«100 к 1»
Вот я стою, вот сотня пёстрых слов
По-разному обыгрывают в лицах
Моё житьё. Одни во мне - валлийца
Надменного, последним из ослов -
‘
Другие видят (тоже не ошибка) -
Сто к одному. Вот я один стою.
Себе под нос, как будто кот-баюн,
слова мурлычу… Сотня - всё же шибко,
‘
большой разброс. А вдуматься - ничто:
Родился, жил, скоропостижно помер
(глубоким стариком). В газетный номер
Всю жизнь ввернул - расправился с мечтой
‘
И век ужал в размер лукавой сноски,
Где сотня слов - родился, умер, жил -
Не выдаёт, правдив я или лжив,
Родня мою серьёзность с шуткой плоской
"Промокший порох"
Прячу живот перед каждой встреченной,
взгляды туманные, плечи шире -
нынче внимания к дебоширам,
(тех, что фиксируют данность печенью),
'
больше. Впрочем, не то, чтоб очень,
даже не то, чтобы слишком явственно.
Вирши чирикать - поди, не блядствовать,
не прогибаться, будь трижды прочен -
'
проклят четырежды. Донна Анна
не покусится - промокший порох
мой, что приманка для командоров
(повод остаться, навечно канув
'
в Лету). Зови меня просто дрянью -
мне так спокойнее - ты же чуешь,
крепко в ручонке сжимая пряник,
кормишь кнутами (когда хочу я.)
«Закон бутерброда»
кусая губу… как закон бутерброда -
взлетая, ложиться губами, чтоб трогать
губу, прислонённую вами к шершавым
моим. суверенность ломая державы,
себя раскрывая, выламывать в сжатых
горячего рта окончаниях шахту
бездонного горла, предчувствуя: лопнет
на хрупких ладонях натянутый хлопок,
и эхо струной разорвавшейся ткани
расплещется в стенах, волною откатит,
собой заглушая несвязанный шепот,
в котором закон бутерброда разжеван
до точки, что суть, окончание нерва,
до мочки, проколотой, видимо, в первый
и первой, в которой спонтанная ярость
смешалась со страхом, от крови теряясь.
«Старый дом»
Былая жизнь. Всё кажется иным.
Подобно псу, сошедшему с плаката,
Мне хочется коснуться лбом покатым
в зелёный цвет покрашенной стены,
Прикрыть глаза и время постоять,
Прислушиваясь к скрипу ржавых петель.
Всё стало мягче, тише, незаметней.
О, сколько тайн непознанных таят
Пределы дома, встретившего старость,
Подобно псу, прожившему свой век,
что глух и слеп, но, вскинув морду вверх
и захлебнувшись выдохнутым паром,
он чует вновь присутствие луны,
а значит, жизни (пусть уже не встанет).
Едва читаем цвет разбитых ставен,
Как старый пёс, дом вымерший уныл.
"Выпадать"
"Холодный рассудок"
Знобит слегка, и всё же, вместе с тем,
Мне хочется прохлады, мощных арок,
Что, словно рты разорванные стен,
Тобой плюют, где беспардонно марок
Намёк на тень. Где, вымазавшись с ног
До головы искусственною ночью,
Прохладу стен, как царственную почесть,
Воспринимаешь. Царство вещих снов,
Где боль не так мучительна, а смех,
Приумножаясь эхом многократно,
Сам по себе живёт вдали от тех,
Кто светлых слов не отличал от бранных
«Пала’чик»
…Бритвой опасною по губам,
Шее, петля по которой плачет.
Вздор. Раскошелился мой пала’чик
Ровно на выстрел, один. Упав,
В грязь. Непоседливое дитя,
Точно солдатик, поверх окопа
Шарик свинцовый на хриплый вопль
Вынужденный сменять.
«Скучать»
Словно бремя отбросив, как тела ненужную часть,
оставляешь на старте сомненья и склонность скучать.
'
Не имея привычки скучать, как скучают, когда
Расстаются на год, начиная готовится зА год,
Или загодя ждать возвращения в тихую заводь,
Оставляя насечки, где сутки, сплетаясь в года,
'
Состязаются с вязью по сложности. Я ухожу
В те края, где победу еще вырывают зубами,
Где со свёрнутой челюстью дохнут, увлёкшись забавой,
Не расслышав в азарте травы рассекаемой шум.
«Сила в декабре»
Всё объяснилось. Сила в декабре,
Где обнажил израненную шею,
В который раз, поддавшись искушенью
И скинув шарф, не помня про запрет -
‘
Не есть пломбир и вакуум двора
Не оставлять (предела резерваций,
В которых мир огромный виден вкратце,
насколько можно, в прорезях забрал.)
‘
Заломлен край. Вся сила в декабре,
Что, как вампир, высасывает силы,
Вгрызаясь в плоть, так тонко и красиво,
И в грязный снег швыряет из карет
‘
Обмякший труп счастливицы. Испив
Одну из тех, кто верит в культ кофеен,
Он полупьян от россказней Офелий.
Не исповедь, а проповедь любви
‘
Которой те не ведали, но помнят
Рассказ о ней, сквозь слёзы матерей.
Жаль, снега нет, чтоб сердце растереть,
Жаль, смысла нет, в преламываньи кольев,
‘
Раз сердца нет. Вся сила в декабре.
Как в жизни прошлой (детской) обескровлен.
Всё тот же двор, всё те же скосы кровель,
пломбир и шарф (которым не согрет).
«чистый поток сознания за 16,5 минут до...»
Тогда ты, чувствовала всю
скабрёзность звукоизвлеченья
обнявши торс виолончели,
Смешенье, августовский сюр.
Слащавость выверенной речи,
прогорклость скомканного рта,
ты ощущала. То, что там
за поворотом будут встречи
и расставанья будут,
ты,
не столько словом, сколько телом
(задрапированным в цветы)
опровергала. Ждать беды
привыкла. Так, привычка смелой
казаться, видится такой
как ожидают гости, ради
чего, сама не знаешь, но…
с тех пор живёт в тебе.
Давно,
Когда креплёное вино
рождалось в теле виноградин
ты заболела, твой недуг
казался прочим - жаром, бредом,
Но нет того, кто больше предан,
Как нет того, кто больший друг.
«Где-то здесь»
Где-то здесь, где покорная плоскость спины,
Надломившись изгибом, сквозь складки одежды
Ощущает горошину, бывшую прежде
Лишь горошиной, ныне похлеще иных
’
Сарациновых сабель, кромсающих кожу.
Где-то здесь, если место душе отводить,
И должна пролегать путеводная нить
Между нами, пока не измазанных ложью.
’
Так один не сказал, а другой не спросил.
Между нами лежит не горошина - пуля…
Слишком важные вещи проспали. Уснули.
Нет желанья проснуться, а, главное, сил.
«Мысли о покое»
Оболганные собственным же словом,
Мы ищем оправданий безусловных,
Тому, что не сумели отвратить,
Тому, чего исправить не сумели.
Блистая позументом на ливрее
Обрывки мыслей, скрученные в нить
Безлики, бесполезны, безотчётны.
Стыдясь себя, гордясь чредой пощёчин
Заслуженных, так хочется любви
Стремящейся за рамки обещаний.
И жить спокойно, тихо, по-мещански,
От суеты бессмысленной вдали.
"Я выздоровлю"
Женечка Ортин: «Перелом пополам».