СКАЗКА О ПРИНЦЕ
Все принцы подохли
на горе принцесс.
Ну, сам я не лох ли?
Включился в процесс.
Дарю им подарки,
приятен, не зол,
на свалке монархий
творя произвол.
Твержу им, что, кстати,
я очень крутой,
чтоб после в кровати
вершить «Домострой».
Ты нежность и ласку
неужто ждала?
Прости, это сказка.
Такие дела.
ЕЩЁ ВСТРЕТИМСЯ
Мы встретимся, наверное
под нашим зябким солнцем:
ты будешь королевною,
а я — простым торговцем.
Завален снежной кашею,
я буду гнить на рынке,
а ты придёшь с папашею
купить себе ботинки.
И будет даже нравиться
предчувствие кошмара,
но гордая красавица
не выберет товара
и вдруг шепнёт невесело:
«Была я в детстве злая…» —
а я тебя, естественно,
и вовсе не узнаю.
КОГДА ИГРАЕШЬ БЛЮЗ
Стоишь и ждёшь. Подводят нервы,
а эта песня будет первой,
и даже, может, в первый раз…
Берёшь аккорд, вступает бас,
и следом — пианино, скрипка —
вполне приличная попытка!
Глядишь сквозь освещенье в зал
и ищешь чьи-нибудь глаза.
Неплохо, можно ехать дальше.
Скрипач обходится без фальши,
забыв о нотах в третий раз:
«Забей, Алёха, это джаз!»,
басист глядит немного грустно
но людям музыка по вкусу,
и аплодирует народ —
короче, всё. Концерт идёт!
Когда играешь блюз, так странно,
что в этой грусти иностранной
любой почувствует своё…
но, девочка, моё житьё
тебе навряд ли очень близко.
Да будь ты десять раз артистка,
всё это — просто блюз, и в нём
мы лишь сейчас с тобой живём…
Ну, вот и всё. Опять программа
закончилась довольно рано,
уже разобран аппарат,
и ты в компании ребят
стоишь и пьёшь спокойно пиво,
со старшеклассницей красивой
ведёшь учтивый разговор
и с понтом куришь «Беломор».
В концерт тебе всегда пятнадцать,
ты так влюблён, что расставаться —
как преступление. «Эй, там!
Давай пойдём к моим друзьям?».
«С Серёге с Юлькой? Близко, знаю —
три остановки на трамвае!
Марин, пойдём?» — «Алёш, пойдём,
а маме — что-нибудь соврём!».
Хозяева, конечно, рады —
а вам не так уж много надо:
бутылки ставятся на стол,
в углу поётся рок-н-ролл,
и ты, уже немного пьяный,
закроешься с подругой в ванной,
чтоб с самой лучшей из принцесс
продолжить творческий процесс.
На кухне пьют плохую водку
твои друзья. Вдруг слышишь чётко
сквозь гомон их, что ты — звезда.
По ветке едут поезда
и заглушают эту глупость…
Ну вот, у Юльки дочь проснулась;
ты подпираешь дверь плечом
и, вроде, словно ни при чём.
Дочь уложили. Снова песни —
приятно быть почаще вместе…
С рассветом едешь по делам —
Кузьминкам, Люберцам, Филям,
кипит рабочая неделя,
и снова нервы на пределе,
пока не заиграешь блюз…
Тогда, конечно, сбросишь груз,
но будет поздно. Мир без края —
уже девчонка ждёт другая,
концерт, и снова стоит жить!
Похоже, эти миражи
вполне любви и смерти стоят…
Бери же то или другое,
иль сразу всё. Неси свой крест:
ты будешь счастлив тем, что есть!
* * *
Изучать сравнительные шансы
редкого в природе консонанса
было б и полезней и милей,
коль не плыли б весело и вольно
каждый день, по всем радиоволнам
тени затонувших кораблей!
Утром встал — и что-то беспокоит:
всё, что есть в сознании живое,
в землю зарывается, как крот;
жизни переменчивой реалии
слишком сильно суживают талию —
денег нет, а дел невпроворот.
Как ни дерзок человечий разум,
ничего он не получит сразу —
конкурентов нынче пруд пруди.
