ОВИР
Любая поездка за рубеж из России начинается с ОВИРа. С него же началась и наша эмиграция. В те годы для получения выездной визы было необходимо иметь приглашение от родственников, а эмиграция проходила под фиговым листком «воссоединения семьи». Как и многих других, таким приглашением нас снабдила моя коллега. Ее мать с недавних пор проживала в Израиле, а ее отчество совпадало с отчеством моего отца. Никаких других доказательств родства уже не требовалось, и она стала моей родной тетей.
С этим «приглашением» я и пришла в ОВИР за анкетой. Год для эмиграции был «пиковым», народу в приемной было гораздо больше, чем стульев, сидели только старички. В приемную выходили две двери – на одной была табличка «Для туристов», другая дверь была без таблички. Вся очередь была во второй кабинет. Каждого выходящего встречали градом вопросов. Ничего не спрашивали только у тех, кто выходил в слезах. Все и так было ясно.
До сих пор помню пару стариков за 80, которым в который раз отказали в выезде. Дед уже лет 20 как был на пенсии, а до этого имел допуск к секретным разработкам. В общем, обстановка была нервозная.
В порядке отступления от темы надо сказать, что мне в жизни везло на встречи с интересными и просто хорошими людьми. Одной из таких встреч еще в детстве была встреча со студентом психологического факультета, который научил нас, тогда еще школьников, справляться со стрессовыми ситуациями, занижая их ценность или превращая их для себя в игру. Всю свою жизнь я вспоминаю его самого и его уроки с непреходящей благодарностью.
Подошла моя очередь. Я вошла в обшарпанный кабинет с обязательными портретами на стенах и тремя разнокалиберными столами. Один из столов был пуст, за вторым сидел явный начальник с характерной внешностью фильмов про героев-чекистов: благородная седина, стальной взгляд, квадратный подбородок. Почти Штирлиц.
А за вторым столом сидело существо, больше похожее на вампира, если продолжать кинематографические параллели. Маленькие красные глазки без ресниц, мокрый шмыгающий носик, длинные кривые зубы... Брр... Поздоровалась, стою. Они меня молча рассматривают, но сесть не предлагают.
Тут со мной происходит обычная метаморфоза – от растерянности и страха я начинаю вести себя нагло. Ногой выдвигаю из-под стола начальника стул для посетителей и плюхаюсь на него, заложив ногу на ногу. Демонстративно верчу головой, рассматривая обстановку и портреты на стенах.
Начальник начинает веселиться и задавать вопросы:
- Ну, зачем пожаловали?
- За анкетой на выезд.
- Так это не к нам, Вам в соседний кабинет.
- Там написано «Для туристов».
- А Вы разве не в туризм?
- На туризм у меня денег нет. Я насовсем. Это бесплатно.
- Думаете, не дадим Вам анкету?
- Если бы думала, что не дадите, не пришла бы.
- Ну, мы не всем даем. А если не дадим, что будете делать?
- То же, что и до сих пор делала – жить. Прожила я в России 40 с лишним лет и еще 40 проживу, с Б-жьей помощью.
- А что же за границу собрались?
- Захотелось мир посмотреть.
Анкету мне дали и никаких особых препятствий не чинили. С работы тогда увольняться было уже необязательно, и я работала до последних дней перед выездом. И отношение к иммигрантам стало вполне терпимым.
Через какое-то время пришла открытка из ОВИРА для получения визы. Мы пришли с сыном и получили две квитанции для оплаты в сберкассе - по 700 рублей с каждого за отказ от Советского гражданства. Деньги эти я приготовила, но по тем временам для нас это были очень большие деньги. Моя зарплата старшего научного была около 300 рублей.
Дальше началось необъяснимое. Существо-вампир, проникновенно глядя мне в глаза, посоветовало не торопиться платить деньги в течение недели-двух: «Потом меня с благодарностью вспоминать будешь.»
Я не поняла, но совета послушалась. А через неделю нас опять пригласили в ОВИР и торжественно объявили, что теперь иммигрантов не лишают гражданства, а выдают загранпаспорт с визой на постоянное место жительства (ПМЖ). Причем паспорта мы получили бесплатно. А еще через две недели за те же паспорта ввели оплату – ту же сакраментальную сумму в 700 рублей. А мы на сэкономленные деньги купили кухонный комбайн и магнитолу.
