РАЗНЫЕ ЛЮДИ
Стало как-то тихо и тревожно одному. Только что к нам в купе вошли наглые люди, вошли, не дожидаясь ответа на стук в дверь. Расстреляли глазами в упор меня и моего попутчика. Представились, попросили наши документы, а потом объявили попутчику:
- Вы задержаны. Пройдемте с нами.
Он повернулся ко мне, когда был уже с вещами в дверях, и сказал:
- Счастливо.
Это было сказано радостно и, в то же время, с оттенком грусти, как говорят при расставании давние друзья.
- Счастливо, - сказал я, когда остался уже один. Один на один со своими мыслями. Этот парень не был мне другом, тем более давним. Но почти часовой разговор с ним я запомнил на всю жизнь.
Да-а. Что не говорите, а жизнь умеет подносить сюрпризы. Жизнь и смерть. Плюс и минус. Родился человек, и на одного стало больше, умер – на одного стало меньше. От плюса к минусу, как на электрической схеме, хотя на самом деле электроны движутся к положительному полюсу. Люди, как электроны, стремятся к жизни, а приходиться умирать, освобождая место другим. Ведь ясно, что количество мест на Земле ограничено?..
Как же напутаны бывают схемы! Один не вовремя погибнет, а другому уж и пора, а он все живет. Живет да живет, и пьет кровушку, подлец. Где истина? Кто руководит миром?
Я не хотел знать того, о чем люди только догадываются. Но слова и поведение странного попутчика заставили меня, именно заставили, вздрогнуть и выслушать его рассказ.
Направление поезда: Псков-Москва. В купе кроме нас никого. Около получаса ехали молча. Он смотрел в окно, я читал книгу и, перелистывая страницы, поглядывал наверх. Там, на второй полке, стояла огромная сумка. Если поезд резко остановится, этот груз может рухнуть вниз. Как раз после первой неприятной остановки в Карамышево я подумал о других.
- Извините, - начал я разговор, - но эта сумка на второй полке…
- Да хрен с ней, с этой сумкой! – закричал попутчик, повернувшись ко мне. По лицу текли ручьем слезы. Его затрясло.
Я замолк. Оцепенение сковало мой язык. Парень стащил сумку на пол, достал из нее дрожащими руками бутылку водки «Славянские ключи» - самой дешевой, которую выпускает Псков-алко – и, лихорадочно открутив пробку, стал глотать прямо из горла. Пил, как воду хлебал. Но не зря она самая дешевая – все-таки поморщился. Очнулся. Уставился на меня и обожженным голосом сказал:
- Вы…извините, - он даже немного улыбнулся.
Я вежливо улыбнулся в ответ.
- Ничего страшного. Спасибо, что убрали оттуда сумку.
- Выпить хотите?
Я на мгновение задумался. Мне не хотелось пить эту водку, но другая мысль подгоняла: надо как-то найти компромисс. Вдруг ты откажешься, а он опять в припадок. Я взял протянутую бутылку, налил в пластмассовый стаканчик. Выпил залпом без закуски. Стерпел. Мы тоже из храбрых.
- Могу я вам чем-то помочь?
Он пожал плечами. Заметно, что телосложение у него было складное; приятной внешности брюнет лет двадцати восьми. Женщинам, наверно, нравится. Да и одет он был, как на праздник: отпаренные брюки, пиджак, белая рубашка, малиновый галстук – ему очень к лицу. И все это особенно бросалось в глаза при его настроении. Противоречие видное.
- Не знаю, как вы можете мне помочь. Плохо мне. Отца родного убил.
- В смысле?
- В смысле утопил, - грубо сказал парень и с презрением выпил еще, продолжая оставаться трезвым, - а теперь, вот, бегу куда-то, - всмотрелся в меня испытывающим взглядом, ожидая реакции.
У меня на лбу появилась куча морщин от поднятых бровей. Я словно переспросил его, но только молча: «Как это?».
- А вот так, - угадал он мои мысли. – Жили-были и приплыли. Я убийца. Хм…повезло вам нынче с попутчиком. Простой провинциальный парниша. Девушка есть, работа. – И тут его понесло; видно, что накопилось у человека. – Нормально, в принципе, живу. А душа не на месте. Душно, мерзко. Уж много больно пьяни вокруг! Понимаешь? Я вот тоже, бывало, в запой уйду, ну, на неделю или поменьше. Ни денег, ни здоровья в результате. Ладно сам, а то ведь другим жизнь травлю перегаром…нервы порчу. Сначала думаешь, кому какое дело как я свои деньги трачу, как живу? Но с другой-то стороны ты начинаешь мешать! Все знают про алкоголизм, там, и деградацию, и ты знаешь, но не понимаешь…не понимаешь, что подходит время, и ты в категории людей, которые опасны для окружающих. Что там у пьяного в голове? Ему скажешь слово, он бесится и других бесит. Вот и присматриваются соседи к тебе: «Скоро зарплата, а значит и белая горячка с перезвоном». Настроение заранее уже портится. Вот вам и стресс. Я уже не говорю про родных пропащих…
Он замолчал. Печальный, страдающий, за сутки, наверно, повзрослевший на годы. Достал из сумки папку, вытащил лист бумаги и протянул мне:
- Это копия. Прочитайте. Пойду курить, - буркнул, выпил с горла и вышел из купе.
