Герой.
Акс был сыном своего отца. Как и отец, он с малых лет сидел в седле, на скаку метко стрелял из лука и метал копьё, искусно управлялся с мечём. Во всей округе не было ему равных. Со своими братьями он собрал войско и громил соседние княжества, принося каждый раз богатую добычу. Его род богател и укреплялся. Акс превратился в настоящего героя-воина, которого боялись и уважали все вокруг. Он просто не оставлял им выбора, подавляя огнём и мечём непокорных. Акс женился на красавице из знатного рода, и она родила ему трёх сыновей и трёх дочерей. Дети выросли и укрепились и у них появились свои семьи и свои дети. И когда постаревший Акс посадил своего третьего внука в седло, пришёл грозный Ска и своим большим мечём порубил всех в кровавую кашу. И Акса, и его братьев, и их детей, и их внуков. Ска тоже был герой.
Почему он вращается.
Закончив тяжёлые упражнения, Монос присел у склона холма. Многочасовые тренировки были необходимы для совершенствования тела и духа. Трансмутация ци – это нелёгкий путь, но разве есть другой, ведущий к Истине. Большая вселенная ещё более велика и непонятна для того, кто не может контролировать свой внутренний мир, поэтому изо дня в день, из года в год Монос повторяет сложные комплексы движений и дыхательных практик.
Но теперь он отдыхал: сидел, распустив одежды. Его дух порхал, как бабочка над поляной пока внимание не привлёк росток спорыша, цуня полтора в высоту. На одном из листьев побега, на почти невидимой паутинке висел шарик, состоящий из мельчайших былинок. Шарик висел и вращался. Не ведомая сила приводила его в движение, не позволяя останавливаться ни на мгновение. Ни на мгновение не отрывал Монос взгляда от шарика, также, как и муравей, который весь день пробегал в поисках каких-то травинок и личинок, а теперь сидел под кустом спорыша и задрав голову, как зачарованный, смотрел на шар. Человек и муравей застыли в изумлении. Они увидели чудо. Единая мысль через этот шарик связала и человека и муравья: “ Почему он вращается?” И время для них остановилось, и весь мир прекратил существовать, остался только шарик. А рядом цвела дикая груша. А вокруг росли сосны. Над соснами летала жёлтая муха. Она лихо уворачивалась от ласточки, которая хотела её съесть и знать не знала ни о каком шарике. А за всем этим наблюдал “Тот, кто наблюдает за всем”. Он нажал пальцем на солнце и задвинул его за горизонт. “Идите-ка вы спать, мыслители. Утро вечера мудренее.” – сказал “Тот, кто наблюдает за всем”.
Стемнело. Монос услышал раскаты грома и пошёл домой. Муравей тоже что-то услышал и побежал к себе в норку. На ужин у муравья были зелёные листья, жуя их, он думал о шаре. В это время Монос варил кукурузу. Сидя у камина, он также размышлял. И муравей и человек никак не могли понять: “Ну почему же вращается шар?”
Один из тех дней.
Демон.
Все свечи погасли. Солнце зашло, оставив после себя тонкую линию горизонта, прямую как клинок окровавленного кинжала. Забейся в угол, закутайся с головой одеялом. Зажмурься и закрой свои глаза ладонями. На это нельзя смотреть, это нельзя слушать, терпи, сжав зубы и затаив дыхание. Твоя боль – ничто. Те, кто доживут до рассвета, наверняка сойдут с ума.
Клубящийся кроваво-чёрный дым закрыл землю. Раздались гулкие раскаты грома - лязг металлического механизма, рвущего и перемалывающего всё сущее. Брызнул грязный дождь, населяя заполненное им пространство образами иного мира. Существа тучные и худые, безрукие и многоногие, с клыками, когтями, шипами и рогами лезли из каждой упавшей сквозь дым капли. Лезли как будто чёрный бурьян, росли, будучи уже мёртвыми. Падали на землю и разлагались, чтобы служить удобрением для следующих поколений мутантов. Многие из них дрались между собой, кромсая друг друга острыми, как бритва когтями, вырывая куски плоти зубами, пока не исходили кровью и гноем.
