ПДК по Ольгам
Раздался нечленораздельный вой, дверь распахнулась, и из своего евро-ремонтированного кабинета в наш российско-ободранный коридор вылетел зав кафедрой, совершенно без лица. Вся его голосовая энергия, видимо, ушла в первый, на зависть Тарзану, вопль, и по коридору он пронесся уже молча, только кулаками в воздухе тряс.
-Что, опять? – шепотом спросила лаборантка Оленька-маленькая у завхоза Пал Петровича.
- Похоже на то, - тоже шепотом ответил завхоз и поскреб затылок.
Последнюю неделю у завкафа из элегантного, зеркального, встроенного в стену бара стало загадочным образом пропадать эксклюзивное содержимое.
Нет, бутылки-то оставались на месте, с виду – нетронутые: запечатанные, некоторые даже залитые сургучом… А вот начинка…
Французский дорогущщий коньяк оказывался крепким кофе, подарочный виски – сладким чаем. Даже в шоколадных конфетах вместо ликера обнаруживался клюквенный кисель. А уж во что превратилось коллекционное шампанское – за столом лучше и не говорить.
Кафедра с коллективно отвисшей челюстью наблюдала за этой серией душераздирающих преступлений. Версии выдвигались самые фантастические, но ни одна не подтверждалась.
Больше всех происходящим была расстроена Оленька.
Во-первых, в ее обязанности входила уборка в нехорошем кабинете, и потому первые подозрения пали на нее. А во-вторых, она была новичком и острее других воспринимала кафедральные события.
Оленьку-маленькую зачислили в штат примерно полгода назад.
К моменту ее появления на кафедре уже имелись две Ольги.
Лабораториями заведовала Ольга Арсеньевна, дама зычная и крупная. Она была супругой какого-то бизнесмена, а на работу устроилась, дабы развеяться от домохозяйственной скуки.
Непогрешимо-платиновые волосы Ольга Арсеньевна укладывала в сложноподчиненную прическу; истинное лицо скрывала под слоем дорогой косметики. Количество золотых побрякушек на бизнесменше явно превышало предельную нагрузку при перемещении тяжестей, установленную для женщин нашим заботливым государством.
Молодой доцент Лисичкин звал завлабиху Хищной Хельгой и утверждал, что она – несомненно, бывшая валькирия. Изгнанная из Валгаллы за склочный характер и неодолимую тягу к интригам.
Хищная Хельга проплывала по лабораториям габаритным фрегатом под парусами от Кардена и оставляла после себя двенадцатибалльный по Боффорту вихрь французского элитного парфюма.
Ее боялись и не любили
Кроме того, была Ольга Семеновна, она же - тетя Оля, иногда даже - баба Оля.
Ольга Семеновна числилась в лаборантках с момента основания кафедры в тыщща восемьсот, или даже семьсот каком-то году. Ее ровесниками были резной шифоньер, забитый пыльными трехгорлыми колбами и неопознаваемый портрет какого-то местного химического гения в рассохшейся раме.
Человеком баба Оля была неплохим, но жутко нудным.
Народ тщетно укрывался по углам от ее нескончаемых, как лента Мебиуса, рассказов, полных натуралистических подробностей: о болях, блуждающих из локтя в колено и обратно, о вросшем куда-то не туда ногте, о мигрени и прострелах в пояснице.
Ольгу Семеновну не боялись. Но и любили не особо.
Все в мире закономерно, считал доцент Паша Лисичкин. Он легко подводил теоретическую базу под разнообразные жизненные явления. Когда стало известно, что на место ушедшей в декрет Гульнары берут третью Ольгу, доцент Лисичкин спрогнозировал, ее-то в коллективе непременно будут любить.
А потом добавил задумчиво: «превышение ПДК по Ольгам, однако…».
Ерунда началась на второй неделе работы Оленьки-маленькой.
Первой каплей стала именно капля.
Она отделилась от потемневшего потолка и со злорадным чпоком приземлилась на клавиатуру хитрого Цейсовского прибора под названием Пармоквант.
Через полчаса капли превратились в струйки, потекло сразу в семи или восьми местах. Баба Оля и Оленька-маленькая метались с тряпками и ведрами; ведер не хватало и в ход пошли тазы, колбы и эксикаторы… Хищная Хельга сорвала голос и отдавала распоряжения то сиплым хрипом, то хриплым сипом. А Пал Петрович, бормоча «Шредингер твою формулу!», взял лопату и побрел на крышу - скидывать подтаявший снег.
Собственно, явление было бы заурядным и для марта вполне предсказуемым, если бы не один нюанс: текущая с потолка жидкость благоухала французскими духами! Той самой исключительной, от-кутюрной «Мадемуазель кто-то там», которую для Ольги Арсеньевны выписывали чуть ли не спецсамолетом из Парижа.
Месяц вся кафедра дышала волнующим, интимным, восточным. Постепенно запах выветрился, и история начала забываться. А в апреле произошло новое ЧП – полетели приборы.
В смысле сломались.
В смысле - показывать стали полную ерунду.
Нажимаешь на калькуляторе два плюс два равняется….
А он выдает: ВЕСНА!
2 + 2 = ВЕСНА!
И трижды три – тоже ВЕСНА! И логарифм двадцати двух по основанию четыре – все едино - ВЕСНА!
рН раствора - ВЕСНА!
Сопротивление в цепи - ВЕСНА!
И даже часы на стене высвечивали ВЕ : СН.
Слава богу, всего день безобразие длилось. Когда пришли ремонтники, два плюс два уже чинно равнялось четырем и о весне не вспоминало.
А еще через месяц случились бабочки.
В понедельник утром Ольга Семеновна открыла свою лабораторию – и села на пол. Сказать, что там были бабочки – это ничего не сказать.
Там трепетала крылышками радуга. Там перелетал со штатива на штатив июльский закат и шевелила усиками декабрьская заря. Там по аналитическим весам бродил фейерверк. Нашлось место и россыпям драгоценностей, и павлиньим перьям, и китайским шелкам.
Пока баба Оля хваталась за сердце, Оленька-маленькая бегала за валидолом, а Хищная Хельга драла в клочья телефонный справочник, не в силах решить, куда звонить: на биофак, в ветеринарный институт, в зоопарк или тривиально – в милицию, доцент Лисичкин распахнул форточку.
Позже, когда приехали специалисты и телевизионщики, он делал лицо тапком и говорил, что хотел пустить свежий воздух для помирающей Ольги Семеновны.
А вечером объяснил Оленьке: выловят ведь - и в хлороформ. Жалко!
Так прошла весна. А начало лета ознаменовалось кражей. В компьютерном классе исчезли все мышки.
Вопиющий случай, результатом которого было малоприятное и малоэффективное общение с милицией, а также - установка новой сигнализации и нескольких камер видеонаблюдения.
Однако кража есть кража, особого удивления она не вызвала. Не принимать же всерьез теорию Паши Лисичкина о том, что мышки ушли самостоятельно, через дырку около плинтуса? Впрочем, дырку на всякий случай закрыли фанерой.
И вот в сентябре – новое жульничество, с оттенком издевательства над начальством.
Каждое утро завкаф в компании Хищной Хельги начинал с просмотра записей наблюдательных камер. Но в их поле зрения попадали только толстые осенние мухи.
А содержимое бутылок по-прежнему улетучивалось. Точнее – трансформировалось в катастрофически безалкогольное.
Нервы у всех были на пределе.
Однажды утром доцент Лисичкин занырнул в комнату, служившую складом - вотчину Пал Петровича.
- Петрович, я принял решение. Кидаюсь грудью на амбразуру. Надо спасать кафедру!
- Оно, Паш, конечно. Обстановка раскаленная, как паяльник. Дурдом полный, работать невозможно. Но что мы можем-то?
- Очень просто: я женюсь на Оленьке! Петрович, рот закрой, я серьезно.
- Э…э…м. Кхм. Нет, оно дело хорошее, но при чем тут…
- Я же тебе объяснял уже: у нас превышение ПДК по Ольгам. Хельгу не уволишь, у нее связи. Бабу Олю жалко. Остается один вариант. Будет дома сидеть, детей воспитывать. А еще, Петрович… понимаешь… люблю я ее…
- С этого бы и начал. Ох, Пашка, язык у тебя без костей. Кольцо-то купил?
- Не, я лучше купил, вот, смотри, - Лисичкин сунул руку за пазуху и вытащил трехцветное усатое нечто. Нечто счастливо заурчало. – Утром на птичке купил. Олькой зовут. Думаю, невеста не устоит.
Через год Пал Петрович, хитро щурясь, допытывался у Пашки Лисичкина:
- Ну и как ПДК по Ольгам? Жить не мешает? У тебя ж жена Ольга, дочь Оленька и кошка опять Олька?
Молодой папаша Лисичкин загадочно улыбался и молчал.
Зав кафедрой налил себе зеленой газировки «тархун» (с некоторых пор он не держал в кабинете спиртного) и посмотрел на листок заявления о приеме на работу.
Северцев Павел Юрьевич, 72 года рождения, женат…. кандидат технических… сыну три года… Почему бы и нет?
И вывел внизу заявления залихватский начальственный автограф…
Три желания. Новогодняя сказка
Корпоративная вечеринка по поводу Нового Года.
Стандартные ежегодные посиделки. Разве можно от них ожидать чего-то интересного? Особенно когда тебе под шестьдесят, ты уже пенсионерка, и пригласили тебя скорее из приличия, чем из желания видеть.
Ольга Петровна и не ожидала.
Но нельзя же совсем никуда не ходить. Это все равно, что сдаться, а сдаваться она не любила и не умела.
Все как обычно – натужное веселье приглашенного тамады, нудные тосты, жуткие самопальные стихи «поздравляю всех друзей, вместе будем веселей».
Предсказуемое до зевоты меню.