Ну и ну. Надо сказать, если все правда, то держится он все-таки молодцом. Бросает, конечно, парня в крайность, но в себя приходит быстро. И, главное, что делать мне? Как реагировать? Несмотря на разные варианты моих дальнейших действий, я оставался на месте, как под гипнозом. У него такой взгляд! Зрачки большие, почти не мигает – человек из другого мира; человек, переступивший черту, а может он сумасшедший?
Я посмотрел на копию и прошептал: «Иисус Христос». Это было письмо к нашему президенту. Не часто держишь в руках письмо с текстом для президента. Имелась и гербовая кремлевская печать. Я видел такую на поздравительных открытках.
«Здравствуйте, уважаемый Владимир Владимирович Путин! Может быть письмо не дойдет до Вас лично. Но кто-нибудь из Вашего окружения все равно прочтет эти строки, и, я уверен, информирует Вас.
Трудно, конечно, контролировать людей на широком пространстве страны. Еще труднее убедить всех в том, как надо жить.
Вот, что я Вам скажу: невозможно убедить всех в том, как надо жить! Кто-то всегда против по разным причинам: из принципа, из глупости, по незнанию или продался…Да Вы это все хорошо представляете. Подумаем, что делать? – Вспомнить. Вспомнить Родиона Романовича Раскольникова из Достоевского. Вспомнить и выбрать меньшее из зол. Возьмите предрассудки в кулак и об камень. Вы человек, и у Вас могут быть предрассудки. Я долго думал, верно ли я сам рассуждаю. Вот мои мысли. Пришло время полоть сорняки. Начиная с девяностых годов двадцатого века и до сих пор, они выросли так, что не видно культурных растений, не видно правды, а она есть.
Есть здравомыслящие люди, которые хотят заработать денег, чтобы покушать, накормить детей и немного развлечься. Дайте им возможность заработать. Если нет, они найдут способы сами, без Вашего контроля.
Есть морально бракованные на генетическом уровне. Общая черта таких людей – получать удовольствие. Они получают это удовольствие от процесса: украсть, продать, убить, обмануть, отобрать. Им не дано задуматься об ответственности. И не надо искать виноватых, почему они такие, бесполезно. Хуже будет. Нам с Вами даже не выгодно говорить о них вслух: их невежество против нашей правды. Надо таких людей или дрессировать как животных (собак, попугаев, змей, обезьян, слонов), если получится, или, что самое верное, отлавливать и уничтожать.
Представьте себе город. Множество расклеенных бумаг на дверях магазинов, на столбах, местах для объявлений…и сказано в этих бумагах вот что:
СМЕРТЬ АЛКОГОЛИКАМ
А через некоторое время по плану «А». Что скажете? Подействует на воображение, а?
Подействует, когда трупы появятся!..»
Дальше я читать не стал. Все мне стало ясно. И еще мне стало жутко. Ощущение, словно в тебя прицелились, а ты ни в чем не виноват. И бежать некуда.
В купе вошел попутчик. Пытаясь выглядеть уверенным, полутвердым шагом прошел к своему месту и прилег, положив руку на стол, а ногу на лежак. На пиджаке виднелись пепельные пятнышки, словно это были пятна крови, не заметил во время курения. Он гладил рукой поверхность стола. Дыхание какое-то притаенное, взгляд долгий, в одну точку; казалось, его мысли далеко от купе, в котором мы с ним ехали сейчас. Не меняя своего положения, он четко спросил, немного вспугнув меня:
- Прочитали?
- Гм…прочитал.
- И…что? – спросил он осторожно, стараясь не выдавать своих чувств. А ведь ему очень не терпелось услышать что-нибудь от меня. Я, видимо, был первым человеком в мире, которому он открыл свою тайну. Взглянув на письмо к президенту, я спросил:
- И вам ответили на письмо? – Мне стало вдруг как-то все равно, что он скажет, что там дальше произошло. И чего это я вникаю в его проблемы? Пусть сам разбирается. Единственное, почему мне не стоило игнорировать присутствие этого человека рядом, состояло в том, что он убийца. И то, если верить.