Она перерезала себе вены, он повесил себя на дереве, но их смерть не в их власти. Память о них осквернена и поставлена на службу. Клубы ядовитого смрада ощетинились колючей шерстью с копытами и когтями. Клыкастые морды дышат тебе в лицо. Один вдох и ты, такой как они, один взгляд и ты их отражение. А если ещё нет, то найди самый брошенный дом, захлопни все окна и двери, закрой все замки, уткнись лбом в глухой угол сырых липких стен, вцепись побелевшими от напряжения пальцами в ржавую арматуру и хотя бы попытайся вспомнить молитву. Но знай, что нет места на земле куда бы не проник зловонный едкий запах демона, он проступил как плесень на стенах. Как ржа покрывает металл закрыл, помутил сознание, запретил думать и воспринимать свет.
Нежить – не люди. Люди ходят по земле, и на них капает дождь, но это давно не земля, и это не дождь. Мёртвая запёкшаяся плоть трескается, превращается в грязь и порождает чудовищ, служащих кормом друг другу. Ты съешь их утром на завтрак, и они станут твоей, теперь уже гнилой кровью, заменив твою душу. Ты увидишь их везде, в каждом музее, возле каждого экспоната, они вопьются тебе в глаза вырвавшись из-под потрескавшейся краски на полотнах ослепших художников, и эхом от струн оглохших музыкантов всверлятся в твои уши, заставив петь и плясать демонический танец с гримасой улыбки проступившей на лице. Они велики под этим кроваво-грязным дождём. О них напишут книги, и ты будешь изучать их деяния и подражать им. Только не помни, только не думай о том кто ты. Не дыши. Тебя обманули, пригласив в этот мир.
Вся история и все ценности на службу ненависти и злу во имя одной конечной цели. И горы пусть понизятся, а пропасти заполнятся, чтобы превратить весь мир в болото, где вершина будет только одна - алтарь демона власти, омываемый реками людской крови и окутанный туманом обесчеловеченых душ.
Дэжавю
Однажды Чжуану Чжоу приснилось, что он весело порхающая бабочка. … Но проснувшись Чжоу не мог понять: снилось ли Чжоу, что он – бабочка, или бабочке снится, что она Чжоу. ( Чжуан Цзы. II век до Р.Х.)
Опять эта липкая кровь, она высыхает, и пальцы слипаются, мешая двигаться. Ладони намертво приклеились к рукоятке. Что это? Да, это автомат! Нет, это пулемёт – крупнокалиберный пулемёт! А этот запах? Дым – пороховой дым. Что я здесь делаю? Я думал это сон. Мне это снится. И это уже было. Снилось или было? Я же знаю этот запах, я знаю это чувство. Всё опять началось заново. Я не хочу в это верить. Я опять на войне.
Мне тяжело дышать и я теперь знаю почему. На меня всем телом навалился мой враг, упёрся локтем в грудь. Но он не опасен. Я прострелил ему горло, и он хрипя, заливает меня своей кровью. Он здесь не один. Их много. Я лежу в яме заваленный трупами своих врагов.
Но кто я? Раз я сражаюсь, и сражаюсь неплохо, значит я солдат. А кто они, эти мои враги? И что это за война? Я помню, я воевал… Воевал с немцами, воевал с французами, со шведами, с поляками, с турками, итальянцами и опять с немцами. Что это за война? Каждый раз в начале века она приходит сюда, и повторяется этот кошмар - я просыпаюсь в яме с гнилыми трупами. Но какая это война? Где я теперь? Насмешка времени! Куда оно идёт, в какую сторону?