В последнюю нашу встречу, глядя на нас с сыном с непонятным выражением, «вампир» спросил:
- У вас хоть какие-то родственники в Израиле есть?
- А как же, тетя...
- Да ладно про тетю заливать! Тетя! Если уж совсем паршиво будет, возвращайтесь, не тяните. Кто знает, как дальше будет...
И как он и сказал, все эти годы я действительно вспоминаю его с благодарностью, смешанной с удивлением.
ДА ЦЗЫ БАО
Мне повезло – у меня техническая специальность, требующаяся во всех странах. При этом достаточно весьма ограниченного знания официального языка страны проживания.
В Израиле в течение нескольких лет я работала в одном из исследовательских центров, специально созданных для трудоустройства новых репатриантов («олим хадашим» на иврите). Наш центр был образцово-показательным, поэтому к нам постоянно приходили делегации из разных стран. Американцам показывали, на что тратятся деньги, собранные еврейской диаспорой в Штатах; российским журналистам – как хорошо живется их бывшим соотечественникам. Как-то была даже делегация из Австралии, интересовались, как можно использовать их собственных иммигрантов.
Делегаты ходили, смотрели, снимали, в мы чувствовали себя зверушками в зоопарке или экспонатами какого-то странного музея. Особенно любознательными были японцы, они совали носы в пробирки, в высоковольтные установки, что-то записывали, фотографировали нас как неодушевленные объекты. Ни о каком «здрасьте» и речи не было.
Вспомнив, что в школе я редактировала стенгазету, а заодно и традиции китайских «да цзы бао» (кто не знает, настенные листовки времен культурной революции) я красиво оформила плакат, который на трех известных мне языках гласил:
«Добро пожаловать, уважаемые гости! Пожалуйста, обратите внимание, что мы – живые люди, а не оборудование этой лаборатории. Нам будет приятно, если во время посещения вы поздороваетесь и попрощаетесь с нами.» Мы повесили плакат с внутренней стороны двери в лабораторию и приступили к работе.
Реакция была сокрушительной.
В тот же день явилась группа человек в 20 японцев со своим переводчиком. Все шло как всегда. Но когда гости собрались уходить и повернулись к двери, наступило всеобщее замешательство. Те, кто понял написанное по-английски, бросились к нам с протянутой рукой, причем одни здоровались, а другие прощались. Тем, кто не понял, громко переводили коллеги. Японцев было жаль. Они вообще неправдоподобно вежливы и страшно боятся «потерять лицо» сами или кого-то обидеть. К концу дня они прислали письменное объяснение, что не поздоровались при входе, так как не хотели мешать нашей работе, а совсем не от недостатка уважения.
Плакат провисел несколько дней, вызывая веселье коллег из других отделов. Потом директор центра попросил его снять. Но гостей, видимо, стали предупреждать, потому что все они исправно здоровались.
История имела неожиданное продолжение. Наш профессор-консультант, внимательно прочтя надписи на английском и на иврите и уточнив, что на русском написано то же самое, начал здороваться с нами, выполняя у двери сложные балетные па и метя пол воображаемой шляпой. Так мы узнали, что на своей доисторической родине Англии он в молодости учился классическому балету.
Штраф
Создателем и идейным вдохновителем нашей фирмы была профессор Техниона (Института Технологии) по имени Лея. Она обладала несколькими редкими талантами. Наиболее недоступным нашему пониманию был талант находить спонсоров и получать от них деньги на совершенно необоснованные темы. Другим ее талантом была способность находить сотрудников, которые за минимальную зарплату умудрялись эти темы разрабатывать.
Но поскольку нет в жизни идеала, у Леи тоже были недостатки. Она относилась к людям, которым ни при каких условиях нельзя было водить машину. Нет, она, упаси Б-г, не пила за рулем, у нее было прекрасное зрение, но она не могла сосредоточиться на процессе вождения и, кроме того, была уверена, что ей как даме все должны уступать дорогу. Результатом были несколько разбитых «на списание» машин и пара недель, проведенных в больнице.
