Эва Ытываль: Еще несколько сентиментальных историй про любовь, смерть, еду и каннибализм.
Такого рода "чернушные", парадоксальные миниатюры, как у Эвы Ытываль, вошли в русскую литературу с легкой руки Людмилы Петрушевской. Почти синхронно они вошли и в литературу, и в литературную моду. Вместе с жанрами "лытдыбра", "потока сознания", психологического эксперимента - короче, я бы сказала, что вместе с проявлениями "разорванного" сознания современного чееловека города, если не мегаполиса. Сознания со всеми его прелестями: "анти-целостностью", "анти-гуманизмом", где-то даже античеловечностью, стремлением к щекотанию нервов, встряске, адреналину, вечным одиночеством в толпе, обреченностью говорить на разных языках со всеми жителями планеты, от соседа до делового партнера, то есть заданностью вечного непонимания тебя другими и тобой других, подспудной уверенностью в пустоте и бессмысленности существования организма - носителя данного сознания... Достаточно? Думаю, что все читатели, тем более, поклонники этого жанра ("городские миниатюры третьего тысячелетия", так бы я их назвала) поняли, что я имею в виду. Художественная ценность самого по себе жанра стремится к нулю, ибо это не Творение, а всего лишь констатация фактов. Художественная ценность каждого отдельного образчика этого жанра зависит от способностей автора. Художественную ценность сборника Эвы Ытываль весьма снижает "кокетливое" заглавие - "еще несколько...", а что, предыдущие прошли на ура, публика требовала новых? На мой взгляд, он бы лишь выиграл от короткого и емкого заголовка. Но стилистических и прочих претензий к текстам я, как рецензент, не имею, напротив, скорее, радуюсь бойкости пера Эвы и верю, что она перейдет от миниатюр к более пространным формам.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Елена Сафронова
|
Еще несколько сентиментальных историй про любовь, смерть, еду и каннибализм
2008Большой брат |Мертвые птицы |Двое |Камень, ножницы, бумага |Пастораль |Ожидание |Телефон |Билет до последней станции
Большой брат
Мертвые птицы
Ей всюду попадались мертвые птицы. Еще ребенком, играя в песочнице, она запросто могла наткнуться на обглоданные котами и временем белые хрупкие косточки. В ее подъезде часто пытались найти последний приют растрепанные больные голуби, на ее балкон – когда она жила в квартире с балконом – тоже прилетал кто-нибудь умирать. Стоило ей забрести в зоомагазин, она непременно упиралась взглядом в одно из выставленных там для продажи существ, которое явно для этой цели уже не годилось. Оказываясь в мясных отделах, где на прилавках лежали синие тушки, она невесело усмехалась. Зоопарков она не любила.
Она окончила художественную школу и по какой-то никому не понятной инерции стала в свободное время писать натюрморты в манере старинных мастеров, почти неизменно изображавшие в числе прочего пернатую – реже ощипанную – дичь.
- Птичка моя, – шептал ей в постели случайный очередной ухажер.
- Не надо, меня так называть, – отвечала она, брезгливо морщась и только сильнее недоумевая, как могла оказаться с этим человеком настолько рядом.
Она никогда не летала на самолете. Просто было некуда, незачем, иногда не на что. К тому же нельзя сказать, что б у нее вызывал симпатию этот нелепый современный кённинг – «стальная птица».
Рекламной конторой, где она работала, был получен заказ на разработку логотипа для сети ресторанов быстрого питания, делавших основной упор на куриное мясо. В самый последний момент задание было поручено другому сотруднику, хотя изначально этой работой должна была заниматься она. Почему – она решила не узнавать, с благодарностью принимая неожиданную передышку.
Очень поздно – потому что раньше это было как-то не принято – она прочла библию. Просто так, для развития и интереса. Ни до, ни после она не нашлась бы с ответом, если б кто-то спросил о ее мыслях о боге, но зато для себя с тех пор она определила, что всю жизнь, сколько себя помнит, наблюдает свой маленький конец света. И ей не составляло труда воображать, что, может быть, где-нибудь на другом конце глобуса живет некий фермер, которого постоянно повсюду преследует саранча, либо каких-то еще людей, с которыми случаются и более неприятные вещи.
Она не задумывалась, что может быть с ними со всеми или вообще со всеми когда-нибудь после, зато ей очень нравился рассказ одного латиноамериканца про старика с огромными крыльями. Однажды, оказавшись в большом городе, она даже видела сценическую постановку. Она все гадала – достаточный ли крылья признак для птицы, и все надеялась: что если в один день, даже если очень не скоро ей посчастливится встретить самого настоящего ангела, пусть даже и в далеко не лучший момент его жизни?.. Двое
Камень, ножницы, бумага
Сначала все шло отлично, нам было хорошо – довольно нескучно, довольно приятно вместе. Но постепенно что-то начало словно разлаживаться. Если мы садились смотреть фильм, одному из нас он непременно не нравился, либо отвлекали от сюжета откуда-то взявшиеся мрачные мысли. Когда ее за что-то хвалили, мне непременно кто-нибудь в тот же день говорил гадость. Она вдруг испытывала душевный подъем – я заболевал, я весело проводил время с друзьями – она сидела в дурном настроении дома. Снежный ком слепливался постепенно.