Надо собраться. Ещё раз. Итак, я солдат, и я на войне, пока не знаю на какой, но знаю точно, что идёт бой, ведь в воздухе гарь, и земля гудит и стонет от взрывов. Но кто мои враги и почему их так много? И кто решил, что мы враги? Раз идёт война, значит мы враги. Но мои силы растут, а их убывают. Поэтому я знаю точно, что прорвусь, победа будет за мной. Надо только сильнее сжать пулемёт и рвануть наверх из этой ямы. Не ждите от меня пощады. Я не доброволец на этой войне, но я воин, а вы мои враги.
P.S. Господи, помилуй. Спаси и сохрани. (Православная молитва.)
Пух.
На сельской ферме перед Пасхой хозяйка чистила перину.
В перине было много пуха, что был когда-то частью птицы,
Но той, что ходит по земле.
С десяток маленьких перьинок смогли сквозь ткань на свет пробиться,
И закружились в буйном танце, на миг свободу получив.
А им во след кричала толпа собратьев по перине:
“Куда вы глупые летите, лишь при единстве наша сила,
И только так мы сможем вместе,
Cо всею мощью упираться давленью массы тел хозяев,
Что нас так часто попирают”.
И трое пёрышек упали к ногам хозяйки чистоплотной,
Но не заметила она их, а только тапком в пыль втоптала,
И перья стали тоже пылью.
А что остались всё кружили, летая дальше вдоль забора,
Не зная толком, что же делать с такой способностью своей.
Лежала куча тут навоза, чернея чёрною горою.
Распространяя запах гадкий, она перьинок поучала:
“О, если б вас так унижали, как унижали бы меня,
О, если б вас так осквернили, как осквернили бы меня,
Тогда бы вы так не плясали, а поддержали бы меня.
Но я лежу, не возмущаясь,
И жизнь свою отдать готова за эту ферму, отчий дом.
В самопожертвовании сила, и слава будет только в нём”.
И три перьинки в кучу влипли, идеей славы соблазнившись.
Для изучения ученья, что черви будут проповедать,
Те три перьинки погрузились в чертоги душные её.
Всосала куча их в глубины, и стали перья лишь навозом.
Осталось пёрышка четыре, они кружили в своём танце,
Летя теперь уже над стойлом, что серый камень подпирал.
“Кому нужны все эти пляски!
К чему такие хороводы! – сердито камень пробурчал.
Сарай смотри как покосился, но я держу его упорно,
И буду в этом честен я.
Мой дед и прадед мой великий стеною в замке верно служат.
У вас же плясочки одни.
Опорой нужно быть системе.
Система станет вам стеною, и я с системой до конца.
И вы кончайте ваши танцы.
Скорее стойло подпирайте, оно нуждается так в вас”.
Три белоснежные перьинки прильнули к старым серым доскам.
С тех пор не видел их никто.
И только маленький пушёчек смотрел всё время в даль на небо,
Где в выси плыли облака, маня своею белизною.
А за забором степь и море, и вольный ветер на просторе,
Он пуху руку протянул.
И с ним пушок наверх поднялся,
Сначала с бризом, с ураганом,
Он нёсся с бурей, обретя покой.
Увидел мир он вместе с ветром, его красоты и уродства,
И все земные чудеса.
Пушок-пушок, почти невидим,
Но ты весь мир видал огромный,
Хотя ты, в общем-то, ничто.
Летать, увы, дано немногим, но коль летишь ты,
Значит можешь.
И значит, делай это ты.
Как нет границ на этом небе,
Так нет границ на бренной тверди.
Моря и горы не преграды для света искренней души.
Ты видишь небо?