Бутерброды. Пирог с капустой. Вечный салат Оливье и его недавно появившийся бастард – с кукурузой и загадочным рыбопродуктом. «Крабовые палочки»… даже не бастард, а Лжедимитрий.
Шампанское, а как же без него в Новый Год! Ну объясните, почему не хорошее красное вино, а эта чихательная полусладкая дребедень?
Как заведено, в шампанском плавала, помахивая хвостиком, шоколадная рыбка. Хватала глупым губастым ртом пузырики. Утомила уже. А выловишь ее – во рту трепыхается, холодная и склизкая как лягушка, неприятно.
Из всех кулинарных изысков порадовали лишь крохотные елочки, периодически выраставшие на блюде с запеканкой. Чисто визуальный эффект, только легкий аромат можжевельника над тарелкой, но очень мило.
- Господа волшебники и волшебницы! (Ох уж, ох уж, «волшебницы». Сказал бы – мелкие ведьмы, без выпендрежа, но хоть честно. Нет, гадость все эти застолья невероятная). Начинаем новогоднюю лотерею! Подарки от Деда Мороза! Сегодняшний главный приз – три желания! Тот, чей номер выпадает – три желанья получает! Всем удачи я желаю, лотерею начинаю!
Ужас. Ольга Петровна отвела глаза от клоунского костюма ведущего и задумалась. Три желания. Это карт-бланш на большое волшебство, не то, что погоду предсказать или потерянную сережку найти. Это можно… Хм. А что можно-то? Вот беда старости: отсутствуют желания. Возможностей – завались. А не хочется ничего.
В Штаты слетать, с дочерью встретиться, на внука посмотреть? Собралась, было, летом, а тут какая-то эпидемия, зятек американский запаниковал, мол, теща из России заразу привезет. Пришлось билеты сдать. Гадко.
Да и вообще дочь – отрезанный ломоть. Отказалась от родины, уехала к особнякам, лимузинам и гамбургерам. Зачем ей старая зануда-мать?
Про внука и вовсе говорить нечего, лопочет на их языке, играет в бейсбол, какая она ему бабушка? Чужой человек.
Приобрести машину? И научиться ее водить? Тоже геморрой еще тот. На маршрутках пока бесплатно. Остановка у подъезда. Да и куда ездить-то? До института три раза в неделю – и все.
От размышлений отвлек усилившийся шум радом со столиком.
- Выиграл номер восемнадцать! Ольга Васильевна Чеширская! Поздравляем!
Отчество переврал, зараза.
- Вы на сцену выходите, всем нам вместе расскажите, как потратите вы приз, новогодний наш сюрприз!
Бывают же неудачные дни…
***
В обычной, неведьминой ипостаси Ольга Петровна была доцентом-физиком. Сейчас уже занятий почти не вела, ковырялась потихоньку с аспирантами. Вот Светочка защитится – и можно на покой.
Замечательная девочка Светочка. Спокойная, умненькая. Руки хорошие. Безотказная: хоть в магазин сбегать, хоть коэффициенты рассчитать. Наорешь на нее – молчит. Только «да, сделаю». Живет в пригороде, каждый день на электричке, и не жалуется. Есть такие, что в соседнем доме живут и постоянно опаздывают.
И красавица ведь: высокая, тоненькая, глазастая. Личико круглое, нос кнопочкой, котенок, а не девочка. Мужики таких любят.
А вот поди ж ты – одна.
Тихоня потому что. Просидишь институт, прохлопаешь ушами – и пиши пропало, всех приличных кавалеров расхватали, осталась пьянь и бестолковщина.
Последнее время, правда, Селиверстов в лабораторию зачастил – то ему справочник взять, то ему справочник вернуть… Сергей Сергеич, зам проректора по науке. Дело даже не в том, что толстый и старше на тринадцать лет. И не в том, что разведен. Человек гадкий. Жулик, карьерист и врун. А что делать?
Кстати. Кстати! Интересная мысль, кстати.
Ольга Петровна оглянулась, не видит ли кто. Быстро провела рукой над поляриметром, прошептала нужное.
Вообще-то заклинание видения можно наложить на любой прозрачный или отражающий свет предмет. Хоть на чай в кружке, хоть на зеркальце. Но если она начнет регулярно смотреться в зеркальце – кафедра со смеху скиснет. Удачный выход - оптические приборы. Гляди в них, сколько влезет, и пусть докажут, что ты не опыт ставишь, с претензией на нобелевку.
Ну-с, и где он?
Он – это Илья, сосед по лестничной клетке. Тоже в разводе, а кто в тридцать лет не в разводе-то? Исключительно тот, кто беспробудно женат.
Юрист. Баскетболист. Разворот плеч, как у тезки из славного города Мурома. Хозяин клочкастого пса Бобсона, преданного, рыжего, безобразного.
Ольга Петровна знала Илью с его рождения. Было дело, и за ухо драла. Ругала за надписи в подъезде, за хлопанье дверью, за грохот рок-концертов за стеной.
Ругала, а потихоньку присматривала в зятья.
Но Наташка все по-своему решила, дурища. Пусть вот теперь локти кусает. Хотя где ее локти…
Ничего не подозревающий Илья в этот момент давил на кнопку вызова лифта. Рядом изнывал от нетерпения Бобсон, крутился, заглядывал в лицо, торопил на прогулку.
Ольга Петровна прикинула: заклинание переноса… Километров пятнадцать при массе шестьдесят и встречном ветре… Температурная поправка… Да плюс память подчистить, да плюс электричество вырубить… как раз одного конверта хватит.
Магия – она как кровь: у каждого свой восстанавливающийся и обновляющийся ресурс. Немного потратить можно без вреда для здоровья. А перегнешь палку, не рассчитаешь силы – рискуешь и дуба дать, и коньки откинуть, да и ласты склеить заодно.
Выручают запасы, аккумуляторы. Раньше для хранения маг-единиц использовали подручные предметы: меч-кладенец, цветик-семицветик, кольца всяческие, архаизм, прошлый век! Некоторые даже собственную бороду умудрялись магией наполнить, удобно, дескать, не забудешь, не потеряешь. Но драть из себя волосы… ну, знаете ли…
Сейчас все по-современному.
Вскроешь магик-конверт, а в нем – код доступа к узлу силы. И, пожалуйста: скачивай по трафику сколько положено килогендальфов.
Разумно, удобно, красиво.
Двери лифта открылись с характерным лязгом и скрежетом. За лязгом-скрежетом Ольга Петровна спрятала тот легкий звон, который всегда сопровождает переносы в пространстве. Мастерство, не блинчик с маком.
За спинами Ильи и Бобсона из ничего возникла симпатичная девушка в короткой шубке. Шагнула в кабинку лифта.
Лицо у нее было чуть недоуменное. Хоть она и точно помнила, что возвращается в институт от руководительницы, что заезжала к ней за статьей, что дома никого не застала… но почему-то вспоминалась еще и электричка… странно.
Мысли не успели оформиться: странное сияние на секунду ослепило глаза, и враз произошло многое - мигнул и погас свет, дернулась и встала кабина. Высокий спутник выругался, его псина квакнула. Приехали…
***
- Светлана, что такое? Почему я тебя должна ждать? Где графики?
- Сделала, все сделала, сейчас покажу, не ругайтесь, пожалуйста, Ольга Петровна! Честное слово, я не нарочно опоздала, со мной такая неприятность произошла, я в лифте застряла! Ну не сердитесь!
- Я что - девочка, всякую ерунду выслушивать? То у нее электричка сломалась, то трамваи встали, то лифт застрял. В следующий раз тебя марсиане украдут? И я должна во все эти сказки верить??? Давай сюда графики и шагом марш в лаборантскую, чай пить, вон руки совсем синие!
Ольга Петровна развернула графики. Одна точка интереснейшим образом систематически выпадала… не нобелевка, конечно, но…
Из лаборантской доносились возбужденные голоса.
- Кошмар какой! Целый час?
- Ужас, правда? Еще мужик попался придурок… собака его лужу налила, толи от страха, толи не выдержала… Представляете? В темноте, в собачьей луже… Тип этот над головой сопит… А еще жена его. Баба-яга просто! На площадке орала, почти весь час на одной ноте!
Ольга Петровна забыла про своевольную точку. Это какая-такая жена? Юлька придурочная, что ли? Опять к нему приперлась денег требовать?
- Мы когда вышли – она мне чуть глаза не выцарапала, ненормальная какая-то. Решила, что между нами что-то есть! Я еще в такой идиотской ситуации ни разу не была. Она визжит как резаная, а я и не соображу что сказать. А дурак этот - ни слова. Даже не извинился! Подцепил свою собачонку на руки – и бегом из подъезда.
***
…..
***
Ночь.
Бессонница.
Тоска.
Вот тебе и «мастерство». Столько проколов сразу. Свет в лифте надо было оставить. Это раз. Собаку учесть, это два. А уж не просканировать окрестности и не отсечь Юлию – это вообще непростительно. Три, и четыре, и пять.
Мастера так не работают. И даже подмастерья.
Стыдно.
***
Утро тридцатого декабря выдалось отличным. Солнце, минус десять, ветра нет - сказка.
Ольга Петровна проснулась с тяжелой головой, но исполненная решимости.
Сутки назад она все распланировала: одно желание – на знакомство Светочки с Ильей, остальные два – на организацию новогодней ночи.
Не часто появляется возможность встретить Новый Год так, как хочется – в уютном деревенском домике, одной, без телевизора, с хорошей книжкой. Как раз на два магик-конверта. Во-первых, перенос себя, милой-расчудесной, туда и обратно. Далее: дом и баньку протопить, снег на дорожках раскидать, елку у крыльца нарядить… ну и влажной тряпочкой по комнате пройтись не мешает. И, конечно, ужин: хорошее мясо, сыр, фрукты – никакой особой экзотики, ну разве любимых бельгийских шоколадных конфет коробочку…
Да, вино. Грузинское, настоящее. Францию пусть эстеты пьют.
