. Она сразу схватилась рукой за ключ зажигания.
- Если ты не остановишься, я вытащу ключ прямо на ходу. А к попытке изнасилования прибавится попытка похищения. Знаешь, сколько за это дают?
Я затормозил напротив въезда в молл «Рамат-Авив».
- Выйди из моей машины, - снова сказал я.
- И не подумаю. Пока не отдашь мне деньги.
- У меня нет денег, я тебе уже говорил.
- Тогда я звоню в полицию.
Я смотрел на расплывчатое пятно уличного фонаря и молчал.
- Ну, подумай сам: сейчас приедет полиция, тебя арестуют, отвезут в участок, будут допрашивать. Тебе это нужно?
Мне это было абсолютно не нужно. Нет дня, чтобы в наших газетах не писали про очередное изнасилование, случай сексуального домогательства или развратных действий.
«…Неожиданно водитель такой-то свернул с дороги
в лес, набросился на свою жертву и зверски…» Увидеть свое имя в колонке криминальной хроники мне хотелось меньше всего на свете.
- Мири, у меня правда, нет денег.
- Дело твое. Я вызываю наряд. И про попытку похищения я тоже заявлю. Полицию совершенно не будет волновать, что ты им расскажешь. Как ты думаешь, кому они поверят, тебе или мне?
Если бы Мири не сказала последнюю фразу, мне, наверное, пришлось бы расстаться с тремя сотнями и прибавить к коллекции душевных травм еще одну. Но эта фраза застряла где-то между ушей и повторилась там эхом несколько раз: «Как ты думаешь, кому они поверят, тебе или мне? Тебе или мне? Тебе или мне?» Я посмотрел на потрепанное судьбой лицо Мири и ее глаза наркоманки и понял, что из всех сказанных ею слов, только последние должны иметь для меня значение. Мири своего промаха не заметила.
Газетные заголовки перед моими глазами пожелтели и рассыпались. Я вытащил из кармана телефон, набрал номер.
- Куда это ты звонишь?
- В полицию, Мири. Ты подала мне отличную идею.
Трубку сняла женщина-полицейский:
- Полиция.
Я представился, назвал номер удостоверения личности.
- Слушаю, – раздраженно сказала трубка.
- Я привез в Тель-Авив попутчицу из Хайфы. Теперь она требует с меня деньги и угрожает заявить, что я пытался ее изнасиловать, если я этих денег ей не дам. Мы находимся в моей машине на улице Эйнштейна напротив…
- Шлюха, что ли? – рявкнула полицейский.
- Понятия не имею. Если она и шлюха, то в качестве таковой я ее не брал. Я согласился подвезти женщину, мокнущую под…
- Дайте ее сюда, - снова перебила меня полицейская.
Я передал Мири телефон.
- Добрый вечер, госпожа, - проворковала Мири, растягивая слова, - меня зовут Мири.
Я успокоился. Жертва изнасилования так начинать беседу с полицией не будет.
- Немедленно убирайся из его машины, дрянь! – дежурная завопила так, что мне было все слышно даже на расстоянии.
- Но, госпожа, я договорилась с клиентом о цене, а он теперь не желает платить, разве можно так работать?
- Ты меня слышала? – продолжала надрываться трубка, – немедленно убирайся из машины, иначе я лично приеду и упеку тебя в обезьянник до воскресенья! Ты все поняла?
Мири попыталась еще немного протестовать, потом нажала отбой и передала мне телефон.
- Дай мне хоть сколько-нибудь, - взмолилась она.
- Ни гроша, - сказал я.
Грязно ругаясь, Мири открыла дверь и вышла из машины. Я смотрел, как спина женщины удаляется вниз по улице, пока ее не растворил дождь. Потом тронул машину с места, нагнал ее, дважды просигналил. Мири обернулась и подошла к машине. Я немного приоткрыл окно, просунул в щель бумажку в 50 шекелей. Мири выхватила деньги у меня из рук. Я закрыл окно и быстро поехал прочь.
Было далеко за полночь. Город спал. Мокрый асфальт блестел в свете фонарей. Я спрашивал себя, зачем дал Мири деньги. Из жалости? Но ведь она не собиралась меня жалеть. Из-за чувства вины? Едва ли я был в чем-то виноват. Во всем виноват дождь. Хотя сейчас я ему был очень рад. За ночь он вымоет улицы, и я проснусь в чистое утро, пахнущее морем. Я сделал радио погромче. «… и другие специальности в Инженерно-Технологическом Колледже. Специальные стипендии для демобилизованных! Принимаются любые кредитные карточки…» Я выключил звук. Перед глазами мелькнули лица моих одноклассников по колледжу. Затем лица ребят, с которыми я учился на каких-то курсах. Меня клонило в сон, поэтому я никак не мог вспомнить, что это были за курсы. Затем я вдруг подумал, что за урок, который преподнесла мне Мири, заплатил совсем недорого. Всего 50 шекелей.