Лея жила в одиночестве в красивой вилле в престижном районе Хайфы. Дети ее выросли, муж жил в Америке, и единственным живым существом, которое составляло ей компанию, был черный пудель Гони. Они никогда не расставались, даже на работу Лея приезжала вместе с Гони. За глаза мы звали ее «дама с собачкой». Как-то она объяснила, что Гони не любит оставаться дома один, а еще больше не терпит оставаться с женщиной из России, которая приходит убирать виллу, так как ему не нравится ее запах. На это мы ехидно поинтересовались, как же Гони нас-то в лаборатории терпит. Но видимо, запах химикатов перебивал «русский дух».
Как-то Лея и Гони с опозданием и в расстроенных чувствах приехали на работу. Оказалось, их остановила дорожная полиция и отобрала у Леи права, вручив взамен повестку в суд и выписав большой штраф. Поскольку это произошло не в первый раз, мы не особенно удивились. Но изучив протокол, впали в ступор. Там было написано, что водительское удостоверение изъято за грубое нарушение правил, выразившееся в том, что владелица машины доверила управление собаке породы пудель по имени Гони.
Мы сами часто звали Гони ассистентом профессора, но доверить управление автомобилем... Народ потребовал подробностей. Выяснилось, что Лея вела машину, а Гони сидел у нее на коленях, положив лапы на руль. Учитывая обычный стиль Леиного вождения и увидев Гонину морду за стеклом, полицейский решил, что именно собака и ведет машину.
История имела серьезные последствия. Лея позвонила адвокату, он составил апелляцию и пошел вместе с Леей и Гони в суд, где успешно доказал, что собака никак не могла вести машину, так как не достает лапами до педалей. Судья не был лишен чувства юмора, над его серьезно обоснованным решением еще долго потешался весь наш отдел. Права Лее вернули, но штраф ей пришлось уплатить, потому что детей запрещено возить на переднем сиденьи (так было написано в решении). Услуги адвоката тоже обошлись ей недешево...
Визит премьер-министра
Наш исследовательский центр посещали не только иностранцы. Дважды у нас были премьер-министры.
Визит Премьера Ицхака Рабина прошел довольно буднично. Накануне нас предупредили, сказали, в какие отделы Премьер зайдет, остальные сотрудники будут работать как обычно. Кто хочет, может выйти во двор поприветствовать Премьера, можно его сфотографировать. В день визита у входа в Центр, кроме нашего обычного вахтера (русского преподавателя математики), стоял молодой человек и спрашивал фамилию входящего сотрудника, проверяя ее по списку. И все.
Когда Рабин приехал, мы все, конечно, высыпали во двор. Я была поражена «невидимостью» охраны. В небольшую группу, кроме Рабина, входил наш директор, куратор от Министерства науки, двое-трое незнакомых чиновников и три-четыре человека охраны. Каждый желающий мог подойти к Премьеру, охрана держалась у него за спиной. Свое удивление я высказала нашему начальнику-сабре (уроженцу страны). «А что особенного? Здесь же все свои» - была его реакция. У меня до сих пор сохранились сделанные в тот день фотографии, правда, не очень удачные. А через некоторое время Ицхака Рабина застрелили на площади Царей Израилевых.
Другим высоким гостем у нас был Премьер Биби Нетаниягу. Вообще-то его зовут Биньямин, но в Израиле привычно – Биби.
Точная дата визита держалась в тайне. Примерно за две недели составили списки сотрудников для проверки, переписали марки и номера автомашин. Все две недели по комнатам и коридорам ходили группы молчаливых людей а штатском, изучая двери, окна и проходы. Учитывая, что наш Центр находился в отдалении от всего живого среди заброшенных садов... На всех окнах укрепили мощные решетки.
За последний год наша лаборатория дважды горела, чему очень способствовало высокое напряжение на установках в сочетании с использованием органических растворителей, и один раз произошло серьезное землетрясение. Мы решили, что следующего катаклизма в надежно зарешеченном помещении мы уж точно не переживем.
За неделю до визита сотрудников начали усиленно инструктировать о правилах поведения во время оного: не опаздывать, но и раньше не приходить, ничего опасного не делать (установок не включать), из лаборатории не выходить, не есть, в туалет не ходить и, главное, никаких вопросов не задавать и фотоаппаратов не приносить.