Теперь все отменялось: новогоднюю ночь можно и дома посидеть, телевизор и телефон отключив.
Так, приступим, где у нас эта парочка? Парочка – парочка - гусь да гагарочка…
Весь день Ольга Петровна отслеживала перемещения Ильи и Светланы.
Занималась, как говорится, мониторингом.
Подгадывала удобный момент.
Надвигался вечер, а ничего не придумывалось, не вытанцовывалось.
Наконец, более-менее удачная ситуация. Магазин. Хотя откуда сейчас магазины? Повывелись все, остались только супер и гипермаркеты.
Огромный торговый зал был заполнен возбужденным народом. Тележки приседали от непосильного веса продуктов. К кассам вилась очередь. Мда. Так наши люди и не научились загодя к празднику готовиться. Все в последнюю секунду, все только когда гром грянет. В Нью-Йорке, небось, праздничную индейку за месяц заказывают. И вообще все с доставкой на дом. Интересно, Наталья сама в магазин ходит?
Ага, вот и Светочка.
Среди вспышек елочных гирлянд, шума множества голосов и музыки никто не заметил секундное сияние и тихий звон.
Илья стоял посреди магазина, глядел в свою тележку, соображая, почему он положил в нее пакет кефира, который он не пьет, и не купил пельмени, хотя вроде собирался. Придется вернуться в тот отдел…
При развороте тележка намертво сцепилась с чьей-то другой.
- Ох, извините… Ой. Это Вы?! Девушка, я же со вчерашнего дня места себе не нахожу, извиниться хочу, так всё неловко вышло…
Внезапно на сцене появилось еще одно действующее лицо. Селиверстов. Ольга Петровна ахнула: она же проверяла, пять минут назад не было никого в радиусе трех километров! Надо было ему в машине бензин слить, для гарантии, опять не продумала…
- - Света, ты тут с кем? Я что-то не понял. Ну-ка, идем отсюда!
Ах ты крыса толстая….
Испуганное лицо Светочки. Растерянное – Ильи. Ольга Петровна оттолкнула зеркало, словно то было в чем-то виновато.
***
Предновогодняя ночь прошла совсем без сна. Была выпита годовая норма горчайшего кофе, последние три кружечки – с коньяком. Была даже выкурена пачка сигарет, хотя курить Ольга Петровна бросила уже лет тридцать как.
Что же получается? Она совсем ничего не понимает в людях? И эти двое вовсе не созданы друг для друга?
Может и так…
Кто, собственно, сказал, что выйти за Селиверстова (тьфу!)? – не наилучший вариант для Светочки? Будет обеспеченной домохозяйкой… Десять комнат, двадцать шуб, новый год на Канарах… Щщщасье…
А к Илье, глядишь, Юлия вернется… А потом снова уйдет. Так его и будет на коротком поводке держать…
И пусть. Пусть.
Да, Олюшка, золотко. Возомнила ты себя великим психологом. Чужие судьбы взялась устраивать. А сама с дочерью отношения не можешь наладить, внука собственного ни разу не видела.
А пошло все к черту, к черту, к черту!
Где там третий конверт?! Что нужно-то? Билеты, загранпаспорт, визу?
***
- Ольга Петровна, с наступающим Вас! Вы куда с таким чемоданом?
- И тебя с праздником, Илюша. Не поверишь, в аэропорт. Собралась-таки к Наталье.
- Ого! Вот это здорово! А давайте я Вас подброшу? Сегодня таксисты как голодные волки. Новый год, тройные тарифы. А я до трех свободен.
Около входа в вестибюль аэропорта перетаптывалась на морозе Светочка с одинокой розой, укутанной в семь слоев целлофана.
- Ольга Петровна, я решила Вас проводить и поздравить с наступающим Новым Го…. А... Ой.
- Знакомьтесь: моя ученица, Светлана. Илья, мой сосед и хороший знакомый.
- А мы…. Э…
Ольга Петровна решительно забрала чемодан из рук окаменевшего Ильи. Надеюсь, он догадается довезти девочку до города?
***
Самолет скользил над облачной саванной, по которой облачные львы гнались за облачными антилопами. Ольга Петровна потихоньку засыпала в удобном кресле. Сквозь дрему думалось: а машину она все-таки купит. Ну и что, что шестьдесят. Весьма импозантная автолюбительница получится…. Гаишники будут в восторге…
Илья и Светлана сидели перед остывающим чаем в маленькой пиццерии. Смотрели друг на друга.
Это надолго, господа.
Маленькая точка на графике хихикнула и передвинулась еще на сантиметр вбок.
Планету неслышно окутывал новый, две тысячи шестой год.
Сопромат и обезьянье дерево
Май-бедолага маялся, мерз, дрожал смолистыми листиками: стояли черемуховые холода. Девчонки временно скрыли под брюками только проклюнувшиеся, прозрачные после зимы коленки.
Дачники ковыряли огороды и опасливо прятали в землю прошлогоднюю картошку.
А на меня с неудержимостью горного оползня, с коварством и кровожадностью медведя-шатуна надвигался сопромат.
Сопромат. Со-про-муть.
Муть-муть.
По ночам меня преследовало ошеломляющее видение бруса, нагруженного не вполне нормальной, но очень сосредоточенной силой. Сила пакостно хихикала, брус ежился, подергивался, изгибался, явно порываясь скрутиться во что-то неприличное.
«Сдал сопромат – женись!», говорят в любом вузе. Ну, почти в любом.
Надо понимать, что от невероятного двадцать третьего билета (который, естественно, и выскочит на экзамене, как в день свидания - прыщ на носу) твои мозги окончательно съедут набекрень. Начнется в них какое-нибудь воспаление. И после ужасов науки даже крокодилий оскал тещи покажется тебе улыбкой Моны Лизы.
Ну-ну.
Жениться я не собирался, а вот произвести впечатление на некоторых особ женского пола хотел, очень хотел.
Надо признать, что отношения с науками у меня никогда особо не ладились, а с девушками – совсем наоборот. Оба эти фактора и привели год назад к тому, что я оказался на грани вылета из университета.
Меня спасла зам декана по воспитательной работе. Прикрыла грудью, вынесла не плече, как санитарка с поля боя. С ее точки зрения я был идеальным студентом, непременно и с радостью участвовавшим во всех фестивалях, конкурсах, спартакиадах и что-там-еще.
Некоторое время я отсиживался в академических кустах, а с февраля снова начал учиться.
До этого чертового февраля я считал аксиомой: достаточно одного моего красноречивого (других не держим!) взгляда, чтобы очаровать любую девушку.
Это было неоднократно проверено на одноклассницах и однокурсницах. Не говоря о всяких малолетках, живущих по соседству. В общем, личные дела у меня складывались как у царя Соломона: семьсот жен, триста наложниц, и еще рабынь – тех вообще без числа.
И ничего, кстати, удивительного, при моей-то сногсшибательной внешности: рост 195, глаза черные, волосы - в бабушкину родню – волной, собраны в хамский (с точки зрения преподов) хвостик.
Вот он я.
Дункан Маклауд нервно грызет локти.
Может, даже свои собственные.
У меня же еще две серьги в ухе, фирменная джинса, вся в прорехах, и сквозь прорехи кое-где брутальные татушки виды.
Опять же – КВН-щик, а КВН-щику, как известно, даже необязательно быть «чуть симпатичнее черта», чтоб на нем девчонки висли.
На самый крайний случай в моем рукаве был припасен джокер: я играл на гитаре (спасибо бабушке, таскавшей меня в музыкалку за ухо… тогда еще не проколотое) и писал песни.
Бардее барда просто не найдете.
Самая неприступная мадам теряла ориентацию в пространстве, когда у нее под окном раздавалось лично ей (!) посвященное:
Люди, соседи, прохо-жи-е,
Песню услышьте мою!
Лопни, струна гитарная-а!
Я! Наташку! Люблю!
Па-ра-рим…
Насчет литературных достоинств этого шедевра я не заблуждался, главное – он работал, а «Наташка» в нем без малейшей потери качества заменялась на «Маринку», «Ленуську» или «Оксанку» в соответствии с политикой текущего момента.
В новую группу я шел ленивым покорителем.
На меня работал целый год разницы в возрасте. За моими мужественными плечами маячили Гималаи жизненного опыта. Во взгляде из-под челки угадывалась некая личная трагедия, заставившая меня временно прервать образование (о причинах ухода в академку я не собирался раззванивать)… Взгляд я отрепетировал, отшлифовал перед зеркалом.
Я собирался слету обворожить прекрасную половину нового коллектива и поснимать положенные сливки.
И вот тут-то меня ждал глобальный облом.
Группа - училась!
(Не самое, поверьте, распространенное занятие в среде нынешних студентов).
На моё гордое «Я - КВН-щик» они среагировали кривыми улыбками, как будто я отрекомендовался «Здрасссте, я придурок». Самым крутым здесь считался сутулый и лопоухий Лёха Борисоглебский, выдолбивший наизусть все семь или девять томов Фейнмановских лекций по физике. А человека, не допущенного к сессии, начисто игнорировали. Даже с двумя гитарами и полным ухом серег.
Короче, не группа, а просто праздник какой-то! На любом необитаемом острове нашлось бы больше близких мне людей.
И все бы ничего, мир - это большой зоопарк, всяких я видел в нем чудиков, наплевать и жить как жил, казалось бы.
Но!
Но какие тут водились девочки!
Если вам скажут, что заучками бывают только страхолюдины – враньё, не верьте. Мои новые одногруппницы, как одна, были калиброванными красавицами. И при этом в основном отличницами, ё! Как будто их набрали в каком-то спец питомнике.
Ситуация была настоящим вызовом мне, моей славе факультетского донжуана и казановы.
Я быстренько осмотрелся и наметил первоочередные цели.