© автор - Борис Дозорцев
17.07.06
Тель-Авив Эсти соблюдает субботу
Эсти сняла меня на лестнице. Я открывал дверь в свою квартиру, а она спускалась с третьего этажа. Она профессионально улыбнулась и поздоровалась со мной по-английски. Акцент Эсти позволял с уверенностью отнести ее к сто тысячной армии французских туристов, наводнивших этим августом Тель-Авив. Я спросил, хорошо ли она проводит здесь время. Она ответила, что чудесно. Я сказал, что только что разговаривал на улице с парижанином по имени Филипп. Он жаловался на непомерно раздутые цены, которыми встречает французского туриста наш город. Эсти сказала, что уже сама это поняла. Она чертыхнулась и подняла упавшую помаду. Отвернулась от меня к зеркалу на стене и подвела губы. Затем помахала мне рукой и побежала вниз по лестнице. Я вошел в дом, налил себе кофе и уселся перед компьютером. Этажом выше, в квартире с выходом на крышу, живет пара. Израильтянин и его подруга-француженка. Вчера я видел, как к ним на этаж поднималась большая французская семья с чемоданами. Эсти, видимо, была частью этой семьи. Часам к восьми вечера я решил, что работать больше не хочется. Словно подтверждая правильность моего решения, раздался стук в дверь. Я открыл. На пороге стояла Эсти. – А мы пьем вино на крыше, - сообщила она. - Приходи.
Я поднялся на крышу. Большая французская семья сидела за столом. Чемоданов было не видно. Хозяев квартиры тоже не было. Зато был студент Йони с моего этажа. И Эсти. Эсти поманила меня к себе. Я сел рядом. Эсти представила меня компании. Вокруг все быстро заговорили. Полная девица напротив что-то спросила Эсти, показывая на меня пальцем.
– Кристин спрашивает, где остальные ребята, - перевела мне Эсти.
– Я вообще-то один живу, - сказал я. - Это Йони делит квартиру с несколькими другими студентами. Наверное, ты меня с кем-то перепутала.
- Нет, - ответила Эсти, - ты именно тот человек, которого я хотела увидеть.
Я успокоился. Теперь я мог, наконец, ее рассмотреть. Эсти была маленькой, стройной, с черными волосами и глазами. С улыбкой-путешественницей на смуглом лице. Мой тип. Я спросил Эсти куда делись мои соседи – израильтянин и его подруга-француженка – и какое она имеет к ним отношение. Эсти рассказала, что мои соседи улетели на месяц в Индию, а квартиру сдали на это время семье туристов, окупив поездку и квартплату за полгода. Сама Эсти приехала в Тель-Авив всего на неделю, живет у своей тети в Герцлии, а сюда зашла навестить свою подругу Кристин.
– Кристин моя парижская подруга, - говорила Эсти, - понимаешь? Мама Кристин сняла эту квартиру на месяц, выложив 3.600 Euros. Ты бы тоже мог сдать свою квартиру...
Еще Эсти рассказала мне, что работает в Microsoft-France, в отделе по связям с прессой. Там ее научили красиво улыбаться и бегло говорить на английском. Эсти часто бывает в Америке. Ей очень нравится Лос-Анжелес. Она никак не может решить, где бы ей хотелось больше жить – у себя в Париже или в Лос-Анжелесе. А две недели назад она была в Нью-Йорке. Он ей не так понравился. Слишком большой и много всякой ерунды.
– Мы подходим к бару, а оттуда на улицу выскакивает полуголая девица и начинает трясти на нас своими сиськами, - Эсти возмущенно пожимает плечами. Меня эта информация немного раздражает, но в целом радует.
– А сиськи-то хоть хорошие были? – спрашиваю я.
– Хорошие для тебя, это большие, да? - улыбается Эсти.
Полная Кристина отвлекается от разговора с Йони и с интересом слушает нас. У Кристины все очень большое.
– Необязательно, - говорю я.
- Правильно, - радуется Эсти. - Главное не размер, а... пропорции.