- Я долго ждал ответ. Два месяца ждал. – Он повернулся ко мне. Глаза блестят, вокруг головы странное плавление воздуха, как во время жаркого дня мы видим над асфальтом. Его волнение перешло ко мне. – Потом стал расклеивать эти листовки по городу; ближе к ночи расклеивал при свете фонарей; так, если что, можно спрятаться в темноте. Бывает, приду домой, а батя пьяный. Вонища стоит, и сам за столом сидит в объедках, с чертями говорит. Да что там говорит – чушь несет. Мать от него подальше держится, ударить может. И всегда такая злость берет тебя. Ты стараешься как лучше, а рядом, в семье родной, предатель живет. Падла такая. Нигде не работает. Что схалтурит, пропьет сразу. Он трезвый бывает, когда денег нет. Так, б…ть, и тут подвох! Друзья нальют, и закусает…Закусает!…уже думает, чтоб такого продать, из дома тайком унести, чтобы еще выпить. Я по себе знаю, что кусает страшно, как ломка, только послабее. Получается, что только вред от такого человека. Вред и материальный, и моральный. - Парень взял бутылку и сделал два глубоких глотка водки. – Во, видишь, и меня научил…Так вот, думаю, раз задумал такое дело, родине помочь, то надо начинать с себя. Решить сначала проблемы внутрисемейные, а потом и внешние. Подробностей не рассказываю, а закончилось тем, что плыву я на лодке к середине озера. В лодке пьяный батя шевелится, что-то сказать пытается. А я ему: «Тьфу, на тебя, сссука! Не будешь больше заразу разносить, тварь такая-а-а!» Гребу веслами и сам себя поддерживаю словечками разными. Выпил, конечно, для храбрости. – Он заговорил тише, голос стал плачевным, надсадным. - Бросил весла, и сразу к нему. Поднимаю за рубаху – тяжело, неудобно. С камнем ведь…сначала ноги через борт свесил. Потом взял под мышки и…туда…сбросил. Камень его быстро вниз потянул, а он и не понял…- рассказ оборвался. Парень накрыл ладонями поверхность стола, словно на казнь выложил, и смотрит на руки свои. – Сижу один я в этой лодке…на середине озера и плачу. Так мне его жалко стало, и его, и себя. Ну, не могу, не могу удержаться. Смотрю в воду и ненавижу эту воду. Подпрыгиваю и ногами вперед, как будто растоптать хочу эту воду. Ныряю с головой, голова зашипела. Очухался. Забрался опять в лодку, за весла схватился, потому что надо было что-то делать рукам моим грешным. - Он тяжело вздохнул. - Приплыл домой, а дома уже сосед караулит, мол, куда отца подевал. «Я, - говорит, - все видел». И вспомнился мне разговор недавний: «Сосед вон этот, - говорит мне батя, - сорвался, запил…а с чего он? Вчера меня под…вал, а сам вон…
- Потому что алкоголики, - сказал я, - один начнет, другой подхватит. Не удержаться. Как представишь кураж во время процесса, жжение водки на языке, так и слюнки текут. Выпить, закусить, прибалдеть – разговор веселее, анекдоты, потом случаи из жизни, и куда повернет: «за нас, мужиков» или «все козлы». Алкоголики. Живем рядом, а когда рядом, заражаешься». Вспомнил и как врежу этому соседу в челюсть, свалил сразу. Ногами еще пару раз добавил.
Захожу домой. Матери нет. По гостям как ушла часа два назад, чтобы с этим не связываться, так до сих пор. Ну, и хорошо, думаю. Быстрее соберусь.
Бросаю в сумку самое необходимое на первое время, одеваю вот этот самый костюм, - тут он увидел следы от пепла и, отряхивая, закончил, - паспорт в карман, деньги и…с глаз долой, из сердца вон.
Мне показалось, что ему стало легче. Высказался. Исповедался первому встречному. Снова взял себя в руки.
- А как же мать? Девушка?
- Ради здорового общества, реального будущего России, я готов. Я теперь вот точно знаю, что готов страдать и жертвовать интересами семьи. Я им напишу. Успокою как- нибудь.
Мы замолчали. Только железный стук колес. За окном стемнело. Поезд мчал нас в Москву. Меня на конференцию, а его - не знаю.
Поезд остановился. Вторая станция от Пскова – Порхов. Где-то рядом курорт Хилово, его еще называют «бальнеогрязевой курорт». Что такое «бальнео», я так еще и не спросил у кого-нибудь.
В дверь постучали, открыли. На пороге появился мужчина в джинсах, темной рубашке и с очень горбатым носом.
- Лейтенант Коробай. Федеральная служба безопасности, - показал удостоверение и попросил наши документы. Позади него появились еще двое. Посмотрев документы, они забрали моего попутчика с собой, на выход с вещами.
Я прилип к окну. Двое шли соответственно с двух сторон от задержанного, а горбоносый лейтенант впереди, вел эту группу, наверно, к машине рядом с вокзалом.