Наши встречи все меньше становились нам в радость. Не слишком чудесно проводить время вдвоем, когда один либо почти без повода ревет в три ручья, либо топит свое что-то в вине.
Мы расстались, но не нашли сил и причин прекратить разговаривать вовсе, справляться, как там дела, хотя все и так было ясно как день. Когда у меня случалось что-нибудь очень хорошее, я спешил ей позвонить: выслушать, успокоить. Она тоже так поступала несколько раз. В итоге одному делалось не так здорово, другому – чуть менее гадко.
Мы старались общаться все реже, но ничего не менялось, скорее, наоборот. А потом… даже не хочу говорить, что с кем произошло. Но в результате баланс, может, даже нарушился – обоим нам было на редкость паршиво. Не говоря уже того, что жутко. Особенно вечерами хотелось выть либо лезть в петлю.
Она позвонила мне:
- Приезжай.
Я прилетел к ней посреди ночи, понимая, что давно пора поговорить, попытаться что-то придумать, но ее вопрос огорошил меня:
- Ты думал, что будет с другим, если один вдруг умрет?
Реагировать на это серьезно было бы выше сил, просто укладывать мысль в голове тоже совсем не хотелось.
- Ты предлагаешь мне умереть?
Она рассмеялась; нервно.
- Не строй из себя джентльмена.
Покачала головой:
- Я серьезно, – не знаю, прошла минута или не менее дюжины – в комнате она часов не держала. – Это надо серьезно как-то решить. Я не хочу тебя убивать. Ты меня – очень надеюсь – тоже.
- Но это же не значит, своими руками… – ее уверенность была настолько сильна, что мои мысли сами собой потекли в заданном направлении. Обычно она со всем соглашалась и ждала от меня какой-нибудь инициативы, но когда дело доходило до того, что действительно – или, по меньшей мере, ей так казалось – важно…
- Не надо так усиленно думать, а то у меня башка напрочь откажет, – она скривила уголок губ, от чего на щеке и подбородке пролегла складка. – Я хочу, что бы мы вместе это решили, - настойчиво повторила она. – Ты ведь согласен, что так дальше нельзя?
Я кивнул.
- Ты согласен, что самые важные вещи происходят в жизни случайно? Мы и встретились так…
Уже меньше понимая, к чему она клонит, я снова кивнул.
- Ты согласен..?
Я машинально кивнул еще раз и лишь секундой позже осознал, на что согласился.
- Но что?!.. как ты предлагаешь?!.. – вырвалось из моей пересохшей глотки.
- Камень? Ножницы? Бумага? Пастораль
Снег, лес, домик. Снег искрится и играет на солнце. Из трубы маленького домика идет дым. Еще дальше на фоне неба едва различима высоковольтная вышка. С приходом зимы небо становится темнее земли, вот такой вот эффект.
Ты могла бы рисовать свои картинки на подобранных где попало фанерках, стоя у незашторенного выходящего в поле окна. Наши дети резвились бы во дворе, вылепляя из снега разных зверей. Кто-то сказал, снег – символ удачи. Я б тоже что-нибудь хорошее делал, возился бы с машиною в гараже, прибирался по дому, готовил обед…
Снег, лес, домик. Я понимаю, конечно, что я подлец, но… кто придумал лепить такие пасторальные этикетки на консервные банки?.. я понимаю, что виноват перед тобой… но зачем было разбивать мне голову этой жестяной банкой? И разве ж это культурно – выедать у человека мозг чайной ложкой? А еще говорила, по образованию ты искусствовед… Ожидание
Мы ждали, когда что-то произойдет. Каждая выносила стул и усаживалась перед крыльцом своего дома. Когда тетушка Мэй умерла, ее стул и дом остались стоять, просто теперь они пустовали. Шел дождь или снег, распускались, а спустя некоторое время желтели листья, но теперь нас вместо троих стало двое.
Бывают времена, когда все старое лучшее уже подошло к концу, а новое еще никак не начнется. Но мы ждали совсем не этого, мы просто нуждались в том, чтобы что-то случилось. Смерть тетушки Мэй была не в счет – она ведь тоже ждала. По нашей улице, исключительно пыльной большую часть года, никто не проезжал – ни скрипучая бочка с водой, ни проржавевший, но все равно предел детских мечтаний велосипед. Иногда в песке оставались наши следы, когда нас зачем-то одолевала охота перейти на другую сторону, где начинался заросший полынью овраг.
С задних дворов мы слышали, что там вдалеке течет жизнь, но мы не хотели искать ее где-то еще, мы ждали, когда она придет к нам. В городе нас называли не иначе как полоумными старыми девами. Ветер, разумеется, доносил до нас слухи, но мы досадовали только на бедность фантазии тамошних кумушек.