С раннего утра в день визита появились молодые люди в штатском, закрыли все двери в здании, кроме одной; зарешеченные окна завесили синей бумагой, а внутренний дворик – сверху и с боков – черной прорезиненной сеткой. Ну как тут можно было удержаться от вопроса «Зачем?»! На вопрос вежливо ответили, что бумага – от снайперов, а ткань-сетка – от дождя и бомбежки. Мы слегка обалдели.
Всех сотрудников попросили выйти за ворота и там ждать и сколько угодно обмениваться впечатлениями. В это время команда охраны, уже в форме и с автоматами, вооружившись миноискателями и еще какими-то сложными приборами, проверяла здание на предмет нахождения опасных предметов. И нашли – большой кожаный портфель иностранного производства. Конечно же, он оказался моим. (Нормальные люди во избежание лишних вопросов оставили свои вещи в машинах, а я ездила на работу на автобусе, а сунуть портфель в машину кому-то из коллег не сообразила.)
Процесс пошел: по рации сообщили, в какой лаборатории обнаружен подозрительнвй предмет, призвали начальника, чтобы опознал. Он письменно поклялся, что знаком с самим портфелем, его содержимым, а также хозяйкой. И ручается как офицер в отставке. Меня как владелицу вообще проигнорировали. После этого минеры открыли портфель, косметичку, кошелек и коробку с завтраком и оставили все в таком виде до окончания визита Премьера. (Коллеги-дамы поддразнивали меня потом, что портфель не взорвали только потому, что в нем нашли пакет «изделий с крылышками», для террориста совершенно бесполезных).
Приехала группа с телевидения. После тщательной проверки здания у единственной незапертой двери установили рамку, как в аэропорту, и начали пропускать через нее сотрудников по одному. Вот тут-то и началось самое веселье! Видимо, магнитную ловушку отрегулировали на минимальный вес металла. Многие израильские дамы, на мой вкус, злоупотребляют украшениями, а в честь такого торжественного дня все принарядились, то есть добавили по две-три цепочки, и серьги покрупнее.
Ловушка звенит, охрана волнуется, телевидение суетится, дамы возмущаются и никак не хотят снимать свои вериги и проходить контроль без них. Время шло, час «Х» приближался. Наконец, все как-то утряслось, все вошли в свои лаборатории и стали ждать Премьера. К нам он тоже заходил, но мы его практически не видели из-за плотного двойного кольца – охраны и репортеров.
Зато этот Премьер остался жив и благополучно покинул свой пост в результате очередных выборов.
Надя и дворник
Есть у меня в Хайфе хорошая подруга Надя. Дама она приятная во всех отношениях – добрая, веселая, интеллигентная, бывшая москвичка. Убежденная кошатница, что для меня немаловажно, но к данному сюжету отношения не имеет. Наде за пятьдесят, но выглядит она намного моложе благодаря своей живости и подвижности. Моложе, но все-таки не на тридцать.
По субботам мы с Надей в любую погоду ходим купаться на море. Встречаемся у фонтана часов около семи и не торопясь, болтая и радуясь прекрасному утру, идем к морю. Надо заметить, что Надя как всякая творческая натура, непунктуальна. А у меня точность и обязательность – «пунктик», выработанный годами работы в полу-военных организациях. Поэтому, если Надя опаздывает больше, чем на 15 минут, я ее не жду и ухожу одна. Потом мы, конечно, встречаемся, и у подруги всегда есть уважительные причины для опоздания. А у меня единственный ответ: «Я не молодой человек с букетом, чтобы тебя ждать».
В одно прекрасное утро на исходе пресловутых 15 минут прибежала Надя, совершенно не похожая на себя: злая, красная и растрепанная. Оказывается, по дороге Надя подралась. И не просто с какой-то шпаной, а с вполне респектабельным отцом арабского семейства, работающим муниципальным дворником в их районе. Он был знаком не только с Надей, но и с ее мужем, и всеми их родственниками и друзьями, и всегда исправно с ними здоровался. В это утро он тоже поздоровался с Надей и вдруг, не выпуская из рук метлы, схватил ее за грудь и недвусмысленно потащил в кусты. От такого приветствия подруга озверела. Она выхватила у дворника метлу и, одновременно взывая о помощи и колотя его этой метлой, погнала по дорожке. Ее истошные крики потревожили сладкий субботний сон соседей. Начали открываться окна, послышались слова «безобразие, полиция». Дворник позорно ретировался, а Надя, отбросив сломанную метлу, поспешила на встречу со мной.