По внешности особенно выделялась Машка Малинина, староста группы, сочетавшая стильный прикид с пшеничной косой до попы и очаровательными конопушками на носу. Получать «отл» по всем предметам для Малины было вопросом принципа. Дочка учительницы, она не терпела подсказок, шпаргалок и других маленьких студенческих хитростей и душила их в зародыше. Кому-то другому за такие дела давно бы устроили темную, но Машкины правильность и принципиальность были обескураживающе естественными и обезоруживающе искренними.
Ничуть не хуже Машки была Светланка Ахметгалеева, всем своим видом подтверждавшая тезис о целесообразности смешения славянских и восточных кровей. Ахметгалеева училась слабее остальных, зато была настоящей сертифицированной моделью, 90-60-90, ноги-ноги-ноги-ноги-голова, питалась только минералкой и постоянно исчезала с занятий на какие-то презентации и показы.
Охмурить их без блестяще закрытой сессии не представлялось возможным: Машка не-отличников, как тараканов-альбиносов, в упор не видела; Светочка же присматривала того, кто будет помогать ей с расчетками и курсовиками, и только в этом случае проявила бы благосклонность.
Летних экзаменов было четыре.
Те, где надо болтать языком – английский и философия – меня не страшили.
В программировании я сёк.
Оставался сопромат, а сопромат приводил в трепет даже самого Борисоглебского (в основном из-за отсутствия в подлунном мире Фейнмановских лекций по сопромату).
Что с ним, сопроматом, делать – я не знал.
Меня колбасило.
В мои предрассветные, мои сказочные, такие романтические мои сны внезапно вклинивался плакатный красно-черный человек. Смотрел огненно и пронзительно, тыкал в меня консолью пальца: «ТЫ ВЫУЧИЛ ФОРМУЛУ ФРЕНКЕНГАГЕНА-ШПРЕНДЛИХОВСКОГО!?»
Я подпрыгивал, роняя на пол одеяло, и больше не мог уснуть. Вообще-то людям с фамилией сложнее, чем Иванов, надо запретить заниматься наукой, думалось мне. Законодательно запретить, под страхом смерти.
Такой формулы не существовало, но те, что встречались в учебнике, назывались не лучше.
А выглядели и вовсе фигово.
Надо было что-то предпринимать. И я понимал, что мало просто (ничего себе «просто»!) сдать сопромат на пять – это должно быть эффектно, зрелищно, незабываемо. Нужно шоу. Которое маст гоу он.
Положив голову на алтарь науки - стопку учебников и конспектов, я молился великим: Одиссею, Ходже Насреддину, Остапу Бендеру. Просил о помощи. Об идее, одной-единственной малюсенькой идейке.
По мере того, как росло мое отчаяние, список святых пополнялся. Мною были причислены к лику: Труффальдино из Бергамо, Фигаро, Кот-в-сапогах, кот Гарфилд и кот Бегемот, Карлсон и Мери Поппинс.
Требовался прорыв, озарение, инсайд. Ход конем. Но конь не находился, наблюдался только осел, ставящий перед собой нереальные задачки.
Быть может, кто-то из великих сжалился, а может, решение пришло само, но однажды утром я понял, что делать.
Отопление уже отключили, и в аудиториях был, кажется, худший дубак, чем на улице. Впрочем, мурашки по коже бежали скорее не от холода, а от предстоящей встречи с Монстром.
Монстр – это наш лектор по сопромату, Стромберг Марк Наумович.
Человек, на кабинете которого висит табличка «проф. М.Н.Стромберг» - МНСтр - по жизни обречен называться Монстром, но нашего Монстра звали бы так, даже если бы он по паспорту был А.Н.Гелов.
Вообще-то он достоин отдельного рассказа, а может, и романа… в стихах:
А ты такой холодный,
Как Стромберг в океане…
Кажется, его боялись все. Хотя с виду это был обычный старичок в неновом, испачканном мелом костюме.
За сотню лет, проведенную среди крутящих моментов, напряжений сдвига и предельных нагрузок, Монстр усох и скукожился, и даже лысина его покрылась мелкими морщинками. Но концентрация вредности в нем с годами только росла.
Малейшие промашки студентов Марк Наумыч комментировал так зло и язвительно, что паркет в аудитории был весь в дырах - следах провалившихся сквозь пол.
И в кучках пепла.
Нет, не от сгоревших синим пламенем. Просто Монстр никогда не расставался с тлеющей беломориной, дымил и на лекциях, и в перерывах. В универе показательно боролись с курением, но тут сам ректор пробегал мимо без замечаний, пряча глаза. Говорят, ректор когда-то, в доисторические годы, тоже был студентом Монстра (уже и тогда лысого и желчного), и до сих пор нерассуждающе содрогался при встрече.
Монстр искренне полагал, что на пять его драгоценный сопромат знает только Господь Бог. Ну может, еще парочка архангелов. На пять с минусом.
Сам он, вникавший в тонкости десятилетиями, в его понимании заслуживал четверки.
Ну а студент, учивший всего-то пару семестров, мог претендовать максимум на три балла.
Преподаватель из позапрошлого века. Представитель вымирающего вида, сейчас таких уже не делают. Поговаривали, что он, со своей строгостью и принципиальностью, давно уже «не вписывался», и его пытались «уйти» на пенсию.
Вообще-то я… Я шепотом скажу: я рад, что учился у него…
Но я увлекся, ведь речь немного о другом.
- Силуянов, ты как, по-твоему, контрольную написал? – Машка явно нервничала, теребила кончик косы.
- Что за наивный вопрос, Малина? – я выпрямился и выразительно (великолепным отработанным движением) повел бровью, - Я пишу всегда одинаково: на отлично! Без вариантов! Это преподы оценивают бог весть как. Но что с них взять…
- Опять мочишь, Силуянов? Клоун ты. - Малинина с негодованием отвернулась, и в этот момент в аудиторию вошел Монстр.
- Спешу обрадовать, - начал он, как обычно, вполголоса, - семнадцать человек из двадцати справились с работой на «два» и «три» – то есть завалили. И к экзамену не допущены.
Господа! Ваше неумение работать с тригонометрическими функциями умиляет до слез. Так и хочется купить вам партию пустышек и погремушек. И слюнявчики.
Тарасенков до сих пор путает синус и косинус. Сено-солома, мсье Тарасенкоф!
Степочкин вообще умудрился забыть, как вычисляют площадь круга. Милый Ваня Степочкин! Отправляйтесь во второй класс средней школы! Ваши братья по разуму как раз там. В носах ковыряют, ждут.
Я не стану вам рассказывать, как вычисляет момент силы Кореянова: вы описаетесь от смеха, а наша уборщица категорически отказывается вытирать лужи органического происхождения.
Итог. Из группы получают зачет: Малинина (за работу - четыре), Борисоглебский и Силуянов, у последних… - Монстр приподнял очки и недоверчиво посмотрел на меня, - отлично.
Я ответил ему самым ясным и искренним взором. Даже ресничками похлопал.
Мгновенная тишина ударила по ушам сильнее любого молотка. Собственные «пары» за контрольную никого не удивляли. А вот моя оценка…
Ну что ж, маэстро, ваш выход!
В фокусе двадцати изумленных взглядов я медленно-медленно встал. С такой скоростью в низкобюджетном ужастике подымается из саркофага мумия. Кровожадного Тыгдым-хотепа.
- Марк Наумович, я бы хотел сдать экзамен досрочно.
- Мда? Нетривиально. – Монстр начертил кончиком папиросы лежачую восьмерку, знак бесконечности. - И когда вы планируете сей самоубийственный эксперимент?
- Да хоть сейчас. Разрешение деканата у меня есть. – Я оглянулся на группу.
Тыгдым-хотеп отдыхает: два обморока, один инфаркт, остальных развезут по больницам в крайне, крайне тяжелом состоянии. Ха!
Занятие было последним, и, по идее, группа могла расползаться по домам, но большинство осталось посмотреть на мой предполагаемый провал. Ждать им пришлось около часа, по истечении которого я вышел из кабинета, небрежно кинув ожидавшим: «Пять».
Не поверили.
Пришлось показать зачетку, в которой действительно сияла пятерка.
Это был красивый момент.
Оставалось сделать контрольный выстрел:
- Извините, ребята. Наверно стоило бы это дело отметить. Но не могу: договорился сегодня еще программирование сдать.
Я удалился, сожалея лишь о том, что коридор не бесконечен. Не помешала бы и легкая подсветка вдали, этакий свет в конце тоннеля, чтобы моя фигура величественно исчезала в серебристом мерцании. Постепенно. И тихая музыка, далекие колокола: бам… бам… бамммм…
Но настоящий триумф был на следующий день. Почти все наши девчонки поочередно отводили меня в уголок, поговорить. Каждая по-своему: робко, напористо, с любопытством, с раздражением или смущенно, глядя в пол. Хихикая, кусая губки от нетерпения, скручивая пуговицу на моей рубашке. Но вопрос был у всех один.
«Как тебе это удалось?»
Я не торопился с ответом.
Хмурился, долго думал, старательно выражая физиономией все степени, фазы, грани, оттенки и нюансы сомнения – стоит ли? Достойна ли спрашивающая - Знания?
И только основательно помучив, взяв страшную клятву не разглашать («чтоб мне потолстеть на двадцать кило, чтоб у меня уши стали как у Борисоглебского!»), шепотом рассказывал...
Что?
Хех, а неужели вы подумали, что я рассчитывал пленить кого-то знанием сопромата? Нет слов, это великая наука, но малость невозбуждающая. Неэротичная.
Девушкам нужна сказка, чудо, мечта, поэзия. Загадка, наконец. Воздействовать нужно на зону романтики, это я как знаток фен-шуя вам говорю.
Вот я и воздействовал.
- Ты знаешь лаборантку с сопромата, Арину Романовну? Ну бабульку такую, она в тапках и синем халате всегда?
