Приметы
Если ты увидишь звезды
В небе брата-января,
То значит, что не все пропало зря
И есть еще желание идти,
Среди последних стать на время первым,
Сметая всех на собственном пути,
Прости, я не хочу быть впереди.
Если ты увидишь в снеге
Отсвет солнца февраля,
То мне, наверное, уже пора
Глядеть на перспективу своих слов,
И это никогда не поздно —
Познать чугунный вес добра
И тяжесть этих сладостных оков.
Если ты услышишь песню
В середине сентября,
То знай, нет никого кроме тебя,
Кто проводил меня бы в долгий путь,
Где я скажу всем то, что надо честно
Сказать в лицо; пора, дружок, пора
Пора сказать, а после... отдохнуть.
Юродивый
Как юродивый, как неприкаянный,
Все хожу по белому свету я,
Кем-то брошенный, чем-то состаренный,
На судьбу свою проклятую сетую.
Города улыбались пожарищами,
Занесенные пылью овражною,
Я, покинутый своими товарищами,
Вижу небо над белыми башнями.
Вижу солнце под жаркой испариной,
Вижу звезды разменной монетою,
Как юродивый, как неприкаянный,
Все хожу по белому свету я...
Как на могилах лежит снег отравленный —
снегу несть числа,
Как у дороги стоит крест окровавленный,
и вкруг замерзла вода,
В церквях народу не счесть, вокруг такие дела,
хоть рукава подымай,
А церковь без креста — рука без топора,
бросай окурок, вставай.
А за полями река, под рукой мужика
встает упругий лед,
Вокруг великая мгла, вокруг такие дела,
что даже черт не поймет,
А за крыльцом полумрак — какой-то Ванька-дурак
сдох под хмельком просто так,
Ножом он вены вспорол, но никто не пришел,
а значит, это — знак.
А ночь рассветным лучом уж разметена,
и за рекою полки,
И офицер убит, в том не наша вина,
да и ничьей нет вины.
А под мостом слышен крик: там убит старик,
мне не найти его прах,
Я убежать хотел, попал под грузовик —
вот так.
Как я вышел на облачко, плюнул под ноги,
Облачко уплыло, а я оступился...
Вот окончилось все — лес, дорога,
О, как немного нашел я на этом пути!
В сладком пламени битвы чужие молитвы
Мне стали опять как свои.
Но великий чердак — бардак,
И все, что вижу вокруг я — лишь рекламный трюк.
Мне показывают лица друзей и подруг,
Уходящих со мною на этот круг!
О, я рад бы остаться здесь,
Но храмы небес не окупят дороги домой,
Отпустите меня туда, где земля,
Где еще продолжается бой,
Отпустите меня туда,
Где рушится мир нас оставивших первооснов,
Я хочу разделить с ними горе,
Я хочу в неволе подарить им любовь!
Око за око, хвост за хвост,
Лети высоко, а то больно прост...
Как на могилах лежит снег отравленный,
снегу несть числа,
А на дороге лежит все, что оставили,
оставили от меня...
Мое имя — Сергей Есенин!
Город просит дождя
Город просит дождя, город жаждет воды,
Электричества нет вот уже десять дней,
Узаконен расстрел, ограничен побег,
Вот такие дела в горькой жизни моей.
Две струны подвели, и ослабла рука,
По пустым поездам бьется нервная дрожь,
Никогда не спеши, если хочешь успеть,
если чувствуешь боль, это значит – живёшь.
Раскаленный асфальт, зелень блеклых кустов,
А беда, как всегда, подошла со спины,
Если хочешь, беги, но дороги домой
Ты уже не найдёшь ни с какой стороны.
В джинсах старых дыра, застарелая грязь,
да оттянут карман горстью медных монет.
Вот такой ты и есть, и таким же ты был,
Становиться другим основания нет.
Город просит дождя, город жаждет воды,
Он не помнит тебя, он не знает меня...
Нетелефонный разговор
Бесперебойное хождение поездов на линии —
Хороший стимул для ухода из дома,
Отличные квартирные условия друзей —
Лишний повод провести у них ночь,
Нажраться, обдолбаться, отключиться под забором,
Пугать соседей блеском иномарки,
Подземные поездки на другой конец города —
Все это то, что меня так пугает.