Так глядишь, ещё чуть-чуть — и старость,
сколько бы уже там ни осталось,
лучшее, конечно, позади…
ПРИБЫТИЕ ГОСУДАРЯ РОССИЙСКОГО ПЕТРА ВЕЛИКОГО В МОСКВУ
Государевы псы обратились в слух -
на карете новой скрипела ось.
Нёсся шёпот между бояр и слуг:
"Это царь приехал!..". Нечастый гость,
он смотрел на город (так смотрят в зал):
город пух в распутицу, словно труп,
заунывный звон на обедню звал,
не сходила горечь с горячих губ...
Государю мнилось, что мерзь и мразь
можно смыть лишь кровью (скорей, скорей!)...
Потому, вероятно, любая власть
так гордится подвигами царей.
МОСКВА, ДЕТСТВО, 1938
Накуренный воздух...
Давай, давай!..
Ах, как же непросто
спешит трамвай!
Рассказики детские,
буквари -
немыслимо сердце
болит внутри!
Конечная катит
под колесо,
и очень некстати
горит лицо,
стекает мазутом
с дороги тьма...
Московское утро.
Тюрьма.
Зима.
СТАЛИН
Сталин не умер!
Я сам его видел:
профиль грузинский,
сухая рука...
Словно в гимназии
строгий учитель
взявший
с поличным
ученика!
Словно водой
окатили холодной
то ли из шланга,
то ли с небес...
Было иль не было -
как вам угодно? -
съезда двадцатого
КПСС?
Было иль не было
восьмидесятых,
вилами писанных
на воде?
Может, и ныне
гниют в казематах
тайные узники
НКВД?
Как же надеждам страны -
и не сбыться?
Может быть, каждый -
в душе всё же враг?
...Но не ответил
дряхлый убийца,
тенью бесплотной
скользнув
во мрак.
БАХЫТ КЕНЖЕЕВ
Бахыт Кенжеев, добрый человек,
живёт в Канаде (долгих ему лет).
Он часто пишет сочные стихи -
ведь как не плакать, если вдруг зима...
Бахыт Кенжеев выйдет за порог.
По небу вновь летит аэроплан,
в заливе тяжко плещутся киты,
и солнце, как на ниточке, встаёт.
Приходит май, благоухают сны,
спокойно всё в игрушечной траве,
лишь где-то там, где ландыши цветут,
сочатся эхом новые слова...
Возможно, это слишком странный сад,
и все детали сразу не видны -
Бахыт Кенжеев расправляет хвост
и улетает с птицами на юг.
РЫБЬЕ СЧАСТЬЕ
Счастье рыбы — просто слушать воду
и ласкать холодными губами
море, просто пить свою свободу,
проплывая между островами
по солёным векторам течений.
Всем она подружка, всем сестрица…
Рыба не боится приключений,
даже смерти рыба не боится.
Может быть, безмолвны рыбьи души,
но когда придёт черёд страданий —
рыбья тень возносится на сушу,
утонув в воздушном океане.
ДО СВИДАНИЯ
Когда молчишь и веришь, что вечны
под небом золотым добро и зло,
и вот уже прилежно сочтены
псалмы Его по первое число,
очищен Дух, оскудевает плоть,
и светят новым смыслом образа -
пусть поцелует ласковый Господь
твои полуприкрытые глаза.
ЛЕТО НА ОБИ
«В столице Сибири полдень…».
Мой мозг ни на что не годен —
жара, не щадя, калечит
случайные части речи.
В воде умирает рыба,
и, следуя рек изгибам,
плывут, не касаясь суши,
варёные рыбьи души.
О НЕСОСТОЯВШЕМСЯ ОТЪЕЗДЕ
Ты замолчала, словно что-то
узнала страшное. Суббота
катилась к горизонту дня,
а птицы — разновидность бестий —
ещё не пели свои песни
и беспокоили меня.
Как память всех твоих касаний,
остатки зимних расписаний
подверглись пересмотру. Нет
причин для стресса и тревоги,
но было слишком по дороге
пойти и обменять билет.