«Арина Романовна» – тебе это о чем-то говорит? А-ри-на-Ро-ма-нов-на, просекаешь? Почти Арина Родионовна! (В этот момент в глазах моей собеседницы явственно читалось желание вызвать мне врачей. Да числом побольше.)
Ладно, главное – она цветы разводит! Редкие. Всякие. Ну цветы-то ты точно видела!
Так вот, в А-318, в ящике, в углу растет (я оглядывался по сторонам и еще сильнее понижал голос) обезьянье дерево! С такими круглыми толстоватыми листиками.
Ты только представь: оно целыми днями стоит в аудитории и слушает все. И впитывает. Все, о чем говорят на занятиях, все формулы, выводы, определения. Всё!
В его листьях – концентрат сопромата!
Ты не смейся, ты слушай! Надо один лист съесть накануне экзамена. И все, дело сделано! Можешь не верить. Пожалуйста, не верь. Просто попробуй.
Вот и все.
Потому что дальше я внятно рассказывать не могу, так как некоторые из последовавших событий объяснить с точки зрения здравого смысла невозможно.
А вставать на точку зрения больной бессмыслицы как-то не хочется.
Я просто перечислю.
Во-первых, в день экзамена разразился скандал: тщательно взращиваемая Ариной Романовной флора была основательно ободрана, а обезьянье дерево ощипано до остова, до жалких палочек. Арина Романовна плакала и грозила кулачком неведомым вредителям.
Во-вторых, группа 114-22 в полном составе получила по сопромату «отлично». Первый и последний случай за историю университета.
В-третьих, пылающая праведным гневом Мария Малинина доложила в деканат «о нечестных способах получения экзаменационных оценок». В деканате похихикали, но назначили проверочную комиссию.
В-четвертых, пока работала комиссия, по вузу прокатилась внезапная волна конфликтов, в том числе - семейных. Несколько заведующих кафедрами развелись. Два проректора женились на своих секретаршах. Несколько десятков человек уволилось.
В-пятых, был издан приказ ректора - убрать все растения из кабинетов администрации университета. Кое-какие горшки с зеленью ректор вынес собственноручно, лично покидал в багажник форда и увез в неизвестность.
Пятерки по сопромату у целой группы были делом необычным, но проверка быстро показала, что все действительно отлично знают предмет. В результате контракт Марка Наумовича был продлен еще на пять лет, а слово «пенсия» временно забыли. Между прочим, я с того года стал заниматься научной работой под руководством Монстра и потом поступил в аспирантуру.
Да, главное! Сдав сопромат, я-таки женился!
На Анютке Теняковой.
Кстати, она единственная из группы не выпытывала у меня «сопроматный» секрет. На первый взгляд моя Нюська проигрывала другим девчонкам, не особо блистала на занятиях и вообще была тихоней. В какой момент и почему я в нее влюбился? Как только сам узнаю, непременно вам разъясню. Хоть это и совсем другая история.
А Арина Романовна после этой истории перевелась работать в библиотеку, в отдел художественной литературы. Там и растит теперь свои цветы, поскольку дотуда суровый ректорский приказ не докатился. Так что теперь наша читалка слегка напоминает оранжерею.
Иногда мы с Нюткой забредаем туда, потихоньку отщипываем пару листиков от обезьяньего дерева, незаметно жуем. И ночью нам обязательно снятся цветные сны.
Добрые рассказы точка ру
Сидит Камиль, ссутулился. Бумажки стопками - выше ушей, как он в этих завалах мышку не теряет? Молекула какая-то на мониторе вращается. Э-эх, Камиль-Камиль, Камиль Фаридович…
Наташа повернулась к своему компьютеру и открыла вордовскую страничку.
Трудовой день давно закатился за горизонт, в комнате остались только те, кого погребла в себе Гримпенская трясина работы-которую-черт-возьми-надо-было-сдать-позавчера.
Ну и еще геймеры, присосавшиеся к бесплатному вузовскому инету. Из их угла доносилось чипсовое шебуршание и тихие хихикалки (за громкие могли выгнать).
Наташа не относилась ни к работягам, ни к игрокам. А сидела здесь, поскольку…
Поскольку дома - если снимаемую комнатенку с видом на забор можно считать домом - дома никто не ждет. Во-вторых, Камиль, хоть это и глупо. А в третьих, графомания, чтоб ей ни дна, ни покрышки. Цепляет и затягивает не хуже любой другой мании, а может и похлеще.
Да еще эта зараза интернет, где любому опусу найдется местечко: хоть нетленному, хоть тленному. Даже быстроразлагающемуся, даже разлагающему всех скопом и быстро…
Наташины рассказы никого не разлагали, по определению не могли. Она писала женское, немного сказочное, такое, чтобы по прочтении на душе светлело и хотелось жить. Чтобы надежда – оставалась. А не помирала последней, залив кровищей содрогнувшегося читателя.
Она и страничку в сети выбрала по теплому названию: dobrye.rasskazy.ru.
«Друзья! Присылайте нам Ваши ДОБРЫЕ рассказы. Сделайте жизнь чуточку светлее. Знайте, каждое слово что-то меняет в этом мире».
Тилиликанье мобильника. Песня Сольвейг. Надо признать, удался Григу рингтончик!
- Да?… Да, Вика…
- …
- Нет, сейчас не могу. Понимаешь…
- …
Камиль вылетает в коридор, но и оттуда доносится приглушенное:
- Но мне необходимо доделать…
- …
- Вика, ну зачем ты так? Ты же знаешь…
- …
- Вика, как можно такое говорить? Ты же сама в это не веришь!
- …
Ну почему, почему классным мужикам в жены достаются отборнейшие стервы? Чтобы одиноким женщинам было еще обиднее, что ли?
У вернувшегося Камиля пустой, никакой, отсутствующий взгляд. Вода. Бидистиллят вместо взгляда. И даже кудри обвисли как ушки у печального спаниеля.
Эххх…
***
…Ее звали Наташа. Обычное русское имя, обычное русское лицо, обычная история: школа, институт, аспирантура. Чужой город, чужая комнатка в коммуналке. Подработка лаборантом, не приносящая ни денег, ни удовольствия. Вот и все. Остальное почему-то не складывалось.
Его звали Камиль. Про него можно говорить долго, очень долго, куда дольше, чем про нее.
Сегодня вечером он вдруг сказал:
- Уже поздно. Вдруг тебя за углом поджидает сорок разбойников? Давай я тебя провожу, чем я не Али-Баба?
И улыбнулся так, что ей захотелось плакать...
***
Наташа скосила глаза налево, на знакомую спину, и подумала, что «Наташу» надо заменить. Например, на «Дашу», по созвучию, такое же душевное «ша» на выдохе.
А вот что делать с «Камилем»? «Шамиль»? Нет, не то… В «Шамиле» слышится что-то разбойничье. Йо-хо-хо, бутылка рома, повязка на глаз и пистолет. Или даже ятаган. Такой пойдет провожать, да сам и зарЭжет.
Может быть, «Рамиль»? Да, пожалуй, «Рамиль» подойдет…
Первую пробу пера, точнее - клавиатуры и мыши – Наталья отправила в полеты по сети примерно полгода назад. Начинать было боязно, поэтому написала о хорошо знакомом: про подругу Олесю, про ее лопуха-мужа, загулявшего налево. Нашел, дурачок, модель с титьками в зенит, глазами в пол-лица и амбициями в полпарсека.
В Наташином рассказе эта хищница-разлучница оказалась на поверку андроидом, (еще и некондицией: от стирки носков и ежедневного мытья посуды у нее сел аккумулятор, посыпались детали, и семья подруги была спасена).
Забавно, но через месяц после того, как рассказ появился в паутине, Игорь действительно вернулся к жене. С повинной головой. Неуверенно и заискивающе помахивая хвостиком. Теперь в разговорах Наташи и Олеси та титькастая дрянь звалась не иначе как Механизьма.
«Каждое слово способно что-то изменить. Вы сомневаетесь? Напрасно.
Мы разучились произносить наговоры и заклинания, мы потеряли силу слов, мы забыли их истинное звучание. Но сами слова остались, попробуйте сложить их правильно… Может быть, именно у Вас получится Чудо?
Поверьте, наша страничка – волшебная, пишите нам и ждите перемен.
Примечание: администратор сайта вправе удалить любое произведение, если оно противоречит этическим нормам или Законодательству РФ».
Снова Сольвейг.
Камиля выдувает из комнаты. Не Григ, а тайфун с цунами в одном флаконе, то есть в одном мобильнике. Холера, хоть отошел бы подальше от двери, ведь все слышно!
- Вика, если я сегодня не доделаю таблицы…
- …
- Вика, ну где я возьму…
- …
- Как ты можешь припутывать к этому ребенка?! Причем здесь Данька? Подумай, ну что ты говоришь?!
- …
Придушить бы заразу… Между прочим, (несправедливо устроен мир, несправедливо!) Камиль мало что умница и работяга, он еще и своей мегере верен до чертиков. Ни разу ни один слух его не коснулся, ни один шепоток.
***
…- Послушай, я что-то не пойму. После поворота мы должны были выйти на площадь Чехова. А куда попали? Даша, что за сюр, я не мог заблудиться в трехстах метрах от дома!
- Действительно, Рамиль, фантастика какая-то. Вернемся?
- Ну уж нет! Не так часто находишь в родном городе новое неожиданное место. Как же получилось, что я сюда ни разу не забредал? А дома-то, дома какие, посмотри! Настоящая Прибалтика!
- Рамиль, я ведь приезжая, мне заплутаться – не фокус. Но… Как же?… Что это? Этого просто не может быть! Это ведь…. это…
…Через несколько десятков шагов засыпающие дома сменялись черными мачтами и лунными парусами. Улица уходила прямо в море…
***
Наташа остановилась, закрыла глаза, представляя, как бы она поступила, если б и впрямь оказалась в выдуманном призрачном морском городе с…
Кстати, что-то он не возвращается. Может, помер от общения с нежной супругой и охладевает поперек коридора? Может, пора бежать делать ему искусственное дыхание? Заманчивая мысль…
Второй текст для «Добрых рассказов» сочинился и написался про маму и ее соседку. Эта парочка фанатичных садоводок рассорилась из-за пустяка, из-за пучка рассады, глупо просто!