Поиск ответа на извечный вопрос,
С чего же, наконец, начинается Родина,
Это как экскурсия по кольцевой линии
В поисках ее конечной станции.
Треп в очередях о полной безнадежности
Нас вынуждает подумать о завтрашнем,
Но то, что случилось лишь вечер назад,
Возможно, никто кроме меня и не вспомнит.
Ехать на дачу с портвейном в сумке,
А то еще похлеще, чем просто с портвейном —
Штрих в поведении моих знакомых
Мучает меня, как заноза в пальце.
А тут еще разные залетные девицы,
С которыми, допустим, в гостях познакомишься,
Обрывают ночью твой телефон
И расспрашивают: “Женат ли ты, родимый?”
Я не женат, ну и что тут такого?
Я предпочитаю сидеть на асфальте
На грязной, заплеванной другими улице
И размышлять о том, где сегодня буду я.
Кто-то ко мне случайно подсядет,
Я не гоню и не злюсь — что поделаешь? —
Просто он будет моим собеседником
В новом нетелефонном разговоре.
Бетонированный двор
Он был студентом мединститута
Из тех, кто пытается не вылететь вон,
Она была обычной красивой девчонкой
Из тех, в кого я сам был бы влюблен,
У них была скромная квартира
На втором этаже хрущевки,
Лестница вела прямо к помойке,
А окна выходили на бетонированный двор.
Соседи любили смотреть из глазков,
Кто к ним заходит и что несет,
Каждый из гостей был предельно обучен
Входить очень тихо и курить лишь на балконе
Каждый подвергался большой доле риска,
Переходя их перекресток,
И стоило возникнуть звукам сирены,
Гости спускались на бетонированный двор.
Время шло, годы уходили,
Он закончил свой мединститут,
Она постарела на тысячу лет,
А люди перестали к ним заходить,
Теперь они где-то работают,
Еле сводя концы с концами,
И вряд ли еще помнят о том,
Что их окна выходят на бетонированный двор.
На нас упало что-то
Хозяин Вселенной
Он был владелец дворов, окраин, заводов,
Небес и разбитых сердец,
Он так любил ненавидеть окружающий мир
И засилье лекарственных средств,
Что частенько забывал, кого он там любил,
Кроме той, что явилась сама,
Но он действительно был хозяин вселенной,
Ведь ему не возражала она.
Никто не запомнил ее имени —
Она слишком быстро ушла,
Она была красива, и все отмечали,
Что к тому же довольно умна,
Женщины смотрели на нее с завистью,
Мужчины — с вожделением вслед,
Но он действительно был хозяин вселенной,
И не прощал взглядов, о нет!
Он зарубил слишком много людей
Своим большим топором,
Он пил задыхаясь эту кровь,
Он был ею крещен,
Но крещенье состоялось вне церковных канонов,
А следовательно — набекрень,
Но он действительно был хозяин вселенной,
И он встретил следующий день.
А она? Что она? Да вот такие дела,
Как умираем — да так и живем,
Я не знаю, она ли от него ушла,
Или он от нее ушел,
Но теперь он не помнит, кого он там любит,
Он забыл, кто такая она,
Он остался, как был, хозяин вселенной,
А она? Она больше не нужна!
Она умерла...
Я слышал слишком много разных имен
Таинственные цветы
Они обычно приходят сами,
И манят радужными мирами,
Которые видишь только в семнадцать лет.
Они наивны, легки и прекрасны,
Меняясь лицами ежечасно,
И просто поверить в то, чего, вроде бы, нет.
Но если новая ночь в безумии, ты
Видишь таинственные цветы,
Не знаешь точно, зачем этот хлам,
Но веришь таинственным цветам,
И ты бесконечно искать готов
Взгляды таинственных цветов
И ловишь на ощупь, на совесть и страх
Сказки о таинственных цветах.
Обычное лето, и делать нечего,
Находишь удобный повод для встречи,
И город расцвечен оттенками разных цветов.
Мне даже не хочется знать, что было,
Ведь вы всё равно уже все позабыли,
Мне хочется знать, имеешь ли ты шанс на любовь?