Эсти выпрямляется на своем стуле, выпячивая грудь. Грудь у нее очень маленькая. Я спрашиваю Эсти, когда она уезжает. Она говорит, что во вторник. Значит, у нас всего 5 дней. Еще стакан вина и я предложу ей спуститься ко мне.
– Ты знаешь улицу Вайцман? – спрашивает Эсти. - Через час мы идем туда в гости к одной семье.
– Знаю, - говорю, - это не очень далеко.
Я допиваю вино. В гости так в гости.
– Пойдем завтра ужинать в японский ресторан? – предлагаю я.
– С удовольствием, - отвечает Эсти.
На следующий вечер я приехал за Эсти к дому ее тети. Эсти впорхнула в машину, похвалила мое чувство ориентации на местности. Я сказал, что она чудесно выглядит. Она похвалила мою машину. Я сказал, что мне очень нравится запах ее духов. Мы решили, что не пойдем в японский ресторан, а посидим в баре. Оказалось, что Эсти любит пиво. Она выпила полтора литра. Я - втрое меньше. Эсти много говорила. Упражнялась в своем профессиональном английском. А я думал, насколько, при всех видимых различиях, ее парижская жизнь напоминает тель-авивскую. Работа в hi-tech, спортзал 3 раза в неделю, курс кабаллы по четвергам. Эсти нравится тай-бокс. Только от него часто бывают синяки на руках и ногах. Эсти закатывает рукав до ключицы, показывая, где именно остаются синяки. Как у многих моих знакомых тель-авивских женщин, у Эсти есть «свой» рав. Эсти учится быть духовной, жить осознанно и творчески. Ей очень нравятся люди. Она специально сняла себе дом на площади Пигаль.
– Знаешь, настоящая старинная крепость, с башенками и узкими окошками. 1200 Euros в месяц. А вокруг живет всякий сброд – нищие, проститутки, наркоманы. Множество арабов и черных. Но это мне и нравится. Я чувствую, что прикасаюсь к настоящей жизни. Раньше я была неуверенной в себе. А сегодня могу подойти к лежащему в луже бродяге и улыбнуться ему. Как равному. Мы же все люди на этой Земле!
Я незаметно зевнул. Было уже довольно поздно. Мы решили не допивать все имеющееся в баре пиво и попросили счет. Сели в машину. Я медленно повернулся к Эсти, провел рукой по ее волосам. Эсти искоса поглядела на меня. Я обнял ее и попытался притянуть к себе. Под тонкой материей напряглись крепкие мышцы. - Сейчас ударит ребром ладони по горлу, - подумал я. Не ударила. Просто закрылась в своей башенке с узкими окнами. А я, вроде, не бродяга из лужи на площади Пигаль.
- Все нормально, - сказал я и выехал со стоянки.
– Мне хочется еще где-нибудь посидеть, - попросила Эсти.
Я не знал правил ее игры, но решил, что ничего не теряю. Мы отправились в Неве-Цедек. Было 2 часа ночи, последние посетители Нана-бара тихо дремали за столиками в саду.
– Какое милое место, - восхитилась Эсти. - Очень напоминает Лос-Анжелес.
Она заказала пол-литра пива.
- Это типично израильское поведение - набрасываться на женщину, которую знаешь всего пару часов? - открыла Эсти новую главу.
- Не скажу за всех, но для меня это типично, - признался я.
Мы принялись полемизировать на тему отношений мужчины и женщины в современном обществе. В 4 утра попросили счет, и я отвез Эсти домой.
- Мне было очень славно с тобой, - сказал я на прощание. – Спасибо за все, что было... и за все, чего не было.
- Мне с тобой тоже очень понравилось, - улыбнулась Эсти. - Завтрашний вечер я проведу дома, так как соблюдаю субботу, а на исходе субботы буду рада увидеть тебя снова.
Чтобы не заснуть на обратном пути, я думал о нашей полемике. Из всего сказанного Эсти, я нашел особенно ценными два замечания. О том, что женщина должна активно использовать seduction games, и что секс должен быть частью «существенных» отношений. В первом, как нетрудно заметить, у Эсти слова не расходились с делом. Со вторым было сложнее – как доказать ей существенность наших отношений за четыре оставшихся дня?
Утром я решил, что ничего никому доказывать не буду. И звонить тоже не буду. День прошел в пятничной суете. За четверть часа до наступления субботы зазвонил телефон.
– Ты не забыл, что мы встречаемся завтра вечером? – Эсти улыбалась из трубки. – Шабат шалом.