Катились спальные вагоны
куда-то на восток. Невольно
гадал, откуда и куда —
и по весне вскрывались реки,
отдавшись воле человека
без зимних тряпок и стыда.
* * *
Мне кажется, мы все ушли на дно
всем страхам и надеждам вопреки
и тихо шьём литое полотно
священной чудодейственной реки,
чей светел путь и бесконечен век
в кочующих мирах полутеней,
и как ни близок к небу человек,
она течёт. А мы — всего лишь в ней.
ХУДОЖНИК ПИШЕТ КАТРИНУ
Художник пишет картину —
художник пишет Катрину,
Катрина такая красавица,
что позирование — срывается.
Двое ложатся в углу мастерской
и целый вечер без устали
склоняют в пространстве своё естество —
не красота, не искусство ли?
Красок дневных без смысла не трать,
нравоучитель-солнце,
холщовые простыни — словно тетрадь
учёта ночных эмоций.
…К утру картина готова,
Катрина с кастрюлей плова
сидит на полу неглиже,
как будто бы дома уже.
Художник лежит на кровати —
задумавшись в результате
о том, что за краем холста
его ойкумена пуста…
* * *
Над домом были звёзды с грозами,
и часто, вечерами поздними,
летели искорки над крышами,
но их паденья мы не слышали.
НЕБЕСНАЯ АРМАДА
По каналу на небо плывут корабли…
Мы знамёна достали, венков наплели
и припомнили даже торжественный гимн,
что по случаям пели другим.
Равнодушное время жалеет канал:
кто своё не отплавал, своё отпахал,
и печальная ночь, хоть рубила сплеча,
но до срока хранила причал.
Нет ни снасти, ни паруса — только лишь шанс
стать небесной армадой единственный раз,
и, поймав, словно чудо, волшебную прыть
пересечь горизонт — и поплыть!..
Лишь пока тебя манит бездомная даль,
ты не дерево, ты — одинокий корабль,
и сквозь пепел обрядов на кончик ножа,
только-только родившись и еле дыша
осторожно ступает душа…
ДЕРЕВНЯ
Слушай, сегодня так душно и нервно —
может, поедем сегодня в деревню?
Купим говядины, зелени, пива,
и в электричке неторопливо
будем трястись по окраинам области,
чтобы вкушать наши дачные вольности,
песенки петь — может, кто отзовётся? —
и провожать предзакатное солнце…
Утром разбудит падение ложки…
«Милый, проснулся?» — «Проснулся немножко» —
«Слышишь, как озеро осенью дышит?».
У подоконника сядем поближе,
осень — не осень, тридцатое августа…
«Знаешь, свари-ка мне кофе, пожалуйста».
Землю туман, как простынка накроет,
нам принеся напоследок покоя.
ИНЫЕ
Иные города совсем не так плохи,
иные города отбрасывают тени
от старых мудрых лип… и пишутся стихи
о том, что не забыть и не вернуть на время.
Нет слякоти и луж, и улицы чисты,
провинциален мир покоя и уюта,
и даже облака — наивны и просты —
не заслоняют звёзд, мигающих кому-то.
Событий календарь на каждый новый день
давно припас свои приятные сюрпризы:
Вы видите — весна? Закончился апрель,
и пьяный хор собак — не кода, но реприза…
а значит, нам пора. Мы выйдем за порог
и медленно шагнём в тот мир, где часто сами
искали путь домой и жгли свой брачный срок
в ночных автошоссе с другими городами…
* * *
Предчувствий море, не сплю ночами,
листаю книгу — но снизу шорох,
и кто-то снова гремит ключами,
и мыши тихо скребутся в норах,
и телевизор с евротарелкой
твердит о жажде рублей и риска…
Снимаю тапок, стучу по стенке —
соседи тут же врубают диско.
Возможно, время кого-то лечит,
но точно знаю, не нас, родная:
в подлунном мире волнений меньше,
но эта малость нас доконает.
К утру всё будет немного тише,
и в зверях снизу проснутся люди…
Вот так до смерти — контора пишет,
Улита едет. Когда-то будет.
Алексей Караковский: Безнаказанность вдохновения.