Но если новая ночь в безумии, ты
Видишь таинственные цветы,
Не знаешь точно, зачем этот хлам,
Но веришь таинственным цветам,
И ты бесконечно искать готов
Взгляды таинственных цветов
И ловишь на ощупь, на совесть и страх
Сказки о таинственных цветах.
Мой Бог, окажи мне простую услугу:
Пусти мой израненный разум по кругу,
Чтоб я никогда не покинул твой облачный храм,
И если такое когда-либо было,
Я сразу весь мир остальной позабыл бы,
Отдавшись во власть таинственным цветам.
Но если новая ночь в безумии, ты
Видишь таинственные цветы,
Не знаешь точно, зачем этот хлам,
Но веришь таинственным цветам,
И ты бесконечно искать готов
Взгляды таинственных цветов
И ловишь на ощупь, на совесть и страх
Сказки о таинственных цветах.
Надежда без спроса
Чего же хотела ты, милый ребенок, —
Цветы на окошке и острую радость?
Отравленным кошкам на праздник не вручат
Мышей муляжи с декорации лета,
Налет неувязок апреля с зимою
На скользком мосту через бурную реку,
А мертвый мышонок не сможет влезть в норку —
Его смоет в лето горячее солнце —
Надежда без спроса!
Мы смотрим на уличные беспорядки
С партера хрущевских пятиэтажек,
Но если свобода растрачена сразу,
То вряд ли есть смысл быть просто собою:
Зачем это надо? Мы вне этой цепи —
Мы ходим сквозь стены и любим как боги,
И, в общем, неважно, кто искренне верит,
И кто продает, и кто покупает
Надежду без спроса!
Надежда без спроса — обычная мелочь,
Как парень в метро, продающий газеты,
Как древний старик, что бросаясь под поезд,
Надеялся, что он проснется младенцем!
Какая им разница... Все мы под богом...
А я так боюсь, мне становится страшно,
Прошу, приласкай меня, милый ребенок,
Я просто люблю тебя, мне станет легче,
Любовь моя, может быть мне станет легче
С надеждой без спроса...
Паутина
Сотни сказанных слов — хорошая мера
И в это вера навек жива,
Особенно если все эти твои слова
кому-то нужны.
Только ветер свистит в выбитых окнах,
Треснувших стеклах, кто-то не спит до утра,
Дрожит то ли лезвие, то ли игла
в распятье руки.
Просто, очень просто,
Но что-то мешает сделать этот шаг,
Страшно, очень страшно,
Паутина во всех зеркалах.
Утро в каменных тюрьмах — рабочие будни,
И так до полудня, а после — обед,
И всё это слишком похоже на дьявольский бред
или обман.
Большая помойка — твоя квартира,
И шаг до сортира — не просто лень,
Ведь в этой тюрьме за решеткой сидит твоя тень,
а это — ты сам…
И так будет до смерти и до паденья,
Вся твоя воля не будет с тобой,
Тебя будет двигать всё время кто-то другой,
тебе ль не знать кто?
И последний день в муках — как завершенье,
Не жди воскресенья, и вот пред тобой
Твой призрак, беззубый старик с седой головой,
но вы с ним одно!
Мы просто будем здесь жить!
Да ты не плачь, не горюй, не давай нам ключей,
Ты не ждала в этот вечер столь нежданных гостей,
Ты просто чайник поставь, и надо б пива купить,
А деньги? Что за вопрос? Мы просто будем здесь жить!
Черноволосый мужик, ты по погонам сержант,
Ну на хрена ты орешь? Ты знаешь, кто виноват!
Мы тихо песни поем, чего за это винить,
Раз оказались мы здесь, мы просто будем здесь жить!
Шофер, поправь-ка свой бейс и отвези нас домой,
Ты спросишь, где же наш дом? Ближайший город большой!
Вот только хочется есть, об этом трудно забыть,
Ты едешь в Питер? О’кей, мы просто будем там жить!
На электричке контроль, его стандартный вопрос
Никто, похоже, уже не принимает всерьез.
Вы собираетесь нас на полустанке ссадить?
Что ж, перспектива по нам, мы просто будем здесь жить!
Я поступил в универ, как и мои все друзья,
По-моему, сей вариант к нам всем пришел неспроста.
Нас очень трудно спихнуть и невозможно свалить,
Что, исключаете нас? Мы просто будем здесь жить!