Почти весь субботний день я провалялся в постели с книгой вместо подушки. Вечером принял душ и поехал в Герцлию. Эсти вышла из дома своей тети в легком светлом платье. Стуча каблуками по асфальту, она шла ко мне под музыку, раздававшуюся из радио в машине. Я, не раздумывая, поехал в свой район и припарковался возле дома. Мы зашли в ближайший бар на углу и заказали пиво. Я полностью предоставил Эсти контролировать ситуацию. Говорил только на общефилософские темы или о работе. Шутил, иногда позволял себе тонкий, лишенный сексуального подтекста комплимент. Эсти восхищалась страной вообще и Тель-Авивом в частности. - Знаешь, в последний раз я была здесь 6 лет назад. Как быстро у вас все меняется. Какой приветливый и динамичный город! Я часто думаю об Израиле и спрашиваю себя, могла ли бы здесь жить. В такие минуты, как сейчас, мне кажется, что да.
Через два литра пива Эсти наклонилась и поцеловала меня. Барменша смотрела на нас из-за стойки и понимающе улыбалась. Мы вышли и направились к моему дому. Напротив входа Эсти прижалась ко мне и снова поцеловала. Мы простояли несколько минут, обнявшись, и я спросил, не будет ли лучше, если мы все-таки войдем в дом. Эсти сказала, что хочет оставить это на завтра. Я поглядел на часы:
– Тогда, наверное, я отвезу тебя домой. Эсти промолчала. Мы сели в машину. Но никуда не поехали. Мы провели в моей машине, припаркованной возле дома, около четырех часов. Я старался не думать о соседях, которые могли пройти мимо. Мешала только сигнализация
в машине – каждые двадцать минут она начинала тихонько пищать, требуя внимания. Мне приходилось решать, какая из рук менее занята в настоящую минуту, и набирать ею код на пульте. Эсти горячо шептала слова любви на всех известных ей языках. Ее сексуальность не знала ограничений, кроме тех, что предопределялись скромными размерами машины.
– Ты можешь делать все, что захочешь... - говорила Эсти, подставляя свою задницу свету уличного фонаря.
А я так и не мог понять, почему всем этим нельзя заниматься в двадцати метрах отсюда, у меня в постели. В шесть часов утра мы открыли окна и закурили. Всю дорогу до Герцлии Эсти держала меня за руку. Крепко обняла и поцеловала на прощание.
В тот день срочной работы не было, и я позволил себе проспать до обеда. Проснулся и сразу подумал об Эсти. С трудом дождался вечера и отправился за ней. Эсти показалась в дверях на пять минут позже, чем мы договорились. Она шла к моей машине в полной тишине. Радио было выключено. Мы поцеловались, я посмотрел Эсти в глаза и понял, что потерял ее.
– Ты уже вернулась в Париж? – спросил я.
Эсти утвердительно кивнула.
– Я хочу в свой предпоследний день в Израиле поужинать в кошерном ресторане, - сказала она.
Удовлетворить ее желание в Тель-Авиве оказалось не так просто. В Яффо мы поднялись по лестнице с золочеными перилами на второй этаж старинного дома и попали в зал с множеством накрытых столиков. Два или три из них были заняты пожилыми людьми, остальные пустовали. Откуда-то с потолка струились духота и музыка похоронного типа. Официант сунул нам меню жестом капрала, выдающего оружие. Мы ретировались вниз на улицу. Мне стало обидно за город, и я сделал еще несколько попыток найти подходящее место. Везде нас ждала похожая картина. Настроение вконец испортилось. Отчаявшись найти кошерную кухню, мы сели за столиком первого приглянувшегося нам ресторана на улице Ротшильд.
– Смотри сколько здесь религиозных людей и французских туристов, - заметила Эсти.
Ресторан оказался кошерным. Нам принесли курицу с рисом и бутылку красного вина. Ужин был сносным, но поезд нашей любви неудержимо катился под откос.
– Здесь и понятия не имеют, что значит сервис, - сердито говорила Эсти в спину официантке.
Затем переводила взгляд на одну из самых красивых улиц нашего города и качала головой.
– Все вокруг такое неухоженное... Да в Израиле просто негде развернуться! В Лос-Анжелесе, например, очень красиво, в Нью-Йорке много молодежи и там можно быстро сделать деньги. В Париже я все знаю, мне в нем удобно. А здесь...
