Путь поэта?
Наглотался я судьбы до абстиненции –
стала отрока душа от рока пьяная.
Размечтался про себя: «Интеллигенция!»,
а по Дарвину выходит – обезьяна я.
И сижу себе – примат – в кромешной вечности,
и, пугаясь тишины, ору отчаянно,
а навстречу, хороша в своей беспечности,
мне себя являет женщина случайная.
И по Фрейду, по науке, по традиции
распускаю руки в радостной прострации
до трагизма появления полиции
и состава криминала констатации.
Потоптав меня, стенающего горестно,
демонстрируют служебнейшее рвение,
и стихи мои использовать бессовестно
собираются в суде для обвинения…
Фаталисту все давно забиты стрелочки,
но не станет неизбежность искуплением.
Наглотался я судьбы уже до «белочки»,
может стоит завязать с употреблением?
Сусальное
Сниму с плеча накинутый пиджак,
блесну глазами хищнически ярко,
и ты меня тогда захочешь так,
что мне непроизвольно станет жарко!
Увы и ах, но не собрать костей
была обречена она, бедняжка, –
шикарная, погибшая рубашка –
под натиском накрашенных ногтей.
Игриво увлекая на кровать,
мою укусом шею маркируешь,
целуешь до крови и не блефуешь,
когда клянешься в клочья разорвать.
И мне уже настолько горячо,
что даже и не высказать словами,
но я тянусь настойчиво ключом
к двери, к замку, ко входу в это пламя!
Интерпретируя крокодила
Как-то раз ко мне волшебник прилетел на вертолете,
вертолет ручной работы – он единственный такой.
Даже если захотите, вы второго не найдете,
потому что этот – первый – совершенно голубой!
У волшебника проектор, он кино крутить затейник,
просто престидижитатор, веселить большой мастак.
Ни за евро, ни за баксы, словом, точно не за деньги,
а буквально на халяву, за спасибо, просто так.
Невпопад меня поздравив с днем рождения прошедшим,
он мороженым набитый холодильник подарил...
И пускай его считают справедливо сумасшедшим,
но при этом, согласитесь, до чего же все же мил!
Служебный роман
Стоя у порога перед выходом –
криво перекошен чемоданом, –
прозвучит невысказанным выдохом:
«Стоило ли брать работу на дом?..».
Вот она лежит в постели, клятая,
крытая и славно, и заслужено,
сытая, довольная, помятая,
трогательно утрене сконфужена.
Тенью по лицу непонимание
сменится авансом непрощения.
Я стою, как боров на заклание,
крепнет в атмосфере возмущение.
Шумно и в запале, экспрессивные
станем задавать вопросы вечные:
до чего же женщины наивные,
до чего мужчины бессердечные?!
Вдоволь наоравшись до усталости
слез фальшивых до изнеможения,
мы не избежали самой малости
чисто инстинктивного движения,
пламени случайного касания...
Замер, осеклась и – обездвижены,
паузы питая повисание,
выжаты, унижены, пристыжены,
с дико перекошенными мордами
бросились в объятия драчливые –
честные, рассерженные, гордые,
глупые, веселые, счастливые!
Орлеанское дело
Взять вертолет и камеру в прокате
(и револьвер – во внутренний карман),
чтоб миру показать в 3D-формате,
как смыло к черту Новый Орлеан.
Как выглядит, заснять, недавно всплывший –
не надо десять тысяч – лишь один! –
зевака, обыватель, вобщем бывший
простой американский гражданин.
Бесстрастный микрофон щелчки затворов
наложит четко на видеоряд,
когда застрелят трое мародеров
приплывший к ним спасательный отряд.
Бежит число погибших на экране,
зияют дыры – дикие нули...
От жажды дети мрут в Луизиане –
отнюдь не в Чаде и не в Сомали!
Реальность наркотического бреда!..
А может CNN эффектно врет?!
Такой кошмар, что даже Аль-Каеда
ответственность за это не берет!..
Но я не потрясен, а ошарашен,
прислушиваюсь к выкрику души:
потоп по телеящику – не страшен!
Стезя поэта: знай себе, пиши...
Вещий Олег
Представьте, сбирается вещий Олег
отмстить неразумным хазарам,
а тут приезжает торгаш-печенег
с крепленым заморским товаром.
Эффект у напитка весьма не простой,
но важно лишь помнить о главном:
не пейте его на желудок пустой,
а после еды – и подавно.
Однако про подвиги мигом забыв,
варяжский размашистый мачо –
Олег объявляет войне перерыв
и пьет печенежскую чачу.
Рискуя приблизить отмерянный срок,
ковшом зачерпнувши проворно,
Олег приосанился, сделал глоток,
и рухнул на лапти придворным.
Те – в шок: натурально валяется царь
челом августейшим в грязюке!
И сходу поймав печенежскую тварь
народ оторвал ему руки.
Вельможи тем временем сгрудились в круг,
судача про саван, о тризне…
А тело монарха задергалось вдруг
и подало признаки жизни.