Но вот настала зима, все надоело к чертям,
Наверное, время пришло разойтись по домам,
Такой вот боковой финт умеем мы отмочить,
Здорово, мамы, отцы, мы просто будем здесь жить!
Танцевать!
Все в вечном движении — стрелки часов,
Летят в бесконечность потоки несказанных слов,
Динамика снов.
Вороны качаются на проводах,
А голуби на рельсах как будто забыли свой страх
И радость в глазах.
Лишь я не умею танцевать,
Я не умею танцевать,
Когда идет снег и холодно ждать,
Обидно до слез, я не умею танцевать!
Кого-то пинают ногою в живот,
Когда он очнется, его никто не спасет —
Логичный исход.
Лишь пляски на улице перед войной,
Желание во взгляде глаз, зараженных чумой,
Вернуться домой!
Снежинки планируют на провода,
Чтоб завтра растаять, увы, не оставив следа
Нигде никогда.
Я в телефонной будке смотрю на часы,
Довольно забавно: уже без пятнадцати три
И гости ушли, движенья резки
Никто не узнает, куда я ушел,
Кого повстречал, кого потерял иль нашел,
Вернусь ли еще,
Но всем наплевать, всех заботит одно —
У всех разный танец, но всем все дается легко,
Теперь мне смешно...
Когда идет снег...
367-ой день
Сегодня цветами оживут автомобили
И гипсовые статуи в больничном саду,
Интеллигенты улиц перекроют трактиры,
Сегодня триста шестьдесят седьмой день в году!
Сегодня трамваи покинут свои рельсы
И предпочтут свободу тесноте путей,
Прыщавые нимфетки, крашеные индейцы
Займут вокзалы и почтамт, желая вестей.
Птица белыя летит над Москвой...
И только наутро наступит просветленье,
Ведь триста шестьдесят восьмой день к нам не придет,
Трактиры покинут заспанные интеллигенты
И будут с удивлением встречать Новый Год.
Ночь спускается опять над Москвой...
Вдвоём ("И исчезает мой Джа...")
Роза сохнет в стакане,
я в океане смеюсь,
Лошади ходят по небу,
корочкой хлеба делюсь,
Напрасно вы ждали рассвета,
моя дорогая (моя?)
Где-то стороны света
переругались, а я
Я с вами играю
и понимаю игру,
В которой нет проигравших —
со стула гитару беру.
Лебеди синего цвета
в дыму сигареты летят,
Злые разносчики СПИДа
посредством стрихнина не спят.
Вот и картина готова,
довольно неплохо, я рад,
Что ж, сварю себе кофе
и всыплю украдкою яд.
Вы можете не поверить,
но ночь безмятежна для нас,
Я медленно таю
и исчезает мой джаз...
Амьенская злая оса
Они пришли
Они пришли на ваш восхитительный бал во всем черном,
Они пришли, послав все ваши приличия к черту,
Их обгоняла людская молва, их пропускала любая толпа,
Они пришли на ваш восхитительный бал во всем черном.
И тот, кто был элегантнее всех, стал словно ощипан,
И тот, кто был самым сильным из всех, вдруг стал беззащитен,
И светские львицы прижались к стене,
став равными по красоте Сатане,
И путь их в Книгах Судьбы стал иначе прочитан.
Они, наверное, не зря под плащами оружье скрывали,
Они спокойно ходили по залу и всех убивали,
Но в этом аду спокоен был я, ведь пули отскакивали от меня,
Ведь Бог и Санта Мария меня сохраняли.
Осень на Филиппинах
Осень, осень на Филиппинах,
В Индокитае — зима,
Что-то гниет, а что не видно —
Тело или душа?
Дождь среди моря и дождь на суше —
Ну и дела, старик.
Осень на Филиппинах души
Сгнившие наши хранит.
Осень, осень на Филиппинах,
Так исчезает рай,
В тесной лачуге в завеси дыма
Умер отец-самурай,
Смерть среди моря и смерть на суше,
В джунглях — напалмовый дождь,
Ветер точеные лица сушит
И в горло вонзает нож.
Осень, осень на Филиппинах —
Субтропический бред,
Как лихорадка тянет в трясину,
Так кто-то выключил свет.
