Илья Гутковский: Ах, эти смолы черных очей.
«Мудрецов наплодили и сели на мель без ответа»- точнее не скажешь. Автору хорошо удается чистая лирика, но когда примешивается некое философствование, то стихи начинают напоминать путанные ночные «разговоры за жизнь» Извините, а это уже к философии не имеет никакого отношения. Например:
Обозначен ли скорбью,
Или радужным светом исполнен,
Перекован ли страстью,
Или сухостью бью себя в грудь,
Я смотрю на себя постороннего,
И я спокоен,
Ибо это, не суть моего,
Ибо это, лишь путь.
Наречен ли апостолом,
Или отступником веры,
Облекаем в познание,
Или пустому проник,
Я смотрю через плоскости жизни
Без граней и меры,
В созерцании сердца,
Которое цельность хранит.
Многословие не передает суть. Оно лишь все запутывает
И «сигареты- рассветы» …
Над бледным сумраком дыханье сигареты,
Опять ты ждешь, что завтра расцветет,
Но, лишь изводишь просьбами рассветы.
Тема сигарет в современной поэзии избита. А избитая тема постепенно становится пошлостью
Далее:
«Зачем нажрал ты морду,
И стряхиваешь лоск,»
Лоск не стряхивают, а наводят. Причем тщательно. И стряхивать затем уж точно не будут.
После этих строк идет полнейшее морализаторство:
«Пускай ты чей-то бог
Чиновничьих регалий,
И связей расписных,
Не уж толь ты оставил
Задор годов былых,
Простецких разговоров,
И безнатужных дел,
Когда души дворовой
Очерчивал надел,
Когда ты верил в дружбу
Наивно и смешно,
А не молился службе.
Что ж, было, что ж, прошло.»
В противовес этому есть хорошие стихи:
«Хромает ночь в расщелины дверные,
Спускает псов чернеющая степь,» - образная, прекрасная лирика.
Я не могу указывать, кому и как писать, но, как говорят в Интернете, ИМХО, если автор избавится от излишнего морализаторства и пространного философствования стихи зазвучат более ярко и интересно.
Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,
Анастасия Яковлева-Помогаева
|
Ах, эти смолы черных очей
2007Ах, эти смолы черных очей |Любовь |Опять ты ждешь |Созревший плод |Бывшему другу |Бессонница |Офисная крыса |На старой лавочке, в старом дворике |Солнца спелого яблоко |Серебро дождя |И я вернусь с крылатой колесницей весенних гимнов |Воскресение
Ах, эти смолы черных очей
Ах, эти смолы черных очей,
Тянут-потянут в райскую вязь,
Вскинуты крылья зыбучих ночей,
Ветер разносит черную грязь.
Ах, это тесто заревых уст,
Чавкает солнечный бубен в рассвет,
Вздернуто небо, судорогой чувств
Весть отдается полночных бесед.
Эх, моя рада, душный простой,
Ночь, али день, все ты тоска,
Прячешься пылью в душе холостой,
День, али ночь, жизнь от станка.
Водка, да бабы, лекарь мешай,
Сведаем вкусного лакомства лжи,
Хей, мои беды, мои кореша,
Вечно со мной, а за мной не души. Любовь
Воспаленные нервы гудят, словно пули шальные,
А с экрана глядит под фанеру безликий рой ног,
Мне бы первым бы снегом умыться, да выпить за веру,
Только верой у нас разродилась не вечность-любовь.
И плывет этот город нахрапом гудков и рекламы,
За рекламным щитком отражение нашей судьбы,
У подъездов разгульная степь, лишь убогим, да пьяным,
И для слухов надел благородным, но ветхим седым.
Где-то там, далеко, может быть, я оставил припевы,
О хорошем и добром, что смотрят прекрасной мечтой,
Эх, кому бы отдаться, одно все, что правым, что левым,
Утешенье мое, ты мне больше слащаво не пой.
Воспаленные нервы гудят, словно трубы заводов,
Я оставил свой цех, я сменил сто работ без огляд,
Мне бы первым бы снегом умыться, да слить с души воду,
Говорят помогает, да мало ли, что говорят.
И звенит в голове, замолчи и послушай совета,
Я советчикам рад, только им ли со мною грести,
Мудрецов наплодили и сели на мель без ответа,
От тебя, лишь, родная, не дай чистых глаз отвести. Опять ты ждешь
Опять ты ждешь, что завтра расцветет
Твоя душа под новыми тонами,
Но вот идешь, идешь, идешь, идешь,
Не оставляя ничего за нами,
А что-то там на лезвии ножа
Скребет разлукой и выносит в память,
Чтобы порвать тебя, пока свежа,
Моя душа, и в омуте разбавить.
Над алкогольной серою тоской
Я взгромоздил пространства и понятья,
Опять уйдешь ты завтра на покой,
И может обретешь во сне приятье.
Но меня гложет эта тишина,
И не дает покоя голос плоти,
Крадется мир по лезвию ножа,
И увязает ложью, как в болоте.
Свечой в луну тоскливо пропоет
Над бледным сумраком дыханье сигареты,
Опять ты ждешь, что завтра расцветет,
Но, лишь изводишь просьбами рассветы. Созревший плод
Обозначен ли скорбью,
Или радужным светом исполнен,
Перекован ли страстью,
Или сухостью бью себя в грудь,
Я смотрю на себя постороннего,
И я спокоен,
Ибо это, не суть моего,
Ибо это, лишь путь.