Неожиданно, по крайней мере, для меня, мой бывший попутчик сделал шаг назад и сильно крутанулся на месте, залепив одному из рядом идущих своей огромной сумкой так, что тот налетел на лейтенанта. Бросив эту сумку под ноги третьему, кинулся в другую сторону. Скорость была олимпийской. Очень быстро они все скрылись из вида моего окна. Скрылись на пороге ночи. Только сумка продолжала не давать мне покоя, лежала теперь без присмотра хозяина. Что будет дальше с этим молодым парнем лет двадцати восьми, прилично одетого, не глупого? С парнем, которого, похоже, до глубины души волновало будущее России.
БОГ ИЛИ ДЬЯВОЛ
Группа туристов вошла в старинный, но, как и раньше, действующий храм. Все грешные уже знали, что женщинам на голову положено платки, а мужчинам – с непокрытой головой. Еще в автобусе, во время душной поездки, разные вопросы о действиях человека в храме были решены. Никто не хотел потом признавать, что мало понимает в этом деле. Хорошо забытом старом деле.
Новая эра христианства наступала на Руси. Видимо, зло перешагнуло свою границу, и добро запротестовало.
- У тебя мелочь есть? - спросил молодой человек, наверно, у своей жены.
- Да, сейчас.
Она уже держала в руках кошелек. Вытянула несколько монет и отдала ему. Он бросил их в ящик для пожертвований в пользу монастыря. Взяли свечи и пошли за остальными к иконам.
Кто-то разглядывал фрески на потолке и стенах, у кого-то никак не зажигались или не стояли ровно свечи.
В лицо пахнуло мягкой, гнилой полудревностью. Запах лампадного масла перемешался с запахом извести и дерева с добавлением современной сладости. Прохлада и доброе спокойствие дышали внутри храма, словно давление веков мешало быстро передвигаться, а понятие святого места не позволяло громко говорить. Живое очищение невидимым оком забиралось в души, сканируя темные места.
Свечки потрескивали. Люди покашливали. Иногда шуршали ногами и одеждой, крестились. За ними приглядывал служитель в черной, грязной рясе: на плечах перхоть, на ногах не понятно что. Принципы не позволяли пользоваться ему известным современным благом – шампунем, и носить приглядного вида обувь.
Следом за одной группой подходила другая, шумная, из школьников.
- Юля дура, - заигрывал один из них с девчонкой по имени Юля.
- Сам дурак, - обиделась она, сняла с его головы кепку и бросила на землю. – Туда надо без шапки, понял!
- Так, тихо! – заругалась учительница. – Выключаем свои телефоны и не толкаемся, заходим. Балбесов, прекрати, я сказала…и закрой рот!
Недалеко от них стояла элегантно одетая красавица с прической «вау», оттенка дикой вишни. В черном пиджаке нараспашку, с глубоким декольте, что приоткрывало бархатную грудь, также, в черной недлинной юбке, а на стройных ногах пленили черные колготки. Этакая банкирская богиня: лицо для вуали, руки для перчаток, и немного золота. Стояла она привлекательно, на тонких шпильках. В движениях простая аккуратность, в глазах напускная загадочность и уверенность, что она неприступная крепость, как и средневековый храм с толщиной стен до двух метров. Возможно, многие мужчины посчитали бы такую женщину идеальной, воображая, что она еще и умна, а попка у нее как две румяные булочки. Может быть и так. Скорей всего – так. Она была совершенство с правом на кадиллак.
Неряшливо достала из сумочки длинную сигарету, слегка пригубила, профессионально держа между пальцами, и коротко затянулась, не затягиваясь. Она решила дождаться, когда все выйдут.
Школьники в это время увлеченно зажигали церковные свечи, шептались между собой неизвестно о чем, но о важном, и быстро выходили, мешая взрослым.
Сидевшая у стены на деревянной скамейке бабуля постоянно повторяла: «Не фотографируйте со вспышкой! Не фотографируйте со вспышкой! Нельзя ж, и… это вредит иконам!»
Докурив, дама бросила окурок в урну и, не накрывая голову платком, вошла в опустевший храм.
Каждый шаг ее был смелым и ровным. Железные набойки каблуков четко и точно пробили по плитам, как молоточки: ток, ток, ток.
Служитель возмущенно обернулся, посмотрев на ее ноги.
Секунды не прошло, как он отвернулся, но и того было много. Поспешно перекрестившись, взялся за молитвенник. В лице, наполовину закрытом бородой, не было видно никаких изменений. Только расширились зрачки; глаза потемнели и одновременно заблестели, как вода в колодце: всегда в темноте, в глубине, но, если ее потревожить, то можно по блеснувшей короткой волне, отражающей вашу тень, узнать, сколько там воды.
Он читал молитву, шевеля плоскими губами. Шепот, как заговор, был достаточно громким, чтобы дама слышала и знала его мысли. Краем глаза можно было бы подсмотреть, крестится ли она, но принципы еще не перешли, как оказалось, в твердую веру.
Стены были свидетелями его секундной слабости, вызванной дурманом женской красоты, смешавшейся с ее духами. Долго он стоял в забытьи, в провале своего внутреннего мира, окруженный молитвами. Не хватало только круга на полу и летающего гроба с ожившим покойником.