Мы потопили последний крейсер,
Чтоб потушить в нем огонь,
Старый полковник окно завесил
И тихо выскользнул вон...
Амальгама
Не хотел ребенок повзрослеть,
Остался дураком, да обузой родным,
Доиграть хотел он так успеть,
Но все вокруг твердят, что игра — лишь дым.
У зеркал две разных стороны,
Но амальгама — просто металл плюс ртуть,
Ни рожна не видно до поры,
Но если долго ждать, в ней откроется путь.
Пароход к причалу не пришел,
Остался поиграть на приморском песке,
Капитан сказал, что будет шторм,
Но шторм давно прошел по Тверскому шоссе.
У зеркал две разных стороны,
Но амальгама — просто металл плюс ртуть,
Ни рожна не видно до поры,
Но если долго ждать, в ней откроется путь.
У зимы есть шансы на весну
И масленичный грим ей совсем не идет,
Гражданин ведет гулять козу,
У станции метро изумленный народ.
У зеркал две разных стороны,
Но амальгама — просто металл плюс ртуть,
Ни рожна не видно до поры,
Но если долго ждать, в ней откроется путь.
Самолет аэродром послал,
Плевал он на него с высоты тыща сто
На бензин он денег не собрал,
А в небе автостоп безуспешней всего.
У зеркал две разных стороны,
Но амальгама — просто металл плюс ртуть,
Ни рожна не видно до поры,
Но если долго ждать, в ней откроется путь.
Все течет, я даже не могу
Понять, все то что я наблюдаю сейчас,
В зеркала на кухне я смотрю
И слезы градом льют из смеющихся глаз...
О, этот дивный новый мир!
Как много разных теплых слов
Мне говорят порой —
Международная любовь
Бывает веселой и злой,
В долине дремлет Ватикан,
Швейцарские лучники спят,
И строит козни кардинал,
В саду цветет виноград.
Как мило жить теперь,
Из роз и тротила слишком сладкий коктейль —
Я ненавижу карамель!
Водопроводчик гнет трубу,
В токийском метро жара,
Все это было наяву
Особенно рано с утра,
Он держит крепкою рукой
Отбойный молоток,
Красы исполнен неземной —
Конфуций или Бог?
Как мило жить теперь,
Из роз и тротила слишком сладкий коктейль —
Я ненавижу карамель!
С утра отключена вода,
Бастуют в больнице врачи,
Они на пляже до утра
Пытаются друг друга лечить.
Шахтеры марганцевых шахт
Взирают на это с тоской;
Директор штольни — вурдалак,
Спешит с работы домой.
Как мило жить теперь,
Из роз и тротила слишком сладкий коктейль —
Я ненавижу карамель!
О, этот дивный новый мир!
Анаконда внутри меня
Здравствуй, моя дорогая змея,
Я ждал так долго одну тебя,
Твое фото мозолит мои глаза
В кармане пиджака.
Твои хищные зубы покрыты стеклом,
Их прозрачность хрустальна, и в чреве моем
Ты устроишь нору, отдохнешь, а потом
Сдашь ее в наем...
И снаружи так же тепло, как внутри,
Будильник поставлен на без пяти три,
Я буду ждать свою любовь до зари,
Лежать и видеть сны.
А морги переполнены весенней порой,
Моя любимая спит в районе Тверской,
Я ее отравил ненароком тобой,
Пурпурной змеей.
Анаконда внутри меня, ты не спишь?
Но если ты не спишь, отчего ты молчишь?
Ты болеешь, стенаешь, ревешь и грустишь,
Но при этом молчишь.
Так вот, знай, я решил отравить тебя,
Завтра избавлюсь от тебя навсегда,
Налью из бутылки пол-стакана вина,
Досыплю мышьяка.
Ну ладно, шутка. Я знал, что тебя нет,
Об этом рассказал мне один поэт,
До того как в отделении я потушил свет,
Все это только бред.
Завтра врачу расскажу без прикрас,
Что это — только песня, только рассказ,
И все прекратится навек, а сейчас
Я боюсь твоих глаз...
Для любви не названа цена,
Лишь только жизнь одна,
Жизнь одна жизнь одна...