Всю дорогу до пляжа мы разрабатывали планы страшной мести несостоявшемуся насильнику. Немного охладившись в 30-градусной морской воде, решили пожаловаться в полицию.
Сказано - сделано. Пришли в отдел жалоб. Здесь выяснилось, что по израильским законам, случай квалифицируется как сексуальное нападение, за которое положено тюремное наказание. (Подвели товарища публикации в местной прессе. А не верь газетам, что все «русские» – проститутки!). Допрашивать пострадавших по таким делам может только женщина-полицейская, а она выходная. Уговорили мальчика-офицера, и то только потому, что русскоговорящий.
Составляется протокол. После записи обычных данных, переходим к сути дела.
"Что ты сделала, когда он схватил тебя за грудь?" - спрашивает офицер.
Пострадавшая, кипя праведным гневом, честно объясняет, что она выхватила у обидчика метлу и била его, пока метла не сломалась.
- Ты звала на помощь? Соседи могут подтвердить?
- Конечно, я так орала, что все высунулись из окон.
- Это хорошо. Еще раз – что ты сделала, когда он напал?
Тот же ответ.
- Нет, это неправильно. Ты испугалась, заплакала и стала звать на помошь.
- Да нет же, я отняла у него метлу...
- А я тебе говорю, что ты заплакала. Ведь он тебя оскорбил, так?
- Конечно.
- Ну вот. Так и запишем в протоколе: оскорбилась, испугалась, заплакала. Не спорь со мной, я лучше знаю.
Но Надя продолжала спорить, как я ни толкала ее ногой под столом. Сама мысль о том, что она могла испугаться какого-то хайфского дворника, да еще и плакать по этому поводу, обижала ее больше, чем само нападение.
Дворника, конечно, не посадили, учитывая его многодетность и отличные характеристики от муниципалитета, но нервы попортили и на другой участок перевели.
А Надю потом долго дразнили несостоявшимся изнасилованием и ее «неправильным» при этом процессе поведением.
Ремонт
Как-то вернувшись с работы прекрасным весенним вечером, я открыла дверь своей квартиры и остолбенела. В воздухе весело носились клубы цементной пыли, на полу живописно громоздились кучи строительного мусора, и все это сопровождалось грохотом, как мне показалось в первый момент, бомбежки.
Первая мысль, пришедшая мне в голову, была «война началась». Но потом возникло сомнение. Во-первых, когда я ехала домой, в автобусе играло радио, и никаких сообщений о войне не поступало. Во-вторых, не могли же боевые действия начаться с моей одной отдельно взятой квартиры. Значит, должно быть другое объяснение.
Я обошла квартиру и внимательно все осмотрела. По сравнению с возможной бомбежкой, результаты были утешительными. Пыль была везде, но разрушения незначительные – дыра в стене и частично обвалившийся потолок в спальне. Это была единственная комната в квартире, имеющая общую с соседями стену, все остальные стены были наружными. Заглянув в дыру, я обнаружила в соседской квартире полное разрушение и мирно закусывающую бригаду строительных рабочих. Увидев меня, они перестали есть и затихли, как испуганные мыши.
Сделав решительную мину, я пошла объясняться. Сами хозяева на время ремонта съехали к родственникам, из всей строительной бригады с горем пополам говорил на иврите только младший сын. Я же по-арабски теоретически знаю только неприличные слова, после однократного произнесения которых женщина сразу попадает в разряд «непотребных».
С трудом растолковав горе-ремонтникам, что окна из своей спальни в соседскую кухню не заказывала, я спросила, как и когда они собираются все это отремонтировать. Вместо ответа вся бригада начала меня дружно благодарить за то, что я не орала на них и не дралась, а также не вызвала полицию. И клятвенно пообещали все завтра же починить.
До полуночи я убирала последствия ремонта под заунывную восточную музыку, доносившуюся через дыру в стене. Спать ушла на балкон.