Наташа запустила на их огороды Огромную Ужасающую Медведку, отловить которую можно было только сообща.
Рассказ вышел чуть страшноватым и очень смешным. Мама с приятельницей давным-давно помирились, но Наталья не рисковала показывать им свое творение. Слишком уж потешными они там получились, как бы не было обид.
Пришел, наконец. С чайником и пакетом печенья. Агу, угу, понятно: ходил чай ставить, а вовсе не из-за телефона убегал. Ну да. А все вокруг - грудные наивные дети.
Что ж, чай – это в любом случае хорошо.
На улице темно и промозгло, грязевую кашу под ногами к ночи сцепило первой ледяной корочкой. Дома пусто и… пусто. А здесь тепло, светятся экраны, от кружки поднимается жасминовое облачко пара. И все свои. И можно разрешить себе ненадолго поверить…
Третья история - точнее, ее результат (продолжение, отзвук, эхо?) Наташу озадачили и заставили задуматься. Можно даже сказать, поколебали уверенность в незыблемости квартета слонов, стоящих на одной черепахе-акселератке.
В этот раз героиней она сделала живущую в комнате напротив старушку-кошатницу. Добрейшую одинокую женщину, которая систематически просаживала свою смешную пенсию на кильку для дворовых приблуд. В Наташиной сказке кошачья братия откапывала в подвале клад, баба Люба покупала дом в пригороде и переезжала туда вместе со всем мявающим табором. Еще и жениха себе находила, местного собаковода.
Надо же было такому случиться: вскоре у бабули умерла какая-то внучатая племянница, оставившая ей деревенский дом. И соседка действительно перебралась туда! С кошками, Наташа даже помогала их перевозить. А свою комнату баба Люба стала сдавать – получалась неплохая прибавка к пенсии.
Бывают же совпадения…
Между прочим, а кто сказал, что слова не обладают силой? Материя первична, говорите? А что, слова – не материя? А волны звуковые? А информация, которая изменяется в битах? Раз можно измерить – значит вполне материальное, так ведь?
А информационные поля, про которые столько сейчас пишут? Сила одновременной мысли многих людей? И этот самый интернет, штука глобальная и вполне созревшая для перехода количества в качество…
А сайт… может не зря написано, что он – волшебный? Ведь три раза получилось, совпало… Сработало?
Одним словом, следующий рассказ Наташа писала уже планово. Она. Камиль. Море.
Море… О море-море-море, море-мо… Интересно, какое оно, море?
Какой мерзкий этот Григ, терпения нет.
- Да? Да, малыш. Да, я еще занят.
- …
- Я знаю, что мама сердится, скажи ей, что все в порядке, и я скоро приду.
Лицо задумчивое. Печальное. Замечательные шоколадные глаза потеряли половину цвета: шоколад превратился в скучные соевые батончики.
Э-эххх, Фаридович…
Кто сказал «бойтесь своих желаний, они могут исполниться»? Кто-то умный, факт. Укусить бы его, умного. Потому что… если вдруг… глупость, конечно, но если вдруг… То жить потом с такой ответственностью – как?
Ctrl+5, выделить все. Del к черту.
Поехали по новой. Сюжет: одна склочная дамочка достала своего мужа ревностью и скандалами из-за денег. Сотрудница мужа, по совместительству - немного ведьма, решает ему помочь. Она умеет писать удивительные магические рассказы…
…Вот так. Enter. Ушло.
Пусть.
- Наташ, поздно уже, пора закрывать лавочку и по домам. Темно совсем, я тебя, пожалуй, провожу.
- Не надо, Камиль Фаридович, я сама.
- Нет уж, вдруг тебя поджидает сорок разбойников. Меня ж потом совесть замучит.
Черт, и почему у него такая улыбка, от которой хочется плакать?
Стеклодув
За твоей спиной
Весы, Инв. № 12-753 Б
Ректору Североградского университета
академику Квазиупругову Ф.А.
ассистента кафедры коллоидной химии
Скворцовой Л.Е.
Заявление
В связи со сложным семейным положением прошу разрешить мне 26 апреля 2007 г проведение серии экспериментов с использованием аналитических весов профессора Ставровского, хранящихся в музее университета.
19 марта ** г., подпись
- Варсонофий Петрович, ну пожалуйста… без вашей визы ректор и слушать не будет… - худенькая сотрудница замерла на краешке стула, чистый воробей.
Л.Е.Скворцова… Люба? Лара? Люда? Лида? Знал ведь, но запамятовал. Плечики расправлены, подбородочек вздернут: в любую минуту разревётся. И что с ней потом прикажете делать, здесь музей, а не кабинет психотерапевта, казалось бы, спокойная работа – музей, ошибаетесь, граждане.
Директор музея Варсонофий Петрович Тырин был человеком пожилым, степенным, любил порядок, размеренность, логику, возиться в саду и котов. И тихо ненавидел неизбежные по весне очереди просителей в своей приемной.
Вот к чему, скажите, ему - в его возрасте и при его болячках - знать, что некая финтифлюшечка Л.Е.Скворцова хочет уйти от мужа? Совершенно ни к чему.
Эх, молодежь, кошкин хвост! Женятся, разводятся, снова сходятся. А то и без всякой свадьбы живут как муж и жена. И всё можно. Даже мужики норовят парами жить, этим наоборот регистрацию брака подавай, хотя какие это мужики, тьфу, недоразумение одно.
Вспоминались времена, когда слово «развод» имело неуютные синонимы «партком» и «выговор». Тогда увести у двоих детей отца означало поставить крест на дальнейшей карьере. И тоже перебор. Да и не судья никому Варсонофий Петрович, своих забот хватает, спину вон ломит третий день, не иначе к похолоданию, как бы розы не замерзли, надо будет еще лапника сверху кинуть.
Варсонофий Петрович вздохнул, потер поясницу и с завистью посмотрел на дремлющего на батарее кота Лакмуса. Перевел взгляд на обмирающую посетительницу.
- Инвентарный номер впиши. Двенадцать тире семьсот пятьдесят три литера Б. Написала? Давай сюда свои каракули. Подпишу, так и быть.
- Ой, спасибо, а… А на какое время? Мне бы ближе к полудню, если можно. Мне очень точность важна.
- Кому ж она не важна, точность? Ты, Скворцова, мне тут детский сад не устраивай. Ты научный работник, должна понимать. Есть таблицы и расчеты. Достоверность…
- Варсонофий Петрович, миленький… - Люба-Лара-Люда-Лида перешла совсем на шепот, глаза стали больше очков, - может быть я Вам должна что-то…
- А ну молчать! Сейчас вылетишь отсюда! Еще не хватало! Взятки мне совать! На десять утра запишу, и чтоб я больше тебя не видел тут!
*****
От кого: Л.Е.С.
Кому:
Дата: 20 марта 200* 16:23
Тема: :)))
Привет, солнышко.
Сегодня мы не смогли встретиться, но я все равно знаю, ты близко, совсем близко. Ты – первое, что я вижу, проснувшись. Хлопаю по будильнику, откидываю одеяло и в первую очередь бегу к окошку, рывком распахиваю шторы, осматриваю двор. С неудержимой улыбкой начинаю я эту ежедневную игру в кошки-мышки: пытаюсь угадать, за каким деревом ты сегодня укрылся, с какой стороны нашего дворика мелькнет твоя серая куртка. В это утро ты махал мне из-за грузовика, это лучший в мире грузовик, да будет ровный асфальт его славным колесам.
Алешка сегодня раскапризничался, отказался есть кашу, не заболел ли… Отвела в садик и беспокоюсь. А твои девочки как?
Из-за этого дурацкого отчета не смогла выбежать к тебе в обеденный перерыв, и, начиная с двенадцати, когда стало понятно, что я тебя не увижу, день стал черно-белым. С преобладанием черных красок. Приготовленный для тебя бутерброд отдала музейному коту. Кот благодарил.
Да!
Знаешь, завтра у нашей Петровны день рождения, я скажу дома, что вернусь позже, и мы сможем немного погулять с тобой по парку, там, на склоне, где высажены маленькие елочки. Я недавно была там, но – не поверишь, когда тебя нет рядом, вид с холма невероятно удручающий. Грустные дома, одинокие вороны, озябшие облака…
Я скучаю, солнышко мое…
Люблю.
Л.
******
От кого: Дмитрий Новиков
Кому:
Дата: 20 марта 200* 17:03
Тема: Re: :)))
Скворушка, пусть я не целовал сегодня твою хитрую рожицу, но я видел, как занавески на твоем окне разлетелись в стороны, и мысленно представлял тебя, только из кровати: сонную, босую, со встрепанными кудряшками, в коротенькой ночной рубашке.
Мням ;).
Ты меня огорчила, что с Алешкой? Надеюсь, он просто не выспался.
Оленька вчера добралась до ножниц и немного постриглась. Постриглась. И еще чуть-чуть постриглась. Мда. Без комментариев. А Наташка схлопотала трояк по математике. Вечером будем разбираться.
Малыш, не грусти.
До завтра!
ПыСы. Девушка, ты кормишь моими – МОИМИ! – бутербродами всяких приблудных котов? Я оскорблен! Ты должна была хранить мой бутерброд, ежедневно смотреть на него, вспоминая обо мне (любимом!), отгонять от оного бутерброда тараканов и мух, возможно – повесить его на стену. В рамочке.
А ты, ТЫ! - коту.
Не ожидал.
Твой.