Ты видишь небо? Почему ты его не видишь так, как видел его раньше? Что тебе мешает видеть небо так, как вижу его я? У тебя бурчит в животе? Ну ладно, выпей чашку чая. Что теперь тебе мешает видеть небо? У тебя рябит в глазах. Так выключи, наконец, телевизор или хотя бы отвернись от компьютера. Ты видишь его, оно совсем рядом. Нет? Ах, этот шум? Это – соседи. Ну, их легче убить, чем договориться. Пошли на улицу, там ты увидишь его наверняка, только отключи “мобильник”. Что теперь? Это дорога и автостоянка. А что ты хотел! Чтобы где-то что-то появилось надо это “что-то” откуда-то привезти. Так что без них никуда. Разве не так? Впрочем, есть ещё одно место. Там за городом, за свалкой есть поле, где уже давно никто ничего не сеял. Только тут ты никому не должен, как никто не должен тебе. Тут ты совсем один, если конечно, ты не принёс их с собой. Ну, все эти: телевизоры, телефоны, соседей, и автомобили, и работу, и эмоции, проблемы, проблемы, проблемы… Ты их не должен сюда нести, иначе они прорастут с тобой на этом поле и опять закроют небо.
Так вот, теперь, когда зашло солнце, оставайся здесь один, на этом поле. Просто смотри на небо и попробуй найти в себе то, что от тебя осталось. А я вернусь утром и сильно удивлюсь, если ты доживёшь до рассвета.
Роса.
Выдох, вдох, глубокий выдох и покой. Тишина заполнила всё вокруг. Неподвижные трава и деревья ждали восхода солнца. Утренний туман уползал белыми полотнами в низины, растворялся и оседал росой. Дух низин не любит встречаться с прямыми стрелами небесного светила, он лишь оставляет своих слуг. Капли росы едва дрожали на безупречно чистых листьях, отражая лицо человека застывшего между тьмой и светом. Лёгкая улыбка проступила сквозь слегка приоткрытые глаза и соединилась с лучистым сиянием росы. В каплях рождалась вселенная, новый мир полный жизни, изящества гармонии и блаженного покоя. Розовый свет зари нёс жизнь и радость всему сущему, не оставляя место злу. Свет беспределен, его хватит всем, он наполнит каждую каплю, каждый лист и травинку, и те усилят его, преобразуя в невообразимо волшебный мир. От горизонта до горизонта, между небом и землёй не осталось страдания и боли, жажды и зависти, старости и болезней.
Тёплое летнее утро. Мастер Ска закончил медитировать, поднялся на ноги полный вселенской любви и беспредельного покоя, достал из ножен большой меч и залил весь мир кровью своих врагов.
P.S. Старик все ещё жив.
Ботаника.
Сеятель засеял поле, засеял огород и насадил садов и парков. И выросло там много разных растений, и начали они плодоносить. И увидел Сеятель, что это хорошо.
И вот один дуб услышал как-то сетования арбуза, что тот хочет тоже быть дубом. Арбуз слышал разговор гороха с пшеницей, что мол кофейное зерно, когда мололось в кофемолке, сказало, что если очень попросить, то Сеятель может изменить твою судьбу. А судьба у арбуза была какая-то зелёная и безысходная. И куда не посмотри, а заканчивалась она кончиком, который уже отсох. И поэтому просить Сеятеля надо было очень тщательно. Правда сухая лоза, сгорая в костре, поведала, что мол Сеятель потому и сеет разное, чтобы всё и у всех было разное, и если всё покрасить одним цветом, исчезнет разнообразие и вместе с ним и жизнь. Но арбуза это совсем не утешило. Он дулся и трещал в надежде, что его кто-то да услышит. Услышал его дуб, он посмотрел дубово на арбузы, что как раз грузили на телегу, и начал было что-то думать своими дубовыми мозгами. Прошло семь лет, пока дуб понял, что все-таки он не арбуз.
Но тут пришёл Экспериментатор. У него был микроскоп, прибор со стрелкой и блендер. Экспериментатор собрал семена со всех растений, перемолол их, разбавил спиртом и сделал себе инъекцию. И всё получилось: арбузы стали дубами, жёлуди манной кашей, а тополя – помазками для бритья. И было тоже хорошо.
Гора.
Александр Ноговицын: Сказки принесённые ветром..