Свое обещание они сдержали – назавтра дыра была заделана со стороны соседей, зато в дополнение к первой появились две новых, еще больше первой. Мусора, соответственно, тоже было в два раза больше. На этот раз, строители ждали меня, чтобы сообщить, что они не нарочно, просто стены старые, а так они очень аккуратно меняли трубы. И когда закончат весь ремонт у соседей, то «совершенно бесплатно» ликвидируют все причиненные разрушения.
Ремонт затягивался. Учитывая, что жила я в то время одна, а строители ночевали в соседской квартире, там же готовили еду и слушали свою музыку, жизнь перестала казаться мне прекрасной.
Коллеги на работе каждый день требовали у меня свежих сводок с фронта боевых действий и давали советы. По ходу дела рассказывали жуткие истории, как соседи во время ремонта переносили стены и отхватывали целые комнаты, а потом приходилось годами с ними судиться. Мои реплики о том, что мои соседи - милые старенькие «божьи одуванчики» в расчет не принимались. «Ты бы увидела, что твои «одуванчики» с тобой сделали, если бы это были твои строители!»
Двое молодых коллег, урожденных израильтян, отслуживших в армии, возмущались моей мягкотелостью и предлагали помощь. Ронен, который служил в военной полиции и свободно говорил по-арабски, причем исключительно на тюремном сленге, предлагал приехать побеседовать со строителями, после чего они должны будут немедленно и бесплатно отремонтировать мне всю квартиру.
Давид был более законопослушен. Он только предлагал вызвать ночью полицию и, рыдая, кричать, что «я бедная одинокая женщина, и ко мне ломятся незнакомые люди, кричат по-арабски и уже стену сломали». Полиция приедет, строителей заберут на пару недель в тюрьму, пока будут разбираться. Тем более, что проломы в стене – налицо.
Оба способа показались мне слишком радикальными, и я ограничилась фотографированием своей разрушенной спальни и стала ждать конца ремонта. Тем более, что у меня было подозрение, что строители – нелегалы из Газы. Из-за этого могли быть неприятности и у соседей.
Недели через две ремонт закончился. Младшие строители починили мою стену, рассказали, какие прекрасные материалы они мне поставили, и потребовали за ремонт деньги. Сначала я онемела, потом решила, что мы друг друга не понимаем из-за неродного всем языка. Уяснив ситуацию, я взорвалась в лучших местных традициях, насколько позволял мне довольно-таки академический иврит, которому меня обучали. Строители нисколько не обиделись ни на земные и небесные кары, которыми я им грозила, ни даже на названия домашних животных, которыми я их наградила. По-моему, они даже были удовлетворены наконец-то вполне адекватным поведением обиженной женщины. Сказав «Ну не хочешь платить, не надо», они вполне дружелюбно пожелали мне всего хорошего.
Как тут не вспомнить моего любимого неполиткорректного Киплинга: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут...»
А вы верите в чудеса?
Вы верите в чудеса? Да, конечно, вы вышли из этого возраста, у вас жизненный опыт, чудеса бывают только в сказках... A все-таки?
Нет, я вообще-то тоже не верю. Но я знаю людей, жизнь которых – сплошная цепочка больших и маленьких чудес. И они считают это естественным. Называйте как хотите – везением, стечением обстоятельств, «бабушка ворожит»... И подумайте, готовы ли вы сами к чуду?
Немолодая Одинокая Женщина вошла в приемную консульского отдела посольства. Она чувствовала себя еще более одинокой с тех пор, как сын с невесткой уехали в Канаду. Было раннее утро, но приемная была полна народу. Кого здесь только не было! Целые палестинские семьи во главе с родоначальником, выглядевшим как Арафат на карикатурах, бледные рыжеволосые ашкеназы, черные выходцы из Эфиопии. Больше всего было русскоговорящих соотечественников. Стульев в приемной не хватало. «Вот только меня здесь и не доставало!» - усмехнулась про себя Женщина.
Она пришла подавать документы на статус независимого иммигранта. Все иммиграционные адвокаты, с которыми она советовалась, в один голос утверждали, что это безнадежно и не брались за ее дело даже за большие деньги. Она и не собиралась платить адвокатам, просто хотела узнать, есть ли у нее хоть какой-то шанс. Шансов не было. Но по многолетней привычке, приобретенной за долгие годы работы, она решила довести и это дело до конца.