******
******
…из инструкции на Весы аналитические академика Ставровского (ВС-1), Инв. № 12-753 Б
Весы Ставровского ВС-1 – уникальный измерительный прибор. Изготовлены ориентировочно в 1879 году. Охраняются государством как историческая и научная реликвия. Использование возможно только по спецразрешению.
Весы работают один день в году – в день весеннего равноденствия, 21 марта *. (*Примечание. Определение текущего солнечного (декретного и всемирного) и звёздного (местного и гринвичского) времени – см. Приложение 1).
Проведение измерений
1. открыть дверцы весов
2. мысленно положить взвешиваемые проблемы на чашечки весов
3. закрыть дверки
4. нажать кнопку «режим»
…
******
Опять не сплю. Бессонница – удел идиоток.
Завести дневник, для фиксации трагических мыслей и драматических полночных переживаний. Что я, как дура, живу с незафиксированными мыслями? Непорядок.
Надо, чтобы где-то тек кран. Можно будет написать: редкий звук тяжелых капель разрывал вязкую тишину. Клейкую тишину. Осклизшую тишину. Завывания ветра хорошо впишутся. Заунывные. Заунывные завывания злобного ветра. Аллитерация называется, вроде бы. Колышущиеся занавески. И чтобы от них метались тени. Эффектно: зловещие тени на белесых стенах. На осклизлых, собака, белесых стенах.
А вот стирать в три часа утра колготы сыну – ни разу не комильфо.
Завтра джинсы надену и кроссовки. И не краситься.
Боже мой, боже мой, боже мой.
Справа – два развода.
Светлана, брошенная жена. Несамостоятельная совсем… привыкла за Димкиной спиной… он конечно помогать будет, но…
Муж. Стыдно. Разве он виноват? Никто не виноват.
Трое детей справа. Девочек я бы к себе взяла, с радостью, только разве Света отдаст? Если бы с ней что-то случилось, я бы смогла. Это не значит, что я хочу, чтобы с ней что-то случилось. Эй, наверху, слышишь? Не хочу!
Лешку с отцом разлучить… Боже, наверно я с ума сошла.
Родители справа.
А что слева? Люблю. Люблю. Жить без него не могу. Вранье, могу. Без рук, без ног тоже живут. Что еще слева?
Ни в коем случае не краситься.
*****
Ректору Североградского университета
академику Квазиупругову Ф.А.
Рапорт
Сегодня, 21 марта, в 11-00 состоялась поломка весов Ставровского ВС-1.
Причина: превышение допустимой нагрузки.
На десять утра на взвешивание была записана Скворцова Л.Е., которая от эксперимента отказалась, который не был произведен. Указанная Скворцова отвлекла меня от наблюдения за весами в связи с необходимостью дать ей воды с валериановыми каплями. За которое время к весам незамеченным прошел аспирант Дубков И.С., разрешения на взвешивания не получавший. Кот Лакмус также был отвлечен валериановыми каплями и потому должным образом на проникновение Дубкова к весам не отреагировал.
Дубков (с его слов), положил на чаши весов плюсы и минусы распада СССР, чего прибор не вынес, оторвавши чашку весов в результате перегруза.
В настоящее время весы ВС-1 переданы на ремонт профессору Ставровскому.
Прошу предоставить мне и Лакмусу неоплачиваемый отпуск на одну неделю сроком для восстановления нервной системы.
Заведующий музеем СГТУ Тырин В.П.
*****
От кого: Дмитрий Новиков
Кому:
Дата: 22 марта 200* 12:23
Тема: без темы
Подал документы на развод.
И плевать я хотел на твои весы и твоего Ставровского. Все будет хорошо. Верь мне.
Слышишь? Верь мне.
Жениться на принцессе
Эта история началась синим январским вечером, в заиндевевшем, съежившемся на тридцатиградусном морозе вагоне электрички.
Впрочем... не уверен, можно ли тот вечер считать исходной точкой. Ведь я оказался в вагоне, да еще в довольно необычной компании, из-за ряда обстоятельств. Не от них ли следует начать отсчет?
Но ведь так, цепляясь следствием за причину, которая хитрит и тут же сама прикидывается следствием, можно добраться до часа моего зачатия. И двинуться одиноким пилигримом дальше. Вглубь, к рождеству Христову и за - к динозаврам, к первой цепочке атомов углерода, решившей начать жизнь самостоятельную и независимую. И сложно будет где-то остановиться.
Это настоящий причинно-следственный заговор. Хорошо, сдамся ему и вернусь на несколько дней назад.
***
В выстуженной аудитории, накинув пальто и шубы, склонив головы, сопели заочники - старательно писали за мной всё - слово в слово. Забавный народ – заочники, впрочем, об этом в другой раз. Посередине вывода длинной формулы в моем кармане завибрировал мобильник. Мама.
Она знает расписание моих занятий до секунды, и звонок во время лекции значил одно: дело серьезное.
- Андрей, сейчас сообщили из Озерска. Твой папа умер. Я не поеду.
Она и не поехала. А мне пришлось, отец все-таки. То, что он слинял, когда мне было всего несколько месяцев, не отменяет факт отцовства. Мы почти не общались, но он честно платил алименты и даже регулярно, два раза в год, присылал подарки.
В Озерске меня встретили холодно и настороженно.
Поначалу меня это не удивило: похороны - они похороны и есть. Да наши родственные отношения и не предполагали особого жара поцелуев.
Но, наконец, до меня дошло: во мне видят наследника. И вдова - Ирина Михайловна, и два моих младших братца, и их пергидрольные супруги подозревали меня в желании оттяпать, отсудить, отхватить.
Урвать и скрыться.
Мне стало тошно. Спокойно (насколько мог) я объяснил, что не претендую: ни на одну восьмую отцовской квартиры, ни на куски дачи-машины-гаража. Обстановка несколько разрядилась. Я задержался на лишний день, чтобы сходить к нотариусу и подписать положенные бумажки, и собирался прямо из конторы отправиться на вокзал.
Планы изменились в последний момент. Они, мои планы, всегда так норовят...
Мы уже прощались. Ирина Михайловна, утомившая меня изъявлениями благодарности, пыталась «как компенсацию» втюхать мне какие-то мифические акции Озерского мукомольного завода. Я устало отговаривался, в душе радуясь, что больше никогда не увижу эту амбициозную и неискреннюю даму. Сыночки ее, к которым я почему-то не испытывал никаких братских чувств, стояли поодаль и говорили о своем.
И тут я расслышал дважды повторенное «усыпить».
Речь шла о Барсике, отцовском коте, на которого у всей семьи открылась внезапная аллергия. Чудная семейка.
Добрая, блин.
***
Вот так я и получилось, что ехал обратно я не дневным рейсом, а вечерним.
В вагоне было пусто и холодно, морозы в этом году удались, настоящие крещенские.
Слово, кстати, очень подходящее. Воющие звуки ледяного ветра, злой скрежет снега под ногами. Трещины от нестерпимой стужи… К-к-крещ-щ-щ-щенс-с-ские.
Горя я не чувствовал, было какое-то опустошение, ощущение ошибки, которую уже не исправить, непонятная обида. Убегали назад кобальтовые поля и ультрамариновые сосны, убегало и что-то еще, неуловимое.
Электричка клацала зубами по рельсам, мои зубы стучали в такт, постукивала об задубевшее сидение корзинка с котом: т-т-т, тт-тт-тт, т-т-т. Три точки - три тире - три точки…
Боже мой, он же там замерз, бедолага, запоздало сообразил я. Торопливо вытащил из корзины взъерошенный клубок, сунул за пазуху.
И замер, не застегнув до конца молнию: ведь это действительно была морзянка!
Я заглянул в теплую глубину под курткой. Обычный полосатый зверь, порода подзаборная, ухо порвано, дрожит крупной дрожью. Бред.
Котище поднял на меня умные укоризненные глаза, и стало понятно: нет, не бред.
***
Он заговорил только дома.
Оказывается, это строжайше запрещено при свидетелях, чем и объяснялся отчаянный SOS из корзины.
Оказалось также, что он знает толк в пиве и чипсах, уважает Битлз и Фредди Меркьюри и не желает отзываться на «Барсика», требуя, чтобы его называли Маркес, в честь любимого писателя. И не иначе. В крайнем случае – Марк.
Мы проболтали до пяти утра.
Я не знаю, как правильно охарактеризовать природу этого существа, в моем понимании самое близкое слово – ангел. Но когда я это сказал, его усы встали торчком, а хвост смахнул со стола пакет сухариков.
За свое давнее хулиганство (подростковые дела – говорил он, глядя почему-то в угол) Маркес наказан и должен раз в сто лет появляться на земле котом.
Там куча условий, среди которых фигурирует третий сын, лишенный наследства, мельница и еще много чего… неважно, а важно, что подошел я (а сапоги – это малооригинальный фантасмагорический аксессуар, клянусь, он так и сказал!).
Задача Маркеса – осчастливить меня, после чего он будет свободен.
-Что значит «осчастливить»? – стакан с пивом затормозил в сантиметре от моего рта.
- Значит, я смогу вернуться только тогда, когда ты воскликнешь «Я – счастлив!» - котяра легко перепрыгнул со стола на кресло и закрутился, устраиваясь на ночлег.
- Э, а ты часом не Мефистофель по фамилии?
- Ой, ой, расслабься и получай удовольствие, смертный, - зевая, буркнул хвостатый ангел.
- Так я могу и сейчас воскликнуть что положено, мне не жалко, - предложил я, удивляясь своему благородству.
- Неее, это бы здорово, конечно. Но у нас там такая канцелярия-бюрократия, всё фиксируют, проверяют, в папку подшивают…. Вот женю я тебя – и домой с чистой совестью. На принцессе… - зеленые семафорные глаза уже закрылись, нос спрятался под кончиком хвоста, и потому последние слова прозвучали едва слышно.