Весенняя патриотическая
Стоит фонарь, созвучный небу,
Скончался в сумерках апрель,
А на холсте — сплошная небыль,
Грызет бумагу акварель.
Какая жизнь? Какие планы?
Мою любовь загрызли тараканы!
Зачем себя тебе в подарок
Пришло мне в голову отдать?
Средь каторжан и каторжанок
Себя мне стало не хватать!
Удар хватил вчера по шее:
Что надо делать, делай поскорее!
Встает луна как сытый ангел,
Как недоношенная тварь,
В Крыму добит предатель Врангель,
В Москве погас ещё один фонарь.
Я — психопат, я агрессивен,
Моя любовь по имени Россия!
Я ночевал в подъезде
Кино в стиле джаз
Тихая ночь, все уснули.
Я здесь один, сижу на стуле,
Тихо курю, на телевизор смотрю.
Выключен он, и я не знаю,
Что я найду или вдруг потеряю,
Мне все равно, ведь я в волшебном кино.
Вот включен свет, и на экране профиль,
Мадмуазель, извольте, Мефистофель,
Так я себя зову для вас иногда.
Зачем вам знать, какое мое имя,
Как музыкант, я поглощен иными
Видами фраз, и где-то слышал о вас.
Братья Люмьер, первый синематограф,
Новый сюжет готов, почти апокриф,
Слава мирам, я это выдумал сам.
Песня без слов, зову на чашку чая,
Мою любовь, увы, не замечают
Морг или ад от холода Петроград.
Радость моя, в отеле запах мерзкий,
Надо пойти опять гулять на Невский,
И просто так сегодня купим коньяк.
Звезды ушли, я ничего не вижу,
Солнце мое, а были ль вы в Париже,
Там, как у нас играет музыка джаз.
Темная ночь, и только пули свищут
Выше луны и даже ночи выше,
А потому и не грозят никому.
Будем гулять, вернемся лишь под утро,
Я не хочу жить ежедневно мудро:
В нашем кино я пью по роли вино.
Дети цветов уже переболели,
В наших краях давно метут метели,
Надо бы мне уметь играть на трубе.
Ваша любовь ко мне невероятна,
Но лишь одно, увы, мне непонятно,
Любишь ли ты меня, как я цветы?
Не торопись идти на бал
Не торопись идти на бал,
Хоть ты обласкан и любим,
Тебя, конечно, ждет бокал шампанских вин.
Одна бутылка на двоих,
И много юных дам, заметь,
Но за спиной одной из них укрылась смерть.
Она любила всегда тебя,
Она так долго тебя ждала,
А ты забылся у рулеточного стола!
Еще бокал. Маэстро, туш!
Она ждала и дождалась,
Но распродажа наших душ не началась.
Потом улыбка, ее стиль,
И по мозгам ударил спирт,
Еще бокал, кивок, кадриль и легкий флирт.
Прильнешь поспешно к ее руке,
Поймаешь слово на языке,
Ведь ты не раз терял равновесие в той реке…
Потом карета и туман,
Вуалью скрытое лицо,
Ты шепчешь сладостный обман, а ей смешно.
Она сегодня вся твоя,
И долгожданен адюльтер,
Ты и не видишь, что под тканью револьвер.
И капля крови твоей легка,
Лежит бессильно твоя рука,
И грань меж небом и землею была тонка…
Лебединая песня
Когда закончится последняя строка,
Затушат свечи в тихом доме из песка,
И домовые лягут спать,
В своем углу нам будет нечего скрывать.
Я вижу море. Синяя вода
Меня укроет, смоет без следа,
И лебединой песни больше нет,
И гаснет свет…
Спешит отчаянно на волю пилигрим,
Никто не вспомнит и не бросится за ним,
Чтоб дать на счастье золотой.
Он далеко. Он возвращается домой.
Он видит море. Синяя вода
Его укроет, смоет без следа,
И лебединой песни больше нет,
И гаснет свет…
Слепые звуки мандолины не слышны,
Полночный гром смывает грани тишины,
И этой песни звук утих,
У нас в углу свободы хватит на двоих…
Мы видим море. Синяя вода
Нас всех укроет, смоет без следа,
И лебединой песни больше нет,
И гаснет свет…
Алексей Караковский: Группа "Происшествие". Избранное, часть вторая.