- Страмина-то какая, ай. Вот и завертелась, завертелась, что червяк на яблоке. Страм, батюшка ты мой, ай, страм, - заворчала бабуля на скамейке, покачивая головой, когда дама с цветом волос дикой вишни вышла, стараясь больше не стучать каблуками о плиточный пол. Для этого пришлось идти на слегка полусогнутых ногах, почти на цыпочках, отчего и юбка стала выше. Получилось очень кокетливо, с неуместной игривостью.
- Да, - произнес тихо богоугодник, вернувшись к действительности, - и кто ее создал: бог или дьявол? Господи, прости! Господи, прости! Господи, прости!
ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА
Толстая, сизая, огромная жаба по кличке Паря целый год правила на Сизом болоте. Она хорошо себе представляла, как заставить остальных жителей уважать и, может быть, даже бояться ее. Чтобы казаться лучше, чем она есть на самом деле, Паря пригласила в свое окружение, то есть в заместители, полублагородных крыс. Они и плавали хорошо между островками, и прыгали не хуже, и говорили скороговорками. Паря-то знала, что короля играет его свита. Знала она и многое другое, были свои секреты.
В команде работали и простые исполнители указов сверху: черные гадюки. Эти хладнокровные могли почти бесшумно подползти к любой кочке болотной и подслушать разговоры житейские разных добрых обитателей земли и воды.
Места, о которых идет речь, отличались оригинальным климатом. Бывало, целый день стоит туман, тишина, как бесконечный летний вечер. Мошкара не нарадуется в такие минуты теплой, влажной погоде, когда птицы мало вылезают из своих гнезд, чтобы лишний раз не сушить пестрые перышки.
Характер у жабы Пари был почти устойчивым, как ее бородавки. А среди слабостей можно выделить одну существенную: она любила покушать. Особенно обожала квашеную капусту, заправленную лучком и растительным маслом. Кто-то еще добавляет тертые яблоки, но ей так не нравилось, и найти их было непросто.
Правда, от этой Париной слабости страдали все жители болотные. Воздух бывал очень непригодный. Едкий смрад клубился на небольшой высоте, а комары с их тонким обонянием не рисковали подниматься выше брусничных зарослей. Потому и болото назвали Сизым.
- Тэ-э-эк, - мягко и витиевато обратилась она, как обычно, к заместителям, - ка-акие планы на-а сегодня?
- День как день, а ночь как ночь, - заторопились крысы отличиться перед начальством.
Но всегда на первом месте оказывался крысенок Клопик:
- Сегодня важный день, а впереди важная ночь. Дорогая Пакря…извините…Паря, тебе опять привет от рыжих бобров.
Жаба Паря сморщила нос и брезгливо сказала:
- Ка-ак!..Эти зубастики посмели зайти в мое болото? Их же предупрежда-али…
- Да, да!
- Вот, вот, вот!
- А вы знаете, что они сделали с нами с утра пораньше? – возмутился командир отряда черных гадюк Зюзя. – Оторвали нам хвосты! Они чихвостили наших ребят с пеной у рта. Эти рыжие бобры должны быть наказаны, но… наш отряд, к сожалению, выведен из строя.
Жаба Паря закатила огромные глаза и начала думать, сидя в удобном кресле из болотной тины. Ее пупырчатые перепонки и двойной подбородок при этом вибрировали, выдавая волнение или сонный храп.
Рыжие бобры – это сильный противник. Жили на лесной реке неподалеку от Сизого болота. Когда им не хватало строительного материала для плотин, они забирались сюда, искали хворост, длинные стебли, камыши, мох, грязь.
Как было прекратить этот грабеж? Одной силой здесь не обойтись, да и что могут сделать водомерки, пауки, лягухи или болтливые сороки таким серьезным, трудолюбивым парням… Надо придумать хитрый план.
Пока Паря думала, пошел дождь.
Чистая небесная вода считалась доброй приметой. Ее набирали в рот и не глотали, пока дождь не кончится. В это время всегда стояла тишина.
Сегодня ждать было некогда. Любое промедление грозило разорению болота.
Паря проглотила воду и сказала:
- Все за-а мной! – и пошлепала, разбрызгивая слюной и грязью по сторонам.
Рядом, наравне с ее огромной фигурой, топал крысенок Клопик, постоянно вытирая с длинного своего носа жабьи слюни. Позади шли другие полублагородные крысы, а завершал церемонию черный гад Зюзя.
Неожиданно тучи разошлись, вышло солнце. Началось жуткое испарение. Хорошо еще, что Паря не поела перед походом любимой квашеной капусты. По сторонам послышались квэки-кваки лягушьих жабр, писк комаров, жужжанье сонных мух и какое-то подземное чавканье.