Бланки нашлись на сайте посольства в Интернете, документы она перевела сама и заверила у нотариуса, и ранним пятничным утром поехала в Тель-Авив. Женщина знала, что процедура подачи документов несложна и не потребует много времени: подаешь документы секретарю, их проверяет консул и выдает справку с номером файла. Потом два-три года пройдут в ожидании интервью и решения.
Женщина составила себе большой план, как провести пятницу в Тель-Авиве до отхода последнего перед началом субботы автобуса. День обещал быть приятным. Она подумала, что напрасно захватила с собой подлинники документов: при подаче на статус они не требуются, а гулять с ними по городу будет беспокойно.
С самого начала все у нее пошло не по плану. Сначала секретарь, с которой, по совету сына, Женщина говорила по-английски, спросила, почему у нее не бланк из посольства. После объяснения, что это тот же бланк, только распечатанный с сайта посольства, девушка сделала на нем какие-то пометки, но документы приняла. Но ее вопросы только начались с бланка.
- Почему Вы не указали, какая фирма готовила Ваши документы?
- Но я заполняла их сама.
Снова пометка.
- Вы написали, что Ваш сын живет в Канаде. А другие родственники у Вас здесь есть?
- Нет, я живу одна.
- У Вас есть подлинники всех документов, копии которых Вы представили?
- Да, с собой.
- Подождите, Вас вызовут.
Женщина присела на краешек стула и попыталась читать газету, которую предусмотрительно купила на станции. Глаза бегали по строчкам, но на смысле статьи сосредоточиться не удавалось. Все внимание было направлено на громкоговоритель, по которому вызывали посетителей. Несколько раз ей показалось, что вызвали ее, но это было ошибкой.
Наконец, часа через два секретарь пригласила ее, но вместо квитанции, задала очередной вопрос: «Подлинники документов у Вас с собой? Вы сможете разложить их в папке в соответсвии с указанным порядком?» Еще минут десять дрожащими руками она раскладывала свои документы по отделениям папки, сверяясь с прикрепленной на обложке инструкцией. Вокруг собрались ожидающие, удивлялись и задавали вопросы. А она, волнуясь, никак не могла отыскать нужный в данную минуту документ и впадала в панику, что забыла его дома и придется приезжать еще раз. Наконец, все документы на месте, и услышав очередное «ждите, Вас вызовут», она уже и не пыталась читать. Уже стало ясно, что никуда Она сегодня не успеет, такой интересный заранее составленный план пошел прахом, и выходной день бездарно потерян.
Ее снова пригласили к застекленному окошку. На этот раз за ним стояла настоящая «бабулька» - маленькая кругленькая дама в старомодных очках, с пучком сереньких волос на затылке, одетая в вязаную кофту неопределенного цвета. «Ну точно как моя бабушка» - подумала Женщина. В руках «бабулька» держала ее свидетельство о рождении и копию визы сына. Острыми внимательными глазками «бабулька» внимательно осмотрела Женщину, быстро задала ей пару вопросов о сыне и работе и скрылась в недрах отдела, бросив дежурное «ждите».
В приемной уже почти никого не осталось. До наступления субботы оставалось совсем немного времени. Женщина начала волноваться, что она не успеет на последний автобус из Тель Авива. Машины у нее не было, а платить за такси, да еще по субботнему тарифу, было жалко.
Наконец, вернулась секретарь и снова позвала Женщину к окошку. Возвращая ей документы, секретарь сказала: «Вот это направление на медкомиссию и письмо в полицию. Медицинское заключение Вы пришлете нам, а полиция ответит сама.» И никакой квитанции.
А как я узнаю, когда прийти на интервью? - спросила Женщина.
Интервью Вы уже прошли сегодня - был ответ. «Бабулька» оказалась иммиграционным офицером.
В полной растерянности Женщина вышла из приемной, забыв сложить документы в сумку. Так, с документами в руках она спустилась на лифте и пошла по холлу к выходу, пока ее не окликнул охранник: "Что, отказали?"
- Нет, решили визу выдать.
- Вы же только сегодня документы подавали! Да что с Вами?
А с ней просто произошло одно из тех маленьких чудес, в которые так трудно поверить.
Людмила Черняк: Записки эмигрантки.