Любовь ЛебедеваПотемки20072. летнее такси подбери мя, харон, под казанским мостом, видишь, я одичал, как нетронутый лист. и, пройдя по воде петербургским христом, девяносто пять метров отмерит таксист. его шашки потёрты, он испачкан в золе, но точнее и вежливей всех королей, я готов отдать все за обратный билет, но его широту не сечет параллель. он меня подберет, как кутенка, слепым, и положит за пазуху, словно голыш. замелькают дома, верстовые столбы и смешные квадратики крыш. Наверх 3. дудочка и кувшинчик/маша и медведи дуй в свою дудку, землянику в кувшинчик рви, лето пройдет, но желе сохранит окрас. ягоды эти замешаны на крови, словно фундамент, который возносит спас. бедный медведь, унесенный марией в сосняк, разве здесь есть земляника, в таком лесу? кланяйся в ножки, не думай, что ты слизняк: траченый гриб они тоже домой несут. дудочка в восемь дырок, кувшин в одну, волки и лисы не спят, а медведь забыт. тянкая капля желе не спешит ко дну, лето вращая от "абы" и до "кабы". Наверх 4. красная конница Наверх 5. гуси-лебеди Наверх 6. 22 июля. ровно 4 часа. город орджоникидзе. 22 июля. тридцать по цельсию. ровно 4 часа. с бабушкой через неделю случится инсульт. ветер гуляет в густых одуванчиковых волосах, и дети в кармашках лебедям горбушки несут. в этих аллеях качели стоят гурьбой: оттолкнулся ногами, колени свел и летишь. все вверх тормашками: облако над головой, задевая сандалии, проплывает у крыш. бабушка, тонкая кость, невозможная грация, плавная речь, улица ракова, рядом манежная площадь, фонтанка, пассаж. с красной скамейки, забыв о склонениях, силясь сберечь, строго кричит: не крути, не крути колеса! через три года на пику ограды с березы сорвется андрей, пахнет жасмином и мамино жуткое ААА, дали таксисту не двадцать, а двести рублей. я на качелях, и в небе моя голова. больно считать. трудно видеть сквозь мутную мглу: маму сбивает машина, я комкаю шарф. все обойдется, и бог мне поставит в углу лучшую елку, горевшую, словно пожар. через одиннадцать лет смерть придет в этот дом поутру, визг тормозов. и штаны разрывает по швам. синяки. я же лечу вверх ногами. лечу и от счастья ору, правый сандалий смешнуще слетает с ноги. Наверх 7. медсестра-хромоножка камушек влез в семимильный сапог, выбрал левый: если шагать, то тихонечко, а не на скорости в махах. так погибали мои паладины под ржевом, под плевной, рот распахнув при ударе и в чистых рубахах. я не могла им помочь, глупой девушки косы по пояс, божья невеста с крестом на предплечье и с камушком слева плакала в этих окопах, а сверху такое рыжее солнце опять расстилало свой невод. мокрый табак у меня, медсестры-хромоножки: с поля не вытащить павших, не сжечь папиросы. мимо окопа со скоростью света летят неотложки и паладины шагают на небо безмолвно и босо. Наверх 8. розенфельд скажи мне, ma belle, как высОко летала над городом, как высокО, как он, открывая пакет с молоком, задирал худощавую шею и пил, и было прозрачно в его мастерской, и текло молоко, и тени под вечер сливались с тенями стропил. ты будешь курить, подбирая слова, будешь долго курить, а мой диктофон отмотает кассетную гладь, подберет тишину. я вижу тебя, полотно, мастерскую и те фонари, которые, словно солдаты застыли, встречая весну. ты встанешь из кресла, предложишь стакан молока и скажешь: мы сильно любили и часто летали во сне. и вечности будет не важно, что дрогнет рука, стакан разобьется и выпадет снег. Наверх 9. сахарная клюква мы лежали в болоте, как клюква, зарывшись во мхи, и по нам, разлинованным, в классики танки играли. коммунизм наступил в сентябре, нам об этом сказали, но сожгли, словно деньги, любимые нами стихи. этот теплый щенок будет завтра утоплен в ведре, эту злую бездетную суку приставят к награде. только сахарной клюквой, где жгучая сила в ядре, мы раскрасим и парусом выгнем тугие тетради. как любимая фреска в бездонном тоннеле метро, обесцветить со временем волосы, голос, породу, но обломками наших стихов стелят гать по болоту, но остатками нашей клюквянки балуют нутро. Наверх Код для вставки анонса в Ваш блог
| |||||
Любовь Лебедева: Потемки.