Кто-то в команде запел болотный гимн, но жаба попросила отставить пение, чтобы не мешали думать. У нее уже был план со своим секретом, но в пути можно продумать и второй вариант действий. Как говаривали старые крысы, даром и бородавка не вскочит - почесать надо.
Подошли к небольшому водоему с желтыми кувшинками. На каждом цветке сидели красавицы стрекозы. Их веселая трескотня и загадочный взгляд сбивали с толку любого.
К ним-то и обратилась жаба Паря за помощью:
- Ка-а-ароче, надо рыжих бобров а-ахмурить, завлечь и отвести как можно дальше, как мо-о-ожно дальше. Вы, мои милые, уж постара-а-йтесь, - сказала и пошла обратно, уверенная в успехе.
- Жаб, а жаб, а может сами проконтролируем? - встревожился Клопик. - Доверяй, но проверяй.
- Ой, пра-авильно, - хлопнула себя по пузу Паря. – Иди с ними. И ты, Зюзя, тоже иди, доро-огу показывай.
Шли долго. Была опасность заблудиться из-за сильных испарений после дождя. Торопились и не торопились. Но, чем дальше они продвигались, тем яснее становилось вокруг. Солнышко пригревало, в болоте хлюпало и жухало. Трещали сороки.
- Стой! – напрягся один раз во время пути крысенок Клопик, вытянув хвостик струной.
Стрекозы закружились вокруг него, защелкали и засверкали. И, пока он их разглядывал, забыл, зачем остановился, упал и ударился головой об твердую кочку. «У, как-кие стрекозки-вертихвостки!» – подумал он. - «Надо бы поосторожнее с ними».
Больше никто не останавливался, пока не показались рыжие бобры.
Зюзя злобно зашипел, припоминая обиду:
- Ну-ссс, что ж…вот и чассс расссплаты пришел, дорогие бобрики. Сейчассс, сейчассс!
Стали готовиться к бою. Правда, как он будет проходить, не представлял ни Зюзя, ни Клопик. Неожиданно выяснилось, что вертихвостки пропали.
- Может, затаились в засаде? – предположил Зюзя.
- Наверно…Тактика такая, - согласился Клопик.
Один из рыжих, тот, что поближе и поменьше, занимался мирным делом, не ожидая подвоха. Бобр приводил в порядок свою густую шерсть, приглаживая и расчесывая ее кривым, раздвоенным когтем. Остальные не спеша собирали мох и складывали на носилки из двух палок. Ходили вперевалочку на задних ногах, помогая себе хвостом, который был похож на весло.
Вдруг, тот, что поменьше, замер и прислушался. Хотя уши едва заметны среди меха, слух у бобра был совершенным. Стрекозиную трескотню уловили и остальные. Стали вглядываться в небо.
Зюзик и Клопик тоже подняли головы и ахнули. Такой красоты они в жизни не видели. Стрекозы представляли собой самый дорогой косметический набор в воздухе. Это были яркие, блестящие крылья, великолепные хвосты, соблазнительные ножки – все было накрашено и начищено. А глаза!.. Зеркало чистой души.
Клопик от восхищения забрался на высокий трухлявый пенек, рискуя свалиться в самую трясину.
Красавицы стрекозы закружились над головой каждого из изумленных бобров; воздушные танцы заворожили. Стрекозки то в полный рост вытянутся, то выгнутся в спинке, то ножками поманят. Брюшки переливаются цветами радуги. Казались и пурпурными, и изумрудными, и цвета заката солнечного, и темные с отливом. Глаза не то в сеточку, не то в крапинку, и, словно внутри этих глаз что-то светится, подмигивает. А несколько талантливых стрекоз отделилось и подлетело к камышам. Что тут началось! Это был настоящий стриптиз для всех, желающих на это посмотреть.
А Клопик в такой момент не удержался на пеньке и упал головой вниз в трясину болотную. Только хвостиком успел махнуть, прощаясь с жизнью.
Складывалось впечатление, что звучат барабаны африканские, а все вокруг танцуют, беснуются. У бобров на самом деле хвосты сами зашевелились, шлепая по грязи, как веслами по воде.
И пробубнили рыжие бобры стрекозам:
- Милые, обаятельные, стократнопривлекательные!
- Мы вас полюбили всем сердцем!
- Если бы вы полетели с нами, то мы подарили бы вам рай!
- Вы бы жили не среди болота с желтыми кувшинками, а у чистой воды с огромными розовыми лотосами!
И, когда услышали стрекозы про лотосы, тогда и полетели прочь с болота Сизого. А бобры рыжие едва успевали за ними с носилками, полными мха и грязи.
- Дассс! – произнес Зюзя, оставшись один; он и не заметил, как Клопик пропал. – У бобра губа не дура.
Надо было возвращаться и докладывать о поражении.
Недовольно слушала потом Зюзин рассказ жаба Паря. Водила зрачками огромных глаз по сторонам, словно искала оправдания плану своему.