Вежливость не позволяет мне сказать, что никто ее сюда не приглашал. Я даже соглашаюсь посидеть с ней в очередном баре. Там три музыканта играют джаз. Это очень хорошо, можно молчать и делать вид, что слушаешь музыку. Мне становится холодно. Я гляжу на Эсти. Кажется, источником холода является именно она. Ее глаза открыты, но она не здесь. Она в космосе. В открытом ледяном пространстве. Я знаю, что этой ночью мы не будем близки. Это знание создает источник холода и во мне.
– Можно я закажу еще пива? – спрашивает Эсти, -
это же мой последний вечер в Тель-Авиве.
– Конечно, - говорю я и думаю: как некстати вклинился в наше знакомство канун субботы! Мы пропустили целые ночь и день, которые можно было потратить на любовь. Что поделаешь, многие евреи Европы ревностно соблюдают традиции, даже не будучи религиозными в полном смысле слова.
– Это оттого, что в Израиле ты еврей, даже если вообще ничего не соблюдаешь, - скажет мне мой сосед из квартиры с выходом на крышу, когда вернется из Индии. - В Йом Кипур никто не работает, магазины закрыты и на дорогах нет ни одной машины. Хочешь или нет, ты тоже соблюдаешь Йом Кипур в той или иной степени. А в Европе…
Я не смогу с ним не согласиться. Но пока я об этом не знаю. Пока я смотрю на Эсти, пускающую дым в потолок тель-авивского бара, и думаю. Сегодня Эсти работает в огромной фирме-монстре. За ежедневно приносимые в жертву монстру 15 часов своей жизни Эсти получает достаточное количество денег, чтобы 1 час провести в спортзале (монстр любит здоровых), 2 часа просидеть за пивом и оставшиеся 6 проспать в удобной кроватке в доме-крепости на площади Пигаль. Монстр дунет, и Эсти летит в Лос-Анжелес, Нью-Йорк или Сингапур. И везде ее ждут 15 часов работы, ресторан и свежая постель. Одна моя знакомая сформулировала это так: «Для чего же еще мы живем, если не работать, а в оставшееся от работы время наслаждаться маленькими радостями жизни?»
Маленькие радости жизни. Ни на что больше времени у Эсти не остается. У Эсти нет семьи.
У Эсти нет ребенка. Нет даже постоянного друга. Есть временные партнеры или короткие увлечения. Сейчас, например, у нее была недельная фантазия на тему «Я люблю Израиль - землю моего народа». Эсти сняла меня на лестнице, когда я открывал дверь своей квартиры, и сделала частью этой фантазии.
Один знакомый рассказывал мне, как у него на работе, в крупной компании high-tech, однажды утром на стол 50 служащим положили письма об увольнении. Администрация распорядилась закрыть все окна и балконы на верхних этажах, а рядом со зданием дежурили 3 амбуланса.
А что, если Эсти, не дай Б-г, попадет под сокращение штатов? Что у нее останется? Признает ли ее черную кредитную карточку кассовый аппарат отеля в Амстердаме? Я смотрю на Эсти, качающую головой в такт музыке, и вдруг думаю, что суббота, это единственное, что у нее есть своего. Такого, что никто и никогда не сможет у нее отнять. Куда бы не занес ее переменчивый ветер, Эсти придет домой в пятницу вечером, выключит мобильный телефон и компьютер, зажжет свечи, произнесет слова молитвы. И на целые сутки обретет настоящие свободу и покой.
Наше время кончилось. Фантазия исчезла, моя машина превратилась в тыкву, а обетованная земля в душный приморский город с обшарпанными стенами домов. Эсти захотела поехать в Герцлию на такси. Я сказал ей не говорить глупостей и отвез ее сам. Я даже позвонил ей перед самым отлетом и пожелал счастливого пути. Неделю спустя она прислала мне e-mail. Я ответил. Она прислала еще один e-mail. Я не ответил, не знаю почему. Наверное, нужно ей написать. Только зачем?
Я давно научился прощаться с женщинами. Они приходят в мою жизнь, осторожно постучав в дверь, выпивают пару десятков литров пива или кофе, произносят сотню тысяч слов, спят несколько недель в моей постели. Потом так же тихо уходят, а если нет, то я им деликатно об этом напоминаю.
Я вспоминаю Эсти, съежившуюся от нашего общего холода в тель-авивском баре, и чувствую, что немного завидую ей.
Эсти соблюдает субботу.
24.10.2005
Тель-Авив
© автор - Борис Дозорцев
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Борис Дозорцев: Рассказы. Сборник рассказов.
Мы снова видим Израиль на этих страницах: яркий ночной Тель-Авив и серые дожди Средиземного моря, попутчиц-террористок и краткие романы. Но смысл не в том...
02.09.07 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|