*
Чуть дрогнули узкие плечи
и взгляд устремился в упор -
зачем ты приходишь под вечер
на пристань "Серебряный бор"?
Всё ближе, и ветер на убыль,
подол продувая насквозь,
чуть треплет упругие губы
и ленту в каштане волос.
На палец накручена нитка,
и ждешь, и не можешь сказать.
Причал довоенным гранитом
печалится в синих глазах.
Что ищешь в такую погоду?
Что видишь внизу и вдали?
Здесь издавна люди не ходят,
здесь мимо плывут корабли.
Не жди, не жалей, лишь надейся -
тебе повезет, повезет,
помножив надежду на десять,
помножив надежду на всё.
Здесь берег хранит это лето,
здесь берег хранит эту жизнь.
Ты самую синюю ленту
на ветке ольхи завяжи.
Твой взгляд в это облако - невод,
закружит, завьет высота.
Ты самое синее небо
на пристани этой оставь.
*
Ты рассыпала бисер в беседке, забыла иголку,
и скользят каблуки по тропинке холма на ветру.
А вдали за деревьями медленно движется город,
как внизу недоверчивый селезень меряет пруд.
В волосах маслянистая морось играет мальками,
и в дыханье движений скользящих, земных, холостых
только платье твое треугольником синим мелькает
в быстрых прочерках веток, в ознобе холодной листвы.
Это осень вернула тебя в то, что сбудется завтра,
ты поверила ей, как художнику верят мазки,
где упрямо застывшая юность Нескучного сада
изогнулась в прыжке переплыть запятую Москвы.
Где тот берег в пространство вгрызается контуром едким,
оставляя тебя в этом ливне оконной слюдой,
ты уже поняла, ты рассыпала бисер в беседке
будто зерна - кормить голубей девяностых годов.
Ты вернешься сюда и еще, и еще, где остались
очертанья тех лет, что видны в незнакомых глазах -
это осень тебя навсегда оставляет деталью,
без которой никак не собрать этот странный пейзаж.
*
На улице Фруктовой
горят огни томатные,
пространство зафрахтовано
квадратными домами.
Застройка вглубь уносит
дыханием домов -
так было в девяностых,
теперь уже давно.
Во рту подъезда теплого
парной клубится клок.
У девушки с котенком
заплакано стекло.
Листва - как сыр на терке,
и пахнет новой мебелью.
А девушка с котенком
ковер шагами меряет.
А в комнате на столике
не зеркало - фотограф.
А в комнате просторно.
На улице Фруктовой,
где врезались карнизами,
углами и кривыми
в ампир конструктивизма
кварталы типовые,
где линии поломаны
разорванной листвой -
стандартные дипломы
и типовой развод.
Но было - брали хитростью,
машины выли шавками,
дышал проспект Нахимовский,
неслось шоссе Варшавское,
летела сумка с книгами
и тубус с начертательной,
и медленно пиликали
троллейбусы в Чертаново,
и сонные, и самые
весомые и прочные,
росли деревья - саваны,
дома стояли - прочерки,
и дождь цветными нитками
сшивал в любом количестве
печать зрачка магнитного
с ладонью электрической.
На лавке - те же тетки
и в ватнике старик.
А девушке с котенком
не будет двадцать три.
Вот так приходит осень -
разбитая копилка.
Здесь раньше ждали в гости.
Давно все это было.
Второе дыхание
*
*
Будто взяли тела напрокат.
Только как эту боль утешить?
Наши тени теперь - облака,
наши сумерки в небе - те же.
В небе серая сеть легла
И стянула, как грудь, бинтами.
А молчание наших глаз
расстреляет хлопок петарды.
И сойдясь как вода с веслом,
наши души - горячий крестик -
оказались плевками слов
на обивках высоких кресел.
Вот и наскоро след замыт,
в сердце памятью накрошило.
А на верный исход зимы
намекнут во дворе машины.
В небе солнце мелькнет дырой,
в небе сухость со снегом - двойня.
Как хранитель живых дорог,
первый снег выметает дворник.
Я смотрю из окна во двор,
на тоску типовой застройки,
и, сойдясь, как весло с водой,
на бумагу ложатся строки.
*
*
Мелочь твоих слез,
щелочь твоих слов,
ты говори вскользь,
ты говори вслух.
Только сама с собой
голосом мокрых губ.
Пятна твоих забот
как никогда лгут.
Мелочь, и вся жизнь
как на коленке дрожь.
Стрелка ползет вниз.
Дождь отбивает дробь.
Падают в мох щек
капли на волосках.
Стрелка часов - щелк
гвоздиком у виска.
Это не вся ты,
это янтарь, витраж,
листья ветвей седых
на молодых ветрах.
Это считают до трех
и обретают тела.
Краешек ткани трет
горечью губ тепла.
Это ладонь легла
острым скупым значком
в капли твоих глаз,
льдинки твоих зрачков.