- Ай-я-яй!..ай-я-яй!- повторяла она, не придумав ничего другого. А в конце заявила:
- Поставить Клопику памятник! Все лентяи! Плохо работаете!
Она кричала, а ее никто уже не слушал. Пригорюнились в этот день все жители болотные. Что будет дальше? Если Паря не перестанет есть квашеную капусту и валяться в кресле, совсем кисло пойдут дела. Недоглядела жаба где-то что-то, недодумала. Второй вариант так и остался только на бумаге. Кончилось уважение.
Решили в тот же вечер ее сменить. Собрались и проголосовали за гада Зюзика, и стали ждать положительного результата.
ЮБИЛЕЙ
Кто-то недавно сказал Толику, что мужчину, как человека со сложившимися твёрдыми понятиями о жизни, надо оценивать в тридцать лет. Ты уже испытывал судьбу, менял отношение к женщинам, к работе - одним словом - страдал.
Этим вечером Толик страдал особенно. Полный дом гостей, полный стол напитков и закусок, тосты не успевали обсуждаться - праздник. Но именинника душила необъяснимая тоска. Ему было тридцать!
Дом. Жена. Работа. Всё хорошо, но чего-то не хватало.
-Схожу в магазин, - заявил он гостям. - За хлебом. А то заканчивается.
Отпустили его, конечно, не сразу. Пришлось оправдываться, что только ему дадут самый свежий и вкусный хлеб, и, что будет быстрее, если он пойдёт один. Жена быстро взглянула на мужа и, ничего не сказав, отвернулась. Она ему доверяла.
По дороге Толик пробовал размышлять о своих прожитых годах, но не получалось. Погода отвлекала. Дождь был ледяным. Провода на столбах выли в темноте, как шакалы в степи. При сильных порывах ветра с голых веток тополей срывались особенно крупные капли, попасть под которые означало промокнуть до нитки. В такую погоду и зонт не помогает. Его выворачивает наизнанку и ломает, словно детскую игрушку. Это была глубокая осень.
До магазина дошёл быстро. Купил хлеба, сигарет и на обратном пути заглянул в местный кабак. Там было тепло, уютно и безлюдно. Барменом работал давний приятель Мишка по прозвищу Спонсор.
- Ну, наконец-то! - Обрадовался посетителю Мишка, услышав звук колокольчика над входной дверью. - Хоть одна живая душа понимает как мне одиноко! Что будем закусывать?
- Водку, - сказал Толик и протянул руку. - Привет Спонсору!
Миша прищурился, молча пожал мокрую от дождя руку и кивнул в сторону стола. Он привык, что по прозвищу его называют тогда, когда деньги забывают дома. И, доставая из холодильника салаты, сок и целую бутылку водки, спросил:
- Не много?
Толик выдержал паузу и, глубоко вздохнув, сказал:
-Неси, - понимая, что теперь придётся задержаться. - Рискую, конечно, доверием жены, но…тридцать лет не в каждой жизни бывает!
- Правильно, - поддержал приятель, расставляя на столе посуду. - Юбилей - это праздник!
Мужчины выпили. Через пару минут закрепили сказанное и жадно закурили.
Толик повернулся к окну. Ветер на улице не утихал. По-прежнему неспокойно было и на душе. Чего-то не хватало. Что-то давило. Словно тайные законы человеческой природы требовали ответа на какой-то важный вопрос. Но, какой? Или он решит эту проблему, или стресс – состояние повышенного нервного напряжения, перенапряжения.
В следующую минуту от окна пришлось резко отшатнуться. В свете фонаря он чётко различил, как ветер несёт в его сторону оторванную от дерева ветку.
К счастью, удар был мягким, и стекло осталось целым.
- Да – а - а, - задумчиво произнёс Михаил. – Беспорядок.
Толик осторожно посмотрел в окно, ощутив на себе чей-то пристальный взгляд оттуда. Но там никого не было. Сердце заколотилось. Вспыхнуло волнение.
- Беспорядок происходит не только в погоде, - начал расходиться Михаил. – Люди часто заходят в кабак, чтобы выпить, выкладывая последние рубли, а потом стрельнуть у соседа сигарету или корку хлеба, чтобы занюхать. Потом не имея денег легче найти закурить или сухарь в чужом кармане, чем достать водки. Сначала она, а потом всё остальное…
- Ты хочешь сказать, что водка для них – это главное, а всё остальное – второстепенное? И я сейчас с точки зрения алкоголика потерял смысл жизни, купив сначала хлеб?
- Толик, главное – как её достать. Сам процесс. И определение этому не «смысл жизни», а болезнь. Алкоголизм – тяжёлое хроническое заболевание, вызываемое злоупотреблением спиртными напитками. Мы радуемся прохладному ветерку жарким летом, но прячемся от урагана. Природа, как и люди, иногда не знает меры.