Сидя перед своим домом, хорошо было вечерами пить чай, а в полдень – разгрызать яблоки, прежде аккуратно счищая с них тонкую кожицу. Все шло своим чередом, вернее, никуда не двигалось, стояло на месте. Вертелись только стрелки часов, но и они дважды в сутки возвращались к началу, так что мы почитали это за сущую чепуху.
Все шло своим чередом, когда однажды по нашей улице двинулись танки. Два старых, потрепанных, не менее проржавевших, чем детские велосипеды, которые, впрочем, никогда сюда не заезжали, гиганта. Мы спросили солдат: «что?».
Они ответили:
- Все.
И оказались правы. Гусеницы застряли в пыли и больше не двинулись. У них было радио, но сюда не доходили никакие его волны, у них был приказ, но они потеряли пакет, который не успели еще вскрыть. Дула танков отлично подошли, чтобы натянуть веревки – развешивать наше общее белье. Талия моей сестрицы слегка расплылась, а живот значительно округлился, хотя она все отрицала. Мы больше не ждали. В наших домах не осталось ни одной поломанной вещи: все было починено, выброшено, либо пущено на починку другого.
Нас увлекло вязание – тоже приятное занятие, если проводить за ним время, сидя рядом с крыльцом своего дома. Солдаты не уставали прохаживаться туда и сюда, вглядываясь в один и другой конец нашей богом забытой улицы. Но мы знали, их ожидание тоже когда-нибудь кончится.
Чего станут ждать наши дети? Того, что мы последуем за тетушкой Мэй, дабы освободить им побольше места на тесной улице между тремя домами и заросшим травой оврагом? Капрал говорит: они подождут, чтобы научиться ходить, чтобы сбежать прочь отсюда. Но сам он почему-то по-прежнему здесь. Наверное, во всем есть какой-то смысл. Телефон
Никто не знал ее номера. У нее был телефон, но стоял он скорее на случай, если пришлось бы вдруг вызывать скорую или кого-то еще, хотя она и была еще достаточно молода, чтоб не иметь проблем со здоровьем.
Но вот с какого-то момента в ее сумрачном, с пола до потолка запыленном доме, где она всякий раз находила себе новый резон, чтобы не прибираться, начали раздаваться трели телефонных звонков. Она поднимала трубку, говорила «Алло», но в ответ не слышала ничего.
Тем не менее, звонки продолжались. Не каждый день, но с достаточной регулярность, так что кто-то молчаливый на другом конце провода не давал забыть о себе. Прошло сколько-то времени – хотя для нее любое время тянулось исключительно долго – и она пришла к мысли, что кто-то хочет сказать ей нечто важное.
Постепенно она научилась различать, или ей только казалось, что она различает чье-то спокойное, но по всему судя неуверенное дыхание в трубке. Она и сама только говорила «Алло» и ничего более, а спустя несколько мгновений в трубке уже звучали гудки. Зато между звонками у нее было больше чем достаточно времени, чтобы гадать о том, почему этот загадочный человек молчит.
Может быть, он был неспособен говорить вовсе? Ей представлялся некий немой или глухонемой, несмотря на то, что она никогда б не сказала, как немота могла проявляться бы внешне.
Или этот человек был тайно влюблен в нее, но боялся признаться в своих чувствах? Что если он влюбился в нее с первого взгляда и теперь для него счастьем было слышать иногда ее голос?
Но кто это мог быть?! Часто с наступлением вечера, поставит ночник на подоконник, она всматривалась в темные и освещенные окна дома напротив. Она даже порой ободряюще улыбалась своему неизвестному поклоннику – от чего-то ее ничуть не смущала мысль, что этот человек мог негласно следить за всем, что бы она ни делала.
У нее были и еще догадки о том, кто это мог звонить, хотя последняя нравилась ей более всего, а если бы она могла с кем-нибудь поговорить об этом, то услышала бы и другие предположения, но… Однажды, когда телефон вновь зазвонил, она сняла трубку и, обернувшись к окну, неосторожно толкнула бедром шаткий столик. Аппарат с дребезгом упал на пол, хотя трубка так и осталась у нее в руках – провод оказался достаточно длинным. В динамике что-то щелкнуло.
- Алло, – наконец испуганно сказала она.
- Алло-алло! – голос, ответивший ей был женский, немолодой и неприятный; если в нем что-то и слышалось, то издевка пополам с укоризной. – Это телефонный узел! Сколько вам можно звонить?! Вы только снимаете трубу и молчите в нее. Почтовый ящик тоже, наверно, не открываете. Так вот, если вы, наконец, не заплатите за телефон, мы отключим его и заберем номер. Билет до последней станции
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Эва Ытываль: Еще несколько сентиментальных историй про любовь, смерть, еду и каннибализм. Прозаические миниатюры.
Такого рода "чернушные", парадоксальные миниатюры, как у Эвы Ытываль, вошли в русскую литературу с легкой руки Людмилы Петрушевской. Почти синхронно они вошли и в литературу, и в литературную моду.
04.01.08 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|