«Ура государю! Кормилец живой!» -
зашелся в истерике кто-то,
но тут прибежал с бердышом вестовой,
сказал, что стучатся в ворота.
Устав от Олега ждать кузькину мать,
хазары прислали посольство,
и – хочешь-не-хочешь – пришлось показать
славянам свое хлебосольство.
Крови заглушен притягательный вкус
и смолкли раскаты набата.
Не умер Олег, а прием «а-ля рюс»
устроил послам каганата.
…И пенились чаши, и бился гусляр,
себя доводя до экстаза!..
И пьяные русские пьяных хазар
простили по первому разу.
Лирическая олигархическая
Предвкушение
Казалось бы, обычный будний день:
зубная паста, кофе и маршрутка,
на небе в облаках ни промежутка,
предметы не отбрасывают тень.
А между тем… таблоид разболтал
тенденции гламурной поп-культуры,
и я, скучая без литературы,
уставившись в окно, затосковал.
Снаружи суетливо поутру
сновали разноцветные машины,
автобус извергал из недр брюшины
спешащую за парты детвору.
Агентства, магазинчики, бистро,
не выспавшись, распахивали пасти,
и дворник – субподрядчик местной власти –
задумчиво споласкивал ведро.
Приехали, я выбрался на свет,
конечности поставил на Отчизну
и в мусорник из чистого снобизма
использованный выбросил билет.
Однако же – совсем не херувим
и помыслами вовсе не прекрасный –
я тут же согрешил, пойдя на «красный».
У нас конфликты с юношества с ним.
Прохожих, тех, которые спешат,
смущаю любопытствующим взглядом,
клубящимся затягиваюсь ядом,
непроизвольно ускоряя шаг...
Привычный ежедневный моцион,
любимая знакомая рутина,
асфальтовая серая холстина –
мой путь, мой компас, мой лаокоон...
Обычный будний день идет к тому,
что я вот-вот тебя сегодня встречу,
с дурацкой, но прочувствованной речью
войду, поймаю взгляд и обниму.
Изноугуд
Хреново мне!
Какой потенциал
растрачен зря на пошлые ухмылки
вдогонку телесам упругой милки,
которой посвящаю мадригал.
Хреново мне,
и сальный анекдот
не разрядил натянутость момента...
Я залпом осушил бокал абсента,
как против энфлюенци антидот.
Хреново мне...
Она ушла, штормя
походкой окружавшее пространство,
оставив мне стихи, судьбу и пьянство
в компании с такими же двумя.
Хреново мне!
Веселья пир умолк,
он отзвенел монетами расстриги
и я теперь вкушаю только фиги
уже давно мне не дающих в долг!
Flashback
Риторически
Ты верещишь, а я хриплю
и наш кураж корежит ложе.
Тебя неистово люблю
и ты меня безумно тоже!
Спонтанный флирт, синхронный старт,
и эта чувственная нежность,
и этот бешеный азарт,
и всех оргазмов неизбежность...
А наша поза фору даст
порнографическому фото:
аллегро темпа – градом с нас
буквально льются реки пота.
В истоме томной тленье тел,
услада ласк и мазо-садо.
Я как хотел тебя вертел,
и ты была вертеться рада.
И в этом гибельном огне –
и очистительном, и грешном –
мы были грешными вдвойне,
но и невинными, конечно.
Не трансформируем в слова
никак язык прикосновений, –
мы заслужили волшебства
хотя бы несколько мгновений.
Ни одиночество, ни страх
границ объятий не нарушит.
А может правда знатный трах
объединяет наши души??!
Небыль
Напрасно старушка ждет сына домой –
его закатали в ментовку,
мордасом елозили по мостовой,
вязали – порвали кроссовку.
Следак окопался в конторе по грудь,
зазвал в кабинет на беседу,
сказал, что закончен мой жизненный путь,
что я по этапу поеду.
Орал про ответственность, степень вины,
и пеной плевался на стены,
и пятна на пыльной побелке стены
чернели от сплюнутой пены.
Но только легавый орать перестал,
я очи возвел херувимом,
присел, подбоченившись, воздух набрал,
и тоном промолвил игривым:
«Короче, начальник, базлать тормози,
кончай и бузу, и накаты,
иначе тебя изгвоздают в грязи
крутые мои адвокаты!»
И что бы вы думали? Этот вахлак
напрягся от пяток по уши –
подвальный ему померещился мрак
и граждан допрошенных души.
Он выписал пропуск, я выбежал вон,
подальше от запаха гнили...
Того капитана лишили погон,
уволили, но не простили...
Отрадно, что осуществилась мечта
о скромном поведать гусарстве.
Приятно поставить на место мента,
и жить в правовом государстве.
Триумф
Немного заикаясь от волнения,
краснея, как мальчишка до ушей,
я вслух прочел свое стихотворение
в компании любимых корешей.
Забавное, по сути, содержание
в себе произведение несло,
и их нечеловеческое ржание
мое вознаграждало ремесло.
Овации устроили помпезные,
царили возбуждение и смех,
меня облобызали даже трезвые,
а это – без сомнения успех!
Под тридцать
Борис Прусский: Кризис жанра.