В этот момент звякнул колокольчик, и на пороге появился бродяга. На вид лет тридцати-сорока. Из-за бороды трудно определить его возраст точнее. Сделал маленький, осторожный шаг вперёд, остановился и, слегка наклонившись, чётко произнёс:
- Добрые люди, пустите обогреться.
- Было бы корыто, а свиньи-то будут! – не менее чётко сказал Миша. – Так ещё Пушкин писал в «Дубровском».
За окном что-то промелькнуло, шлёпнулось в грязь и утихло.
- Ты один?
- Круглый сирота.
- Я имею в виду здесь и сейчас?
Толик перебил:
- Погоди, Миша. Пусть сначала выпьет за день рождения. Потом спросим.
Миша спорить не стал. Принёс гранёный стакан, налил.
- Тост скажи.
- Какой?
- Жизненный.
Бродяга, долго не думая, схватил стакан и неожиданно громко сказал:
- Водка наш враг, но мы врагов не боимся! – И залпом осушил стакан.
Мишку зацепило:
- Ты произнёс этот тост со стаканом в руке и выпил, совершив при этом ошибку: пропустил врага через линию фронта, в тыл. Ты выпил, открыв при этом рот, и собственной рукой влил в него водку.
- Подвела предательница рука. Больная рука больного человека, - подключился Толик.
Вдруг дверь резко распахнулась, и в кабак вломились ещё двое с видом, ничем не отличавшимся от первого, который, в свою очередь, пользуясь растерянностью сидящих за столом, схватил с этого стола нож и ловко приставил к горлу Толика.
- Не двигайся, сука, зарежу, - процедил сквозь зубы бродяга, с ненавистью глядя на Михаила. Михаил и не думал двигаться. Он многое повидал, работая барменом, и сейчас предпочёл пока не суетиться. От этого зависела жизнь именинника, которому повезло меньше: у его горла был нож.
Двое других, не теряя времени, приступили к делу. Один перекладывал в свою сумку содержимое холодильника, другой стоял у открытой двери и смотрел на улицу. С его куртки отваливались кусочки свежей грязи.
«Вот, кто шлёпнулся за окном, - подумал Мишка. – Видимо за ними давно следили. И первый, бородатый, разведать пошёл. Потом сигнал дал, когда тост про врагов сказал ».
Толику стало жарко. Зря Мишка обозвал бродягу свиньёй. Как бы он сейчас не отомстил! Холодная сталь ножа внушала страх. Парализовала всё тело. Только пульсирующие на шее вены чувствовали силу ненависти ножа в руке и передавали импульсы в мозг: «зарежу…зарежу…зарежу».
Сила ненависти опаснее силы страха, хотя из страха тоже убивают. Страх – инстинкт самосохранения, ненависть – инстинкт самосохранения и естественного отбора. В первом случае вы защищаете себя, во втором – уничтожаете других. Время для Толика остановилось.
В одно мгновение он подумал о двух вещах: о жене и о том, что у них до сих пор не было детей, хотя речь об этом шла уже давно. Одно движение руки, больной руки больного человека, и он никогда не будет иметь детей.
Сильный ветер донёс до открытых дверей голоса людей, распевающих песни. Толик узнал эти голоса. По-другому и быть не могло. Его слишком долго не было дома. Жена вытащила всех гостей на улицу, чтобы отыскать своего мужа.
Удары сердца, как удары глухого колокола, звучали в голове, особенно, в покрытых капельками пота висках.
Раздался свист. Двое профессионалов-грабителей выскочили из кабака с ловкостью бездомных кошек, прихватив добытое. Бородатый медленно пятился назад, чтобы дать уйти своим, выставив руку с ножом перед собой. Оказавшись у выхода, на секунду задержался и с криком «убью» пропал за дверью.
Михаил схватил со стола бутылку и бросился за обидчиком. Товар уже было не вернуть, но бородатый ещё не успел скрыться из виду. Толик сглотнул слюну, словно проверил работу горловых мышц, и выбежал на улицу.
До весёлой компании оставалось метров сто. Ждать было некогда. Мишке нужна помощь. «Я здесь! Нужна помощь!» - закричал Толик, срывая голос, и побежал.
Весёлая и поющая компания, услышав знакомый голос виновника торжества, главного вокалиста праздника, который звал на помощь, заревела и завизжала. Повторять не пришлось. Мужчины под воздействием допинга рванули, что называется, с места, имея все шансы перегнать именинника. Женская половина продолжала азартно визжать, морально поддерживая бегущих.
Впереди у Толика маячили две фигуры, Михаила и бородатого, а позади приближалась мощная поддержка из гостей. Такого юбилея у Толика ещё не было.
Потом, когда всё закончится и гости разойдутся по домам, он обнимет любимую женщину, успокоит её нежным поцелуем, положит ладонь на её плоский животик и скажет: «Милая, подари мне чудо». «Ты о чём, дорогой?» - Спросит она из кокетства, по которому Толик всё поймёт.
Миф Рамуран: РАЗНЫЕ ЛЮДИ.