Женить и осчастливить – невесело посмеивался я, допивая остаток пива. Дело в том, что я уже однажды был женат, но счастья это как-то не принесло…
***
Всерьез влюбился я на третьем курсе. Как и полагается дураку: в самую красивую, яркую и недоступную.
Я стоял на ушах. Я прыгал выше головы. Я вложил в ухаживание страсть фанатика и такую фантазию, что – невероятно! – смог, достучался, добился ответа.
Ноги мои в те дни касались земли через два шага на третий. Вся стипендия, едва посетив карман, исчезала в кафе или превращалась в цветы. Я что-то переводил, писал на заказ рефераты, подрабатывал дворником. (Никогда, наверно, этот участок улицы не подметали, одновременно сочиняя стихи). Я пугал преподавателей шалыми от любви и бессонницы глазами и даже схлопотал четверку по философии.
В голове умещалась лишь одна глобальная мысль: Алена, Алена, Алена!
Она ушла к Игорю практически без объяснений. Не хочу думать, что только потому, что за мной маячили мама – учительница и больная бабушка, а от семьи Игоря исходил волшебный аромат слов «министерство» и «горздрав».
Не хочу, но иногда думаю, ругая себя за цинизм.
И правильно ушла, ездит сейчас на мерцающем красном форде, а ее Игорь, как и был, ухожен, представителен и красив. Я же к тридцати пяти годам обзавелся лысинкой и зачатками животика, да и карьера моя вряд ли может быть предметом особой зависти.
Правильно ушла.
Три года я провел в коме: с ожесточением учился и занимался наукой, писал письма, которые не отсылал, прочитал стеллажи книг и приобрел репутацию ботаника и придурка.
Отчаявшиеся мама и бабушка организовали заговор - пустили на квартиру внучку бабушкиной подруги, приехавшую поступать в институт. Мне было все равно. И через год я покорно женился.
Наташа… Какая она была? В общем-то, славная… Обычная тихая девочка из пригорода. Обмирая и уливаясь слезами, смотрела любую рабыню-изауру. Совершенно не умела вести хозяйство. Готовила еду на несколько дней вперед, не знала, как выбрать на рынке мясо, не догадывалась, что плиту следует хоть изредка мыть.
Я же, «сиротинушка», «безотцовщинка», взлелеянный мамой и бабушкой, был ими капитально избалован, сейчас я это отчетливо понимаю. Уж у мамы-то котлеты всегда были сегодняшние, а чистота и порядок – почти клинические.
Чуть что - я шел к маме, благо мы жили в соседних домах. Там, штопая мои носки, одновременно читали вслух Ахматову, там глушили телевизор и разговаривали по телефону шепотом (Андрюша занимается!).
Понятно, что долго это продолжаться не могло, через год Наташа перевелась на заочное и уехала к родителям. Думаю, сейчас она гораздо счастливее, чем была со мной.
С тех пор я бдительно и ловко уворачивался от женщин, едва в их взгляде брезжило «семья, свадьба». Я научился жить один, мама смирилась, бабушка умерла.
Белое утро, вздрагивая на морозе, подбиралось к окну. Кот спал в кресле, развалившись кверху шелковым пузом и вольно раскинув лапы. А я мыл посуду и думал, как все ему объяснить.
***
Объяснять ничего не пришлось, проснувшийся Маркес был в курсе всех подробностей моей личной жизни. Словно через антенны-усищи всю ночь скачивал из космических глубин информацию обо мне.
- Ну и на какой принцессе ты меня намерен женить? Шведская Маддалена меня, так и быть, устроит. Только не предлагай мне Монако, я туда не хочу, там жарко, – пытался я прояснить его планы и свои перспективы.
- Принцесса… будет тебе принцесса, – фыркал он, умываясь лапой - Что ты как неграмотный заладил, принцесса-принцесса, стыдобища. Неужели надо объяснять взрослому дяде: та, которая тебе нужна – она и есть принцесса?
Умный, ага. А на сардельку накинулся с таким утробным воем, будто все детство голодал на помойке.
Дематериализовав мясопродукт, полосатый впал в благодушное настроение и милостиво поведал, что в роли принцессы он видит Алену, а людоедом, на место которого он рассчитывает посадить меня, является ректор нашего университета.
Велел мне (офигевшему от такого расклада) идти работать, а сам обещал заняться моими проблемами.
Как только сарделька переварится.
***
Я принимал экзамен, пожалуй, впервые так невнимательно. Наставил ни за что пятерок. Студенты перешептывались, роняли шпаргалки – я не реагировал.
При имени «Алена»… Нет, я не скажу, что со мной стало при имени Алена.
Интересно, неужели действительно можно произвести на нее впечатление? А почему нет? За годы брака она, должно быть, уже утомилась от своего безупречного Игоря…
Ректор? Да черт с ним, ректором. Хоть ректором, хоть корректором, увидеть бы ее…. Я машинально расправил плечи и подтянул живот – и как раз в этот момент услышал, как на задней парте одна фифочка с разноцветными волосами говорит другой:
-Эх, был бы он лет на двадцать помоложе…
Это вернуло меня к реальности. Вот зараза, на двадцать! Да я б тогда младше тебя был, пигалица, сейчас как «неуд» вкачу, мало не покажется!
Однако крашеная пигалица отвечала блестяще, чего не скажешь о ее подруге. Та все списала, причем так косо, что вместо N = const у нее получилось N = con 51, и я, затаив дыхание, слушал фантастические версии, объясняющие этот кон-51.
После экзамена мне тоже не удалось всласть повитать в мечтах. В кабинет постоянно заглядывали какие-то личности. Спрашивали глупое. Или просто исчезали, извинившись. Потом мне позвонили сильно-сильно сверху и велели назавтра явиться на ковер. Слово «ректор» не прозвучало. Но было понятно, что аудиенция назначена не просто так, и след мягкой кошачьей лапы казался мне очевидным.
Следом звонила мама, интересуясь, зайду ли я на ужин. И между делом проинформировала, что ходят слухи о намечающемся разводе Алены.
Моя юношеская любовь работала диктором на местном телевидении (красавица и умница, не удивительно). И ее личная жизнь была для многих прозрачнее, чем собственная.
Ну кот!… Ну и кот!!! Надо же, как он это-то сумел…
Раздался третий звонок.
- Здравствуйте, Андрей Александрович! Я бы хотела…
- Здравствуй, Алена, я узнал твой голос.
- Да? Вот и замечательно. Андрей, нас проинформировали, что твоя кандидатура выдвинута на пост ректора. Я должна взять у тебя интервью, расскажешь о своей программе. (Я поперхнулся, программа мне в голову пока не приходила.) Завтра к пяти подъезжай в Феникс, предварительно все обсудим.
Она была, как всегда, спокойна и уверена в себе, а я растерялся так, что едва мог отвечать.
На этом события дня не закончились. Не успел я повесить трубку, как в мой кабинет стремительно вошла элегантная женщина, в которой я с удивлением узнал бывшую жену.
- Наташа?! Наташа… Здравствуй, ты прекрасно выглядишь! – я не кривил душой, за прошедшие годы из сельской гусенички вывелась бабочка. Пусть не шикарный коллекционный махаон, но и не капустница, отнюдь, отнюдь.
- Андрей, я к тебе по делу, у меня просьба, - говорила она так, словно это не просьба, а приказ по армии.
- Да, конечно, слушаю.
- Моя бывшая ученица, а теперь - твоя студентка серьезно заболела и должна ложиться на операцию. Надо помочь.
- Смирнова что ли? То-то я смотрю она последнее время сама не своя… Да нет проблем, она молодец, все контрольные на отлично.
- Вот и замечательно. До свидания! – она развернулась на каблуках (раньше не носила – мелькнуло в моей голове) к выходу.
- Наташа, стой, подожди! Послушай, я уже освободился, давай зайдем в кафе, посидим, обговорим всё… расскажешь, как у тебя дела…
- А ты меня ведь первый раз в кафе приглашаешь, - это была грустная улыбка, но улыбка.
- Знаешь…. Я, вообще-то, был большим идиотом и сильно перед тобой виноват… Кстати, Федосеев – тоже твой ученик? Снимаю шапочку, ты хороший учитель…
***
Вечером непомерно раздувшийся от килограмма сосисок Маркес сообщил мне:
- Схема такая: завтра ты встречаешься с «самим» и утрясаешь вопрос о ректорстве. Сходи с утра в парикмахерскую, галстук купи толковый, никаких свитеров… Послезавтра - интервью. Программу ректорскую я тебе сейчас надиктую. А насчет Алены - ну что ж, приложишь немного усилий, очаруешь девочку, тебе не впервой.
- Знаешь, хвостатый, ничего не выйдет. Я сегодня случайно встретил Наташу. И думаю…. Думаю, никто кроме нее мне не нужен… Словом, не хочу я быть ректором, и пусть Алена живет, как живет… Я, кажется, и так могу быть вполне счастлив.
Ни грома и грохота, ни каких-то других кинематографических спецэффектов не последовало. Я еще не договорил ключевые слова, как понял, что говорю в пустоту. Маркес исчез бесследно и бесшумно (надо отметить, что вместе с ним исчезло кольцо краковской колбасы со стола).
Вот такие коты-в-сапогах…
***
- Марик, как ты быстро вернулся в этот раз. Что, опыт, сын ошибок трудных?
- Нет, гений – парадоксов друг. Однако признаю: тяжело с этой нынешней интеллигенцией. Главная проблема теперь – заставить клиента считать, что все сделано им самим, что произошедшее – его собственный выбор.
Принес бы я ему его Наташу на блюдечке с каемочкой – неизвестно, что бы вышло.
Давления они не признают, понимаешь ли. Так что кроме прямого воздействия еще и дымовую завесу приходится устраивать. Отвлекающие маневры всякие... Уф.
Кстати, у меня есть чудный деликатес. Заходи, гостем будешь.
Галина Викторова: Сказки нашего универа.