Наречен ли апостолом,
Или отступником веры,
Облекаем в познание,
Или пустому проник,
Я смотрю через плоскости жизни
Без граней и меры,
В созерцании сердца,
Которое цельность хранит. Бывшему другу
Зачем нажрал ты морду,
И стряхиваешь лоск,
Тебя другим я помню,
Пускай ты чей-то бог
Чиновничьих регалий,
И связей расписных,
Не уж толь ты оставил
Задор годов былых,
Простецких разговоров,
И безнатужных дел,
Когда души дворовой
Очерчивал надел,
Когда ты верил в дружбу
Наивно и смешно,
А не молился службе.
Что ж, было, что ж, прошло. Бессонница
Хромает ночь в расщелины дверные,
Спускает псов чернеющая степь,
Взъерошены мерцающие гривы
Холодных звезд, ползет зефиров сеть
По окнам, прозябающим в затишье,
Опавший день устало в спину дышит,
И на глазах потухшая свеча.
Сны разбегаются по душам, лишь ничья
Моя голубка, утомившись от кошмаров,
Она звенит бессонницы ручьем,
Она поет свирелью в хор ночной,
Ей не до сна, она от снов устала.
И, как закат бодрит ее призванье,
Так разбивает в прах ее рассвет,
Хромает ночь, загадывай желанье,
Вспылит заря, сойдет мечта на нет. Офисная крыса
На старой лавочке, в старом дворике
На старой лавочке, в старом дворике,
Где липы кивают мохнатыми шапками,
Где игрища спорятся детскою сворою,
Дышало счастие воздухом сладким.
Носилось дворами, да лузгало семечки,
Срывало траву, да подъездами пряталось,
Искало себе влюбленность беспечную,
Да нежным стеснением от нее маялось.
У ржавых качелей, в тихом дворике,
Где пахнет черемухой, грушей и яблоней,
Кострищем с картошкой, меж тропок окольных,
Сидела душа на знакомой завалинке. Солнца спелого яблоко
Солнца спелого яблоко
разгорается полднем
лета пышного, лета знойного,
на небес синих пашенке.
Валит зелье цветочное
с плеч дурманную голову,
облаков гребни сочные
в луже неба полощутся,
размалеванной золотом.
Пудра света осыпала
сердцевину заросшую
леса тучного, взбитого,
продирающей свежестью
хвойной окрошки.
Солнца корж пропеченный
хорохорится, тужится
стоком огненным, кружится
над землею запруженной
желтокрылой пыльцой,
лето, двери открой,
на пороге стою я, твой суженный. Серебро дождя
Серебро дождя на мольберте окна,
Водный хор муз небесного братства,
Размельченная стужа сырого угля
Облаков, мокротелая паства
Луж стеклянных на стрелах размытых дорог,
Колпаки громовых перекличек,
Седовласостью скрученный воздуха смог,
И сердечная клеть безразличья.
Хмурь мирского холста, песни сорванных струн,
В оцеплении насыпи бледной,
Ночь крадется лисой, светлячков-звезд изюм
Спрятан в ватные рукава бездны.
Липнет сон на глаза, и дождливая дробь
Все стучится погодным неврозом,
Я стою у окна, я считаю до трех,
И плююсь одичалостью в грозы,
Облепившие сетью шипов небеса,
Липнет дождь простыней, сон съедает глаза,
Серебро застывает во взгляде кристаллом
Мертвых улиц, усталых домов и кварталов. И я вернусь с крылатой колесницей весенних гимнов
Воскресение
Из голодной души высекаю чуть теплый огонь,
Согреваюсь моментом и снова под лед зарываюсь,
Этим льдом укрываюсь в протяжность я ночью и днем,
Чтоб чрез синюю корку копить впечатлений на старость.
Только в тех рубежах предсказуемость щиплет глаза,
Только там, на границе, обыденность роет мне яму,
Я стучусь в свое сердце, и вновь пламенеет азарт,
И волнует рассвет, умирать еще молодость рано.
И мне кажется клятвою этой навеки скреплен,
И в седых временах не найдется покоя и мира,
Будет вечно безумен и вечно безумно влюблен
Самодержец и царь, обреченный на маску сатира.
Иссыхают недели, как влага небесной росы,
Календарь пожирает конвейером призраки-числа,
Я последние силы кладу на простоя весы,
Чтобы с сонной души оборвать хоть еще одну искру.
Выдыхаются вина, что спели задором побед,
Приспускается занавес сцены, сносившей нам славу,
Мы уходим в мечты, оставляя истоптанный след,
И сидим на обочине, в даль упираясь упрямо.
Мы пределы судьбы заковали в ладоней узор,
Но, лишь верой сильна благородная, светлая участь,
Я сижу на обочине, как незадачливый вор,
Сам себя обокрал, а в судилище выносил случай.
Вот и солнце встает, я открою навстречу лицо,
Пусть стекает лучистость по тропкам морщинистой кожи,
Пусть похмелье стучит в голове, обливаясь свинцом,
Я беспечность достану из пыльных и стершихся ножен.
Той беспечностью голод и скудность души утолю,
Что от Бога наследует милость и всякую мудрость,
А коль встретят в штыки, без пристрастья обиду солью,
Дабы льда покрывало очей никогда не коснулось,
Дабы твердой ногою держать обозначенный курс,
Спотыкаясь о дебри не падать, а множить терпенье,
И надеждой смирять обуздавшую черную грусть,
Ибо в вере, лишь зрит благородная стать воскресенья.
Код для вставки анонса в Ваш блог
| Точка Зрения - Lito.Ru
Илья Гутковский: Ах, эти смолы черных очей. Сборник стихов.
Попытка философии и лирика
28.12.07 |
Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function ereg_replace() in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php:275
Stack trace:
#0 /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/sbornik.php(200): Show_html('\r\n<table border...')
#1 {main}
thrown in /home/users/j/j712673/domains/lito1.ru/fucktions.php on line 275
|
|